Текст книги "Т. 02 Вне всяких сомнений"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Говорил он скорее сам с собой, ни к кому не обращаясь. Синтия и Рэндалл смотрели на него, затем переглянулись, словно ища друг у друга помощи.

– Что плохо, мистер Хог? – неуверенно спросила Синтия.

Она еще не анализировала своих впечатлений, но сейчас в их конторе находился буквально другой человек – более молодой, полный энергии.

– Да? А, извините. Мне, наверное, надо было объяснить. Я был вынужден, ну, скажем, освободиться от этого препарата.

– Освободиться?

– Отбросить его, проигнорировать, уничтожить. Видите ли, милая, пока вы со мной разговаривали, я припомнил свою профессию.

Хог весело посмотрел на Рэндалла и Синтию, однако от дальнейших объяснений воздержался.

Первым пришел в себя Рэндалл.

– Так какая же у вас профессия?

Хог улыбнулся ему чуть ли не с нежностью.

– Мне не стоит этого вам сообщать, – сказал он. – Во всяком случае – пока. Дорогая, – повернулся он к Синтии, – вас не затруднит снабдить меня письменными принадлежностями?

– Э-э… Конечно, конечно.

С поклоном взяв у Синтии карандаш и бумагу, он сел и начал быстро писать. Видя, что Хог, судя по всему, не намерен объяснять своего поведения, Рэндалл прервал его.

– Послушайте, Хог, как мы должны все это… – начал он, но увидел в повернувшемся к нему ясном, безмятежном лице нечто такое, что заставило его изменить тон и неловко скомкать фразу.

– Э-э… мистер Хог, я ничего не понимаю.

– Вы согласны мне довериться?

Рэндалл на мгновение прикусил нижнюю губу, а затем поднял глаза на спокойное, терпеливое лицо Хога.

– Да… пожалуй, я согласен, – промямлил он в конце концов.

– Вот и хорошо. Я хочу попросить вас кое-что купить для меня вот по этому списку. Ближайшие два часа я буду очень занят.

– Вы нас покидаете?

– Вы беспокоитесь насчет Сынов Птицы, верно? Выкиньте их из головы, они не принесут вам больше никакого вреда, это я вам обещаю.

Хог вернулся к прерванному занятию. Через несколько минут он передал список Рэндаллу.

– Внизу я написал место, где мы с вами встретимся, – это заправочная станция неподалеку от Уокигана.

– Уокиган? А почему Уокиган?

– Да особых причин, собственно, и нет. Просто я хочу еще раз сделать нечто, что я очень люблю делать, – и вряд ли смогу когда-либо сделать вновь. Вы ведь поможете мне, да? Кое-что из заказанного мной не очень просто найти, но ведь вы постараетесь?

– Конечно, постараемся.

– Отлично.

Не сказав больше ни слова, Хог встал и вышел.

Когда дверь конторы закрылась, Рэндалл опустил глаза на список.

– Ну, чтоб меня черти… Ты знаешь, Син, что мы должны ему купить? Гастрономию всякую.

– Гастрономию? Дай-ка посмотреть.

X

Теперь они находились на северной окраине города, и Рэндалл вел машину все дальше на север. Впереди лежало условленное место встречи с Хогом, а сзади, в багажнике их машины, находились сделанные для него покупки.

– Тедди?

– Да, маленькая?

– А здесь можно развернуться на встречную полосу?

– Конечно – если никто не поймает. А что?

– Понимаешь, именно этого мне сейчас больше всего хочется. Подожди, – торопливо добавила она, – не прерывай. Мы на машине, все наши деньги у нас с собой. Ничто не может помешать нам поехать на юг, если захотим.

– Все еще думаешь об отпуске? Так мы и поедем в отпуск – только сперва отвезем Хогу всю эту хурду-мурду.

– Я не про отпуск. Мне хочется уехать отсюда прямо сейчас и никогда не возвращаться.

– Со всеми этими умопомрачительными продуктами, которые Хог заказал и за которые он должен нам восемьдесят долларов? Гуляйте.

