Текст книги "Конец эры"
Автор книги: Роберт Джеймс Сойер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Обратный отсчёт: 10
Я отшатнулся; от одной мысли о новом прикосновении инопланетной слизи у меня подскочил пульс. Голубое желе закончило выступать из тела пахицефалозавра и теперь лежало, подрагивая, у него на бедре.
– Что нам с ним делать? – спросил Кликс, стоя метрах в пяти от трупа динозавра.
Сжечь! – мелькнула мысль. Но вслух я сказал:
– О чём ты?
– Ну, мы же не можем просто оставить его здесь, – сказал Кликс. – Ты порезал на части его машину.
– Так ему и надо. Он чуть не разбил нам джип.
Кликс покачал головой.
– Не думаю.
– А?
– Ну, ты же видел, как вёл себя пахицефалозавр. Сражение за территорию, ритуальное битьё головами. Я думаю, хет был в нём пассажиром, а не водителем. Он наблюдал за поведением динозавра, а не контролировал его действия.
Я подумал об этом, потом посмотрел на лежащую передо мной кучу разделанного мяса. Наблюдения извне, подкреплённые анатомированием трупа, показались совершенно неадекватным методом исследования по сравнению с тем, чтобы влезть животному под кожу, жить его жизнью и чувствовать его чувствами. Кликс, вероятно, был прав; пахицефалозавр действовал по собственной воле, а не по приказам хета. И на джип он напал с полным на то основанием.
Я кивнул.
– Ладно, хорошо. Что тогда будем делать?
– Мы можем взять его с собой на «Стернбергер». Я уверен, что наши хетские друзья нас ещё навестят.
Это был вполне разумный план действий, за исключением одного пункта.
– Но Кликс, если этот последние несколько дней провёл в горах, он может ещё не знать о нас. С его точки зрения мы – странные существа, которых он никогда раньше не видел.
– Здравая мысль. – Кликс откашлялся и сказал, обращаясь к голубому кому: – Вы меня понимаете? Вы говорите по-английски?
Дрожание хета ускорилось. Он явно реагировал на звук Кликсова голоса, но была ли это попытка ответить или просто страх, я не мог сказать.
– Я уверен, что он не может разговаривать без носителя с голосовыми связками, сказал я.
– Может быть, – сказал Кликс. – Но он точно может слышать.
– У него нет ушей, – заметил я.
– Он наверняка ощущает вибрации воздуха от моей речи. – Он снова повернулся к существу. – Мы пришли с миром, – сказал он. Странно, подумал я, что в нашем языке уже существуют клише для приветствия инопланетных пришельцев. Быстрая пульсация желе продолжалась; по-видимому, последние слова его никак не ободрили. Кликс указал на хета, потом прямо вверх, видимо, пытаясь донести до него мысль, что он пришёл с неба. Думаю, он считал, что если хету понять, что мы знаем, кто он такой, он поймёт, что мы уже контактировали с существами его вида. Поначалу никакого ответа не было, так что он повторил жест несколько раз. Наконец хет, похоже, уловил его мысль, потому что заметно успокоился.
– Уж не знаю, пробился я к нему или нет, – сказал Кликс, пожав плечами. Потом его лицо озарила зловещая улыбка. – Слушай, а ты бы мог лечь рядом с ним и позволить ему заползти к тебе в голову. Это был бы хороший дружественный жест.
– Чёрта с два! Почему не ты?
– Твой английский им, похоже, больше нравится.
– Нет уж, благодарю покорно. Мне одного раза вполне хватило.
– Ну так что же тогда с ним делать?
– Пусть он сам решит. – Я подошёл к джипу и достал из него стазис-контейнер. Я положил его на бок рядом с холмиком голубого желе – он был размером с грейпфрут. Хет некоторое время был неподвижен, затем начал течь по направлению к контейнеру, волнообразными движениями продвигая себя по бедру пахицефалозавра. Он помелил у края контейнера, затем залез внутрь. Я подошёл, чтобы закрыть крышку.
– Не надо!
