Текст книги "Солнце на продажу (сборник рассказов)"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

Соавторы: Айзек Азимов,Роберт Шекли,Роберт Сильверберг,Джеймс Уайт,Мюррей Лейнстер,Челси Куинн Ярбро,Джон Браннер,Ллойд Бигл-мл.,Лестер Дель Рей,Кордвейнер Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Выброшенные частицы мусора разлетятся веером. Через несколько секунд они уже будут в пятидесяти ярдах, через час займут несколько кубических миль пространства и даже спустя годы они будут разлетаться все дальше. Поскольку поток мусорных частиц будет иметь первоначальную скорость, равную скорости корабля, из которого они вылетели, то они будут двигаться много быстрее любого метеоритного потока в пределах Солнечной системы. Скорость их может быть достаточной для того, чтобы вылететь за пределы системы, но рано или поздно тяготение нашей звезды заставит их искривить орбиту и постепенно возвратиться к планетам. К тому времени искусственный поток метеоритов распространится вширь и сольется с другими подобными потоками – мусором, выброшенным с корабля накануне или на следующий день. Ведь их скорость и направление движения идентичны. Влияние гравитационных полей планет может заставить этот поток вращаться и конденсироваться, а может, наоборот, раскидать его в разные стороны.

Может быть, через десятилетия этот поток окажется на пути других кораблей. Это будет сверхбыстрый, смертельный ультраразрушительный дождь метеоритов, занимающий тысячи миль пространства.

Космос беспределен, и частицы в подобном потоке так широко разлетаются, что корабль может пройти сквозь поток, не встретив ни единого метеорита. Но за последние полтораста лет в пространство выброшено столько мусора, что не всем кораблям так везет.

Когда-то люди смеялись над тем, что корабль может погибнуть, столкнувшись с чаинкой или замороженной картофельной кожурой. Но Грегори знал, что космонавты не смеются над такими шутками.

С этой мыслью Грегори уснул.

Через шесть часов Грегори проснулся, помылся, оделся и прошел на мостик, чтобы сменить Хартмапа. Нолану оставалось еще четыре часа вахты, и он склонился над пультом связи, как всегда успевая заниматься разными делами одновременно. Уму непостижимо, как лейтенант умудрялся вникать в базар голосов в шлемофоне, в то время как его руки настраивали приемник, а глаза не отрывались от технического справочника на коленях.

Грегори попросил Хартмана, чтобы тот поднял Колфилда и, прежде чем сам уляжется спать, приготовил всем чего-нибудь поесть.

Хартман кивнул и немедленно приступил к выполнению приказа, как и положено молодому лейтенанту.

Когда Колфилд вошел, вид у него был невыспавшийся, он явно нервничал и, как показалось Грегори, сопротивляемость его была низка. Нолан поглядел на него, и Грегори понял, что Нолан разрывается между желанием послушать допрос и продолжать чтение. В конце концов он захлопнул книгу, вытащил капсулу из одного уха и приготовился слушать радиоразговоры и допрос одновременно.

Грегори включил магнитофон и быстро сказал:

– Надеюсь, вы выспались. Сядьте сюда, пожалуйста. Расскажите мне о том событии. Только не ту версию, что вы излагали одиннадцать лет назад. А правду. И прошу вас, не тратьте усилий на ложь, – добавил он. – Мне известно достаточно, чтобы вас поймать.

Несколько секунд бывший механик собирался с мыслями. Затем вяло произнес:

– Это был метеор… Он был во всем виноват. Он был велик, но его скорость относительно нас была невысока, поэтому при столкновении он не испарился. Он пролетел рядом с пультом управления, разбил антенны связи, пронзил защитную стенку реактора и вылетел… После того как поврежденные отсеки были изолированы и пассажиры успокоились…

– Когда это случилось? Точно!

Колфилд потер глаза.