– Сами съедим.

– Икру и крылышки колибри? – фыркнул от возмущения Рэндалл. – Нам это, лапа, не по карману. Мы все больше насчет гамбургера или еще чего в этом роде. Да и вообще я хочу еще раз увидеть Хога. Поговорить с ним напрямую, получить какие-нибудь объяснения.

– Так я и думала, Тедди, – вздохнула Синтия. – Вот потому-то мне и хочется бросить все и удрать. Не хочу я никаких объяснений, мир, как он есть, вполне меня удовлетворяет. Чтобы ты и я – и никаких таких сложностей. Не хочу я и знать ничего ни про мистера Хога и его профессию, ни про Сынов Птицы – ни про что.

Рэндалл нашарил в кармане сигарету, чиркнул спичкой. Все это время он краем глаза чуть насмешливо смотрел на жену. Движение на шоссе, к счастью, было довольно слабым.

– Знаешь, маленькая, я ведь тоже отношусь ко всем этим делам примерно так же, как и ты. Но тут есть одно обстоятельство – если мы оставим все как есть, я буду бояться Сынов Птицы весь остаток своих дней, да я бриться не буду, чтобы только в зеркало не посмотреть. Но есть же какое-то рациональное объяснение всему – обязательно должно быть, – и я хочу его услышать. Только тогда мы сможем спокойно спать.

Синтия молчала; вся ее потерянно съежившаяся маленькая фигурка выражала отчаяние.

– А ты посмотри с такой стороны, – продолжал Рэндалл. – Все случившееся с нами могло быть вызвано вполне обычными причинами, безо всякого обращения к потусторонним силам. А что касается потусторонних сил – знаешь, вот сейчас, среди бела дня, посреди оживленного шоссе в них как-то с трудом верится. Сыны, понимаешь ли, Птицы – хреновина это все.

– Первый важный момент состоит в том, – с растущим раздражением продолжил Рэндалл, так и не получив ответа от Синтии, – что Хог – потрясающий актер. И совсем он не этакий маленький чопорный Каспар Милкитост [7]7
  Каспар Милкитост – герой серии комиксов X. Т. Вебстера «Робкая душа», в переносном смысле – мягкий, робкий, стеснительный человек.


[Закрыть], как нам раньше казалось, а самая что ни на есть доминантная личность. Вспомни только, как я заткнулся, взял под козырек и сказал: «Есть, сэр», когда он сделал вид, что нейтрализовал наркотик и приказал нам купить все эти роскошные яства.

– Сделал вид?

– А ты как думала? Кто-то подменил мое сонное зелье подкрашенной водичкой – скорее всего, тогда же, когда на нашей машинке напечатали это дурацкое предостережение. Но вернемся к делу. Хог очень сильная натура и, почти наверняка, опытный гипнотизер. Этот самый фокус с тринадцатым этажом и «Детериджем и компанией» хорошо показывает, насколько он искусен, а если не он, то кто-то другой. А может быть, накачали меня заодно и наркотиками – так же, как впоследствии тебя.

– Меня?

– Конечно. Помнишь эту отраву, которой поил тебя Потбери? Какое-то снотворное замедленного действия.

– Ты ведь тоже пил!

– Но совсем не обязательно ту же самую дрянь. Потбери с Хогом в заговоре, вот они на пару и создали атмосферу, в которой любой бред стал возможным. А все остальное – мелочи, каждая из которых в отдельности не особенно существенна.

У Синтии было на этот счет собственное мнение, но она решила держать его пока про себя. Однако один момент был, как ей казалось, в вопиющем противоречии с теорией Рэндалла.

– А как Потбери выбрался из ванной? Ты ведь говорил, что запер его?

– Думал я и об этом. Он вскрыл замок, пока я говорил с Хогом, спрятался в чулане и потом дождался подходящего момента и смылся.

– Хм-м… – Синтия решила не обсуждать пока этот вопрос.

