Текст книги "Солнце на продажу (сборник рассказов)"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

Соавторы: Айзек Азимов,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Джеймс Уайт,Мюррей Лейнстер,Челси Куинн Ярбро,Джон Браннер,Ллойд Бигл-мл.,Лестер Дель Рей,Кордвейнер Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Донесение разведки, поступившее на рассвет, фактически не содержало ничего нового. За исключением этих костров докладывать разведчикам было не о чем.

– Ступайте к Уэмблингу, – сказал Диллингер Протцу. – Велите ему освободить от работы всех своих людей, и пусть они безвылазно сидят в бараках. Чтоб ни один не попался мне на глаза. Это относится и к самому Уэмблингу.

– Ну и взвоет же он.

– Не советую ему соваться ко мне с жалобами. Знай мы аборигенов получше, может, нам удалось бы взглянуть на создавшееся положение их глазами. Я почему-то не могу себе представить, чтобы они совершили на нас вооруженное нападение. Они ведь понесут большие потери в живой силе и ничего не добьются. Уверен, что они знают это не хуже нас. Скажите, что бы вы сделали, если б были местным жителем и захотели остановить работу, которую развернул здесь Уэмблинг?

– Я бы убил Уэмблинга.

Диллингер с отвращением стукнул ладонью по столу.

– Что ж. Приставьте к нему еще одного вооруженного охранника.

– А что сделали бы вы?

– Я бы подложил в отели какую-нибудь взрывчатку, выбрав наиболее подходящие для этого места. Если б это и не остановило строительство, то во всяком случае надолго отсрочило бы торжественное открытие отелей, которого с таким нетерпением ждет Уэмблинг. Понимаете…

– Пожалуй, ваш вариант получше, – сказал Протц. – В этом больше смысла, чем в открытом нападении. Я расставлю вокруг зданий дополнительные защитные устройства.

Диллингер встал и подошел к окну. Рассвет, как всегда, щедро одарил Лангри красотой. В лучах поднимавшегося над горизонтом солнца синело спокойное море. А за косой…

Диллингер вполголоса выругался.

– В чем дело? – спросил Протц.

– Взгляните-ка, – Диллингер указал на море.

– Я ничего не вижу.

– А где рыбачья лодка?

– Ее там нет.

– С тех пор как мы находимся на этой планете, не было дня, чтобы местные жители не рыбачили с лодки в море за косой. Пошлите на разведку самолеты. Тут явно что-то не так.

Через полчаса они получили сообщение от разведчиков. Все имевшиеся на Лангри рыбачьи лодки были вытащены на берег. Аборигены почему-то решили в этот день не работать.

– У меня впечатление, что они собираются в самых населенных деревнях, – сказал офицер разведки. – Больше всего их сейчас в деревне А7 – как вы знаете, это деревня Форнри. Значительные скопления аборигенов наблюдаются также в деревнях В9, Д4, Ф12 – словом, расположенных вдоль побережья. И повсюду горят костры.

Диллингер внимательно всматривался в фотокарту, а офицер обводил кружками цифры, обозначавшие деревни.

– При таком положении вещей, – произнес Диллингер, – нам остается только одно – отправиться туда и поговорить с Форнри.

– Сколько вам нужно сопровождающих? – спросил Протц.

– Нас будет двое, вы да я. И еще пилот.

Они снизились по касательной и мягко сели на береговой песок. Пилот остался в самолете, а Диллингер и Протц поднялись по пологому склону к деревне, проходя сквозь толпы местных жителей. Недоумение Диллингера росло с каждым шагом. Здесь и намека не было на какую-нибудь зловещую конспирацию. У аборигенов было праздничное настроение; одетые в яркие одежды, они радостно смеялись и пели, собравшись вокруг костров. И пели на галактическом языке – загадка, над которой Диллингер не переставал ломать себе голову. Аборигены почтительно расступались, давая им дорогу, но в остальном, если на считать робких взглядов, которые исподтишка бросали на них дети, местные жители не обращали на Диллингера и Протца никакого внимания.