– Мы покинули земную орбиту восьмого июня в двенадцать ноль-ноль. Мы разгонялись до полудня пятнадцатого июля. Затем реактор был выключен. Предполагалось, что мы будем в свободном полете двадцать пять дней, а затем начнем тормозить, чтобы перейти на орбиту вокруг Ганимеда. Метеор ударил нас рано утром на седьмой день свободного полета. А может быть, это случилось на девятый день…

– Придется быть точнее, – сухо сказал Грегори. – Но мы вернемся к этому вопросу позже. Рассказывайте, что произошло после столкновения.

Колфилд стал говорить о том, что произошло после столкновения. Чрезвычайно тяжелые реакторы, которые были на «Подсолнечнике», невозможно было поднять и поместить в корабль целиком, поэтому их защитную оболочку сделали разборной из сложным образом скрепленных свинцовых кирпичей. Метеор выбил часть этой оболочки, расшатав кирпичи настолько, что они стали ситом для радиации.

Экипаж постарался починить защиту с помощью манипуляторов, но возможности их были ограниченны и до конца исправить положение не удалось.

К тому времени, как реактор был починен, они уже находились в свободном полете девятнадцать дней и только тогда окончательно убедились, что пролетят мимо Ганимеда. Даже если бы вместе с атомной тягой они использовали химические ракеты, все равно скорость погасить не удалось бы.

Их единственный шанс был облегчить корабль.

– И вы, разумеется, это сделали, – перебил его Грегори, – поскольку вам удалось достичь Ганимеда. Но что и когда вы выбросили? И что об этом думали пассажиры и команда?

– Пассажиры ничего не знали, а команда молчала, чтобы не подводить капитана, – ответил Колфилд. – Уже в то время законы против выброса мусора в пространство были жесткими и наказание тяжелым. Но еще оставалось немало космонавтов, которые не считали выброс преступлением, во всяком случае серьезным. Кроме того, все понимали, что капитан был движим в первую очередь заботой о безопасности пассажиров.

– Ах, как благородно звучит! – вмешался лейтенант Нолан. – А на самом деле – это просто спасение собственной шкуры.

Грегори показалось, что Колфилд сейчас бросится на Нолана, но тот сдержался и мрачно замолчал. Глядя на бывшего механика, Грегори подумал, что его реакция была слишком острой, словно его лично оскорбили. Видно, он был очень близок к капитану.

– Спокойно, Нолан, – оказал Грегори лейтенанту. Потом обернулся к Колфилду: – Продолжайте.

– Сначала мы выкинули все контейнеры с мусором, – продолжал Колфилд низким злым голосом. – Затем избавились от личных вещей. Мы хотели бы выкинуть и груз, но этого нельзя было бы скрыть ни от пассажиров, ни от портовых служащих. К тому же это в основном были точные приборы и масса их была незначительна. Наконец, мы истратили химическое горючее. Это замедлило несколько нашу скорость и на несколько тонн облегчило корабль… Столкновение с метеоритом, должно быть, повредило один из клапанов в топливной системе, так как в тот момент, когда догорело топливо, в одной из труб раздался взрыв. Тогда меня и обожгло.

Теперь Колфилд продолжал уже более спокойно:

– Взрыв вновь расшатал защиту реактора и вырвал несколько кирпичей… В тот момент капитан был один в помещении реактора. Очевидно, он полагал, что ситуация достаточно серьезна, если тут же кинулся чинить эту проклятую защиту, к тому же практически голыми руками.

Колфилд помолчал, словно таким образом почтил память погибшего. Затем он продолжил:

– К тому времени, когда капитан кончил класть кирпичи на место, он был настолько «горячим», что никто из нас уже не мог приблизиться к нему. Он принял дозу радиации, которая была в несколько раз выше смертельной, и ему оставалось жить несколько часов. Он радировал нам, что его долг – облегчить корабль, выругался, а затем выбросился в пространство…

После того как Колфилд кончил рассказ, на мостике несколько минут царила тишина. Грегори думал о капитане «Подсолнечника». Быстрый на решения, отважный, практичный и виноватый капитан Уоррен попал одиннадцать лет назад в трудную ситуацию. Все говорило о том, что его корабль неминуемо должен врезаться в Юпитер, и даже не было связи, чтобы вызвать помощь. Впрочем, не известно, успела ли бы она. Весьма возможно, что суд принял бы во внимание обстоятельства и капитан отделался бы лишь потерей капитанской лицензии. Разумеется, это при условии полной откровенности и строгого учета массы и состава выброшенного мусора. Если бы он сделал это тайно и не смог бы представить суду нужных материалов, судьи бы его буквально распяли. И может, ему лучше было умереть на корабле.