Я обернулся к Кликсу.
– Почему?
– Как только ты закроешь крышку, включится стазис-поле. Мы не сможем отключить его без инвертора Чжуан, а ближайший находится на 65 миллионов лет в будущем.
– Чёрт, ты прав. Хорошо. – Я взял контейнер за ручки и заглянул внутрь. Это был первый представившийся мне случай рассмотреть хета более или менее отстранённо. Я ощутил волну отвращения, прокатившуюся по мне, пока я разглядывал его, подрагивающего и синего. Он не был однородно прозрачен; внутри него были мутноватые области – должно быть, там желе было гуще или имело другой состав. А слабая фосфоресценция, которую я заметил в прошлый раз, создавалась тысячами светящихся точек. Они кружились в толще протоплазмы, словно светляки, попавшие в патоку. Пульсации желейного кома не были похожи на расширение и сжатие лёгкого. Скорее, это было что-то вроде вспучивания – хет будто приподнимался и опускался, то формируя, то снова заполняя впадину на нижней, прилегающей к основанию поверхности своего тела.
Он был совершенно не похож ни на одну из виденных мной ранее форм жизни. Конечно, его макроструктура, вероятно, не более отражает его микроструктуру, чем человеческое тело напоминает клетки, из которых состоит, или песчаная дюна открывает кристаллическую природу составляющих её песчинок. Хотел бы я взглянуть на хета в микроскоп, понять, что заставляет его тикать.
Я оставил контейнер лежать на боку на заднем сиденьи джипа; заднюю дверцу я оставил открытой, чтобы существо не сварилось в жаре кабины и могло бы выйти, если захочет. После этого я продолжил анатомирование пахицефалозавра. Когда я вернулся в машину два часа спустя, хет всё ещё был там.
На обратном пути к «Стернбергеру» Кликс, очевидно, решил, что хет на заднем сиденье либо не понимает по-английски, либо не сможет нас услышать за шумом двигателя.
– Как продвигается дело с принятием важнейшего морального решения? – спросил он с точно отмеренной дозой сарказма, которая должна была дать мне понять, что я слаб и не обладаю его способностью к решительным действиям.
– Это не так просто, – тихо ответил я. Тем не менее, я с удивлением осознал, что приблизился к решению. – Думаю, я склоняюсь к тому, чтобы с тобой согласиться.
– Ты осознал, что мир снимет с нас шкуру, если мы не привезём хетов с собой. Человечество десятилетиями ждёт встречи с братьями по разуму. Народ не обрадуется, когда узнает, что мы лишили его такого счастья.
Я несколько секунд помолчал.
– Я не рассказывал тебе, о чём меня попросил отец?
– Как у него дела? – спросил Кликс. – Лечение действует?
– Почти нет. У него по-прежнему сильные боли.
– Прости.
– Он хочет, чтобы я принёс ему какой-нибудь яд, чтобы покончить с собой.
Нога Кликса немного отпустила акселератор.
– Правда? Какой ужас.
– Да уж.
Он покачал головой, но это был скорее знак сомнения, а не отрицания.
– Очень жаль. Он так любил жизнь. Говорят, скоро должны принять закон об эвтаназии.
– Скоро? – Я смотрел на окружающий дикий ландшафт. – Полагаю, что пара лет – это не так долго, но не тогда, когда для тебя каждое мгновение – пытка.
– Что ты собираешься делать?
– Я не знаю.
– Дай ему яд.
– Тебе и это бы было легко?
– О чём тут думать? Чёрт побери, он твой отец.
– Да. Да, отец.
– Сделай это, Брэнди. Я бы сделал это для своего отца.
– Тебе легко говорить. Твой отец здоров как бык. Он ещё тебя переживёт. Когда вопрос перестаёт быть теоретической абстракцией, всё видится по-другому. Ты не сможешь ответить искренне, пока тебе на самом деле не придётся отвечать.
Кликс долго молчал; джип подпрыгивал на неровной почве.