Рэндалл тоже замолк, сосредоточившись на управлении

машиной, – они проезжали Уокиган. Он свернул налево, к выезду из города.

– Тедди, если ты так уверен, что никаких Сынов не существует и вся эта история – просто большое надувательство, – почему тогда нам не бросить ее и не свернуть на юг? Зачем нам ехать на эту встречу?

– Я уверен, что в общих чертах мое объяснение верно, – сказал Рэндалл, умело объехав явно настроенного на самоубийство юного велосипедиста. – Однако в мотивах я не уверен – именно поэтому хочется увидеть Хога. Только странное у меня ощущение, – продолжил он задумчиво. – Вот никак не верится, что Хог имеет что-нибудь против тебя или меня. Были у него, наверное, причины потратить полкуска на то, чтобы поставить нас в тяжелое положение, пока он осуществляет какие-то там свои планы. Но – посмотрим. И вообще поворачивать уже поздно – вон та самая заправка, а рядом с ней наш хороший знакомый.

Хог сел в машину молча, только кивнув и улыбнувшись, но Рэндалл снова почувствовал то же самое желание выполнить любые приказы этого человека, которое охватило его два часа назад. Хог указал дорогу.

Сначала они удалялись от города по шоссе, затем свернули на узкий проселок и подъехали в конце концов к воротам огороженного забором пастбища. По просьбе Хога Рэндалл открыл эти ворота и проехал внутрь.

– Владелец не станет возражать. Я бывал здесь много раз, по своим средам. Очень красивый уголок.

Место и вправду оказалось очаровательным. Дорога, превратившаяся теперь в еле заметную колею, полого поднималась на возвышенность, к небольшой роще. Остановив машину под деревом в месте, указанном Хогом, они вышли. На какое-то время Синтия замерла, буквально впитывая красоту окружающего, наслаждаясь каждым глотком прозрачного воздуха. На юге черной кляксой виднелся Чикаго, а за ним и к востоку серебром блестело озеро.

– Ты только посмотри, Тедди, роскошь какая.

– Да, – согласился Рэндалл, но его сейчас больше интересовал Хог.

– Зачем мы, собственно, приехали сюда?

– Пикник, – улыбнулся Хог. – Мне кажется, что это место очень подходит для моего финала.

– Финала?

– Сперва поедим, – остановил дальнейшие расспросы Хог. – Ну а потом, если вам того хочется, можно и поговорить.

Меню было несколько странным – место обычной для пикников простой, сытной еды занимали десятки блюд, способных усладить вкус самого изысканного гурмана, – консервированные китайские апельсины, желе из гуавы, разнообразные мясные деликатесы в маленьких горшочках, тающие во рту вафли с названием знаменитой фирмы на этикетке; чай Хог приготовил лично, на спиртовке. Несмотря на необычность меню, Рэндалл и Синтия – к собственному своему удивлению – ели с большим аппетитом. Хог не пропустил ни одного из блюд, однако ел он, как обратила внимание Синтия, очень мало – не обедал, а скорее дегустировал.

Через какое-то время Рэндалл набрался наконец смелости вернуться к расспросам – становилось ясно, что сам Хог разговора не начнет.

– Хог?

– Да, Эд?

– А не пора ли вам снять эту маску и перестать нас дурачить?

– Я никогда не дурачил вас, Эд.

– Вы знаете, что я имею в виду всю эту бредовую историю, тянувшуюся последние дни. Вы связаны с ней и знаете о ней больше нас – уж это-то вполне очевидно. Поймите, я ни в чем вас не обвиняю, – торопливо добавил Рэндалл, – но мне хочется выяснить, что все это значит.

– А попробуйте сами объяснить, что все это значит?

– О’кэй, – принял вызов Рэндалл. – Попробую.

Он изложил Хогу ту же самую гипотезу, которую совсем недавно бегло набросал Синтии. Ни во время рассказа, ни потом Хог не сделал ни одного замечания.

– Ну так что? – нервно спросил Рэндалл. – Так оно и было?

– Вполне разумное объяснение.