"Но такого рода мысли никуда не ведут, – оборвал себя Грегори, – лучше вернуться к делу".

– Очевидно, вы не знаете, в каком направлении он выбросился? – спросил Грегори.

– Возможно, мне и говорили об этом, – ответил Колфилд. – Но я был так обожжен, что меня пришлось накачать наркотиками, так что я ничего не помню.

Бывший механик смотрел на Грегори так, будто хотел сказать, что человек, осмеливающийся задать подобный вопрос, недостоин того, чтобы зваться человеком. "Может быть, – подумал Грегори, – может быть, он и прав".

В этот момент появился лейтенант Хартман с кофе и сандвичами. Кофе был в тубах – в полуневесомости из чашки не напьешься. Хартман раздал сандвичи, извинился и ушел спать.

– Совсем недавно вы сказали, – неожиданно произнес Грегори, – что столкновение с метеоритом произошло на седьмой или на девятый день свободного полета. Вам придется указать более точную дату. Чтобы этого добиться, мне придется погонять вас по всем этим дням, изолируя каждый из них по событиям, тогда происшедшим. Работа нам предстоит скучная, утомительная и долгая. Так что допивайте ваш кофе.

– Начнем с того, – продолжал он, запивая остаток сандвича, – что вы можете вспомнить о первых трех днях свободного полета?

Еще через три часа глаза Колфилда налились кровью, выглядел он куда хуже, чем в тот момент, когда Хартман вытащил его из кровати. Не многим лучше чувствовал себя и Грегори. Узнав наконец с точностью до часа время столкновения «Подсолнечника» с метеором, он решил прервать допрос. К тому же ему удалось установить примерную массу выброшенного материала, хотя промежутки времени между выбросами остались неизвестными. Наконец, к собственному удивлению, Грегори получил точную информацию о курсе и скорости «Подсолнечника», и это непроизвольно расположило его к пленнику.

– Вы меня удивляете, Колфилд, – сказал он. – Некоторые из данных, что вы мне сообщили, настолько специфичны, что я скорее предположил бы, что вы были штурманом, а не механиком.

– Я всегда был любопытен, – ответил Колфилд, – всегда интересовался чужой работой.

– Конечно, это ваше дело, – сказал Грегори, – но нам с этим повезло. Ладно, если хотите немного отдохнуть…

Он оборвал фразу, потому что увидел, что Нолан вдруг насторожился и прижал ладони к ушам, чтобы лучше слышать голос в наушниках. Он настроился поточнее, а затем сообщил:

– Нас вызывает «Змей», сэр. Включить динамик… – Он бросил выразительный взгляд на пленника. – Или вы возьмете наушники?

– Динамик, – ответил Грегори. Он взял микрофон из руки Нолана: – «Декарт» слушает. Грегори у микрофона. Что случилось, капитан-лейтенант?

Голос капитан-лейтенанта Китли, капитана и единственного члена экипажа патрульного корабля «Змей», еле слышно прорывался сквозь сухой треск помех. Китли был не из тех, чье общество легко выносить подолгу, но, очевидно, всякий, кто может выдержать одновременно космос и собственную компанию на протяжении месяцев и не сойти с ума, имеет право на странности. Поэтому Грегори игнорировал отсутствие явно выраженного пиетета в голосе капитан-лейтенанта. Правда, он вел бы себя точно так же, даже если бы знал, что капитан-лейтенант старается в этот момент одновременно избежать метеоритного потока неизвестной плотности и размеров и не разминуться с ним.

