Текст книги "Перекрестки сумерек (др. изд.)"

Автор книги: Роберт Джордан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Фермы уступили место лесам и полям с кустарниками, и его тень уже удлинилась, поскольку солнце прошло более половины пути к горизонту, когда Карид наконец увидел то, что хотел увидеть. Впереди, на северной обочине дороги, сидел на корточках Аджимбура. Играя на камышовой флейте, он изображал ленивого бездельника, увиливающего от работы. Еще до того как Карид поравнялся с ним, он засунул флейту за пояс, запахнул коричневый плащ и исчез в кустарнике. Оглянувшись через плечо и убедившись, что дорога позади так же пуста, как и впереди, Карид повернул Алдазара и устремился в чащу вслед за слугой.

Коротышка ждал его в лесу, там, где его не было видно с дороги, среди купы больших сосен, самая высокая из которых достигала, пожалуй, сотни футов. Увидев хозяина, он ссутулился, изображая поклон, и вскарабкался в седло своего тощего гнедого с белыми ногами. Он был свято убежден, что белые ноги лошади приносят удачу.

– Сюда, о высокий? – спросил слуга и, увидев утвердительный жест Карида, повернул своего коня в глубь леса.

Им пришлось проехать совсем немного, не больше полумили, но никто из проезжающих по дороге и заподозрить не мог, что ждало их в лесу на большой поляне. Музенге привел сотню Стражей на хороших лошадях и двадцать Садовников-огиров, всех в полном вооружении, с вьючными лошадьми, нагруженными припасами на две недели. Среди них была и вьючная лошадь Карида с его доспехами, Аджимбура привел ее сюда еще вчера. Группа сул'дамстояла подле своих лошадей, шестеро из них держали на поводках дамани.Музенге выехал вперед навстречу Кариду, рядом с ним хмуро шагал Первый Садовник Хартха, неся на плече свой топор, украшенный зеленой кистью. Одна из женщин, Мелитене, дер'сул'дамВерховной Леди Туон, села в седло и присоединилась к ним.

Музенге и Хартха приветствовали его, приложив к сердцу сжатые кулаки, и Карид ответил им тем же, но его взгляд был обращен к дамани.В особенности к одной из них, невысокой женщине, которую гладила по волосам смуглая сул'дамс квадратным лицом. Лица даманивсегда были обманчивы – они старели медленно и жили очень долго, – но на этом лице он увидел признаки, которые научился распознавать как характерные для тех, кто называл себя Айз Седай.

– Под каким предлогом тебе удалось вывести их всех из города одновременно? – спросил он.

– Якобы на учения, знаменный генерал, – ответила Мелитене с кислой улыбкой. – Тренировки никогда ни у кого не вызывают подозрений. – Говорили, что Верховной Леди Туон по-настоящему не были нужны дер'сул'дамдля того, чтобы обучать свою собственность или своих сул'дам,но Мелитене, в длинных волосах которой было больше седины, чем черных волос, обладала опытом и в других областях, так что она понимала, что Карид имел в виду, задавая этот вопрос. Он просил лишь, чтобы Музенге привел с собой пару дамани,если сможет. – Никто из нас не мог остаться в городе, знаменный генерал. Участвовать в учениях должны все. А что до Майлен… – Это, должно быть, бывшая Айз Седай. – После того как мы вышли из города, мы сказали дамани,куда идем. Всегда лучше, чтобы они знали, что их ожидает. С той самой минуты мы только и делаем, что успокаиваем Майлен. Она любит Верховную Леди. Они все ее любят, но Майлен преклоняется перед ней так, словно та уже сидит на Хрустальном Троне. Если Майлен попадется в руки одна из этих «Айз Седай», – она рассмеялась, – нам придется действовать очень быстро, чтобы от нее осталось хоть что-нибудь, на что можно будет нацепить ошейник.

– Не вижу повода для смеха, – проворчал Хартха. Огир, с его длинными седыми усами и похожими на два черных камня глазами, смотревшими из-под шлема, выглядел даже более суровым и закаленным, чем Музенге. Он был Садовником еще в те времена, когда не родился отец Карида, а может быть, и его дед. – У нас нет конкретной цели. Мы пытаемся поймать ветер сетью.

