Текст книги "Король Призраков"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 18
РАЗРЫВ

Яраскрик понимал, что это не только независимая мысль. Это уже независимое желание.

Такие вещи терпеть нельзя. Семеро личей, создавшие Хрустальный Осколок, должны представлять собой единую волю, выражаемую Креншинибоном. И больше недопустимы никакие чувства, никакие мнения, никакие желания.

Однако в вопросе Фетчигрола восприимчивый иллитид явно уловил оттенок желания. Это существо не просто руководствовалось целесообразностью и необходимостью, чтобы удовлетворить желание троих повелителей, объединившихся в Короле Призраков. Фетчигрол чего-то хотел.

А мнение Креншинибона, высказанное в то время, когда обсуждалось решение Короля Призраков, оказалось не более чем поддержкой призрака-лича.

Яраскрик мысленно обратился к Гефестусу, призывая его отвергнуть домогательства лича, и постарался внушить ему тревогу, но ему приходилось маскировать свои чувства, чтобы Хрустальный Осколок не заметил беспокойства иллитида.

То ли Гефестус не уловил его осторожного давления, то ли просто из неприязни к Яраскрику, но дракон ответил выражением своего нетерпения, чего и добивался Фетчигрол.

– Сколько можно вызывать слуг из преобразованного Мира Теней, чтобы без помех объявить себя их повелителями, повелителями этого мира? – спросил вслух Яраскрик.

Гефестус в полную силу использовал контроль, полученный над телом мертвого дракона.

– Ты что, боишься этих уродливых комков плоти? – громко спросил он.

– Дело не столько в ползунах, сколько в самом Мире Теней, – ответил Яраскрик после недолгих сомнений относительно того, восстановился ли его собственный голос. – Лучше уж воспользоваться мертвецами нашего уровня – их численность практически не ограничена.

– Но они неэффективны! – взревел драколич, так что задрожала гора. – Они безмозглые…

– Зато контролируемые, – прервал его иллитид, усилив словесный натиск в борьбе за физическое превосходство.

– Мы Король Призраков, – заявил Гефестус. – Мы выше всех.

Яраскрик был готов продолжить спор, но заметил, что стоявший неподалеку Фетчигрол кивает. Он даже ощутил удовлетворение, исходившее от призрачного существа, и понял, что Креншинибон уже встал на сторону дракона и Фетчигрол получил разрешение вернуться в Кэррадун, чтобы призвать очередную армию ползунов истребления всех горожан, которые скрылись в туннелях.

Удовлетворение такого существа! Как может Гефестус не понимать, насколько опасны независимые эмоции любого из этой Семерки? У них не может быть другого удовлетворения кроме удовлетворения от служения, а Фетчигрол действует в соответствии с собственными желаниями, а не из чувства долга перед своими повелителями. Он вполне мог позавидовать Сольме, которого направили в Мир Теней, тогда как Фетчигролу оставалось только поднимать из могил мертвецов. К тому же бегство значительной группы людей из Кэррадуна усилило недовольство призрака, и теперь он стремится исправить положение.

Но призраку не положено испытывать беспокойство. Почему же Гефестус этого не понимает?

С компетентными генералами мы еще сильнее, – поступила ответная мысль, и Яраскрик понял, что это Креншинибон, предпочитавший не пользоваться голосом дракона.

– Они не осмелятся нам перечить, – добавил Гефестус.

Посмотрим, на что они способны в ярости.

Ради какой цели? Яраскрик предусмотрительно скрыл эту мысль от остальных. Какую выгоду сулит им преследование горстки кэррадунцев? Зачем тратить время и силы на этих беглецов?

– Твоя осторожность начинает утомлять, – сказал драколич, как только Фетчигрол покинул пещеру и направился к Кэррадуну. Яраскрик помедлил. Он догадался, что эти слова принадлежали Гефестусу, но выбор слов и интонация соответствовали продуманному замечанию, а не яростному рычанию, более свойственному дракону. – Разве мы не можем уничтожать просто ради собственного удовольствия?