– Пока мне удается уцелеть, – сообщил Китли. – Но, для того чтобы не попасться, мне нужны дополнительные данные. У вас они есть?

– Кое-что, – ответил Грегори. Он думал об информации, только что полученной от Колфплда. Наконец он сказал: – Проверьте все имеющиеся у вас данные на бортовом компьютере, а мы прогоним их сквозь наш. Потом сверим результат. К тому времени, когда мы встретимся, все уже будет ясно. А пока сохраняйте минимально безопасное расстояние от потока и докладывайте через каждые двенадцать часов.

– Вас понял, – сказал Китли.

– Отлично. Связь окончена.

– До связи.

Вскоре Колфилд ушел к себе в каюту, а через полчаса, закончив вахту, за ним последовал Нолан. Грегори остался на мостике наедине с приемником и собственными мыслями. Правда, он предпочел бы заняться чем-нибудь еще, например проверить данные, полученные от Колфилда. Но в космосе в любой момент кто-нибудь может терпеть бедствие, так что строгие правила предписывают каждому кораблю постоянно слушать эфир, чтобы не пропустить просьбы о помощи.

Формального способа добиться, чтобы этого правила придерживались все, не существовало, но большинство космонавтов были убеждены, что если оторвешься от связи даже на несколько минут, то кто-то другой тоже проспит твой призыв о помощи.

Космос живет по правилу: "Делай для других то, чего хочешь, чтобы другие делали для тебя".

"Проверка данных может подождать несколько часов, пока Хартман заступит на вахту", – сказал себе Грегори. К тому же эти данные даже без обработки позволили представить время возникновения, скорость и орбиту потока с «Подсолнечника». А об этом он мог думать и прислушиваясь к шорохам в приемнике.

Созданный людьми метеоритный поток, появление которого он расследовал, должен был состоять из двух отдельных потоков, движущихся по одной орбите, но с различной скоростью. Это объяснялось тем, что часть материалов была сброшена до торможения, а часть после того, как скорость корабля была погашена. К счастью, скорость движения потоков была известна, хотя точное время сброса и масса материала оставались тайной. Но Грегори надеялся, что в ближайшее время сможет узнать у Колфилда больше.

Грегори предположил, что первая серия выбросов, пуоисшедшая в то время, когда корабль находился в свободном полете, представляет собой длинный расширяющийся коридор. Второй поток, движущийся медленнее, постепенно сближался с первым, пока тот не пронзил его, обгоняя. Оба потока прошли в непосредственной близости от Юпитера, что изменило направление их движения и, возможно, придало им момент вращения. Затем потоки продолжали удаляться от Солнца до тех пора, пока могучее притяжение Солнца не остановило их бег и не начало тянуть их обратно, что, по-видимому, произошло через пять лет.

Итак, потоки вернулись внутрь Солнечной системы, набирая скорость по мере приближения к нашему светилу. На пути поток встретился с пассажирским кораблем "Санта Изабелла" и превратил его в груду обломков. Лишь один человек на корабле остался в живых, да и то на несколько секунд, чтобы сообщить время и место катастрофы. Затем наступила очередь громадного корабля «Ленинград», который, к счастью, двигался в том же направлении, что и поток. Он отделался вмятинами на обшивке, позже на них были обнаружены следы пластика. Анализ пластика позволил в конце концов определить, какой корабль стал виной гибели "Санта Изабеллы".

Оба мусорных потока промчались вблизи Солнца н вновь направились прочь от пего, постепенно сближаясь. К этому времени диаметр потоков достиг тысячи миль, если, конечно, потоки сохранили цилиндрическую форму и не стали вращаться. В случае вращения острый конец потока будет направлен по оси движения, а это представит еще большую опасность для навигации.