– Я тоже так считаю. Но вы должны кое-что мне объяснить. Зачем вам это все понадобилось?

– Извините, Эд, – задумчиво покачал головой Хог, – но я просто не смогу объяснить вам свои мотивы.

– Какого черта, это же нечестно. Вы могли бы как минимум…

– А где вы, скажите на милость, видели эту самую честность, Эдвард?

– Ну… от вас я ожидал честной игры. Вы поддерживали в нас впечатление, что являетесь нашим другом. Вы должны нам хоть что-то объяснить.

– Я обещал дать вам объяснения. Но подумайте, Эд, вы действительно хотите их получить? Можете быть уверены, никто вас больше не побеспокоит, никаких Сынов вы больше не увидите.

– Не надо ничего спрашивать, Тедди, – тронула Рэндалла за руку Синтия.

Он отмахнулся от нее, без злости, но решительно.

– Я обязан знать. Давайте послушаем ваши объяснения.

– Вам они не понравятся.

– Рискну уж.

– Ну, хорошо, – Хог устроился поудобнее. – Вы не откажетесь налить нам вина, дорогая? Спасибо. Сперва я расскажу вам небольшую историю. Отчасти она будет аллегорической – из-за отсутствия некоторых слов, понятий. Жило однажды некое племя, совсем не похожее на племя людское – совсем. Я не сумею описать вам ни как они выглядели, ни как они жили, но они обладали одной важной чертой, понятной и вам, – они были существами творческими. Творчество и наслаждение искусством являлись и главным их занятием, и смыслом их жизни. Я намеренно употребил слово «искусство», искусство – понятие неопределенное, не определяемое, не имеющее никаких пределов. Это слово можно использовать без боязни употребить его неправильно, так как оно лишено точного значения. Оно имеет столько значений, сколько есть художников. Не забывайте, однако, что эти художники не люди, и их искусство – не искусство людей.

И был один из этого племени, молодой, если пользоваться вашей терминологией. Он создал произведение искусства под присмотром и при руководстве своего учителя. Он был талантлив, этот молодой, и его творение обладало многими интересными и забавными чертами. Поощряемый учителем, он продолжал работу над своим творением и готовил его к оценке. Не забывайте, что я говорю метафорически, так, словно это был художник из людей, готовящий холсты к ежегодной выставке.

Прервав свой рассказ, Хог неожиданно повернулся к Рэндаллу.

– Скажите, а вы религиозны? Вам приходило когда-нибудь в голову, что все это, – широким движением руки он обвел окружавшую их красоту природы, – может иметь Творца? Должно иметь Творца?

Рэндалл сконфуженно покраснел.

– Вообще-то я не то чтобы много ходил в церковь, – неуверенно пробормотал он, – но… да, пожалуй, я в это верю.

– А вы, Синтия?

Напряженно слушавшая разговор Синтия молча кивнула.

– Художник создал этот мир на свой собственный манер, используя аксиомы, ему понравившиеся. Учитель одобрил творение в целом, однако…

– Подождите секунду, – перебил его Рэндалл. – Вы что, пытаетесь описать творение нашего мира, Вселенной?

– А что же еще?

– Но… какого черта, это же нелепость какая-то! Я просил вас объяснить события, происшедшие с нами.

– А я предупреждал, что вам не понравится мое объяснение.

Помолчав секунду, Хог продолжил:

– Вначале Сыны Птицы были основным элементом этого мира.

Голова Рэндалла готова была лопнуть. С тошнотворным ужасом он признался, наконец, себе, что все его логические построения, придуманные по пути сюда, были грошовой поделкой, кое-как сляпанной с единственной целью – подавить обуревавший его страх. Сыны Птицы реальны, они реальны, ужасны и обладают колоссальной мощью. Теперь он знал, о каком племени говорит Хог. Потрясенное, застывшее в ужасе лицо Синтии говорило, что и она знает – и теперь никогда больше не будет спокойствия, ни для кого из них.