– Хорошо, – сказал он, наконец, – тебе на самом деле нужно ответить относительно хетов в ближайшие – сколько? – шестьдесят четыре часа. На самом деле раньше, потому что им потребуется время на подготовку.
– Я это знаю, – усталым голосом сказал я.
Остаток пути до «Стернбергера» мы проделали в молчании.
Обратный отсчёт: 9
Вот только был чудовищем – и стал уже едой.
Киакшук, инуитский охотник (1950-е)
Палеонтология знает немало знаменитых трапез. В канун Нового 1853-го года сэр Ричард Оуэн устроил обед для двадцати экспертов по окаменелостям внутри реконструированного игуанодона, собранного под его руководством Бенджамином Уотерхаузом Хокинсом.
Почти столетие спустя русские палеонтологи угощались под водочку бифштексами из мяса мамонта, найденного замороженным в вечной мерзлоте в Сибири.
Но нас с Кликсом уже никому не переплюнуть. Вечером того дня мы развели костёр у подножия кратерного вала, на котором угнездился «Стернбергер», и поставили готовиться два отличных пахицефалозавровых стейка.
Пока мясо жарилось, я сходил проведать нашего марсианского попутчика. Я нашёл местечко в тени и там положил контейнер на землю на бок. На случай, если хету нужно попить, я поставил рядом плошку с водой. По-видимому, жажда его не мучила, поскольку, подползя к плошке и увидев, что в ней содержится, он потерял к ней интерес.
Обычно я люблю стейки средней прожарки, но эти мы жарили долго, часто переворачивая. Мы хотели убедиться, что все паразиты и бактерии, которые могли быть в мясе, погибнут. Когда, наконец, пришло время есть мясо, я внезапно заколебался. Во-первых, хотя мясо всех современных птиц, пресмыкающихся и млекопитающих съедобно для человека, всё равно оставалась небольшая вероятность того, что мясо динозавра окажется ядовитым. Во-вторых, это просто почему-то казалось неправильным.
Как всегда, Кликс на сомнения плевать хотел. Он немедленно отрезал кусочек и отправил его в рот.
– Как оно? – спросил я.
– Иначе.
И это слова нашего драмхеллерского гурмана. Ну ладно. Убедившись, что моя кружка с водой находится под рукой на случай, если понадобится запить отвратительный вкус, я осторожно откусил крошечный кусочек. Раньше я никогда не пробовал мяса рептилий, но почему-то считал, что оно должно быть похоже на куриное. Это же на вкус скорее напоминало жареный миндаль. Не думаю, что мне когда-либо захочется попробовать его ещё, но в целом мясо было неплохое – лишь немного жилистое.
Я не знал, нужно ли хетам есть – собственно, мы вообще мало что про них знали, но я принёс ему тарелку с кусками сырого и жареного мяса пахицефалозавра, и также пучок растительности. Он проигнорировал и это; казалось, ему нравится просто лежать и тихо подрагивать. Не то чтобы я горел желанием увидеться с другими хетами, но я надеялся, что что-то из них всё же забежит и заберёт у нас нашего невольного гостя.
К этому моменту уже стало темнеть, и о серьёзных исследованиях речь уже не шла, так что мы просто сидели на пнях болотных кипарисов и переваривали съеденное.
– Эй, Брэнди, – сказал, наконец, Кликс.
– Что?
– Знаешь, что такое гроссбух?
– Сдаюсь.
– Ядерный взрыв в сто сорок четыре килотонны [20]20
В английской системе мер гросс – это дюжина дюжин, т.е. 144. (Прим. перев.)
[Закрыть].
– Ах, так? – сказал я, принимая вызов. – Что общего между сахарным тростником и нежелательными беременностями?
– Не знаю.
– И того, и другого полно на Ямайке.
Он рассмеялся.
– Это неплохо. Почему король Карл хочет отречься?
– Ну, это просто. Чтобы жить на пособие, как остальные англичане. Что такое: не жужжит и пол не царапает?
– Что?
– Ямайская машинка для жужжания и царапания пола.
Кликс захохотал.