Они подошли к крайним хижинам и остановились. Аппетитные запахи праздничных блюд напомнили Диллингеру, что он сегодня не завтракал. На другом конце улицы рядом с самой большой хижиной, выстроившись в очередь, спокойно стояли мужчины и женщины. Диллингер, не зная, как быть дальше, ждал, когда его присутствие будет замечено местными жителями.

Внезапно появился Форнри и пожал протянутую Диллингером руку.

– Вы оказываете нам честь – произнес Форнри, но его лицо, всегда такое бесстрастное, сейчас отражало какое-то чувство, характер которого Диллингер затруднялся определить. Был Форнри рассержен или испытывал неловкость?

– Могу я поинтересоваться, какова цель вашего визита? – спросил он.

Диллингер посмотрел на Протца. Тот пожал плечами и отвел взгляд.

– Я прибыл как… наблюдатель, – запнувшись, ответил Диллингер.

– Прежде вы не вмешивались в жизнь моего народа. А теперь, я вижу, собираетесь занять другую позицию?

– Нет. Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в ваши дела.

– Но ваше присутствие нежелательно. То, что сейчас здесь происходит, вас не касается.

– Меня касается все, что происходит на Лангри, – сказал Диллингер. – Я прилетел, чтобы узнать, что у вас здесь делается. И я намерен это выяснить.

Форнри круто повернулся и зашагал прочь. Диллингер видел, как его окружили несколько молодых аборигенов. Держались они спокойно, но в них чувствовалась необычная собранность.

Форнри вернулся. Ему явно было не по себе – сейчас на этот счет не могло быть двух мнений. С серьезным выражением в глазах он посмотрел на Диллингера в упор и сказал:

– Мы знаем, что вы друг нашего народа и, когда могли, помогали нам. Это мистер Уэмблинг – наш враг. Если он узнает, он попытается помешать нам.

– Мистер Уэмблинг не станет вмешиваться в ваши дела, – сказал Диллингер.

– Тогда все в порядке. Видите ли, у нас сейчас идут выборы.

Диллингер почувствовал, как Протц крепко сжал ему руку, и тупо повторил:

– Выборы?

Форнри с гордостью пояснил:

– Мы выбираем делегатов на съезд, который выработает и обсудит нашу конституцию.

Идиллическая обстановка. Поляна с видом на море. Женщины, занятые подготовкой к пиршеству. Граждане, спокойно ожидающие, когда подойдет их очередь войти в сплетенную из травы кабину для голосования. Демократия в действии.

– Когда конституция будет одобрена, – продолжал Форнри, – мы выберем правительство. А потом обратимся в Галактическую федерацию независимых миров с официальным заявлением о принятии нас в ее члены.

– Есть такой закон? – спросил Протц.

– Есть, – ответил Форнри. – Мы следуем совету нашего адвоката. Главное условие – пятьдесят процентов населения планеты должно быть грамотно. А у нас сейчас грамотных более девяноста процентов. Как видите, мы могли заняться этим и раньше, но нам не было известно, что требуется только пятьдесят процентов.

– Вас нужно поздравить, – сказал Диллингер. – Если ваша просьба о принятии Лангри в члены Федерации будет удовлетворена, я полагаю, ваше правительство заставит Уэмблинга покинуть планету, верно?

– Лангри должна принадлежать нам. В этом суть нашего плана.

Диллингер протянул Форнри руку.

– От души желаю вам удачи в проведении выборов, а также положительного ответа на ваше заявление о приеме в члены Федерации.

Взглянув в последний раз на очередь у кабины для голосования, они повернулись и медленно пошли назад к самолету. Протц что-то насвистывал и потирал руки.

– А ведь Уэмблингу – конец, – сказал он.

– Мы хоть раскрыли тайну этого неизвестного космолета, – произнес Диллингер. – На нем, без сомнения, прибыл их адвокат, чтобы посоветовать, как им действовать дальше, и помочь выработать конституцию. Но вы ошибаетесь, если думаете, что это прикончит Уэмблинга. В нашей Галактике разделаться с такими Уэмблингами не очень-то просто. Его это не застигнет врасплох. Я почти убежден, что он этого ждал.

– А какие он может предпринять контрмеры?

