Текст книги "Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк."
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Да, вы поступили правильно, – подтвердил Либби. – А я-то думал, что мы уже застрахованы от любой погони.
– Мне кажется, это не земной корабль, – вставил Слейтон Форд. – Похоже, что это – венерианцы.
– Скорее всего, так оно и есть, – согласился Лазарус.
– Ваш преемник, новый Администратор, попросил помощи у Венеры и получил ее. Такой себе дружеский жест межпланетной доброй воли.
Либби уже почти не слушал его. Он изучал показания приборов и тут же анализировал их. Картина вырисовывалась не из приятных.
– Лазарус, я бы не сказал, что вы выбрали удачную орбиту.
– Знаю, – с грустью согласился Лонг. – Мне нужно было увернуться от них, и я смог пройти только в одном направлении, которое они мне оставили – поближе к Солнцу.
– Пожалуй, даже слишком близко. Солнце – не такая уж большая звезда, и на нем далеко не самая высокая температура. Но если речь идет о людях, находящихся от Солнца даже на большом расстоянии, то его тепла вполне хватит, чтобы отправить всех на тот свет. Недаром на Земле мы стараемся даже не смотреть на него без защитных очков. И это с расстояния девяноста двух миллионов миль! Что же тогда говорить о двух с половиной миллионах, когда жара в тысячу четыреста раз выше, чем в самый жаркий день в Долине Смерти, где-нибудь в Сахаре или Адене? Такое излучение нельзя воспринимать как жару или свет, смерть от него будет мгновенной, как от выстрела бластера. Солнце – естественная водородная бомба, а «Новый рубеж» – очень близко от грани, за которой уничтожение становится реальностью.
Внутри корабля было очень жарко. Долгожителей защищали от мгновенной лучевой смерти только бронированные стены и обшивка, но температура неуклонно повышалась. Несмотря на то, что беглецы больше не страдали от перегрузок, их самочувствие не улучшилось. Причиной тому стали постоянное дребезжание перегородок и жара: не было места, к которому можно было бы спокойно прислониться. Корабль вращался вокруг собственной оси, при этом набирая скорость. Увы, он не был приспособлен для этого. А если учесть еще и удвоенное ускорение, линейное и угловое, то вообще не приходилось ждать ничего хорошего. Но вращаться вокруг оси было просто необходимо! Когда поворачивалась к Солнцу одна сторона, другая в это время охлаждалась. С помощью же только линейного ускорения практически было невозможно обогнуть Солнце как можно дальше, как можно быстрее и с минимальным временем в перигелии.
В кабине пилотов тоже было невыносимо жарко. Даже Лазарус, добровольно сняв свой кильт, стал походить на венерианца. К металлическим предметам притронуться было невозможно. На гигантском звездном экране вместо Солнца виднелся огромный черный диск – на таком близком расстоянии от светила зрение переставало правильно воспринимать спектры излучения.
– Тридцать семь минут до перигелия, – мрачно заметил Лазарус. – Мы не можем рисковать, Энди. Корабль не выдержит.
– Знаю, я никогда не предполагал, что нам придется пролетать так близко.
– Ну, конечно. Возможно, мне не стоило маневрировать. Может, нам и удалось бы проскочить мимо минного поля. Да что уж теперь! – сокрушался Лазарус. – Похоже, парень, настало время испытать твое изобретение. – Он ткнул пальцем в невзрачное устройство, которое Либби называл «космическим приводом». – Так ты говоришь, нужно подсоединить эти проводки?
– Да, именно так и задумано. Правда, я не могу быть уверен, что оно сработает как следует, – признался Либби. – И нет никакой возможности проверить это.
– Ну, а что, если оно ни к черту не годится?
– Существует три варианта, – словно читая лекцию, методично стал объяснять Либби. – Во-первых, ничего не произойдет…
– …И тогда мы зажаримся, – закончил фразу Лазарус.
– Во-вторых, мы, как и корабль, можем прекратить существование в тех формах материи, которые нам известны.