Мелитене мгновенно посерьезнела, а лицо Музенге стало еще более мрачным, чем у Хартхи, если это вообще было возможно.

За десять дней те, кого они искали, могли оставить за спиной много миль. Лучшие люди Белой Башни не стали бы действовать настолько очевидно – отправляться на восток после того, как сами пустили слух о Джеханнахе; и они не столь глупы, чтобы держаться строго северного направления, однако это оставляло для поисков обширную, если не бесконечную территорию.

– В таком случае нам надо раскидывать сети без промедления, – произнес Карид, – и раскидывать их очень густо.

Музенге и Хартха кивнули. Стражи Последнего Часа выполняют то, что должно быть сделано. Даже если речь идет о том, чтобы поймать ветер.

Глава 5. Как выковывался молот

Он легко бежал сквозь ночь, несмотря на покрывавший землю снег. Он был один на один с тенями, скользящими по лесу, и свет луны открывал его взгляду не меньше, чем свет солнца. Холодный ветер, ерошивший густой мех, внезапно донес до него запах, от которого шерсть на загривке встала дыбом, а сердце понеслось вскачь, наполняемое большей ненавистью, чем его ненависть к Нерожденным. Ненавистью, а также уверенностью в том, что смерть близко.

Но сейчас он не мог выбирать. Он ускорил бег, устремившись навстречу смерти.

Перрин внезапно проснулся, его окружала непроглядная темень, какая всегда предшествует рассвету, он лежал под одной из грузовых повозок с высокими колесами. Холод, сочащийся от земли, пронизывал его до костей, несмотря на плотный, отделанный мехом плащ и два одеяла, а сверху пробирал и легкий бриз, недостаточно сильный или устойчивый, чтобы называться ветром, но тем не менее ледяной. Он потер лицо руками в рукавицах, и его короткая бородка затрещала от намерзшего инея. По крайней мере, в эту ночь, по-видимому, больше не шел снег. Слишком часто он просыпался, припорошенный тонкой снежной пылью, несмотря на защиту повозки, а снегопад сильно затруднял работу разведчиков. Перрин пожалел, что не может разговаривать с Илайасом так же, как он разговаривал с волками. Тогда ему не пришлось бы терпеть это бесконечное ожидание. Усталость обнимала его, как вторая кожа; он не мог припомнить, когда в последний раз проспал всю ночь целиком. Однако сон или его недостаток не имели большого значения. Теперь лишь жар гнева придавал ему силы, чтобы двигаться дальше.

Перрин не думал, что он проснулся из-за того, что увидел во сне. Каждую ночь он ложился, ожидая кошмаров, и каждую ночь они приходили. В худших из них он находил Фэйли мертвой или не находил ее вообще. Тогда он просыпался, содрогаясь и весь в поту. Когда ему снилось что-либо менее ужасное, он продолжал спать или просыпался лишь наполовину, позволяя троллокам кромсать себя заживо, чтобы сварить в котле, или Драгкару – высасывать из себя душу. Нынешний сон быстро исчезал, улетучиваясь, как это бывает со снами, однако он помнил, что был волком и чуял… Что? Что-то такое, что волки ненавидят больше, чем Мурддраалов. Что-то, что убивает волков. То знание, которым он обладал во сне, ушло; осталось лишь смутное впечатление. Это не было волчьим сном – отражением мира, где живут умершие волки и куда приходят волки живые, чтобы говорить с ними. Волчий сон всегда оставался в памяти после пробуждения, независимо от того, сознательно он входил в него или нет. Но этот сон тем не менее тоже казался реальным и почему-то не давал ему покоя.