– Ни один суд не заставит его отдать то, чем он уже владеет. Аборигены могут воспрепятствовать захвату других земельных участков, но те, где уже идут работы, останутся в его собственности. Право владения ими даровано Уэмблингу Федерацией. Быть может, чтобы соединить воедино строительные участки, он пожелает завладеть еще сотней миль побережья. Если ему это не удастся, все равно его участки достаточно велики, чтобы выстроить на них колоссальный курортный комплекс. А земля, на которой разбиты площадки для игры в гольф, тоже ведь обработана, и там хватит места для сотни отелей, если он вздумает их строить. Он выпустит в море великое множество рыболовов-любителей и обречет местных жителей на голодную смерть. – Диллингер оглянулся на деревню и с грустью покачал головой. – Вы сознаете, какое это громадное достижение? Девяносто процентов населения грамотно. Сколько же им пришлось потрудиться! А они потерпели поражение еще до того, как занялись этим. Бедняги.

V

«Обычно лесная тропа извилиста, – думал Диллингер. – Она огибает деревья заросли кустарника, как правило, пролегает там, где меньше препятствий. А эта тропа не вьется, она так пряма, будто ее проложил разведчик. И тропа эта старая, по ней много хожено. Должно быть, деревья тут были когда-то срублены, но от пней даже следа не осталось».

Впереди него убийственно ровным шагом, не оглядываясь, шел Форнри и несколько молодых аборигенов. Они оставили позади добрых пять миль, а тропе, казалось, не будет конца. Диллингер взмок от пота и уже порядком устал.

Этим утром Форнри пришел к нему в отель "Лангри".

– Нам бы хотелось, чтобы вы пошли с нами, – сказал он. – Вы один.

И Диллингер пошел.

Отель «Лангри» опустел. Завтра на рассвете 984-я эскадра уйдет в космос, где ей и положено быть. Уэмблинг со своими рабочими уже покинул отель. Планета Лангри возвращена ее законным хозяевам.

До чего же он был прост этот план, придуманный аборигенами, – прост до абсурда и безотказно разрушителен. Вначале аборигенами было послано заявление о принятии Лангри в члены Федерации, которое, к счастью, прибыло в Галаксию в самый разгар невероятной шумихи, вызванной анонимными письмами Диллингера, в результате чего произошел правительственный переворот, поднялся переполох в Управлении колоний и департаменте военно-воздушного флота; отзвуки этих событий разнеслись по всей Федерации и достигли такой далекой планеты, как Лангри, куда вскоре прибыла комиссия для срочного расследования дела на месте.

Заявление правительства Лангри рассмотрели без всяких проволочек, и планета была единогласно принята в члены Федерации.

Но Уэмблинг и бровью не повел. Его адвокаты взялись за дело еще до того, как был закончен подсчет голосов, и постановление суда обязало правительство аборигенов признать за Уэмблингом право собственности на те земельные участки, где он уже развернул строительные работы. Правительство Лангри не стало спорить и восприняло это так благодушно, что Уэмблинг предъявил иск еще на несколько сотен акров земли. Это тоже не вызвало у местных властей и намека на протест.

Но тут последовал столь ловкий ход, что его на предусмотрел даже сам Уэмблинг.

Налоги.

Диллингер был свидетелем того, как Форнри от имени правительства Лангри вручил Уэмблингу первую налоговую квитанцию. Уэмблинг орал до хрипоты, бил кулаком по столу, клялся, что возбудит дело во всех судах Галактики, но потом обнаружил, что, как ни странно, суды не встали на его защиту.

Если выбранное народом Лангри правительство пожелало обложить недвижимую собственность ежегодным налогом, равным ее десятикратной стоимости, это его законное право. Уэмблингу не повезло в том, что ему принадлежала единственная на планете собственность, с которой имело смысл взимать налог. Десятикратная стоимость травяной хижины ничтожна, чуть выше нуля. Сумма, равная десятикратной стоимости отелей Уэмблинга, означает полное разорение их владельца.

Судьи согласились с мнением Уэмблинга, что эта акция правительства Лангри неразумна. Она отобьет у населения охоту заняться строительством, затормозит развитие промышленности и станет серьезным препятствием на пути прогресса. Но со временем народ Лангри, несомненно, поймет это и воспользуется своим правом избрать другое правительство, которое выработает менее жесткое налоговое законодательство.