– Иначе говоря, погибнем. Что же, это чуточку приятнее.
– Пожалуй, что так. Но пока я не знаю, что такое смерть. И в-третьих, если мои предположения подтвердятся и аппарат действительно сработает, мы станем удаляться от Солнца практически со скоростью света.
Лазарус снова взглянул на устройство и вытер со лба лившийся ручьями пот.
– Энди, жара стала просто невыносимой. Давай, подключай эту штуку, и будем надеяться на лучшее!
Энди настроил прибор.
– Ну, давай же, – поторапливал его Лонг, – запускай и дело с концом.
– Что я и сделал, – отозвался Либби. – Взгляните на Солнце.
– Какое еще Солнце? Впрочем… Ого!
Огромный черный диск, соответствовавший на мониторе изображению Солнца, вдруг стал резко уменьшаться. За каких-то пятнадцать секунд его диаметр уменьшился наполовину, еще через двадцать секунд от него осталась лишь четверть прежнего.
– Сработало! – заорал Лазарус. – Нет, Слейтон, вы только посмотрите! Оно сра-бо-та-ло!
– В общем-то, я был уверен в успехе, – серьезно заметил Либби. – У нас должно было получиться.
– Гм… Это только для тебя могло быть очевидным, Энди, но я ведь должен реально смотреть на вещи. Какую мы развили скорость?
– Относительно чего?
– Скажем, относительно Солнца.
– У меня пока не было возможности рассчитать, но, вероятно, чуть меньше скорости света. Она и не может быть выше.
– А почему бы и нет, если отбросить в сторону теоретические выкладки?
– Потому что мы еще можем наблюдать эту картину, – Либби указал на светящийся экран.
– Действительно, – согласился Лазарус. – Но подожди, ведь мы не должны ничего видеть?
Либби улыбнулся.
– Я скажу, в чем дело. Со стороны Солнца мы можем видеть все благодаря коротким волнам, заметным даже для глаза. С противоположной же стороны – мы лишь улавливаем излучение радиочастиц, преобразуемое в свет.
– Ну, а последние?
– Не прикидывайтесь неучем, Лазарус. Я уверен, что вы и сами сможете понять принцип наложения дополнительных векторов.
– Нет уж, разбирайся в нем сам, – заявил Лазарус, – а я буду сидеть здесь и с удовольствием наблюдать за его действием. Правда, Слейтон?
– Конечно.
Либби вежливо улыбнулся.
– И, пожалуй, хватит уже тратить горючее основных двигателей. – Он дал предупредительный звонок, затем отключил привод. – Вот теперь можно вернуться к нормальным условиям полета.
Энди начал было отсоединять свое устройство, но Лазарус поспешно остановил его.
– Не спеши, Энди! Мы еще даже не вышли за пределы орбиты Меркурия. Зачем же жать на тормоза?
– Но ведь от этого мы и не остановимся. Скорость уже приличная, и мы будем поддерживать ее.
Лазарус недоверчиво покачал головой:
– При других обстоятельствах я бы с тобой согласился, Энди. Ясно, что здесь действует первый закон движения. Но, учитывая, что наша скорость искусственна, я не совсем уверен в твоей правоте. Ведь мы эту энергию получили даром. Похоже, ты предлагаешь нам расслабиться и лететь лишь по инерции. Но как только первоначальный импульс будет исчерпан, не вернется ли космолет с такой же скоростью назад?
– Не думаю, – ответил Либби. – Скорость, с которой мы идем, нельзя назвать псевдоскоростью. Она настолько реальна, насколько реально существуем мы с тобой. Вы пробуете применить простую человеческую логику там, где она неприменима. Вы ведь не думаете, что мы в один момент вернемся туда, откуда начинали свое движение, то есть, к области низкого гравитационного потенциала?
– Туда, где ты включил свое устройство? Нет, ведь мы прошли довольно большое расстояние.
– И мы будем продолжать двигаться. Потому что наша вновь приобретаемая гравитационная энергия, которая выше солнечной, уже превратилась в кинетическую, придавшую нам скорость.