– В начале была Птица…

Взгляд, которым Хог окинул Рэндалла, был лишен недоброжелательства, но и сострадания в этом взгляде не было тоже.

– Нет, – сказал он просто и спокойно. – Никакой Птицы никогда не было. Существуют только те, которые называют себя Сынами Птицы. Глупые и наглые. Вся их священная история – сказки и суеверия. Но, согласно законам, которые правят этим миром, они сильны – в некотором роде. И все, что вам, Эдвард, казалось, вы видели в действительности.

– Вы хотите сказать, что…

– Подождите, дайте мне закончить, у меня мало времени. Вы действительно видели все, что, как казалось вам, видели – за одним исключением. Меня вы видели только в вашей квартире или в моей. А все эти существа, которых вы выслеживали на улице, то существо, которое испугало Синтию, – все это Сыны Птицы. Стоудз и его дружки.

Учителю не понравились Сыны Птицы, и он предложил внести в творение некоторые поправки. Но Художник был тороплив, а может – беззаботен; вместо того чтобы убрать их совсем, он их… ну, скажем, перекрасил, придал им вид неких новых творений из тех, которыми он населил свой мир.

И все это не имело бы особого значения, не будь эта работа избрана для оценки. И, конечно же, критики заметили Сынов Птицы, они были… плохими произведениями искусства, они безобразили работу. В умах критиков появились сомнения, стоит ли сохранять такое творение. Вот потому-то я и нахожусь здесь.

Хог замолк, словно ему нечего было больше сказать.

– Так, значит, вы… – в благоговейном страхе посмотрела на него Синтия, – значит, вы…

– Нет, Синтия, – улыбнулся Хог. – Я не Творец вашего мира. Когда-то вы интересовались моей профессией. Так вот, я – искусствовед, критик.

Все существо Рэндалла не хотело верить этим словам, но искренность, правда, звучавшие в голосе Хога, не оставляли места для сомнений.

– Я уже предупреждал, – продолжил Хог, – что буду вынужден говорить в рамках ваших понятий, вашего языка. Нетрудно понять, что составить суждение о таком творении, как этот ваш мир, – совсем иное дело, чем подойти к картине и оглядеть ее. Этот мир населен людьми, и глядеть на него нужно глазами людей. Поэтому я – человек.

Теперь Синтия находилась в еще большем смятении.

– Я не понимаю. Получается, вы действуете через человеческое тело?

– Я действительно человек. В человеческом племени рассеяны Критики-люди. Каждый из них – проекция Критика, но одновременно каждый из них – человек, человек во всех отношениях, даже не подозревающий, что он Критик.

Словно утопающий за соломинку, Рэндалл ухватился за прозвучавшее в этих словах противоречие.

– Но ведь вы знаете это – или, по крайней мере, так говорите. Здесь что-то не сходится.

– Верно, – невозмутимо кивнул Хог, – но до самого сегодняшнего дня, когда по различным причинам – в том числе из-за проведенного Синтией допроса – стало неудобным продолжать такое существование, вот этот человек, – он постучал себя по груди, – не имел ни малейшего представления, зачем он здесь. Есть целый ряд вопросов, на которые я не мог ответить, оставаясь Джонатаном Хогом.

Джонатан Хог возник как человек с единственной целью – проникнуться, насладиться артистическими аспектами этого мира. Тем временем оказалось удобным использовать его же для расследования некоторых сторон деятельности этих отвергнутых, перекрашенных существ, которые именуют себя Сынами Птицы. Так уж случилось, что вы двое, ничего не знающие и ничего не понимающие, оказались вовлечены в эти события – как почтовые голуби, используемые сражающимися армиями. Но этим дело не ограничилось, и, общаясь с вами, я познакомился с некоторыми не замеченными мной прежде обстоятельствами художественного плана, почему, собственно, я и взял на себя труд вдаваться во все эти объяснения.

– Что вы имеете в виду?

– Позвольте мне сперва упомянуть обстоятельства, замеченные мной в моей роли критика. Ваш мир обладает целым рядом удовольствий. Еда.