А пока что Уэмблинг должен уплатить налог.

Ему оставалось одно из двух: либо отказаться от уплаты налога и понести огромные убытки, либо уплатить его и полностью обанкротиться. И он предпочел не платить. За неуплату налогов правительство конфисковало его собственность, и таким образом вопрос, обостривший ранее положение на планете Лангри, был решен, что удовлетворило всех, кроме Уэмблинга и его покровителей, В отеле «Лангри» было решено разместить школу и университет для детей аборигенов. Еще один отель предполагалось занять под правительственные учреждения. Аборигены пока еще не знали, как распорядиться зданием третьего отеля, но Диллингер не сомневался, что они используют его с умом.

Что до Уэмблинга, то народ Лангри официально нанял его на работу. Аборигены оценили его умение вести дела. Как выяснилось, вдали от материка в море были острова – много островов, где осчастливленные отдыхающие не стали бы помехой рыболовному промыслу аборигенов. "Не согласится ли мистер Уэмблинг, – спросил Форнри, – выстроить на этих островах отели и управлять ими от имени правительства Лангри?" Мистер Уэмблинг согласился. Мистер Уэмблинг даже выразил недоумение, как это он в свое время не догадался именно с этого и начать. Он разработал с адвокатом аборигенов текст договора, переправил своих людей на острова и с энтузиазмом взялся за проектирование сразу нескольких отелей.

Тропа вывела их на огромную поляну, покрытую густым ковром травы и цветов. Диллингер остановился, огляделся вокруг, но не увидев ничего примечательного, поспешил за аборигенами дальше.

У противоположного края поляны начиналась другая тропа, но вскоре она уперлась в груду камней – вероятно, то был какой-то опознавательный знак. А позади нее лежал тронутый ржавчиной и густо оплетенный ползучими растениями старый разведывательный космолет, который проглядывался сквозь ветви возвышавшихся над ним деревьев.

– Когда-то один из вас прилетел сюда и остался жить с нами, – сказал Форнри. – Это его корабль.

Аборигены стояли, заложив за спину руки и почтительно склонив головы. Диллингер молчал, стараясь угадать, чего от него ждут. Наконец он тихо спросил:

– На корабле был только один человек?

– Только один, – ответил Форнри. – Мы часто думали о том, что, наверное, есть люди, которым хотелось бы узнать, как сложилась его жизнь. Может, вы им расскажете о нем.

– Может и расскажу, – сказал Диллингер. – Посмотрим.

Он продрался сквозь густой подлесок и обошел вокруг космолета, отыскивая глазами его название или номер. Ни того, ни другого не оказалось. Дверь тамбура была прикрыта. Разглядывая ее, Диллингер остановился.

– Можете войти, если хотите, – сказал Форнри. – Мы храним там его вещи.

Диллингер поднялся по шаткому трапу и, спотыкаясь, прошел темный коридор. В рубку просачивался слабый свет, все здесь казалось каким-то призрачным. На столе перед пультом управления лежали разная мелочь, предметы личного пользования, толстые тетради, кипы бумаг.

Первая тетрадь, которую он раскрыл, оказалась дневником. Дневником Джорджа Ф. О'Брайена. Начало записей, сделанных карандашом, до такой степени стерлось, что прочесть их было крайне трудно. Диллингер прихватил тетради и отдельные пачки бумаг, вышел через тамбур наружу, сел на ступеньку трапа и принялся перелистывать страницы.

Там был подробный отчет о первых годах пребывания О'Брайена на этой планете – с тех пор минуло уже более ста лет. Потом записи стали менее регулярными, а даты указывались приблизительно, ибо О'Брайен утратил представление о времени. Диллингер прочел одну тетрадь, нашел следующую и продолжил чтение.

"Да он всего-навсего заурядный пират, – думал Диллингер. – Пират, разгулявшийся на чужой планете, шнырявший повсюду в поисках драгоценных металлов и развлекавшийся гаремом местных женщин. Конечно же это не тот человек, который…"

Мало-помалу все менялось – О'Брайен постепенно сроднился с аборигенами, почувствовал себя местным уроженцем, и пришло время, когда он всерьез задумался о будущем. В его записях был краткий точный перечень тех благоприятных природных условий на Лангри, которые располагали к тому, чтобы превратить планету в огромный курорт – казалось, этот раздел писал сам Уэмблинг. Далее шло предостережение, какая страшная судьба может в этом случае постигнуть аборигенов. "Но если я еще буду жив, – писал О'Брайен, – думаю, что до этого не дойдет". А если он умрет?