Однако после всех объяснений Лазарус все равно выглядел озадаченным, так как ответы Либби, очевидно, удовлетворили его не полностью.
– Я надеюсь, Энди, ты понимаешь, о чем я говорю. Неважно, как я это формулирую, но ведь мы откуда-то взяли огромную энергию. Теперь вопрос: откуда? Когда я ходил в школу, меня учили уважать национальный флаг, быть порядочным гражданином и верить в действие закона сохранения энергии. А ты, похоже, нарушаешь его, а?
– Об этом можете не беспокоиться, – возразил Либби. – Так называемый закон сохранения энергии был одной из рабочих гипотез, недоказанной и недоказуемой, которая использовалась лишь для описания общих явлений. Этот закон применим только к устаревшей концепции мироздания, основанной на динамике, и к системе, которую можно представить в виде статичного переплетения различных взаимосвязей. Такое «нарушение закона» не более необычно, чем прерывность какой-то функции. Из этого я и исходил. Я обнаружил дискретность математической модели взаимоотношений массы и энергии, называемой инерцией, и использовал ее. Оказалось, что эта математическая модель адекватно отражает реальное положение вещей. Вот в этом и была единственная случайность – никогда нельзя сказать, соответствует ли истине та или иная модель, пока не попробуешь применить ее.
– Да, конечно, невозможно узнать вкус вина, не попробовав его. Но, Энди, я все еще не понимаю, чем это ускорение было вызвано?! – Он обернулся к Форду. – А вы, Слейтон?
Форд покачал головой: «И я тоже хотел бы это знать. Но сомневаюсь, смогу ли понять хоть что-нибудь».
– Ты видишь, Энди, мы оба не понимаем. Что ты на это скажешь?
Теперь смутился Либби: «Но видите ли, причинно-следственные связи не имеют ничего общего с действительностью. Надо просто принять этот факт таким, каким он есть. Причинность – лишь старомодный постулат донаучной философии».
– Похоже, – протянул Лазарус, – я старомоден.
Ничего не ответив, Либби отключил свой аппарат.
Размеры Черного диска продолжали уменьшаться. Когда он составил шестую часть своего наибольшего диаметра, то внезапно превратился из черного в ослепительно белый. На этом расстоянии от Солнца нагрузка на рецепторы корабля нормализовалась.
Лазарус продолжал в уме вычислять кинетическую энергию корабля – одна вторая, умноженная на квадрат скорости света, минус масса гигантского «Нового рубежа». Полученный ответ так и не удовлетворил его, поэтому он вскоре бросил это занятие и сосредоточился на управлении космолетом.
8– Вначале давайте о деле, – перебил Барстоу. – Меня тоже очень волнуют научные аспекты нашего полета, но у нас миллион проблем. Сейчас мы должны составить ежедневный график, так что пока отложим математику с физикой и поговорим об организации полета.
Он обращался не к Опекунам, а к ассистентам, которых выбрал сам для осуществления всего комплекса мероприятий, связанных с дерзким побегом. Это были Ральф Шульц, Ева Барстоу, Мэри Сперлинг, Джастин Фут и еще десять других долгожителей.
Лазарус и Либби тоже были приглашены на собрание. Только один Форд остался в диспетчерской на хозяйстве: он получил указания не допускать никаких визитеров и особенно внимательно следить за тем, чтобы никто не подходил к контрольной панели. Конечно, это была не ахти какая работа, но Лазарус посчитал, что она необходима Слейтону в чисто психологическом плане. Он заметил, что Форд испытывает психологический дискомфорт, и ему это не очень понравилось. Казалось, Форд полностью ушел в себя. Конечно, он отвечал на вопросы, когда у него что-либо спрашивали, но не более того. Такое состояние бывшего Администратора не могло не беспокоить Лазаруса.