Неподвижно лежа на спине, Перин направил свое сознание на поиск, пытаясь нащупать волков. Он пытался убедить их помочь ему в преследовании, но без толку. Пробудить в них интерес к делам двуногих было, мягко говоря, весьма непросто. Волки избегали больших скоплений людей, а им полдюжины было достаточно, чтобы держаться подальше. Люди отпугивали дичь, и большинство из них пыталось убить волка, едва завидев его. Сперва его мысли не находили ничего, но потом, спустя некоторое время, Перрин все же прикоснулся к волкам. Они были далеко. Он не мог сказать наверняка, насколько далеко, но это походило на попытку услышать шепот на самом пределе слышимости. Очень далеко. Это было странно. Несмотря на разбросанные тут и там деревушки и фермы, и даже изредка городишки, это было очень подходящее место для волков – по большей части нетронутые леса, кишащие оленями и другой дичью, поменьше.

В разговоре со стаей, членом которой ты не являешься, всегда требовалось соблюдать определенные правила. Он вежливо назвал свое имя среди волков – Юный Бык, – послал им свой запах и получил в ответ их запахи и имена: Охотящаяся-за-Листьями и Высокий Медведь, Белый Хвост и Перышко, и Гром-в-Тумане, и целый каскад других. Это была довольно большая стая, и Охотящаяся-за-Листьями, волчица, от которой пахло спокойной уверенностью, была их вожаком. Ее спутником был Перышко, умный волк в расцвете юности. Они слышали о Юном Быке и были рады поговорить с другом знаменитого Длинного Клыка – первого двуногого, научившегося разговаривать с волками после столь долгого перерыва, что даже сама память о прошедших Эпохах была унесена и затерялась в тумане прошлого. Их разговор был стремительным потоком образов и воспоминаний о запахах, которые его ум облекал в слова, в то время как те слова, что произносил он сам, каким-то образом становились образами и запахами, понятными для волков.

Я хочу узнать одну вещь,подумал он, когда с приветствиями было покончено. Что волк ненавидит больше, чем Нерожденного?Он попытался вспомнить запах, который слышал во сне, чтобы присовокупить его к вопросу, но тот выветрился из его памяти. Что-то, что означает для волка смерть?

Ответом ему была тишина, и в ней – тоненькая ниточка страха, смешанного с ненавистью, решимостью и отвращением. Он уже ощущал раньше волчий страх – больше всего на свете они боялись лесного пожара, несущегося по чаще; по крайней мере так они ему говорили, – но здесь было нечто другое, страх такого рода, от которого у волка встает дыбом шерсть, а у человека по коже бегут мурашки, и он вздрагивает и шарахается от чего-то, что никто не видит. Если добавить к этому решимость двигаться вперед во что бы то ни стало, то такой страх становится чистым ужасом. Волки никогда не испытывали ничего подобного. За исключением этих.

Один за другим они исчезали из его сознания, отгораживаясь от него по собственной воле, пока не осталась одна Охотящаяся-за-Листьями. Приближается Последняя Охота,сказала она наконец и затем тоже исчезла.

Я оскорбил вас?– спросил он. Если оскорбил, то по неведению.Но не услышал ответа. По крайней мере эти волки не станут больше разговаривать с ним в ближайшее время.

Приближается Последняя Охота.Так волки называли Последнюю Битву, Тармон Гай'дон. Они знали, что будут там, в последней схватке между Светом и Тенью, хотя почему – объяснить не могли. Некоторые вещи предначертаны так же неотвратимо, как восход и заход солнца и луны, и было предопределено, что многие волки не переживут Последнюю Охоту. То, чего они боялись, было чем-то иным. У Перрина возникло ощущение, что он тоже должен быть там, по крайней мере предполагалось, что он там будет. Но если Последняя Битва близка, то он может туда и не попасть. Перед ним стояла задача, которой он не мог пренебречь – не имел права пренебречь! – даже ради Тармон Гай'дон.

Выбросив из головы и безымянные страхи, и Последнюю Битву, Перрин сбросил рукавицы наземь и полез в карман куртки в поисках сыромятного ремешка, который носил с собой. В качестве утреннего ритуала его пальцы автоматически завязали еще один узелок и затем скользнули вдоль ремешка, считая. Двадцать два узелка. Двадцать два утра прошло с тех пор, как была похищена Фэйли.