Иллитид не обладал физическим телом и, соответственно, не мог дрожать, но в этот момент откровения он наверняка вздрогнул бы. И это изумление не ускользнуло от внимания двух других существ. Пожирателю разума было некуда спрятаться от…

– От кого?

От Короля Призраков, – последовал мысленный ответ дракона, читавшего его мысли, словно свои собственные.

В тот момент до Яраскрика дошло, насколько прочна связь между Гефестусом и Креншинибоном. Они действительно превратились в одно целое и обладали одним мышлением.

Иллитид даже не пытался скрыть страх, что такая же судьба ждет и его самого. Будучи пожирателем разума, он хорошо знал, что такое коллективный разум, – в его родном Подземье сотни сородичей объединялись в ульи, образуя нечто вроде хранилища разума, философии и теорий. Но то были тоже иллитиды, равные друг другу существа, обладающие схожим разумом.

– А Король Призраков значительнее, чем твои сородичи, – ответил ему драколич. – Это тебя пугает?

Все его мысли были для них открыты!

– Твое место здесь, Яраскрик, – сказал Король Призраков. – Гефестус – это инстинкт, ярость и физическая сила. Креншинибон – хранилище почти вечной мудрости и бесстрастия, а потому обладает суждением настоящего бога. Яраскрик – это свобода неограниченного воображения и понимание сюрреализма соединившихся миров.

Одно только слово, скрытое в середине этой декларации власти, открыло Яраскрику истину: суждение. Из всех составных частей заявленного целого суждение, безусловно, стояло на верхней ступени, следовательно, это Креншинибон намерен был сохранить свою личность. Дракон будет действующей силой, иллитид послужит консультантом, а Креншинибон станет осуществлять общий контроль.

Яраскрик с ужасом понял, что сам Креншинибон и предоставил призракам некоторую свободу, и сделал это потому, что не сомневался в их вечной преданности ему, их наивысшему творению.

У иллитида оставался только один шанс: достучаться до дракона и объяснить ему, что такая роль приведет ящера к полной утрате личности.

В ответ на вырвавшуюся у пожирателя разума мысль дракон расхохотался оглушительным скрежещущим хохотом.

* * *

Сольме перехитрил Фетчигрола. Несколько столетий назад они оба и еще пятеро единомышленников объединились ради общей цели, создали союз, результатом которого стало появление вечного артефакта непревзойденной силы. Тогда Фетчигрол не придавал значения тому, что Сольме его превзошел. Взаимодействие в составе Креншинибона было добровольным и не подразумевало соперничества.

И призрак – составная часть более значительного, чем Фетчигрол, существа, всего лишь инструмент для поддержания Креншинибона – не должен был об этом тревожиться.

Но он беспокоился. И позже, той же ночью, стоя на разрушенном причале Кэррадуна, когда уже был достигнут уровень Мира Теней, Фетчигрол ощутил восторг. Не ликование Креншинибона, а свой собственный восторг.

И когда его сознание вернулось к Торилу, когда начала открываться расселина, он ощутил огромное удовлетворение – свое собственное, а не Креншинибона – оттого, что следующую поучительную лекцию предстоит выслушать Сольме, а не ему.

В открывшуюся щель хлынул поток ползунов. Фетчигролу не пришлось их контролировать – они сами вывели его к небольшой бухте к северу от доков, где затихали волны озера Импреск и находился вход в туннели. Темнота подземелья не пугала ползунов. Им нравились узкие мрачные закутки, и ни одно существо во всем многообразии Вселенной не наслаждалось так охотой, как эти ненасытные существа из Мира Теней.

Множество злобных тварей просочилось в этот мир, но вскоре расселина начала затягиваться, возвращаясь к своему природному состоянию.

Помня о благословении Креншинибона, деятельный Фетчигрол снова открыл ее.

И еще раз сделал это чуть позже, хотя и знал, что процесс каждый раз ослабляет барьер, разделявший два мира. Этот барьер, это естественное и всегда существовавшее препятствие было единственным способом контроля. Со временем и третья расселина начала сужаться.

И Фетчигрол опять открыл ее!