– Нам нужен исполнительный человек, – продолжал Барстоу, – который на этот период был бы наделен очень широкими полномочиями, чтобы отдавать приказы и следить за их выполнением. Ему придется принимать решения, проводить организационные мероприятия, распределять обязанности и следить за функционированием экономической системы корабля. Это очень ответственный пост, и я хочу, чтобы на него был избран человек демократическим путем. Но это будет позже. А сейчас нам уже необходим руководитель: слишком расточительно мы относимся к продовольственным запасам, да и посмотрели бы вы, на что стали похожи некоторые отсеки нашего корабля.
– Заккур…
– Да, Ева?
– Мне кажется, что выборы нужно поручить опекунам. У нас нет никаких полномочий – мы всего лишь сформировали группу для действий в чрезвычайной ситуации, которая уже перестала быть чрезвычайной.
– Гм… – прокашлялся Джастин Фут. – Я придерживаюсь несколько иного мнения, чем сестра. Опекуны многого не знают, и их нужно будет вводить в курс дела, а для этого у нас нет времени. Более того, я сам как один из опекунов заявляю, что этот институт уже не имеет никакой власти, поскольку более не существует юридически.
– А как ты это себе представляешь, Джастин? – поинтересовался Лазарус.
– А вот как: опекуны когда-то выполняли роль хранителей Фонда, который существовал отдельно, хотя и был связан с финансовыми учреждениями недолговечных. Согласитесь, что опекунов даже нельзя было считать правительством. Их единственная обязанность состояла в том, чтобы поддерживать связи между Кланами и обществом. Поскольку связи Кланов с земными жителями теперь прерваны, институт опекунства прекращает свое существование и становится историей. Нас же на этом корабле еще нельзя назвать обществом – мы представляем собой лишь бесформенную массу. А собравшиеся здесь уважаемые коллеги обладают не меньшими полномочиями для выдвижения кандидатур, чем кто-либо из опекунов.
Лазарус вдохновенно зааплодировал.
– Джастин, это один из ярчайших примеров словесной эквилибристики, которую я слышал за последние сто лет. Давай как-нибудь соберемся и придумаем что-то вроде солипсизма.
Джастин Фут сильно поморщился.
– Вообще-то… – опять начал он, но Лазарус прервал его:
– Нет, ни слова больше! Ты убедил меня, и хватит об этом. Раз уж мы пришли к такому мнению, то давайте выберем достойную кандидатуру. Зак, что ты скажешь, если мы предложим тебя? Это было бы вполне логично.
– Я ведь знаю все свои недостатки, – отрицательно покачал головой Барстоу. – Я инженер, а не чиновник – просто руководство Кланов хорошо относилось ко мне. Нам нужен специалист по социальному управлению.
Когда Барстоу доказал всем, что он не кокетничает, посыпались другие предложения. Среди долгожителей было много людей, специализировавшихся в области политологии, и даже такие, кто в свое время находился на государственной службе. Лазарус пока не участвовал в дискуссии, он только слушал. Затем подошел к Еве Барстоу и о чем-то пошептался с ней. Поначалу удивление отразилось на ее лице, но после минутного размышления она кивнула и попросила слова.
– У меня есть еще одна кандидатура, – как всегда мягко сказала Ева. – Я попрошу сразу не отвергать ее. Человек, которого я предлагаю, гораздо более подходит по темпераменту, опыту и образованию, чем кто-либо из тех, о ком до сих пор шла речь. Я предлагаю избрать администратором корабля Слейтона Форда.
Воцарилось гробовое молчание, сменившееся затем возмущенными возгласами.
– Да Ева с ума сошла! Ведь Форд остался на Земле!
– Нет, не остался. Я видел его здесь, на нашем корабле.
– Но все равно об этом не может быть и речи!
– Кланы никогда не поддержат его!
– А даже если и захотят поддержать, то ведь он не из нашего рода!
Ева терпеливо ждала, пока все выскажутся.