Вначале у него и мысли не было о том, чтобы считать дни. В тот первый день он казался себе холодным и оцепеневшим, но сосредоточенным; однако, оглядываясь назад, он понимал, что на деле был переполнен безграничной яростью и всепожирающим стремлением найти Шайдо как можно быстрее. Среди Айил, укравших Фэйли, были люди и из других кланов, однако по его сведениям, в основном это были Шайдо, и он сам к этому склонялся. Стремление вырвать Фэйли из их рук прежде, чем они причинят ей вред, сжимало его глотку с такой силой, что он чуть ли не задыхался. Разумеется, он вызволит и других женщин, взятых в плен вместе с ней, однако иногда ему приходилось заново напоминать себе их имена, чтобы убедиться, что он еще не окончательно забыл о них. Аллиандре Марита Кигарин, королева Гэалдана и его вассал. Ему до сих пор казалось совершенной нелепицей, что кто-то приносит ему вассальные клятвы, а тем более королева – ведь он же простой кузнец! Был когда-то кузнецом – но он имел обязательства перед Аллиандре и должен вызволить ее из опасности. Байн из Шаарад Айил септа Черная Скала, и Чиад из Гошиен Айил септа Каменная Река – две Девы Копья, последовавшие за Фэйли в Гэалдан и Амадицию. Они вместе с ним сражались с троллоками в Двуречье, когда Перрину нужна была каждая рука, способная держать оружие, и этим заслужили право ожидать от него помощи. Аррела Шиего и Ласиль Алдорвин, две глупенькие девушки, которые считали, что могут научиться быть Айил или хотя бы стать на них похожими. Они принесли клятву верности Фэйли, так же как и Майгдин Дорлайн, беженка без гроша за душой, которую Фэйли взяла под свое крыло как одну из своих служанок. Он не мог покинуть в беде людей Фэйли. Фэйли ни Башир т'Айбара.

Все эти имена опять возвращали Перрина к ней, к его жене, дыханию его жизни. С протяжным стоном он сжал ремень так крепко, что узелки, причиняя боль, впечатались в его ладонь, загрубевшую от долгого махания молотом в кузнице. О Свет, двадцать два дня!

Работа с железом научила его, что спешка портит металл, но вначале он не мог не спешить. Он Переместился к югу, где были найдены последние следы Шайдо, через переходные ворота, сотворенные Грейди и Неалдом, двумя Аша'манами; потом снова рванул на юг, в том направлении, куда вели эти следы, как только Аша'маны смогли открыть новые врата. Они попросили дать им отдых после того, как сотворили первые и держали их открытыми, ожидая, пока все пройдут; а Перрин скрипел зубами все это время, его снедала жажда освободить Фэйли любой ценой. Но в последующие дни его боль лишь усилилась, когда разведчики, расходившиеся все дальше и дальше по ненаселенным диким землям, не могли найти ни малейшего признака того, что кто-либо проходил здесь до них; и наконец он понял, что должен вернуться к началу, растратив еще больше дней на обшаривание тех земель, через которые Аша'маны перенесли его одним махом, в поисках каких-либо указаний на то, где именно Шайдо свернули в сторону.

Он должен был догадаться, что они свернут. Идя на юг, они приближались к более теплым землям, где не было снега, столь непривычного для Айил, однако вместе с тем они приближались и к Шончан в Эбу Дар. Он знал о Шончан и должен был ожидать, что Шайдо будут более благоразумны! Они пришли сюда грабить, а не сражаться с Шончан и дамани.Дни за днями он медленно продвигался по стране, с разведчиками, веером разошедшимися впереди; дни за днями падающий снег слепил глаза даже айильцам и принуждал их к томительным остановкам, пока наконец Джондин Барран не обнаружил ободранное повозкой дерево, а Илайас не выкопал из-под снега обломок древка айильского копья. И Перрин наконец повернул на восток, самое большее в двух днях пути к югу от того места, куда он Переместился в первый раз. Ему хотелось выть, когда он понял это, однако он взял себя в руки. Сейчас нельзя позволять себе расслабляться, даже на дюйм, ведь судьба Фэйли зависит от него. Именно тогда он начал управлять своим гневом, начал ковать его.