Задача Грегори заключалась в том, чтобы установить положение потока настолько точно, чтобы определить его на пятьдесят лет вперед и зафиксировать во всех метеоритных регистрах. Он знал, что компьютерам на «Декарте» и «Змее» такая задача по плечу, по при условии достаточной информации. Без такой информации…

Грегори решил снова поговорить с Колфилдом, не согласится ли тот прибегнуть к средствам восстановления памяти. А пока он попытался, подражая лейтенанту Нолану, кое-что подсчитать в блокноте, не снимая наушников и проверяя различные частоты приемника. Ничего из этого не вышло.

На пятый день, после того как они поднялись с Земли, «Змей» доложил, что передняя часть потока регистрируется задним радаром в виде расплывчатого пятна. По расчетам Китли, его корабль движется с той же скоростью, что и поток. Теперь он просит разрешения поглядеть на поток вблизи.

– Нет, – твердо сказал Грегори. – Не приближайтесь к потоку, пока мы не узнаем о нем больше. Это приказ!

Он отключился и вернулся к прерванному допросу.

– Вы мне говорили, – сказал он, – что решение облегчить корабль было принято лишь на десятый день после столкновения. Вы по шестнадцать часов трудились, стараясь восстановить реактор. Но вам это не удалось. Затем команде было приказано выбрасывать лишний вес. Мы с вами уже установили объем контейнеров для отходов на «Подсолнечнике», но теперь мне необходимо знать, через какие интервалы вы выбрасывали контейнеры. Постарайтесь припомнить.

– По-моему, это случилось в 7.00 и в 8.00, – устало ответил Колфилд.

– Я бы хотел быть в этом уверен, – настаивал Грегори. – Вы убеждены, что больше не слышали, как открывается и закрывается наружный люк? Может быть, вы заметили, что члены команды проходили мимо вас, неся контейнеры? Где вы находились в это время?

– Как где? С пассажирами, у реактора, на капитанском мостике…

– На капитанском мостике?

– Да… когда капитан спускался к реактору. У него же была ученая степень, он занимался ядерной физикой, вы же знаете.

– Да-да, – сказал Грегори. – Но вы должны что-то вспомнить! Эти люки всегда издают шум.

– Конечно, я помню! – сказал вдруг Колфилд. – Когда я был на мостике, то заметил, как дважды вспыхнули индикаторы внешнего люка. Но я не могу припомнить точно, когда это случилось. Поймите же, черт возьми, прошло одиннадцать лет?

– Над пультом управления всегда есть хронометр. Если вы лишь краем глаза уловили мигание индикатора, не глядя специально в этот момент на хронометр, в глубине памяти этот инцидент должен быть зарегистрирован. И мне нужно это знать. Давайте начнем с того момента, как вы закончили дежурить у реактора и поднялись на мостик…

Прошли еще два долгих и утомительных часа. Неожиданно Колфилд вскрикнул:

– Вспомнил! Они разобрали одно из акселерационных кресел и извлекли плоский лист пластика с пружинами по углам. Это была идея стюарда. Получилось нечто вроде катапульты, затем они наполнили переходник мусором и отпустили лист. Пружины распрямились, и лист вытолкнул всю кучу наружу. Это оказалось куда проще и быстрее, чем высыпать в космос контейнеры. Так что они выбросили все, что хотели, за какие-нибудь два часа.

Грегори сжал губы и принялся писать в блокноте. Объем переходника на «Подсолнечнике» был известен. Нетрудно было найти и спецификации пружин, которые использовались в те годы. В такую информацию компьютер с наслаждением запустит зубы. И что еще важнее, если весь мусор был выброшен так быстро, значит, диаметр первого потока должен быть куда меньше, чем предполагалось вначале. Грегори почувствовал, что его охватывает возбуждение, к которому, как он признался себе, примешивалось и чувство облегчения. Но останавливаться было нельзя.

– На девятнадцатый день свободного полета, – сказал он, – и на десятый после столкновения вы решили избавиться от лишнего веса. Через день или два после этого произошел взрыв в трубе химического двигателя, в результате чего вас обожгло, а капитан получил смертельную дозу радиации. Вы признались также, что выброс происходил и после взрыва. Из чего он состоял?