– Я прекрасно понимаю, как нелепо, на первый взгляд, выглядит такая кандидатура. Я понимаю, какие трудности при этом возникнут. Но подумайте о преимуществах. Все мы знаем Слейтона Форда и то, каким высоким авторитетом он пользовался. Да в своей области Форд – просто гений! Вы только подумайте, как непросто нам будет жить в этом перенаселенном космолете. Решить эту задачу даже нашим лучшим умам будет не под силу.
Ее слова возымели действие, ибо Форд был одним из немногих государственных деятелей, чей талант руководителя был признан еще при жизни. Даже современные историки отмечают, что он по крайней мере дважды спасал Западную Федерацию от крупнейших кризисов. И скорее это была беда, а не вина Форда, что его карьера закончилась полным крахом.
– Ева, – сказал Заккур Барстоу, – что касается Слейтона, я согласен с твоим мнением и лично был бы рад видеть его нашим руководителем. Однако что скажут остальные? Ведь для Кланов, за исключением тех их членов, которые здесь присутствуют, имя Администратора ассоциируется с преследованиями, от которых пострадали долгожители. Мне кажется, большинство его не поддержит.
– А я в этом не уверена, – настаивала Ева. – Ведь мы уже решили разъяснить всем некоторые весьма странные факты и совпадения, происшедшие за последние недели. Так почему бы нам не рассказать все до конца и не показать долгожителям, что Форд пожертвовал карьерой ради их спасения? Ведь это же сущая правда!
– Гм… С этим можно согласиться наполовину. Нельзя сказать, чтобы он пожертвовал собой исключительно для нас, но тем не менее я не сомневаюсь, что его личная жертва нас спасла. Но вопрос о том, сможем ли мы убедить других, причем настолько, чтобы им захотелось принять и выполнять его указания. Ведь пока что для большинства он – отъявленный негодяй. Впрочем, кто знает… Нам нужно посоветоваться со специалистом. Вот ты, Ральф, что скажешь? Возможно ли такое?
Ральф Шульц явно заколебался.
– Истинная аргументация не имеет ничего общего с психодинамикой. Сказать, что правда восторжествует, – значит поддаться благому пожеланию. Истории известно крайне мало подобных примеров. Тот факт, что Форд действительно является жертвой и мы ему обязаны своей свободой, никак не связан с чисто техническим вопросом, который вы мне задали. – Он задумался. – Но само по себе ваше предположение содержит определенные чувственные и драматические аспекты, которые могут быть использованы в пропагандистских целях. Да, я считаю, что проблему решить можно. Сколько времени может потребоваться для этого? Задействованная социальная среда, если пользоваться нашим жаргоном, является одновременно «жестокой» и «горячей». Мне следует добиться высокого уровня положительного «к»-фактора для возникновения цепной реакции. Тогда сработает. Но пока необходимо провести исследования, к тому же я не знаю, какие слухи сейчас ходят на корабле. Если вы примете решение о целесообразности проведения такой акции, то мне нужно будет распространить некоторые слухи. Сначала для восстановления репутации Форда, а затем, часов через двенадцать, и о том, что Форд вместе с нами находится на корабле… потому что он с самого начала решил связать свою судьбу с нашей.
– Я бы не стал этого говорить, Ральф…
– А ты, Заккур, уверен в обратном?
– Нет, но ведь…
– Вот видишь! О его истинных намерениях известно только ему самому и Богу. Ведь мы с тобой ничего не знаем наверняка. А динамика предположения – это еще один, причем совершенно иной, вопрос. Заккур, к тому времени, когда до тебя в третий или четвертый раз дойдут распущенные мною слухи, ты сам засомневаешься: что же происходило на самом деле. – Психометрист задумался, просчитывая в уме шансы на успех и полагаясь на интуицию, приобретенную в результате столетнего применения математических методов при анализе человеческого поведения. – Да, это должно сработать. Если вы все поддержите мое предположение, то по истечении суток можете объявить об этом публично.
– Надо поддержать! – крикнул кто-то из присутствующих.