Это было как в старые добрые времена. Мы провели вместе много вечеров за двадцать с лишним лет, что друг друга знаем, рассказывая анекдоты, перемывая косточки предкам друг друга или просто неся чушь. В то время у нас было много общего, и мне всегда было хорошо в его компании. Когда-то, ещё в студенческие времена, мы даже поклялись, что не позволим браку разрушить нашу дружбу. Мы знали слишком много людей, исчезнувших с горизонта после того, как их охомутали. Мы не позволим, чтобы это произошло и с нами. Во всей Канаде было всего три хороших места работы для специалиста по динозаврам: глава отделения палеобиологии в Канадском музее Природы в Оттаве, куратор отделения палеобиологии в Королевском музее Онтарио в Торонто, и куратор отделения динозавров в Королевском Тиррелловском музее палеонтологии в Драмхеллере, Альберта. Я попал в Торонто, Кликс оказался в Драмхеллере, в 2500 км от меня. И мы оба женились, хотя брак Кликса с Карлой не продлился и года.
И всё же мы достигли больших успехов в поддержании контакта; мы сумели остаться друзьями. Мы встречались на ежегодных собраниях Общества палеонтологии позвоночных, Кликс всегда приезжал в Торонто в отпуск. И мы по-прежнему были лучшими друзьями, пока… пока…
Я швырнул тарелку на растрескавшуюся землю; недоеденный кусок пахицефалозаврового стейка покатился в пыль.
– Брэнди? – встревожено сказал Кликс.
Но в это время наш лагерь залил яркий свет, тут же снова сменившийся тьмой. Я вскинул голову к небу. Далеко на западе над деревьями двигался огромный сферический объект, видимый только потому, что загораживал звёзды. Ещё одна слепящая вспышка света, и снова тьма, лишь гаснет на сетчатке остаточное изображение. Прожекторы, обшаривающие местность. Внезапно все они нацелились на «Стернбергер», сидящий высоко на кратерном валу. Потом их лучи поползли вниз по склону вала, мимо нашего припаркованного джипа к нам с Кликсом, сидящим возле потрескивающего костра.
Я прикрыл глаза от света прожекторов и попытался разглядеть источник света. Гигантский сферический корабль был метров шестидесяти в диаметре; он бесшумно парил над нашими головами. По мере того, как он опускался с неба, в отражённом от земли свете прожекторов стал заметен его цвет – неоднородная смесь светло-коричневого и бежевого. Непосредственно под сферой с земли поднимались палые листья и рыхлая земля и завивались в небольшой смерчик.
Когда сфера снизилась, что-то толстое и серое начало выпирать из её нижней части – поблёскивающая бесформенная глыба. Глыба коснулась земли и растеклась по ней, словно улиточье тело, принимая на себя вес сферы. В течение какого-то времени сфера приходила в равновесие, серая нога расширялась и вцеплялась в поверхность грязевой равнины.
Поверхность сферы покрывали шестиугольные чешуйки примерно метрового размера; они имели грубый природный вид. Всё сооружение слегка пульсировало, и в промежутках между чешуйками проглядывали розовые волокнистые ткани. Поначалу я было подумал, что это один из космических кораблей хетов, которые мы сегодня утром видели летящими над нашими головами, но эта сфера, похоже, дышала. Живой космический корабль? Впрочем, почему нет?
Внезапно со стороны сферы послышался звук, шепчущий вздох, с которым над посадочной ногой в ней появилась щель. Она расширялась, чешуйки по её сторонам плотно прилегали друг к другу по мере того, как толстые вертикальные губы расходились в стороны. Внутренность сферы мягко светилась. Внутри пульсировал тот же самый серый материал, он будто бы расширялся и рос. Наконец, его выдавило из щели огромным влажным языком. Мало-помалу язык достиг земли. Он продолжил расти и удлиняться, пока не образовал плотный наклонный пандус от толстогубого рта космического корабля до поверхности грязевой равнины. Язык затвердел и разгладился, а потом влага исчезла с его поверхности, словно всосавшись в поры.