– Из сломанного радиооборудования и тех отходов, которые накопились за два дня. – Колфилд отвечал хриплым усталым голосом. – Но поймите же, я не могу рассказать об этом точнее. Я был обожжен и напичкан наркотиками.

Помолчав несколько секунд, Грегори произнес:

– Может, нам удастся заставить вас вспомнить и об этом. А пока идите, Колфилд, ложитесь спать.

Когда пленник ушел, капитан Грегори откинулся в кресле и закрыл глаза, наслаждаясь возможностью помолчать. Он размышлял о том, что Колфилд – странная птица. К примеру, чем объяснить его паническую боязнь средств оживления памяти? Он явно что-то скрывает. В то же время совсем не производит впечатления пугливого человека.

Может, по причине излишней для полицейского щепетильности Грегори не любил навязывать подследственным средства, вызывающие полное восстановление памяти, как и не любил излишне подчеркивать их безопасность. Ему было отлично известно, что трое из каждых двадцати, прошедших эту процедуду, теряли рассудок, хотя были подозрения, что эти люди и до того имели изъяны в психике. Грегори было куда легче, если подследственный сам вызывался подвергнуться такой процедуре.

Колфилд со своей стороны производил впечатление весьма образованного человека и, возможно, знал, что существует опасность сойти с ума. Но Грегори был почти убежден, что Колфилда останавливал не риск, а нечто связанное с его прежней жизнью.

Грегори не мог превозмочь нетерпения. Ему приходилось в жизни выслушивать признания, которые заставляли его не очень густые волосы вставать дыбом. Он не получал никакого удовольствия от этого, и моральные устои подследственных, если они не относились к делу, его не трогали. Но убедить Колфилда в этом он не мог. В то же время до тех пор, пока заключенный не согласится подвергнуться процедуре, Грегори не получит всех данных, касающихся инцидента на «Подсолнечнике», и не сможет проверить точность того, что узнал от бывшего механика. Поэтому они были вынуждены сознательно лезть в пекло буквально с завязанными глазами.

"Может быть, изменить тактику? – подумал он. – Хватит ломиться в дверь, попробуем окна". Приняв такое решение, Грегори за весь следующий день не задал Колфилду ни одного вопроса. Тем временем «Декарт» несся на встречу со «Змеем» и неопознанным метеоритным потоком. На второй день Грегори вошел в маленькую, шесть на шесть, каюту Колфилда.

– Вы лежите, лежите, я здесь сяду, – сказал он вежливо, откидывая прикрепленное к стене сиденье. – Мне хотелось бы обсудить с вами некоторые личные вопросы, и я подумал, что вам удобнее говорить о них без свидетелей.

Колфилд насторожился, но промолчал.

– Я уже говорил, что ваша личная жизнь меня не касается, – продолжал Грегори. – Но подобный разговор имеет определенную психотерапевтическую ценность. Приятнее расслабиться, говоря об обычных, каждодневных вещах вместо надоевших допросов.

Грегори помолчал, потом продолжал:

– О чем бы вы хотели поговорить? Может, о ваших студенческих днях? Или о первом корабле? Может, о вашей жене?.. – Грегори взглянул на фотографию, которую Колфилд прикрепил к стене. – Конечно, если вы откажетесь, мы снова перейдем к случаю на "Подсолнечнике".

– Вы все уже знаете о моей жене, – резко ответил Колфилд. – Она пришла в госпиталь расспросить о капитане. Она жалела меня, потому что я сильно пострадал. Я сочувствовал ее горю. Так все и началось. Через несколько месяцев мы поженились и жили счастливо, пока она не умерла два года назад.

– Странно, – сказал Грегори. – Мы ведь проверили все, что так или иначе касается механика Джеймса Эндрю Колфилда. До катастрофы он не производил впечатления человека, способного осесть и вести тихую жизнь. Он был крайне непоседливой натурой. Хотя, может быть, ваша жена была тем человеком…

– Она была именно тем человеком, – перебил его Колфилд. – И я не намерен обсуждать с вами ее характер. И учтите, я не соглашусь на вспоминание…

Разочарованному Грегори ничего не оставалось, как вернуться к допросу.