Через несколько минут после завершения дискуссии Барстоу послал Лазаруса за Фордом. Лонг так и не объяснил бывшему Администратору, зачем он понадобился. Заходя в каюту, где проводили свое совещание руководители Кланов, Форд чувствовал себя как подследственный, который идет в зал суда и уверен, что ему все равно вынесут обвинительный приговор. Он пытался держаться достойно, однако в его глазах светилась грусть.
Лазарус уже изучил взгляд Форда за то время, что они провели вместе в диспетчерской. Сколько раз в своей жизни ему приходилось видеть такие же! Глаза обреченного на смерть, которому отказали в помиловании; глаза тех, кто решил свести все счеты с жизнью; глаза загнанного зверя, который попал в западню – у всех во взгляде можно было прочесть безысходность и обреченность, порожденную уверенностью в том, что их время кончилось.
Именно так и чувствовал себя Форд. Лазарус видел, как нарастает его беспокойство, и не мог понять, чем оно вызвано. Конечно, они все попали в переделку, но ведь для Форда опасности было не больше, чем для остальных. Кроме того, осознание опасности обычно мобилизует человека на борьбу с ней. Почему же глаза Форда были отмечены печатью смерти?
В конце концов Лазарус решил, что Администратор достиг вершины умственного перенапряжения, за которой самоубийство становится реальностью. Но почему? Лазарус размышлял над этим еще там, в диспетчерской, и, к своему удовлетворению, постиг логику размышлений Форда. Там, на Земле, Администратор занимал очень видное положение среди своих соплеменников – недолговечных. Высокий пост делал его почти неуязвимым для чувства неполноценности и ощущения превосходства других, которые столь свойственны простым смертным. Но здесь он был единственным изгоем в роду Мафусаиловом!
Форд не имел ни опыта старших, ни жизненной перспективы, которая заставляет юношей строить свои честолюбивые планы. Он видел себя ущербным, безнадежно отставшим от жизни. Сейчас он ничем не отличался от бесполезного и беспомощного пенсионера. Для человека с его складом ума и характера такая ситуация была просто невыносимой, и выход был только один – самоубийство.
Войдя в комнату, Форд поискал взглядом Барстоу.
– Вы посылали за мной, сэр?
– Да, господин Администратор. – Барстоу кратко разъяснил ситуацию и рассказал о том, какую ответственность они хотели бы на него возложить. – Вас никто не принуждает, – заметил он, – но нам нужны ваши знания и опыт. Вы согласитесь нам помочь?
У Лазаруса просто отлегло от души, когда он увидел в глазах Форда неподдельное удивление.
– Вы действительно этого хотите? – медленно произнес он. – Вы не шутите?
– Да уж куда серьезнее!
Форд ответил не сразу, и его ответ прозвучал неожиданно.
– Можно, я сяду?
Ему пододвинули стул, и он тяжело опустился в него, закрыв лицо руками. Никто не осмеливался начать разговор. Наконец Форд поднял голову и сказал: «Если такова ваша воля, я сделаю все, чтобы оправдать доверие».
Капитан кораблю нужен был не меньше, чем Администратор землянам. До настоящего времени обязанности командира корабля практически выполнял Лазарус. Но когда Барстоу официально предложил ему и дальше оставаться капитаном, он запротестовал:
– Нет, только не я. Мне уже пора немного отдохнуть, расслабиться. Либби – вот кто вам нужен. Серьезный, в прошлом офицер военно-космических сил – кто может быть лучше?
Все посмотрели на Либби, и он покраснел.
– Конечно, мне приходилось водить космолеты, но это меня никогда не прельщало. По складу своего характера я не более чем один из членов экипажа.
– Ты не можешь так быстро отвертеться, – настаивал Лазарус. – Ты изобрел сверхскоростной привод и только сам знаешь, как он действует. Это твоя работа, парень.
– Но это абсолютно ничего не означает, – снова попытался возразить Либби. – Мне хочется быть просто астронавигатором, это совпадает с моими желаниями. И я предпочел бы работать под чьим-нибудь началом.