Ее похитители уже получили большое преимущество, благодаря тому что он поспешил, но с тех пор он стал так же осторожен, как если бы работал в кузнице. Его гнев затвердевал и принимал форму, нужную для его цели. После того как Перрин снова напал на след Шайдо, он не позволял себе Перемещаться за один прыжок дальше, чем разведчики смогут пройти от восхода до заката, и его предосторожности оказались не излишними, поскольку Шайдо несколько раз неожиданно меняли направление, двигаясь зигзагами, словно сами не могли определиться, куда им идти. Или, возможно, они сворачивали, чтобы соединиться с другими, такими же как они. Он мог ориентироваться лишь на старые следы, старые стоянки, погребенные под снегом, однако все разведчики были согласны, что количество Шайдо сильно увеличилось. Их там должно было быть в общей сложности два или три септа, а может быть, и больше – дичь, грозившая стать опасной для охотника. Однако, несмотря ни на что, он медленно, но верно нагонял их. Это было единственным, что имело значение.

Шайдо покрывали за день гораздо большее расстояние, чем он считал возможным, учитывая их численность и глубокий снег, однако они, казалось, не заботились о том, преследует их кто-нибудь или нет. Возможно, они считали, что никто не осмелится на это. Порой они несколько дней стояли лагерем на одном месте. Гнев ковался для его цели. Деревни, поместья и маленькие городки на пути Шайдо были уничтожены, словно по ним прошла саранча; склады и сокровищницы разграблены, мужчины и женщины уведены вместе с домашней скотиной. Часто к тому времени, когда он приходил, там уже не оставалось никого, лишь пустые дома – уцелевшие разбредались кто куда в поисках пищи, чтобы хоть как-то дожить до весны. Он пересек Элдар и вошел в Алтару в том месте, где когда-то был небольшой перевоз между двумя деревушками на покрытых лесом берегах реки. Этим перевозом пользовались лишь коробейники и местные жители, но не купцы. Как Шайдо умудрились переправиться, он не знал, но ему пришлось просить Аша'манов соорудить врата. От перевоза сохранились лишь грубые каменные плиты причалов по берегам да несколько оставшихся несожженными строений, они были покинуты, если не считать трех одичавших собак с выпиравшими ребрами, поторопившихся скрыться при виде людей. Гнев затвердевал и принимал форму молота.

Вчера вечером Перрин въехал в маленькую деревушку, и горсточка оцепеневших людей с грязными лицами молча взирала, как с первыми лучами солнца из леса выезжают сотни копейщиков и лучников, перед которыми реют Красный Орел Манетерен и Малиновая Волчья Голова, Серебряные Звезды Гэалдана и Золотой Сокол Майена, а позади тянутся длинные цепочки повозок с высокими колесами и вереницы заводных лошадей. Едва увидев Гаула и остальных айильцев, эти люди опомнились и в панике бросились к деревьям. Поймать хотя бы нескольких, чтобы задать им вопросы, оказалось нелегко: они готовы были скорее загнать себя до смерти, чем подпустить к себе айильца. В Брайтане жило не больше дюжины семей, однако Шайдо увели отсюда девятерых молодых парней и девушек, а также весь скот, и это случилось всего два дня назад. Два дня. У молота была цель и была мишень.

Перрин знал, что должен быть осторожен, или потеряет Фэйли навечно, но быть слишком осторожным также означало потерять ее. Вчера на заре он сказал тем, кто отправлялся в разведку, что они должны пройти дальше, чем обычно, двигаться быстрее и возвращаться лишь с полным оборотом солнца, если только они не найдут Шайдо раньше. Пройдет немного времени, и солнце снова взойдет, а спустя самое большее несколько часов вернутся Илайас, и Гаул, и все остальные – Девы и Двуреченцы, которые, как он знал, могли выследить тень на воде. Как бы быстро ни двигались Шайдо, разведчики двигались быстрее. Их не обременяли семьи, повозки и пленники. На этот раз они точно скажут ему, где находятся Шайдо. Обязательно скажут. Он костями чувствовал это. Уверенность текла по его жилам. Он найдет Фэйли и освободит ее. Это главнее всего, даже того, чтобы выжить, если он сможет дожить до того момента, когда завершит свою задачу; теперь он былмолотом, и если только существовал способ выполнить задуманное, любой ценой, он собирался измолотить этих Шайдо в щепки.