Еще через четыре дня на экране радара возникла звездочка – патрульный корабль «Змей», а в двух тысячах миль за ним можно было различить туманное поблескивающее облачко – авангард метеоритного потока. На мостике «Декарта» царил мороз. Нолан и Хартман буквально источали холод. Колфилд делал вид, что не замечает открытой враждебности молодых офицеров. Капитан Грегори, недовольный собой за то, что не смог склонить Колфилда согласиться на сеанс вспоминаний, молча глядел в иллюминатор, наблюдая, как сближаются корабли.

В отличие от «Дакарта» «Змей» не был предназначен для посадок на планеты и потому был облачен в сад. Но мир, в который Китли время от времени удалялся, чтобы отдохнуть от невероятной тесноты маленького корабля, ничем не напоминал сад «Цербера». Там не было цветов, кустов и травянистых пригорков, пейзаж ничем не напоминал земной. Из корпуса «Змея» вырастали фантастические формы, разрисованные столь талантливо и точно, что составляли с окружающим космосом одно целое. Сад Китли был по-своему прекрасен холодной, жесткой красотой одиночества. Он заставлял представлять себе ледяные вершины избитого ветрами горного хребта под звездным небом..

Да, этот сад был прекрасен, но и страшен. Он наглядно свидетельствовал о том, что капитан «Змея» слился с космосом. Но для большинства посетителей достаточно было одного взгляда на эти космические урочища, чтобы никогда больше их не видеть.

Грегори все еще разглядывал сад, когда Китли вышел в открытое пространство и перешел на «Декарт». Вскоре он был уже на мостике. Они принялись составлять карту потока, пользуясь компьютером «Декарта». Грегори был так увлечен работой, что совершенно забыл о Колфилде. Остальные офицеры делали вид, будто не замечают его. Вдруг вопрос Китли заставил Грегори вспомнить о пленнике.

– Данные, сообщенные подследственным, – сказал Китли, – не только неполны, но и в ряде отношений весьма неточны. – Не могло ли так случиться, что он сообщил их, чтобы избавиться от утомительных допросов? Мог ли он их попросту придумать?

На неподвижном лице Колфилда ничего не отразилось, хотя в глазах сверкнул гнев.

– Не хватало еще обвинять меня в трусости, – сказал он и поднялся. Не спросив разрешения и не попрощавшись, он покинул мостик. Грегори сделал вид, что не заметил его ухода.

Через пятнадцать минут началась настоящая работа.

Грегори развернул корабль и соразмерил его скорость со скоростью потока таким образом, чтобы поток постепенно обгонял его. «Змей» двинулся в том же направлении, но держался на периферии потока, тогда как большой корабль постепенно смещался к его центру. На переднем радаре поток выглядел роем разлетающихся искр. Постепенно они приближались, превращаясь в расплывчатые пятна, разбросанные так широко, что казались безопасными. Это объяснялось тем, что «Декарт» вторгался в поток со скоростью улитки. Относительно частиц потока его скорость измерялась в сотнях миль в час. Если бы с потоком встретился обыкновенный корабль, то его скорость относительно скорости потока исчислялась бы тысячами миль в секунду. Сгустки света медленно расползались к краям экрана и перекочевывали на боковые экраны. Их опасность, их смертельный потенциал можно было осознать, наблюдая за цифрами, мелькающими на табло компьютера, который определял их число и плотность на каждые сто кубомиль.

Неопытный глаз ничего странного не уловил бы. Ему показалось бы, что корабль висит в центре устрашающего в своем великолепии космоса.

Еще один экран компьютера строил пространственную модель потока. Поток представлял собой неправильной формы веретенообразное облако. Небольшое скопление материала выдавалось из основной массы, Грегори направил «Змея» к этому выступу, а затем переключил свое внимание на пространственную модель.