Лазарус был приятно удивлен, когда в дело вмешался Слейтон Форд, приняв на себя новые полномочия. Форд-меланхолик перестал существовать, снова уступив место властному администратору.
– Дело тут не в личных симпатиях, Либби: каждый из нас обязан делать то, что он умеет. Я согласился руководить нашим гражданским сообществом. Это то, чему я всю жизнь учился. Но я не могу управлять кораблем как таковым, для этого у меня не хватает знаний. И в данном случае ваша кандидатура подходит как нельзя больше.
Либби покраснел еще сильнее и проговорил, заикаясь:
– Я бы сделал это, если бы был единственным специалистом. Но ведь здесь, на борту, среди членов наших Кланов есть десятки космонавтов, у которых гораздо больше опыта и знаний для роли командира. Если вы поищете, то обязательно найдете.
– Что скажете, Лазарус? – спросил Форд.
– Гм… В чем-то Энди прав. Капитан должен, если это настоящий капитан, жертвовать собой ради корабля. Что ж, если Либби считает себя не вправе быть командиром, то лучше нам заняться поиском другого кандидата.
У Джастина Фута был с собой микрокомпьютер с данными всех долгожителей. Правда, ему не хватало устройства для быстрого просмотра и сортировки данных. И все же присутствующие смогли назвать около полутора десятка кандидатур. Выбор пал на капитана Кинга, за свои подвиги получившего прозвище «Неистовый».
Либби пришлось объяснить новому командиру принцип действия привода, основанного на световом давлении.
– Данные о предполагаемом месте назначения закладываются в виде параболоидов, проходящих по касательной к курсу корабля. Это означает, что при помощи обычного привода ускорение всегда будет достигаться при постоянном значении вектора, почти равном скорости света. Необходимо будет корректировать остальные параметры движения корабля в период его маневрирования перед ускорением, что, однако, не так уж сложно. Ведь велики различия между параметрами нашего настоящего вектора и вектора маневрирования. В общем виде это можно назвать ускорением под заданным углом к нашему курсу.
– Да, я понимаю, – перебил его Кинг, – но почему вы считаете, что эти векторы всегда будут совпадать?
– Если капитан решит по-другому, этого не произойдет, – немного смутившись, ответил Либби. – Показатели, снижающие нашу реальную скорость, заставят нас притормозить, не уточняя маршрута. Тогда время нашего полета неизмеримо возрастет до нескольких поколений, нескольких столетий…
– Конечно, конечно! Я знаком с основами баллистики, мистер Либби. Но почему вы отбрасываете другую альтернативу? Почему бы не увеличить нашу собственную скорость? Почему я не могу на свое усмотрение увеличить скорость, идя нынешним курсом?
Либби заволновался: «Капитан, конечно, может попытаться это сделать… Но это будет попытка превысить скорость света, что практически невозможно.»
– Именно это я и хочу подчеркнуть. Я знаю, что такое «практически невозможно», но в то же время меня всегда интересовало, оправдано ли такое предположение. Как раз сейчас и можно это проверить.
Либби заколебался: его чувство долга боролось с любопытством маститого ученого: «Капитан, если бы это было исследовательское судно, я бы сам с удовольствием решился на эксперимент. Пока что невозможно сказать, в каких условиях мы окажемся, если на самом деле превысим скорость света. Но мне кажется, что тогда мы будем полностью оторваны от электромагнитного спектра других тел. Сможем ли мы тогда видеть, куда летим?»
Либби основывал свои соображения не только на теоретических выкладках. Сейчас их приборы могли «видеть» лишь благодаря электронным устройствам. Для человеческого глаза оставшееся позади полушарие было не более чем темным пятном. Даже самые короткие лучи в этом спектре человек не воспринимал. Можно было увидеть звезды прямо по курсу. Но их видимость объяснялась сверхконцентрацией длинных волн Герца, образовавшихся из-за невероятной скорости движения корабля. Темные «радиозвезды» горели, словно звезды первой величины. Звезды, чьи радиочастоты были меньше, терялись во мраке космоса. Знакомые созвездия изменились до неузнаваемости.