Протянув руку, от отщипнул большую сахарно-сладкую мускатную виноградину и неторопливо, смакуя, съел ее.

– Странное удовольствие. И весьма примечательное. Никому прежде не приходило в голову превратить в искусство элементарный процесс получения необходимой для жизни энергии. Ваш Художник весьма талантлив. Кроме того, вы видите сны. Необычайная рефлексия, при которой творениям Художника дано творить новые миры, свои собственные. Теперь вы видите, – улыбнулся Хог, – почему критик должен быть самым взаправдашним человеком – иначе как бы он увидел сны, которые видят люди?

Затем вино и все прочее в этом роде – наслаждение, соединяющее в себе черты еды и снов.

Есть у вас и ни с чем не сравнимое наслаждение беседы, дружеской беседы – чем мы с вами сейчас и занимаемся. Это удовольствие не ново, однако достойно всяческой похвалы то, что Художник включил и его.

Далее – любовь мужчины и женщины. Она просто смешна, и я полностью отверг бы такое нововведение, если бы, благодаря вам, друзья мои, не увидел в ней нечто, полностью избегнувшее внимания Джонатана Хога, нечто такое, что никогда не сумел бы придумать сам. Как я уже говорил, талант вашего Художника весьма велик.

Почти с нежностью Хог посмотрел на Синтию и Рэндалла.

– Скажите, Синтия, что вам нравится в этом мире, чего вы боитесь и что ненавидите?

Вместо ответа Синтия прижалась к мужу, который обнял ее за плечи, словно пытаясь защитить ото всех бед.

– А вы, Эдвард? – повернулся Хог к Рэндаллу. – Есть в этом мире нечто такое, ради чего вы отдали бы и тело свое, и душу, возникни такая необходимость? Не надо отвечать, я все видел на вашем лице и в вашем сердце вчера, когда вы склонялись над кроватью. Великолепные, просто великолепные произведения искусства – я имею в виду вас обоих. В вашем мире я нашел целый ряд образцов отличного, оригинального искусства – вполне достаточно, чтобы оправдать продолжение работы Художника над этим его творением. Но много здесь и неудовлетворительного, плохо написанного, дилетантского, такого, из-за чего я никак не мог одобрить работу в целом, пока не встретил, не прочувствовал, не оценил трагедию человеческой любви.

– Трагедию? – изумленно посмотрела на него Синтия. – Вы сказали «трагедию»?

– А чем она может быть еще?

Во взгляде Хога была не жалость, а спокойное мудрое понимание.

Несколько секунд Синтия молча, широко открытыми глазами смотрела на него, а затем спрятала лицо на груди мужа. Рэндалл потрепал ее по голове.

– Прекратите это, Хог, – яростно сказал он, – Вы снова ее напугали.

– Я не хотел.

– Все равно напугали. И я скажу вам, что думаю о вашем рассказе. В нем такие дырки, через которые слона провести можно. Вы все это выдумали.

– Вы сами в это не верите.

Так оно и было, в глубине души Рэндалл поверил Хогу. Однако он продолжал говорить, рукой пытаясь успокоить жену.

– А как насчет грязи под вашими ногтями? Я заметил, что вы ни словом ее не упомянули. И еще – отпечатки ваших пальцев.

– Вещество из-под моих ногтей очень слабо связано с этой историей. Оно выполнило свою задачу – напугало Сынов Птицы. Они сразу разобрались, что это такое.

– А именно?

– Кровь Сынов, помещенная туда другой моей личностью. Но при чем здесь отпечатки пальцев? Джонатан Хог искреннейшим образом боялся давать их. Джонатан Хог был человеком, Эдвард, и вы не должны об этом забывать.

Рэндаллу пришлось рассказать о своих с Синтией столь же бесплодных, сколь многочисленных упражнениях в дактилоскопии.

– Понятно, – кивнул Хог. – Правду говоря, я не припоминаю всего этого даже сейчас, хотя моя полная личность должна бы все знать. У Джонатана Хога была нервная привычка протирать различные предметы носовым платком, возможно, он протер ручки вашего кресла.