Скинув с себя одеяла, Перрин снова натянул рукавицы, схватил лежавший на земле рядом с ним топор с полукруглым лезвием, уравновешенным с другой стороны тяжелым клевцом, и выкатился из-под повозки, поднимаясь на ноги на утоптанном, заледеневшем снегу. Вокруг него рядами стояли повозки; они находились в полях, расположенных за Брайтаном. Прибытие новых чужеземцев в таком количестве, вооруженных, с иностранными знаменами оказалось последней каплей для перепуганных жителей деревушки. Как только Перрин отпустил их, жалкие остатки населения сбежали в лес, унося на спине или в санях все, что могли взять с собой. Они бежали так быстро, словно Перрин был еще одним Шайдо, и не оглядывались, боясь увидеть, что он преследует их.

Продевая рукоять топора в петлю на своем поясе, он заметил, как тень около соседней повозки вытянулась, отделилась от земли и обернулась человеком, закутанным в плащ, казавшийся в темноте черным. Перрин не был удивлен; расположенные рядом коновязи наполняли воздух запахами нескольких тысяч животных – верховых, заводных и упряжных; это не считая сладковатой вони свежего конского навоза. Однако, несмотря на это, он еще при пробуждении уловил запах человека. Человеческий запах всегда можно отличить. Кроме того, когда Перрин просыпался, Айрам всегда ожидал его поблизости. Серп убывающей луны, висящий низко на небосклоне, давал все же достаточно света, чтобы он мог различить его лицо, хотя и не очень ясно, и медную головку рукояти меча, косо торчащую за его плечом. Когда-то Айрам был Лудильщиком, но Перрину казалось, что он вряд ли вернется в их ряды, хотя тот и носил яркую полосатую куртку, какие носят Лудильщики. На лице Айрама теперь поселилась хмурая сосредоточенность, которую не могли скрыть тени от лунного света. Он стоял так, словно был готов в любую минуту вытащить меч, и с тех пор как исчезла Фэйли, гнев стал одной из постоянных составляющих его запаха. Многое изменилось с тех пор, как Фэйли похитили. Например, Перрин начал понимать, что такое гнев. До исчезновения Фэйли он не знал этого по-настоящему.

– Они хотели видеть тебя, лорд Перрин, – сказал Айрам, дернув головой в сторону двух смутных фигур, стоящих поодаль, между двумя рядами повозок. Слова вылетали из его рта с легкими облачками пара. – Я сказал им, чтобы они дали тебе поспать. – Айраму вовсе ни к чему так заботиться о нем, когда не просят.

Исследовав воздух, Перрин выделил запахи тех двух теней из общего лошадиного запаха.

– Я поговорю с ними сейчас. Оседлай для меня Ходока, Айрам. – Он хотел оказаться в седле еще до того, как проснется остальной лагерь. Отчасти потому, что долго оставаться без движения было выше его сил. Оставаться без движения означало не ловить Шайдо. А отчасти – чтобы избежать любой компании, которой только возможно он мог избежать. Он сам ушел бы с разведчиками, если бы только они не знали свое дело настолько лучше него.