"Тогда аборигенов следует научить, как себя вести. Нужно выработать план. Вот что должны знать местные жители.

Галактический язык.

Функции и структуру правительства.

Межпланетные отношения.

Историю.

Экономику, торговлю и назначение денег.

Политику.

Право и колониальное законодательство.

Основы наук".

"Да не мог он быть один, этот человек! – воскликнул про себя Диллингер. – Не мог, и все тут!"

Первое посещение планеты – возможно, это будет разведывательный космолет. Принять меры по наблюдению за ним, арестовать экипаж. Переговоры. Перечень правонарушений и штрафов. Как добиться статуса независимости и приема в члены Федерации. Какие принять меры, если этот статус окажется нарушенным.

– Не мог он быть один!

Все было предугадано и старательно записано в тетрадь человеком без образования, но прозорливым, мудрым и терпеливым. Это был блестящий прогноз, без единого упущения или ошибки, разве что в нем не было названо имя Уэмблинг – и вообще у Диллингера создалось впечатление, что О'Брайен знал жизнь куда лучше, чем несколько Уэмблингов его времени, вместе взятых. Тут было описано все – все, что произошло позже, вплоть до последнего мастерского хода – налога на отели в размере их десятикратной стоимости.

Диллингер закрыл последнюю тетрадь, отнес бумаги назад в рубку и аккуратно разложил вещи на столе в том порядке, в каком он их застал. Наступит день, когда у народа Лангри появятся свои историки. Они изучат и проанализируют эти документы, и имя О'Брайена начнет кочевать по Галактике в написанных сухим языком фолиантах, читаемых одними лишь историками. Нет, этот человек заслужил большее.

Но может, на Лангри память о нем будет жить долго в устных преданиях. Может, и сейчас местные жители, сидя вокруг костров, рассказывают легенды о деяниях О'Брайена и повторяют некогда сказанные им слова. А может, и нет. Чужаку трудно вникнуть и такие тонкости, особенно если он – офицер военного космофлота. Это дело специалистов.

Диллингер бросил прощальный взгляд на лежавшие на столе незатейливые реликвии, сделал шаг назад и по всей форме отдал честь.

Он вышел из космолета и заботливо прикрыл дверь тамбура. Здесь, в глубине леса, сумерки сгустились быстро, но аборигены терпеливо ждали его, стоя в тех же почтительных позах.

– Надо думать, вы прочли те записи, – произнес Диллингер.

Казалось, Форнри даже испугался.

– Нет!..

– Понятно. Так вот, все, что можно было узнать о нем, я узнал. Если еще жив кто-нибудь из его родственников, я постараюсь поставить его или ее в известность о том, что с ним произошло.

– Благодарю вас, – сказал Форнри.

– А не прилетал ли сюда еще кто? Не жил ли с вами еще кто-нибудь, кроме него?

– Нет, только он один.

Диллингер кивнул.

– О'Брайен был поистине великий человек. Не уверен, что вы до конца это понимаете. Мне думается, спустя какое-то время именем О'Брайена у вас будут названы деревни, улицы, здания и тому подобное. Но он заслужил памятник, по-настоящему грандиозный. А не стоит ли именем человека, которого вы знали и чтили, назвать планету? Вам следовало бы назвать свою планету О'Брайен.

– О'Брайен? – переспросил Форнри. Он непонимающе взглянул на остальных аборигенов, потом снова повернулся к Диллингеру. – О'Брайен? А кто он такой, этот О'Брайен?

Печатается по изд.: Бигл-младший Л. Памятник: Пер. с англ. М: Молодая гвардия, 1981. – (“Искатель”, № 1). – Пер. изд: Biggle L. Monument: Conde Nast, Analog, October, 1961.

© Перевод на русский язык, “Молодая гвардия”, С.Васильева, 1981.