С каждым разом в реальный мир выходило все меньше ползунов, поскольку сумрачное пространство, где обитали эти существа, почти опустело.

Но Фетчигрол не желал ни в чем уступать Сольме. Он глубже погрузился в Мир Теней и направил свой призыв в самые отдаленные уголки Царства, даже в те области, которых не мог различить.

Он ничего не увидел и не услышал, потому что это существо, как и всякое порождение Тьмы, двигалось совершенно бесшумно. Черное облако охватило призрак и поглотило его целиком.

В этот ужасный момент он сообразил, что проиграл. Но это уже не имело значения, потому что спастись от этой напасти возможности не было.

Просто неудача. Полная, абсолютная и неисправимая. Фетчигрол понял это сразу. И в его сознании не мелькнуло ни единой мысли о сопротивлении.

Дракон из Царства Теней не мог проникнуть сквозь расселину, но он сумел достаточно далеко просунуть в нее голову и схватить зубами зазевавшегося призрака.

У Фетчигрола не было ни единого шанса. Сдвиг уровней просто перенесет его целиком на другую сторону барьера и оставит перед злобным драконом. Да и желания сопротивляться у призрака не было, потому что темное облако дыхания дракона погрузило его в бездну отчаяния и заставило поверить, что уничтожение – это лучший выход.

И он был уничтожен.

* * *

Дракон отступил в Мир Теней, но запомнил то место, где появилась расселина. Он надеялся, что однажды щель откроется достаточно широко, и он сможет пройти. А вслед за ним пройдут и другие существа.

Темнокрылы – гигантские черные летучие мыши – распахнут свои кожистые крылья и будут кружить над развалинами Кэррадуна, мечтая насладиться легкой плотью материального мира.

Зловещие, внушающие ужас призраки, похожие на истощенных людей в ветхих темных накидках, способные одним прикосновением высосать из жертвы все силы, украдкой выберутся на волю и начнут охоту.

И ночные странники – черные безволосые гиганты двадцати футов ростом, обладающие силой горных великанов, – протиснутся в щель и разбредутся по берегам озера Импреск.

* * *

А в горной пещере Королю Призраков было уже все известно.

Фетчигрол исчез, и поток его энергии прервался, а потом окончательно иссяк.

Яраскрик был иллитидом. А иллитиды придерживаются холодной логики и не злорадствуют, зато драконы подвержены эмоциям, и, когда иллитид заметил, что он не зря возражал против плана Фетчигрола, на него обрушились волны ярости.

И со стороны Гефестуса, и со стороны Креншинибона.

Яраскрик не сразу понял причину такого единогласия между Хрустальным Осколком и летающим ящером. Креншинибон способен мыслить логически, склонен к прагматизму и не поддается эмоциям, как и иллитид.

Только вот в отличие от пожирателя разума, Креншинибон был очень амбициозен.

И в тот момент Яраскрик окончательно убедился, что их союз не выдержит, что триумвират в сознании дракона никогда не сможет стать прочным. Придется искать убежище вне тела дракона, но иллитид мгновенно спрятал эту мысль. В конце концов, нет более могущественного существа, чем драколич, и Гефестус ни за что не оставит его в живых.

Придется бороться.

Гефестус сочился злобой и окружил себя стеной ярости, и иллитид принялся методично отыскивать нестыковки и слабые места в логике противника, напоминая ему о неоспоримых истинах – о том, что безрассудно открывать широкий проход на неизведанный уровень и что для борьбы с объединенными силами Храма Парящего Духа необходима крайняя осторожность. Только эти истины могли помочь Яраскрику добиться своей цели.

По всем канонам ведения дискуссий Яраскрик намного превосходил своего оппонента. На его стороне были логика и неопровержимые истины. Иллитид продолжал отыскивать несоответствия в поведении своих союзников, взывал к разуму и надеялся склонить на свою сторону Креншинибона, чье решение, как он опасался, будет в этом споре окончательным.

Внутренний спор становился таким ожесточенным, что его отголоски выплеснулись наружу. Драколич Гефестус бросался на стены, царапал когтями пол, и своим огненным дыханием плавил камни, а заодно и подвернувшихся ползунов, и оглашал окрестности оглушительным ревом.