– Я такого не помню.

– Как и я.

– Это еще далеко не все, это только малая часть несуразностей, – не сдавался Рэндалл. – А как насчет той больницы, в которой вы, по вашим же собственным словам, находились? И кто вам платит? Где вы берете деньги? Кроме того – почему Синтия вас боялась?

Хог посмотрел на далекий город; со стороны озера накатывался туман.

– На все эти вещи не остается времени, – сказал он. – И даже для вас самих не имеет значения – поверите вы мне или не поверите. Но вы ведь верите – несмотря ни на что. Однако вы напомнили мне про еще один момент. Вот.

Вытащив из кармана толстую пачку банкнот, он протянул ее Рэндаллу.

– Возьмите, мне они больше не понадобятся. Через несколько минут я вас покину.

– Куда вы направляетесь?

– Назад, к себе. После моего ухода вы должны сделать следующее: забирайтесь в машину и сразу уезжайте, на юг, через город. Ни в коем случае не открывайте окна машины, пока не удалитесь от города на приличное расстояние.

– Почему? Все это мне как-то не нравится.

– И все равно делайте, как я сказал. Предстоят некоторые – ну, скажем, изменения, перестройки.

– Что вы имеете в виду?

– Ведь я говорил вам, что с Сынами Птицы покончено, верно? С ними и со всеми их делами.

– Каким образом?

Хог не ответил, он смотрел на туман, начинавший окутывать город.

– Думаю, мне пора вас покинуть. – Он повернулся с явным намерением уйти. – Делайте все, как я сказал.

– Не уходите. – Синтия оторвалась от груди мужа. – Подождите немного.

– Да, дорогая моя?

– Вы обязаны сказать мне одну вещь. Мы с Тедди не разлучимся?

Хог внимательно посмотрел ей в глаза,

– Я понимаю, что вы хотите спросить. Только я этого не знаю.

– Но вы должны знать!

– Я не знаю. Если оба вы – существа этого мира, тогда ваши дороги могут и дальше идти рядом. Но ведь есть и Критики.

– Критики? А они-то какое имеют к нам отношение?

– Не исключено, что либо один из вас, либо другой, либо оба сразу являются Критиками. Этого я знать не могу. Ведь Критики – просто люди, пока они здесь. До сегодняшнего дня я не знал даже про себя. Вот он вполне может оказаться Критиком. – Хог задумчиво посмотрел на Рэндалла. – У меня уже появлялось сегодня такое подозрение.

– А я?

– Я просто не могу этого знать. Но крайне маловероятно. Видите ли, мы не должны быть знакомы друг с другом, это портит достоверность наших оценок.

– Но., но… если мы не одинаковы, значит…

– Это все.

Слова были сказаны без нажима, но звучали настолько окончательно, что Рэндалл с Синтией вздрогнули. Наклонившись к остаткам пиршества, Хог отщипнул еще одну виноградину, съел ее и закрыл глаза.

И больше их не открыл.

– Мистер Хог? – окликнул Рэндалл через некоторое время. – Мистер Хог!

Ответа не было. Отодвинув Синтию, он встал, подошел к сидячему человеку и потрогал его за плечо.

– Мистер Хог!

– Но нельзя же бросить его здесь, – убеждал Рэндалл Синтию через несколько минут.

– Он знал, что делает, Тедди. Теперь нам нужно следовать его указаниям.

– Ну ладно, мы можем заехать в Уокиган и известить полицию.

– Сказать им, что там, на холме, валяется мертвец, которого мы оставили? И что же они нам ответят? «Прекрасно», скажут, «езжайте дальше»? Нет, Тедди, мы будем делать так, как сказал Хог.

– Слушай, лапа, неужели ты поверила всему, что он нам наплел?

– А ты? – Синтия смотрела на него глазами, полными слез. – Только честно.

Не выдержав ее взгляда, Рэндалл опустил голову.