Тот факт, что они могли видеть объекты, искаженные под воздействием эффекта Допплера, подтверждался спектральным анализом. Линии Фраунхофера не только сместились к фиолетовому цвету, но и вышли за пределы всего спектра. А вместо них появилось нечто новое, ранее неведомое.
– М-да… Я понимаю, что вы хотите сказать, – ответил Кинг. – Но тем не менее хочу рискнуть. Провалиться мне на месте, если я не сделаю этого! Да, конечно, об этом не может быть и речи, когда на борту пассажиры. Хорошо, рассчитайте для меня приблизительные маршруты к солнцеподобным, но не слишком отдаленным звездам. Скажем, на первый раз в пределах десяти световых лет.
– В указанном квадрате таких звезд нет, сэр.
– Вы хотите сказать, что там нет солнц?
– Есть. Это Тау Цети. До нее одиннадцать световых лет.
– Нет, эта – слишком яркая.
– Да, сэр. Но там же есть и другая, она в каталоге обозначена кодом ZД9817. Правда, до нее лететь вдвое больше.
Кинг опустился на стул.
– Этот вопросик я подброшу нашему руководству. Вы лучше скажите, что у нас со временем?
– Не имею понятия, сэр.
– Так просчитайте! Или дайте мне данные, и я рассчитаю сам. Я не говорю, что из меня получился бы хороший математик, как вы, но эту задачку смог бы решить любой мало-мальски грамотный инженер. Уравнения довольно просты.
– Это так, сэр, но у меня нет данных для уравнения, чтобы вычислить временное сжатие. Пока что я просто не знаю, как определить скорость корабля. Фиолетовое смещение использовать бесполезно: мы даже не знаем, что означают эти линии. Боюсь, что придется подождать, пока мы выработаем новые критерии.
Кинг вздохнул.
– Либби, иногда я задаюсь вопросом: зачем я вообще за это взялся? Ну, а если все-таки попытаться угадать, сколько же нам предстоит еще лететь?
– Долго, сэр, пожалуй, несколько лет.
– Правда? Ну что ж, бывало и похуже. Несколько лет, говорите? В шахматы играете?
– Да, сэр. – Либби не сказал, что давно бросил это занятие из-за отсутствия достойных соперников.
– Похоже, у нас впереди для этого уйма времени. Е2-е4.
– Конь g8-f6.
– Не любите наигранных комбинаций? Ну что ж, мы еще сыграем. Пожалуй, мне следует убедить их лететь на ZD9817, хоть это и вдвое дольше. Надо предупредить Форда, чтобы он начинал разъяснительную работу.
– Да, кстати, я говорил вам о способе снижения скорости? При минусовом ускорении, равном земному, я полагаю, меньше чем за год мы сможем снова выйти на межзвездные скорости.
– Правда? Тогда, может быть, мы снизили скорость точно так же, как и набрали ее, с помощью вашего светового привода.
Либби покачал головой.
– К сожалению, сэр, недостатком светового привода является то, что он не учитывает ваши предыдущие маршрут и скорость. Если в безинерционном полете вы проходите вблизи какой-нибудь звезды, давление ее света отбросит вас от нее подобно пробке, вылетающей из бутылки шампанского. Когда исчезает инерция, тогда же исчезает и ваш импульс ускорения.
– Хорошо, – заключил Кинг, – тогда давайте предположим, что мы будем идти согласно вашему графику. Пока что я не могу с вами спорить. В этой вашей штуковине есть еще несколько вещей, в которых я до конца не разобрался.
– В ней еще довольно много вещей, – вполне серьезно ответил Либби, – в которых я сам – настоящий профан.
Корабль промчался мимо земной орбиты через десять минут после включения Либби своего космического привода.
На всем отрезке пути до орбиты Марса вместе с Лазарусом они обсуждали эзотермические физические аспекты действия прибора. Прошло еще минут пятнадцать.