Несколько секунд ничего не происходило, потом на верху пандуса появилась фигура, вырисовывающаяся силуэтом на фоне льющегося изнутри сферы света. Я моментально понял, что смотрю на подлинно инопланетную форму жизни. Фигура имела две руки и две ноги, но по сравнению с людской нормой их будто поменяли местами. Ноги – конечности, используемые для передвижения – были прикреплены к плечам широкого туловища. Руки – конечности для манипулирования предметами – крепились к нижней части туловища, там, где у человека были бы бёдра. Как будто бы предок этого существа перешёл к бипедализму, приподнявшись на костяшках пальцев, отчего ноги свободно повисли. Ни одна из форм жизни на земле не сделала такого эволюционного выбора; это был истинный брахиатор – существо, передвигающееся с помощью верхних конечностей – нечто, сформированное совершенно другой экосистемой.
Брахиатор сошёл по пандусу; гигантские шаги привели его вниз гораздо быстрее, чем можно бы было ожидать от человека. Я оглядел его с головы до ног. Голова, если её можно так назвать, была широким куполом, корчащим прямо из плеч. Шеи не было. Удлинённые глаза, формой напоминающие сосиски, казалось, опоясывали весь купол. В каждом глазу было по два зрачка – снова радикально неземное решение проблемы стереоскопического зрения.
Его тело на первый взгляд казалось покрытым рыжим мехом, но при ближайшем рассмотрении это оказался не мех, а толстые спиральные жгуты соединительной ткани. Они спутывались и переплетались, не только обеспечивая теплоизоляцию, но и служа очень чувствительными осязательными сенсорами.
Я осмотрел манипуляторные конечности и сразу же осознал преимущества их наличия в нижней части тела, а не там, где у людей руки. Эти конечности были устроены гораздо сложнее людских. В них было по четыре суставных соединения вместо двух, и они заканчивались кольцом тонких щупалец, окружающих три пары клешней разного размера. Одна пара выглядела как пинцет, вторая – как клюв попугая, третья – как разомкнутый круг вроде буквы С. Защищенные и расположенные ближе к телу конечности могли эволюционировать в более специализированные и разнообразные структуры, чем передние конечности земных животных. За парой больших рук я с изумлением разглядел пару меньших, не таких сложных конечностей – у предка этого существа было шесть конечностей, а не четыре.
Примерно посередине широкого туловища брахиатора располагалась вертикальная ротовая щель. Похоже, марсианские животные не играли, как земные, в рискованную эволюционную игру, пытаясь использовать одно и то же отверстие и для дыхания, и для питания, и для речи.
– Где наш собрат? – спросило существо. Его высокий голос подрагивал и ломался, словно у подростка, но говорил он внятно, и я понимал его без труда, хотя характерные для речи хетов короткие паузы между словами всё-таки присутствовали.
Я какое-то время стоял в растерянности, потом собрался с мыслями и ответил:
– Сюда, пожалуйста.
Я подошёл к месту, где оставил стазис-контейнер. Моё сердце ёкнуло – кучка синего желе исчезла. Если с ним что-то случилось, нам хана. Я начал лихорадочно озираться, но брахиатор уже стоял рядом со мной. К счастью, его многозрачковые глаза, по-видимому, были лучше, чем мои близорукие гляделки, приспособлены к поиску предметов в сумерках.
– Ах, – сказал он. Потом согнул ходильные конечности в том, что соответствовало колену, и приблизил туловище к земле. Я увидел, что на спине у него есть участок, свободный от кудрявого покрытия; там была видна грубая серая кожа с бугорчатой текстурой. Желе быстро вскарабкалось к этому участку и начало всасываться в тело брахиатора.
За короткое время, которое понадобилось хету на впитывание, я пришёл к выводу относительно брахиатора. Это не была разумная форма жизни. Скорее, это было марсианское одомашненное животное. Разумеется, в их родном мире у хетов были животные, которыми они пользовались как руками, глазами и транспортными средствами. Это, должно быть, одно из них. Давеча хет сказал, что они не являются индивидуумами. Интересно, эти два желейных комка, тот, что сидел в брахиаторе, и тот, что только что влез в него, они сольются в одну сущность? Я надеялся, что они не станут на нас злиться за убийство пахицефалозавра.