Постепенно ярость дракона стала ослабевать, внутренняя битва несколько утихла, сократившись до состояния диалога и спокойных рассуждений. С подачи иллитида Король Призраков стал прикидывать, как уменьшить последствия от гибели Фетчигрола. Наступил момент смириться с прошлым и сделать шаг к началу более масштабной и более важной борьбы.

Одержанная победа немного утешила иллитида, хотя Яраскрик сознавал, что перемирие носит временный характер и, до того как ему удастся все утрясти, придется еще не раз схватиться с необузданным драконом.

Свои рассуждения и аргументы иллитид строил на той предпосылке, что гибель Фетчигрола вызвана его слишком глубоким проникновением на изменившийся Уровень Теней. А Уровень Теней по причинам, неизвестным Королю Призраков, стал гораздо больше и опаснее. Кроме того, он как будто стал ближе к Материальному Уровню. Надо ли учитывать возможные последствия таких изменений?

Креншинибону, похоже, было все равно, и он не сомневался, что хаос только укрепит могущество Короля Призраков.

А если через трещину вырвется что-то слишком опасное и сильное, Король Призраков может просто улететь. Как понял Яраскрик, Хрустальный Осколок был больше озабочен гибелью двух призраков из семи.

А Гефестусу оставалось только злиться и буйствовать при мысли о том, что он не может отомстить тем, кто в свое время лишил его жизни.

Пока Яраскрик размышлял о грядущих временах и вероятных путях развития, Креншинибон обдумывал, как сохранить оставшуюся пятерку призраков, а дракон без устали настаивал на немедленной атаке Храма Парящего Духа.

Они не стали единым существом, их по-прежнему было трое, и для Яраскрика барьеры, разделявшие триумвират Короля Призраков, оставались такими же непроницаемыми, как и прежде. И иллитид мог прийти только к одному выводу: необходимо найти способ достичь превосходства собственного разума и воли и таким путем добиться единства.

Он надеялся, что сумеет скрыть эти опасные амбиции от своих слишком близких союзников.

Глава 19
НИЧЬИ ЖРЕЦЫ

– Мы ничто! И там ничего нет! – кричал жрец, ворвавшись в главный зал Храма Парящего Духа и топая ногой при каждом слове.

Его утверждение подкреплялось видом слипшихся окровавленных волос и плеча, хотя рана была не такой опасной, как можно подумать с первого взгляда. Из пяти человек, которые отправились на разведку в горы Снежные Хлопья, повезло только ему одному, потому что в живых осталась только еще одна женщина, лишившаяся ноги, да и вторая у нее была так изувечена, что подлежала ампутации, если несчастная сумеет пережить операцию.

– Менлидис, старый глупец, сядь и успокойся! – прикрикнул один из жрецов. – Неужели ты считаешь, что твоя тирада чем-то поможет?

Кэддерли очень хотел, чтобы Менлидис, его товарищ по братству Денира, прислушался к этому совету, хотя и не слишком на это надеялся. А поскольку этот человек был лет на десять его старше, хотя выглядел старше на целых три десятка лет, Кэддерли не считал возможным вмешиваться, чтобы успокоить разъяренного жреца. Кроме того, он разделял разочарование, постигшее Менлидиса, и не мог оспорить его заявление. Кэддерли и сам обращался к Дениру и опасался, что бог покинул их навеки, словно каким-то образом растворился в потоке чисел, составлявших «Метатекст».

– Это я глупец?! – воскликнул Менлидис и стал быстро ходить взад и вперед, стуча себя пальцем в грудь и даже изобразив некоторое подобие усмешки. – Я обрушивал столпы огня на головы врагов нашего бога. Или ты забыл об этом, Донри?

– Конечно же, я ничего не забыл, – ответил Донри. – Как не забыл и Смутные Времена, и прочие трудные ситуации, в каких мы оказывались и которые пережили.

Кэддерли понравились его слова. Он украдкой взглянул на прочих жрецов и увидел, что они разделяют его реакцию.