Роберт Хайнлайн
НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД

Развернув машину, Пит Перкинс остановился у стоянки Ол-Найт и гаркнул:

– Эй, Паппи!

Сторож на стоянке был человеком немолодым. Бросив взгляд на позвавшего, он ответил:

– Через минуту буду к твоим услугам, Пит.

Старик занимался тем, что рвал на узкие полосочки воскресный выпуск комикса. Недалеко от него танцевал маленький смерчик. Он подхватывал обрывки старых газет, уличную пыль и швырял их в лица прохожих. Старик вытянул руку, в которой трепетал длинный яркий бумажный вымпел.

– Вот, Китти, – откашлялся он. – Иди сюда, Кити…

Смерчик замер, затем заметно вытянулся, перепрыгнул два автомобиля, оставленные на стоянке, и закружился рядом со стариком.

Было похоже, что он расслышал приглашение.

– Возьми, Китти, – мягко сказал старик и позволил яркому вымпелу скользнуть между пальцами.

Смерчик подхватил бумажную ленту и, вращая, втянул в себя. Старик отрывал клочки один за другим; они штопором влетали в гущу грязных бумаг и мусора, составлявших видимое тело воздушного вихря. Наткнувшись на холодную лужу – их здесь в каменном ущелье улочки было множество, – смерч ускорил свое движение и еще более вытянулся, пока цветные ленты, подхваченные им, не превратились в фантастически вздыбленную прическу. Старик с улыбкой повернулся:

– Китти любит новую одежду.

– Оставь, Паппи, или ты заставишь меня поверить в это.

– Ты и не должен верить в Китти, тебе достаточно ее увидеть.

– Ну да, конечно… но ты ведешь себя, словно она… я имею в виду оно… способно понимать твои слова.

– Ты в самом деле не веришь? – мягко и терпеливо спросил Паппи.

– Брось, Паппи!

– Хмм… дай-ка мне твою шляпу. – Паппи протянул руку и сдернул шляпу с головы Пита Перкинса. – Сюда, Китти, – сказал он. – Вернись!

Смерчик, плясавший над их головами несколькими этажами выше, ринулся вниз.

– Эй! Что ты собираешься делать с моей шляпой? – осведомился Перкинс.

– Минутку… Кити, сюда! – Словно избавившись от какого-то груза, смерчик резко опустился еще ниже. Старик протянул ему шляпу. Смерчик подхватил ее и погнал вверх по длинной крутой спирали.

– Эй! – заорал Перкинс. – Ты соображаешь, что делаешь? Кончай свои шутки – этот колпак обошелся мне в шесть кусков всего три года назад.

– Не беспокойся, – спокойно сказал старик. – Китти принесет ее обратно.

– Как бы не так! Скорее всего она окунет ее в речку.

– О нет! Китти никогда не роняет ничего, что не хочет уронить. Смотри. – Шляпа танцевала над крышей отеля на противоположной стороне улицы. – Китти! Эй, Китти! Принеси ее обратно.

Смерчик замедлил свое движение, и шляпа спустилась двумя этажами ниже. Затем она снова остановилась, и смерчик начал лениво жонглировать ею.

– Принеси ее сюда, Китти, – повторил старик.

Шляпа поплыла вниз по спирали и, внезапно закончив свое движение мертвой петлей, шлепнула Перкинса по лицу.

– Она пыталась надеть тебе шляпу прямо на голову, – объяснил сторож. – Обычно это у нее получается довольно точно.

– Вот как? – Перкинс поймал шляпу и, открыв рот, смотрел на завихрение.

– Убедился? – спросил старик.

– Ну, ну… – Он еще раз посмотрел на свою шляпу, потом на смерчик. – Паппи, я чувствую, мне надо выпить.

Они пошли в сторожку; Паппи отыскал стаканы, а Перкинс наполнил их из прихваченной в машине почти полной бутылки виски и сделал два внушающих уважение глотка. Повторив эту процедуру, он снова наполнил стаканы и опустился на стул.

– Это было в честь Китти, – сказал Перкинс. – Будем считать, что сие возлияние – компенсация за банкет у мэра.

Паппи сочувственно пощелкал языком:

– Тебе надо о нем писать?