– Вы убили нашего пахицефалозавра, – тут же сказал брахиатор.
– Прошу прощения, – ответил я. – Мы не знали, что он занят. Мы лишь хотели изучить его физиологию. Прошу нас простить.
– Простить? – Речевое отверстие брахиатора дёрнулось, видимо, в какой-то мимической реакции. – Это всего лишь животное.
Я убил пахицефалозавра своими руками, но слова инопланетянина почему-то задели меня за живое.
– Мы не хотели его убивать, – сказал я. – Но мы многое поняли, изучая его внутренности.
– Конечно, – согласился хет своим чистым сопрано.
– Вы пришли забрать своего друга? – спросил я.
– Друга? – повторил брахиатор.
– Хета, который был в пахицефалозавре.
– Да, мы пришли забрать его. Когда он не вернулся с задания, мы стали его искать. Мы нашли разделанного динозавра и отметки на земле, оставленные, как мы догадались, транспортным средством, принадлежащим вам. Теперь мы видим, что вы не причинили хету вреда, но считаем, что поступили предосудительно… нет, предусмотрительно. – Всё это было сказано без паузы, на одном дыхании. Я пока не заметил дыхательного отверстия, но был уверен, что оно никак не связано со ртом. Брахиатор снова вернулся к костру, и мне пришлось бежать, чтобы поспеть за его великанской поступью.
Кликс был на ногах, с раскрытым ртом разглядывая брахиатора.
– Боже, вы и правда не отсюда, да? – медленно произнёс он.
– Да, – ответил хет; первый раз я услышал, как он произносит это слово коротко, не растягивая гласной.
Кликс указал на широкое туловище брахиатора.
– А эта штука, внутри которой вы сидите?..
– Транспортное средство. Не слишком подходящее для этой экосистемы – есть проблемы с извлечением питания из местной растительности, и солнце для него слишком яркое, но для некоторых видов деятельности оно незаменимо.
Кликс указал на огромную сферу в отдалении.
– А это один из ваших космических кораблей?
– Да.
– Он живой.
– Конечно.
– Великолепно. – Он покачал головой. – Я бы всё отдал, чтобы прокатиться на таком.
Сосисочные глаза брахиатора моргнули все разом – у каждого было одно веко, поднимающееся снизу.
– Катиться, – сказал он. – Передвигаться, вращаясь вокруг оси? Покидать общество, в котором вам не рады?
– Нет. Кататься. Совершать путешествие. Поездку. Прогулку.
– Ах, – сказал брахиатор. – Это мы можем.
– Правда? – Кликс чуть не запрыгал от радости.
– Так, придержите коней, – сказал я.
– Держать коней? Не смыкает.
– Кликс, мы не можем лететь на этой штуке.
– Это почему ещё?
– Ну, посмотри на него. Оно же, блин, живое. Нам придётся залезть ему внутрь.
– Если Иона сумел пережить кита, то я уж как-нибудь вытерплю живой космический корабль. Такое бывает раз в жизни.
Я тряхнул головой.
– Ты никогда не замечал, что тем, что бывает раз в жизни, часто жизнь и заканчивается? Я туда не полезу.
Кликс пожал плечами.
– Как хочешь. Но я попробую. – Он повернулся к брахиатору. – Мы можем сделать это сейчас?
– Наши дела здесь завершены. Сейчас можем.
Кликс вприпрыжку кинулся за брахиатором к серому языку-пандусу. Меня передёрнуло, когда он ступил на него, но, хотя поверхность и подалась немного под его ногами, она не была липкой или скользкой, как я опасался. Корабль продолжал дышать, медленно расширяясь и опадая. Кликс добрался до вершины пандуса прежде, чем я закричал ему вслед:
– Я тоже иду! Обожди меня!
И побежал вверх по языку в корабельную пасть.