Но Менлидис коротко рассмеялся.

– Сейчас совсем другое, – бросил он.

– Мы не можем об этом судить, пока не поймем истинную причину молчания.

– Причина в нашей собственной недальновидности, – негромко произнес расстроенный Менлидис. – Вы только посмотрите на себя! Кто мы? Актеры! Художники! Поэты! Мужчины и женщины, дворфы и эльфы – все ищут в вере и искусстве глубокий смысл. Я называю художниками тех, кто пробуждает чувства и мысли своими картинами и сочинениями, кто тщательно играет словами ради драматического эффекта. – Он презрительно фыркнул. – Или мы все здесь только фокусники?

– Ты и сам в это не веришь, – возразил Донри.

– Мы все верим только в свои собственные иллюзии, – продолжил Менлидис. – Потому что не можем иначе. Потому что не можем смириться с тем, что больше ничего нет, что все это лишь плоды нашего воображения, разве не так? Потому что истина заключается в том, что боги, которым мы поклоняемся, вовсе не бессмертные существа, а обманщики, сулящие вечность, чтобы добиться нашей верности, но мы боимся это признать, чтобы не впасть в полное и непреодолимое отчаяние.

– Мне кажется, мы уже достаточно слушали тебя, брат, – сказала известная чародейка, весьма искушенная к тому же в жреческой магии.

– Разве?

– Да, – сказала она, и в ее голосе отчетливо прозвучали нотки если и не угрозы, то чего-то похожего.

– Мы все здесь жрецы, все до одного, – заявил Менлидис.

– Не совсем так, – возразили несколько чародеев, и на окровавленном лице Менлидиса снова появилась усмешка.

– Да, так, – не унимался он. – То, что мы называем божественной силой, вы считаете магией – наши алтари не так уж отличаются друг от друга!

Кэддерли не удержался и поморщился, поскольку последнее заявление напомнило ему дни молодости, проведенные в Библиотеке Назиданий. Тогда он был жрецом-агностиком и тоже задумывался над вопросом: не относятся ли слова «божественная» и «магическая» к одному и тому же виду энергии?

– Отличие в том, что наши способности изменяться основаны не на догмах! – закричал один из чародеев, и в зале поднялся шум, жрецы и маги разбились на группы и затеяли бесконечный и громкий спор.

– Тогда я обращаюсь не к вам, – сказал Менлидис, заметив сердитый взгляд Кэддерли. – А только к собратьям-жрецам. Разве мы не претендуем на знание абсолютных истин? Божественных откровений?

– Брат, я прошу тебя, прекрати, – заговорил Кэддерли.

Он уже понял, к чему клонит Менлидис, и такой поворот ему совсем не нравился, несмотря на кажущееся хладнокровие старого жреца.

Кэддерли поднялся и, сохраняя хотя бы видимое спокойствие, шагнул к Менлидису. О настоящем спокойствии он не мог и мечтать, поскольку до сих пор не получил никаких известий ни о Данике, ни о своих детях. Внутри у него все сжималось и дрожало от тревоги.

– Разве я не прав?! – воскликнул в ответ Менлидис. – Кэддерли, жрец Денира, высший из всех, тот, кто создал Храм Парящего Духа по воле и с помощью Денира, ты должен подтвердить мои слова!

– Все гораздо сложнее, – сказал Кэддерли.

– А разве твой опыт не подсказывает, что все наши заповеди не более чем догмы, а не божественные откровения? – запальчиво возразил Менлидис. – Если бы ты был только проводником силы Денира во время сооружения этого величественного храма, этой колоссальной мировой библиотеки, разве ты не рассмеялся бы мне в лицо, услышав о сомнениях, как это сделали наши мирские друзья?

– У всех нас бывают моменты сомнений, – ответил Кэддерли.

– Этого не должно быть! – воскликнул Менлидис и громко топнул. Но этот последний взрыв, видимо, окончательно истощил его силы, и широкие плечи понуро опустились. – И все же мы сомневаемся, поскольку увидели истину. – Менлидис посмотрел на другой конец зала, где лежала несчастная Даглания, в которой едва теплилась жизнь. – Я молил о благословении на исцеление, – невнятно пробормотал он. – Хотя бы о самом простом – об избавлении от боли. Денир не откликнулся на мои мольбы.