– Мне надо выдать очередную колонку хоть о ч е мн и будь, Паппи. Прошлым вечером Хиззонер, наш мэр, окруженный уникальным созвездием профессиональных шантажистов, взяточников, лизоблюдов и махинаторов, дал торжественный банкет в честь своего избрания… Придется написать об этом, Паппи: подписчики требуют. Ну почему я не могу, как все нормальные люди, немного расслабиться и идти отдыхать?

– Сегодня у тебя была хорошая колонка, – подбодрил его старик. Он развернул "Дейли Форум"; Перкинс забрал газету и скользнул взглядом в низ полосы, где обычно помещалась его колонка.

– Питер Перкинс, – прочел он. – Наш прекрасный город.

Перкинс пробежал глазами текст:

"Что случилось с экипажами? В нашем земном раю по традиции принято считать, что было хорошо для отцов-основателей, вполне подходит и нам. Мы спотыкаемся о ту же выбоину, в которой дедушка Тозье поломал себе ногу в 1909 году. Мы радуемся, зная, что вода, вытекающая из ванны, не пропадает бесследно, а возвращается к нам через кран на кухне, благоухая хлором. (Кстати, Хиззонер пьет только газированную воду из бутылок. Можете убедиться в этом сами.)

Но тем не менее я должен сообщить вам ужасающую новость. Куда-то делись все экипажи!

Вы можете мне не верить. Общественный транспорт ходит так редко и движется так медленно, что разница почти неразличима; и все же я могу поклясться, что не так давно видел на Гранд-авеню колченогую колымагу без всяких признаков лошадей поблизости. Не иначе, внутри ее была какая-то электрическая машина. Даже для нашего атомного века это уже чересчур. И я предупреждаю всех горожан…" – тут Перкинс разочарованно фыркнул.

– Паппи, это стрельба из пушек по воробьям. Этот город прогнил насквозь, и он останется таким навечно. Почему я должен напрягать мозги из-за этой ерунды? Дай-ка мне бутылку.

– Не расстраивайся, Пит. Смех для тиранов страшнее, чем пуля убийцы.

– Хорошо излагаешь. Но мне не до смеха. Я потешался над ними, как только мог, – и все кошке под хвост. Все мои старания – такое же пустое сотрясание воздуха, как и у твоего друга, танцующего дервиша.

Окно вздрогнуло от резкого удара ветра.

– Не говори так о Китти, – серьезно заметил старик. – Она чувствительна.

– Прошу прощения, – Пит встал и, повернувшись к двери, поклонился. – Китти, я приношу свои извинения. Твои хлопоты куда как важнее моих. – Он повернулся к хозяину. – Давай выйдем и поговорим с ней, Паппи. Лучше общаться с Китти, чем писать о банкете у мэра… Будь у меня выбор…

Выходя, Перкинс захватил с собой пестрые остатки располосованных комиксов и стал размахивать в воздухе бумажными лентами:

– Сюда, Китти! Сюда! Это тебе!

Смерчик спустился и, как только Перкинс выпустил бумагу из рук, сразу же подхватил ее.

– Она глотает все, что ей ни дашь.

– Конечно, – согласился Паппи. – Китти словно архивная крыса. Все бумажки прибирает себе.

– Неужели она никогда не устает? Ведь должны быть и спокойные дни.

– По-настоящему здесь никогда не бывает спокойно. Так уж на этой улице, что ведет к реке, стоят дома. Но, я думаю, она прячет свои игрушки где-то на их крышах.

Газетчик уставился на крутящуюся струйку мусора.

– Бьюсь об заклад, у нее есть газеты за прошлый месяц. Слушай, Паппи, я как-то выдал колонку о нашей службе очистки и о том, как мы не заботимся о чистоте улиц. Было бы неплохо раскопать парочку газет, что вышли примерно года два назад, – и тогда я мог бы утверждать, что и после публикации они продолжают валяться по городу.

– Зачем ломать голову? – сказал Паппи. – Давай посмотрим, что там есть у Китти. – Он тихонько свистнул. – Иди сюда, малышка, дай посмотреть Паппи твои игрушки.

Смерчик, плясавший перед ними, изогнулся, его содержимое закружилось еще быстрее. Сторож прицелился и выдернул из этой мешанины кусок старой газеты.