– Да, милорд. – В запахе Айрама, когда он пробирался по снегу вдоль повозок, присутствовали признаки алкоголя, но Перрин едва заметил это. Лишь что-то очень важное могло заставить Себбана Балвера вылезти из-под одеяла среди ночи, а что до Селанды Даренгил…

Балвер выглядел костлявым даже в мешковатом плаще, его острое лицо было почти скрыто глубоким капюшоном. Даже если бы он стоял прямо и не сутулился, он был бы самое большее на ладонь выше кайриэнки, то есть совсем не высоким. Обхватив себя обеими руками, он подпрыгивал на месте, пытаясь прогнать холод из ботинок. Селанда, одетая в мужскую куртку и брюки, всячески пыталась показать, что не замечает мороза, несмотря на султанчики пара, вылетающие изо рта при каждом выдохе. Она ежилась, но умудрялась стоять с важным видом, откинув одну полу плаща и держа руку в перчатке на рукояти меча. Капюшон ее плаща был опущен, открывая коротко стриженные волосы спереди и хвостик на затылке, перевязанный темной лентой. Селанда возглавляла тех глупцов, которые пытались стать подобием Айил – Айил, носящие мечи. Ее запах был мягким и густым, как студень. Она явно беспокоилась. Балвер пах… сосредоточенностью – но он почти всегда так пах, хотя его сосредоточенности не хватало жара, у нее был только фокус.

Костлявый коротышка перестал прыгать, чтобы отвесить торопливый поклон.

– У Леди Селанды есть новости, и я подумал, что вы должны услышать их из ее уст, милорд, – тонкий голос Балвера был сухим и педантичным, как и его обладатель. Он звучал бы точно так же, даже если бы его голова лежала на плахе. – Миледи, не соблаговолите ли?.. – Он был всего лишь секретарем – секретарем Фэйли, а также Перрина, – суетливым человечком, который по большей части держался в тени, а Селанда была знатной дамой, но в устах Балвера это прозвучало отнюдь не как просьба.

Она искоса взглянула на него, взявшись за меч, и Перрин поспешил перехватить ее руку. Он сомневался, что она действительно обнажит меч против секретаря, но, с другой стороны, от нее и от ее ненормальных друзей можно ожидать чего угодно. Балвер спокойно глядел на нее, склонив голову набок, и в его запахе было лишь нетерпение, но никакой озабоченности.

Коротко кивнув, Селанда переключила свое внимание на Перрина.

– Приветствую тебя, Лорд Перрин Златоокий, – начала она с резким кайриэнским акцентом, но, почувствовав, что у него недостаточно терпения для соблюдения всех псевдоайильских формальностей, поспешила продолжить: – Этой ночью я узнала три вещи. Первая, наименее важная – Хавиар доложил, что Масима вчера послал еще одного всадника назад, в Амадицию. Нерион пытался проследить за ним, но упустил.

– Передай Нериону, что я не позволяю ему ни за кем следить, – жестко сказал Перрин. – И Хавиару передай то же самое. Они должны сами это знать! Им поручено смотреть, слушать и докладывать о том, что они увидели и услышали; не более. Ты поняла меня? – Селанда коротко кивнула, в ее запахе на секунду появилась иголочка страха. Страха перед ним, понял Перрин, страха, что он разгневается на нее. Когда у человека желтые глаза, некоторые чувствуют себя с ним неуютно. Он убрал ладонь с топора и сложил обе руки за спиной.

Хавиар и Нерион тоже были из числа тех двух дюжин молодых глупцов, что толпились вокруг Фэйли – один тайренец, другой кайриэнец. Фэйли использовала их отряд как свои «глаза-и-уши», и это почему-то до сих пор раздражало его, хотя Фэйли прямо сказала ему, что шпионаж – самое подходящее занятие для жены. Надо быть очень внимательным, когда думаешь, что твоя жена шутит: вдруг она говорит всерьез? Сама мысль о шпионаже ему не нравилась, но раз уж Фэйли все равно использовала их таким образом, то это вполне может сделать и ее муж, если в этом возникла нужда. Однако она пока послала только двоих. Масима был, по-видимому, убежден, что каждый человек, если он не Приспешник Темного, обречен последовать за ним рано или поздно, однако у него могут зародиться подозрения, если слишком многие покинут лагерь Перрина, чтобы присоединиться к нему.