– Ладно, ерунда это все. Сделаем, как он сказал. Садись в машину.

Спустившись с холма и направляясь к Уокигану, они не заметили и следа того тумана, который совсем недавно покрыл Чикаго, не увидели они его и свернув на юг, к городу. День был таким же ясным, солнечным, как и начинавшее его утро, в воздухе чувствовалась легкая прохлада, делавшая вполне осмысленным совет Хога держать окна машины плотно закрытыми.

Они выбрали путь вдоль берега озера, огибая таким образом Петлю, с намерением так и ехать на юг, пока машина не окажется далеко за пределами города. Теперь машин попадалось заметно больше, чем утром, и Рэндаллу приходилось внимательно следить за дорогой, что было даже и кстати – ни он, ни Синтия не хотели сейчас разговаривать.

– Синтия… – сказал Рэндалл, когда район Петли остался позади.

– Да.

– Нужно кому-нибудь сказать. Как только встретим полицейского, я остановлюсь и скажу, чтобы он позвонил в Уокиган.

– Тедди!

– Не кипятись. Наплету ему чего-нибудь, чтобы расследование началось, а на нас подозрений не было. Сумею, не в первый раз.

Синтия замолкла; кому как не ей было знать, что фантазии у мужа более чем достаточно для такой простой задачи. Полицейский встретился через несколько кварталов; стоя на тротуаре, служитель закона грелся на солнышке и лениво наблюдал за мальчишками, играющими на пустыре в футбол. Свернув к бровке, Рэндалл остановил машину.

– Открой окно, Син.

Синтия опустила стекло и тут же резко, судорожно хватила ртом воздух. И она, и Рэндалл с трудом подавили желание закричать.

За окном не было ни солнечного света, ни полицейского, ни мальчишек – не было вообще ничего. Только серый, безликий туман, и этот туман медленно пульсировал, словно живя какой-то своей, не оформившейся еще жизнью. И никаких признаков города, но не потому, что туман был очень плотным, а потому, что он был – пуст. Сквозь него не проглядывало ни одно движение, сквозь него не долетал ни один звук.

Приблизившись к окну машины, туман начал медленно заползать внутрь.

– Закрой окно!

Увидев, что Синтия никак не может справиться со своими не гнущимися от ужаса пальцами, Рэндалл перегнулся через нее и лихорадочно крутанул ручку, подняв стекло до упора.

И все стало по-прежнему, через стекло они снова увидели полицейского, играющих детей, тротуар, а дальше – город. Синтия взяла мужа за руку.

– Поезжай, Тедди.

– Подожди секунду, – напряженным голосом сказал Рэндалл, поворачиваясь к своему окну. Медленно, очень осторожно, он приспустил стекло – чуть-чуть, меньше чем на дюйм.

Этого хватило. И здесь тоже стояла серая бесформенная масса. Через стекло отчетливо виднелись улица и машины, бегущие по ней, сквозь открытую щель – ничего.

– Поезжай, Тедди. Пожалуйста.

Уговаривать Рэндалла было не надо, выжав сцепление, он резко бросил машину вперед.

* * *

Их дом стоит не прямо на берегу, но поблизости. Залив хорошо виден с вершины ближайшего холма. В поселке, куда они ходят за покупками, живут всего восемь сотен человек, но им этого вполне хватает. Да и вообще они не особенно любят общество – кроме, конечно, общества друг друга. Вот этого у них предостаточно. Когда он идет работать в огород или в поле, она идет следом, прихватив с собой какую-нибудь мелкую женскую работу. В город они тоже ездят вместе, рука в руку, всегда, без всяких исключений.

Он отпустил бороду, и не потому, что ему очень уж это нравится, а по необходимости – во всем их доме нет ни одного зеркала. Есть у них одна странность, которая обратила бы на себя внимание в любой общине, знай о ней окружающие, но такова уж природа этой странности, что никто и никогда о ней не узнает.

Вечером, отходя ко сну, он обязательно пристегивает наручниками свою руку к ее руке и только потом выключает свет.