– Дело не только в этой печальной истории, – тихо произнес Кэддерли. – Ты не можешь винить…

– Я посвятил служению ему всю свою жизнь. И в тот единственный раз, когда я обратился с отчаянной просьбой, он отверг меня.

Кэддерли тяжело вздохнул и успокаивающим жестом положил руку на плечо Менлидиса, но рассерженный жрец сердито стряхнул ее.

– Потому что мы ничьи жрецы! – снова закричал Менлидис. – Мы претендуем на мудрость и понимание, мы заявляем, что находим абсолютные истины в линиях картин и скульптур. Мы находим значение там, где его нет, и, если боги действительно существуют, они, наверное, забавляются, глядя на наши жалкие потуги.

Кэддерли не надо было даже смотреть на уставшие и встревоженные лица, чтобы понять, как быстро распространяется зараза, в какое противоречие вступили воля и вера, грозя сломить людей. Он уже хотел приказать силой вывести Менлидиса из зала или громко отчитать его, но быстро отбросил эту идею. Не Менлидис создавал эту напасть – он просто выразил вслух общие опасения.

Кэддерли и сам не мог отыскать Денира, все его молитвы остались безответными. Он боялся, что Денир навсегда покинул их, что этот чрезмерно любознательный бог вписал себя в Пряжу Мистры или затерялся в ее бесконечных переплетениях. Хотя в сражении против темных хищников ему была дарована сила в виде сильнейших заклинаний, какие он мог бы попросить у Денира.

Но Кэддерли подозревал и опасался, что эти заклинания пришли не от того, кого он знал как Денира. Это существо было ему незнакомо, если вообще за способностью освятить землю под ногами стоял кто-то определенный.

И это беспокоило жреца больше всего.

Ведь заявления Менлидиса были вполне оправданны: если боги не бессмертны, какой смысл им поклоняться?

Если боги не так мудры и могущественны, чтобы отвратить угрожающее Фаэруну несчастье, на что тогда надеяться людям?

И еще страшнее: какой в этом смысл? Кэддерли постарался избавиться от этой сокрушающей мысли, как только она оформилась в его мозгу, но, едва вспыхнув, страх успел заразить всех собравшихся.

Менлидис напоследок снова бросил свое обвинение:

– Ничьи жрецы.

* * *

– Мы уходим, – сказал Менлидис Кэддерли на следующее утро после удивительно спокойной ночи.

Хотя передышка не слишком ободрила Кэддерли, ведь Даника так и не вернулась в храм.

Не было вестей ни от детей, ни от жены, и, что хуже всего, Кэддерли не получил ответов на свои отчаянные призывы к Дениру.

– Мы? – повторил он.

Менлидис показал на дверь в соседнюю комнату, где собралась группа одетых для путешествия мужчин и женщин.

– Вы уходите? – не веря своим ушам, переспросил Кэддерли. – Храм Парящего Духа в смертельной опасности, и вы покинете…

– Денир покинул меня, а не я его! – резко ответил Менлидис, сохраняя мрачную решимость. – Их тоже покинули боги, а троих магов покинула Пряжа, и они обнаружили, что цель их жизни пропала, так же как и моя.

– Однако твою веру поколебало первое же серьезное испытание, Менлидис, – заметил Кэддерли и тотчас пожалел о своих словах, едва сам их услышал.

Несчастный жрец оказался покинут магией в самый критический момент, когда видел, что из-за его неудачи гибнут друзья. Кэддерли знал, что не вправе осуждать его отчаяние, хотя и не был согласен с выводами.

– Возможно, ты и прав, Кэддерли, ничейный избранник, – заявил Менлидис. – Я только знаю, что чувствую сам и во что верю – или теперь больше не верю.

– Куда же вы отправитесь?

– Сначала в Кэррадун, потом, я думаю, в Кормир.

Кэддерли встрепенулся.