Справа от него Хартман наклонился вперед, натянув ремни и держа палец над кнопкой экстренного ускорения. Его взгляд метался между экранами и записывающими устройствами, и Грегори вдруг испугался, не вывихнет ли лейтенант глаза. Капитан едва не рассмеялся, но вовремя осекся. Положение, в котором они находились, было достаточно серьезным.

Конечно, он чувствовал бы себя куда спокойней, если бы данные Колфилда были проверены вспоминанием. Без сомнения, бывший механик что-то скрывал и понимал, что при сеансе ничто спрятанное в его мозгу но останется тайным. И Грегори оставалось только планировать всю операцию на основе сомнительных показаний Колфилда.

Грегори видел, что Колфилд старался быть полезным и многое из того, что он сказал, подтверждалось с большой долей точности. Но допустим, что вся эта точность была направлена на то, чтобы скрыть главное: что случилось на «Подсолнечнике» на самом деле? Колфилд признался, что на корабле он был не только механиком, по и совал нос во все дела и был в курсе всего, что происходило на борту. Так что же там произошло? Что было настолько тайным, чтобы грозить Колфилду худшими бедами, чем те, которые он уже на себя навлек?

На экране модель потока выглядела роем пчел. Туманные края скрывали центр роя. Фигуры Нолана и Хартмана казались каменными изваяниями с непрерывно двигающимися глазами.

А ведь вполне может быть, раздраженно думал Грегори, что секрет Колфилда связан всего-навсего с его личными делами. Ведь и поведение его после катастрофы коренным образом изменилось. Взять, к примеру, его решение остаться на Земле в угоду жене, – никак это не сходилось с характером Колфилда. Значит, в душе его должен был произойти резкий перелом…

Раздался металлический удар, который показался громким только потому, что Грегори ждал его. Грегори вздрогнул и тут же облегченно вздохнул. Нолан и Хартман расслабились. Данные Колфилда, во всяком случае в той их части, которая касалась состава потока, оказались точными.

Метеорит, который ударился о корпус «Декарта», был заледеневшей, обезвоженной хлебной коркой, а может, картофельной шелухой, и столкновение произошло при относительной скорости предмета вдвое меньшей, чем у ружейной пули. Это означало, что они продвигаются в потоке достаточно медленно, чтобы уцелеть, и достаточно быстро, чтобы нанести поток на подробную карту за несколько дней. Теперь им оставалось лишь проложить курс «Декарта» таким образом, чтобы он в своих эволюциях смог прочесать все облако метеоритов, чтобы радары и вычислительные устройства смогли зарегистрировать все до единой частицы в потоке, определить его массу, состав, тенденции к развитию и курс на ближайшие пятьдесят лет.

На некоторое время Грегори забыл о своих подозрениях но поводу точности данных Колфилда. Но к концу первого дня они начали возвращаться. На третий день он был настолько встревожен, что решил вызвать «Змея». Ум Китли был отточен и быстр настолько, что мог поспорить с любым компьютером, к тому же Китли был наделен непредсказуемой интуицией гения, не доступной ни одному электронному устройству. И хотя Грегори был командиром Китли, он никогда не позволял самолюбию влиять на свои решения.

– Меня тоже беспокоят размер и плотность этой части потока, – сказал Китли, когда Грегори изложил ему свои сомнения. – Но я не спешил делать выводы. Хотя убежден, что поток гораздо больше, чем должен быть.

– Есть ли у вас мысль, почему это могло произойти?

После краткого, но сосредоточенного раздумья Китли быстро заговорил:

– Поток «Подсолнечника» состоит из двух частей. Первая часть – это материалы, сброшенные до взрыва трубы. Состав этого потока, по уверению Колфилда, ему хорошо известен. Вторая часть была сброшена, когда он находился в госпитале, потому что обгорел. Об этом потоке он много сказать не мог, кроме того, что поток уступал первому по массе и состоял из остатков мусора, обломков радиоаппаратуры и некоторых легких приборов.