– Не называй его Масимой, даже здесь, – добавил он резко. Этот человек, носивший имя Масим Дагар, некоторое время считался мертвым и восстал из могилы уже как Пророк Лорда Дракона Возрожденного; его страшно раздражало любое упоминание прежнего имени. – Вот так скажешь что-нибудь где не надо, а потом будешь радоваться, если его громилы всего лишь выпорют тебя, встретив где-нибудь в тихом месте. – Селанда снова мрачно кивнула, на этот раз в ее запахе не было страха. О Свет, у этих идиотов не хватает даже здравого смысла, чтобы понять, чего им следует бояться, а чего нет!

– Уже почти рассвело, – пробурчал Балвер, ежась и плотнее запахиваясь в плащ. – Скоро все будут уже на ногах, а некоторые вещи лучше обсуждать, пока тебя никто не видит. Не соизволит ли миледи продолжить? – И снова это было более чем просто предложение. Селанда и остальные из свиты Фэйли годились только на то, чтобы доставлять неприятности, как считал Перрин, и Балверу, похоже, зачем-то понадобилось раздразнить ее; однако она лишь вздрогнула в замешательстве и пробормотала что-то в свое оправдание.

Перрин заметил, что темнота действительно уже начинала рассеиваться. Небо над головой по-прежнему оставалось черным, усыпанным яркими звездами, однако он уже почти различал цвета шести тонких полосок, пересекающих грудь куртки Селанды. По крайней мере он отличал одну от другой. Осознав, что проспал дольше, чем обычно, Перрин глухо зарычал. Он не мог позволить себе поддаться усталости, как бы ни вымотался! Ему необходимо выслушать, что скажет Селанда – ей не следовало волноваться из-за того, что Масима отправил куда-то всадников; он делал это чуть ли не каждый день, – однако Перрин нетерпеливо посмотрел в сторону Айрама и Ходока. Его слух улавливал движение у коновязей, но пока что не было никаких признаков, что его лошадь готова.

– Вторая вещь, милорд, вот какая, – сказала Селанда. – Хавиар видел бочонки с соленой рыбой и солониной с клеймами Алтары, их было очень много. Он говорит, что среди людей Мас… людей Пророка есть алтаранцы. Несколько человек с виду ремесленники, еще один-два могут быть купцами или городскими чиновниками. В любом случае, это люди зажиточные, солидные, и некоторые из них, похоже, не уверены, что приняли правильное решение. Несколько вопросов – и мы узнаем, откуда взялись рыба и мясо. А может быть, и найдем для вас еще несколько «глаз-и-ушей».

– Я знаю, откуда взялись рыба и мясо, так же как и ты, – раздраженно отозвался Перрин. Его руки за спиной сжались в кулаки. Он надеялся, что скорость, с которой он двигался, не позволит Масиме высылать вперед отряды мародеров. Ведь тогда они окажутся ничуть не лучше Шайдо, если не хуже. Они предлагали людям поклясться в верности Дракону Возрожденному, и те, кто отказывался, а иногда и те, кто просто слишком долго колебался, умирали от огня и меча. А тех, кто поклялся, независимо от того, присоединялись они к Масиме или нет, ожидали щедрые пожертвования для поддержки Пророка и его дела; тогда как те, кто умирал, просто считались Друзьями Темного, и их имущество конфисковывалось. По закону Масимы ворам полагалось отрубать руку, но то, что делали его люди, согласно тому же Масиме, воровством не являлось. По его кодексу убийство и целая куча других преступлений карались повешением, однако многим из его последователей, по-видимому, больше нравилось убивать, чем получать клятвы верности. В таких случаях можно было больше награбить, а для некоторых из них убийство было просто приятным развлечением для того, чтобы спортом нагулять аппетит.

– Скажи им, чтобы держались подальше от этих алтаранцев, – продолжал Перрин. – Среди последователей Масимы попадаются люди всякого сорта, и даже если среди них появляются кое-кто поумнее других, это еще не значит, что постепенно он не уподобится всем остальным. Эти люди не станут колебаться, если им представится возможность выпустить кишки соседу, а тем более тому, кто станет задавать подозрительные вопросы. Я хочу лишь знать, что Масима делает сейчас и что собирается сделать.