– Да, конечно, твои дети, – заметил Менлидис. – Не бойся, мой старый друг, хоть я больше и не разделяю твоего энтузиазма в вере, я не забуду дружбы с Кэддерли Бонадьюсом и его семьей. Не сомневайся, мы отыщем твоих детей и позаботимся об их безопасности.

Кэддерли кивнул. Большего ему и не требовалось. И все же он не мог не упомянуть еще об одной проблеме:

– Ваша дорога сейчас небезопасна. Может, вам стоит пока остаться в храме? И не буду скрывать, вы нужны здесь. Мы едва сумели отбить прошлую атаку и не знаем, что нас ожидает в будущем. Наши темные враги все еще здесь, и, как, к несчастью, убедились многочисленные патрули, они полны сил.

– Мы достаточно сильны, чтобы пробиться через эту орду, – ответил Менлидис. – И я советую тебе убедить всех остальных пойти с нами. Оставьте Храм Парящего Духа – это ведь храм, библиотека, но никак не крепость.

– Это творение Денира. Я не могу оставить его, как не могу уйти от самого себя.

– Ничей жрец?

Кэддерли вздохнул, а Менлидис похлопал его по плечу, молчаливо пожелав удачи.

– Дружище Кэддерли, вам всем надо уходить с нами. Одной большой группой мы наверняка доберемся до Кэррадуна. А потом можно собрать армию и вернуться…

– Нет.

Менлидис пристально взглянул ему в лицо, но решительный тон Кэддерли удержал его от дальнейших споров.

– Мое место в Храме Парящего Духа.

– До самого конца?

Кэддерли не дрогнул.

– И ты всех остальных обрекаешь на ту же участь? – спросил Менлидис.

– Они сами вольны в своем выборе. Но я уверен, что здесь мы в большей безопасности, чем на дороге. Сколько патрулей, включая и твой отряд, встретилось с опасностями? Здесь есть хоть какая-то возможность защищаться. А снаружи мы будем вынуждены принимать бой с подачи врагов.

Менлидис ненадолго задумался над его словами, но затем фыркнул и помахал рукой собравшимся у дверей людям. Она взяли свои пожитки, подняли щиты, приготовили оружие и зашагали по коридору к выходу.

– В храме осталось всего пятьдесят защитников, – заметила Гинанс, когда удалился отрекшийся клирик. – Если ползучие твари набросятся на нас с такой же яростью, как и в прошлый раз, нам придется нелегко.

– Теперь мы лучше подготовлены к атаке, – напомнил Кэддерли. – И знаем, что механизмы работают лучше, чем заклинания.

– Да, в этом мы убедились, – согласилась Гинанс. – Впрочем, зелья и волшебные палочки нас не подводили, когда заклинания оказывались безрезультатными или даже причиняли вред.

– У нас достаточно зелья. Есть волшебные палочки, жезлы и посохи, заговоренное оружие и щиты, – сказал Кэддерли. – Позаботься о том, чтобы все это было равномерно распределено между защитниками. Необходимо защищать каждую стену.

Гинанс кивнула и повернулась, чтобы уйти, но Кэддерли ее остановил:

– Догони Менлидиса и предложи ему все, чем мы можем поделиться. Я боюсь, что его отряду пригодится любая помощь, которую мы можем оказать, а еще им потребуется удача, чтобы спуститься в предгорья.

Гинанс помедлила у дверей, потом с улыбкой кивнула.

– Если он покидает Денира, это еще не означает, что Денир должен его покинуть, – сказала она.

Кэддерли тоже сумел улыбнуться, хотя и опасался, что Денир, пусть и непреднамеренно, в силу обстоятельств, покинул их всех.

Но думать об этом было некогда, как некогда было сокрушаться об исчезнувшей жене и детях. В момент крайней необходимости он обрел требуемую силу, и теперь ради спасения близких он должен выяснить, каков же источник этой магии.

Но едва он приступил к вычислениям, как его отвлекли громкие крики.

Враги не стали дожидаться захода солнца.

Кэддерли, застегивая на ходу пояс с оружием, стремглав сбежал по лестнице и едва не столкнулся с Гинанс.