– Вот… трехмесячной давности.

– Попробуй еще…

– Попытаюсь, – он выхватил еще одну газетную полосу. – За прошлый июнь…

– Это уже лучше.

Прозвучал автомобильный сигнал, и старик поспешил открыть ворота. Когда он вернулся, Перкинс все еще продолжал вглядываться в столб бумажного мусора.

– Повезло? – спросил Паппи.

– Она не хочет мне ничего давать. Так и рвет из рук.

– Китти, ты капризуля, – сказал старик. – Пит мой друг. Будь с ним полюбезнее.

– Все в порядке, – сказал Перкинс. – Мы просто не были с ней знакомы. Но посмотри, Паппи, ты видишь этот заголовок? На первой полосе.

– Она тебе нужна?

– Да. Посмотри поближе – видишь в заголовке «Дью» и под ним что-то еще. Но не могла же она хранить этот мусор с предвыборной кампании 98-го года?

– А почему бы нет? Китти крутится здесь столько, сколько я себя помню. И она постоянно все тащит к себе. Подожди секунду… – Он мягко сказал что-то Китти, и газета очутилась у него в руках. – Теперь ты можешь ее рассмотреть.

Перкинс впился в листок.

– Да я завтра же буду сенатором! Ты понимаешь, что это такое, Паппи?

Заголовок гласил: "Дью вступает в Манилу". На листке значилась дата – 1898 год.

Двадцать минут спустя, прикончив бутылку виски, они все еще продолжали беседовать. Газетчик не отрывался от пожелтевшего ветхого листа бумаги.

– Только не говори, что это болталось по городу без малого восемьдесят лет.

– А почему бы и нет?

– Почему бы и нет? Ну, лaдно, я еще могу согласиться, что улицы с тех пор ни разу не убирались, но бумага столько не выдержала бы. Солнце, дождь и все прочее сделали бы свое дело.

– Китти очень заботится о своих игрушках. Уверен, в плохую погоду она все прятала под крышу.

– Но, ради всего святого, Паппи, не веришь же ты в самом деле, что она… Нет, тебя не переубедить. Хотя, откровенно говоря мне не так уж важно, где она раздобыла эту штуку. Официальная версия сведется к тому, что этот грязный клочок бумаги невозбранно носился по улицам нашего города последние восемьдесят лет. Ну и посмеюсь же я над ними, старик!

Он аккуратно свернул газету и принялся засовывать ее в карман.

– Нет-нет, не делай этого, – запротестовал хозяин.

– Почему? Я возьму ее в редакцию, чтобы там сфотографировать.

– Ты не должен этого делать. Это вещь Китти, я ее только одолжил…

– Ты что, псих?

– Она рассердится, если мы не вернем ей газету. Пожалуйста, Пит, она позволит тебе посмотреть на нее в любое время, когда ты только захочешь.

Старик был настолько серьезен, что Пит задумался.

– Я боюсь, что мы ее никогда больше не увидим, – сказал он. – А у меня это будет отправной точкой для раскрутки темы.

– С твоей стороны это не совсем хорошо… История должна была бы быть про Китти. Но не беспокойся – я скажу ей, что эту бумагу терять нельзя.

– Ну, ладно, – они вышли, и Паппи что-то серьезно объяснил Китти, а затем вручил ей обрывок газеты за 1898 год. Китти сразу же подняла его на самый верх своей покачивающейся колонны. Перкинс попрощался с Паппи и двинулся к выходу, но вдруг резко повернулся, не скрывая легкого смущения.

– Слушай, Паппи…

– Да, Пит?

– Но на самом деле ведь ты не веришь, что эта штука живая, правда?

– Почему бы и нет?

– Почему бы и нет? Ты хочешь сказать…

– Ну, – рассудительно сказал Паппи, – а откуда ты знаешь, что ты живой?

– Но… да потому, что я… хотя, если разобраться… – он остановился. – Сам не знаю. Ты мне заморочил голову, приятель.

Паппи улыбнулся.

– Значит, ты понимаешь?

– Хм… Хочу надеяться. Всего, Паппи. Всего, Китти. – Он приподнял шляпу, обращаясь к смерчику. Пыльный столбик качнулся в ответ.