– Менлидис! – крикнула она, указав на распахнутую настежь входную дверь.

Кэддерли пробежал еще несколько шагов и с криком отшатнулся. Менлидис и все его спутники вернулись… на негнущихся ногах, с неподвижно висящими руками и пустыми взглядами мертвых глаз – у тех, у кого еще остались глаза.

А вокруг зомби ползали и прыгали темные существа.

– К оружию! – закричал Кэддерли оставшимся защитникам.

И во всем Храме Парящего Духа, у каждой двери, у каждого окна жрецы и маги подняли щиты и оружие, волшебные палочки и свитки.

* * *

В паре сотен футов впереди высоко взметнулся столб пламени – выше самых высоких деревьев, растущих на горной гряде. Дзирт, Бренор и Джарлакс вытянулись на скамье возницы, сидевшая позади Даника тоже насторожилась.

– Это Храм Парящего Духа, – произнес Дзирт.

– Что произошло? – спросила Даника, подавшись вперед и глядя на дорогу между спинами Дзирта и Бренора.

За линией леса к небу стали подниматься клубы густого дыма.

– Это они, – выдохнула Даника. – Гоните быстрее!

Дзирт обернулся и удивленно моргнул, заметив, как быстро исцелилась эта женщина. Сказались ее целеустремленность и тренировка вкупе со снадобьями Джарлакса и способностями монахини.

Дзирт мысленно пообещал себе расспросить Данику о ее тренировках, но быстро прервал размышления и толкнул Бренора. Дворф понял его, кивнул и спрыгнул с повозки. Дзирт последовал за ним. Бренор на ходу окликнул Пуэнта, и они втроем взялись за задний борт.

– Погоняй! – крикнул Дзирт Джарлаксу.

Дроу щелкнул поводьями, погоняя мулов, а трое спутников уперлись плечами в борт и что было сил налегли, крепко упираясь ногами, чтобы помочь упряжке втащить повозку на крутой склон.

Через пару мгновений к ним присоединилась и Даника. Хоть она и морщилась – давало о себе знать поврежденное плечо, – но толкала наравне с остальными.

На перевале Джарлакс скомандовал: «Прыгай!» – и все четверо, крепко ухватившись за борт, подтянули ноги, а повозка, набирая скорость, покатилась вниз. Передышка оказалась недолгой, потому что впереди дорога снова круто уходила вверх. Мулы налегли на упряжь, четверо путешественников уперлись плечами в борт, и экипаж медленно пополз дальше.

На дорогу выскочили темные существа и метнулись им навстречу, но Джарлакс даже крикнуть не успел, как Атрогейт на адском вепре выскочил из кустарника с противоположной стороны, оставляя позади на ветках клочья дыма. Дворф бросился на ползунов, его боевой вепрь топтал их копытами и пронзал клыками, так что от двух ближайших тварей остались только кровавые кляксы. Но третий, оставшийся с краю, успел отреагировать и, высоко подпрыгнув, оказался на пути у Атрогейта.

– Ба-ха-ха! – заревел дворф, уже раскручивая кистени в разные стороны.

Шары одновременно ударили в монстра – правый повыше, а левый пониже, и плотный комок, завертевшись, взлетел в воздух. В завершение Атрогейт ловко подвел правую руку под левую, потом изменил движение шара и резко дернул его назад, так что снаряд звучно шлепнул ползуна точно по уродливой морде. Вдобавок ко всему дворф активировал магическое средство кистеня, и на шипах выступила взрывчатая жидкость.

Громкий хлопок подсказал наблюдавшим путникам, что магия подействовала. Но даже и без взрыва ползуну здорово досталось – сила удара заставила его обмякшее тело несколько раз перекувырнуться по земле.

Атрогейт почти не задержался, а послал своего фыркающего пламенем скакуна вперед, не опуская бешено крутящиеся шары. Описав широкую дугу, дворф выгнал из кустарника еще одного ползуна и несколькими ударами шаром прикончил и его. Затем он сжал коленями бока вепря и быстро догнал своих товарищей.