Текст книги "Конец эры"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Масса, которую я из себя изверг, собралась на земле передо мной в округлый ком; рыжая почва почему-то к нему не приставала. У меня появилось желание растоптать её, закопать, сделать всё, что угодно, лишь бы уничтожить проклятую гадость, но прежде чем я успел что-то сделать, к ней подошёл троодон. Динозавр наклонил своё худощавое тело вперёд; негнущийся хвост уставился в небо, словно автомобильная антенна. Он положил голову на землю рядом с трясущимся желеобразным комком и закрыл глаза. Желе затряслось и, словно голубая амёба, начало переползать на троодонову морду и исчезать в его голове, впитываясь в кожные поры. Над Кликсом в такой же позе стоял второй троодон.

Я избегал думать об этом, сама мысль об этом вызывала во мне омерзение, но голубая штука несомненно была существом. Хотя умом я понимал, что оно из меня ушло, моё тело, по-видимому, решило перестраховаться. Желудок завязался узлом, меня перегнуло пополам и вывернуло в сильнейшем рвотном позыве; то немногое, что осталось от последнего завтрака перед стартом, обожгло мне пищевод и устремилось на плодородную почву мелового периода.

Когда меня перестало рвать, я вытер лицо рукавом и обернулся посмотреть, что делают троодоны. Те двое, что забрали желеобразные штуковины, выпрямились и теперь шевелили плечами. Один из них запрокинул шею назад и испустил что-то вроде блеяния; второй топнул несколько раз ногами. Перед моим мысленным взором возник образ отца, ещё до того, как он заболел, натягивающего после ужина старенький кардиган и одёргивающий его так, чтобы он сидел удобно. К двоим троодонам подскочил третий и встал рядом.

Я поглядел на Кликса и вопросительно приподнял бровь.

– Я в порядке, – сказал он. – Ты как?

Я кивнул. Мы стояли лицом к морде с тремя коварными хищниками. Столбы света пробивали лиственный полог у нас над головами, разгоняя полумрак. Мы оба понимали тщетность попыток обогнать существ, состоящих преимущественно из ног.

– Давай попробуем медленно отойти, – сказал мне Кликс беспечным тоном, видимо, надеясь, что спокойный голос не всполошит животных. – Думаю, я смогу найти ружьё.

Не дожидаясь моего ответа, он сделал маленький шажок назад. Я, понятно дело, не собирался оставаться здесь один и поэтому тут же последовал его примеру. Троодоны, видимо, не возражали, потому что они просто стояли и глядели, переминаясь с ноги на ногу.

Мы отошли, должно быть, метров на восемь или девять, когда тот, что стоял в центре, открыл пасть. Челюсти заходили ходуном, а из горла донеслись скрежещущие звуки. Несмотря на моё желание убраться отсюда я заинтересовался и перестал пятиться. Животное издало низкий рык, за которым последовали несколько пронзительных криков, похожих на те, что испускают коршуны жарким летним днём. Я восхитился его вокальным диапазоном. Затем он начал надувать длинные щёки своей угловатой пасти, производя взрывной звук «п». Может, это брачный сигнал? Возможно – при этом каждый раз раздувался рубиново-красный подгрудок на шее животного.

Кликс заметил мою задержку.

– Пошли, Брэнди, – сказал он подчёркнуто ровным голосом, в котором, тем не менее, отчётливо слышалось невысказанное «не будь дураком». – Давай выбираться отсюда.

–  Обожди.

Это было слово из моего детства. Для взрослого оно ничем не отличается от «подождите», но для ребёнка, особенно малость упитанного, каким был я, «обождите» означало жалобную просьбу, обращённую к приятелям, которые бегут быстрее, чем может он. Только была одна проблема. Этого слова я не говорил. И Кликс тоже. Это слово, хриплое и гулкое, словно произнесённое глухим от рождения человеком, вырвалось из плотоядной пасти троодона, стоявшего посередине.

Невозможно. Совпадение. Должно быть, послышалось. В общем, брось дурью маяться.

Но Кликс тоже прекратил пятиться и стоял, открыв рот.

– Брэнди?..

Всё, что я знал о троодонах, вдруг всплыло у меня в голове. Впервые описан Лейди [12]12
  Джозеф Лейди (1823–1891) – американский палеонтолог. (Прим. перев.)


[Закрыть]в 1856 на основании окаменелых зубов из формации Джудит-Ривер в Монтане. В 1987 Фил Карри доказал, что троодон – это то же самое, что Стенонихозавр, описание которого было впервые опубликовано в 1932 Стернбергом, тем самым, чьё имя носит наш корабль времени. Хоть я и был тогда ещё пацаном, но помню шум, который поднялся в печати вокруг предположения Дейла Рассела, в то время сотрудника Канадского музея природы, о том, что, если бы динозавры не вымерли, то стенонихозавры-троодоны со временем могли бы развиться в разумных существ – динозавроидов, которые стали бы вместо нас венцом творения. Рассел даже сделал скульптуру в предполагаемого разумного рептилоида – двуногое прямоходящее без хвоста с черепной коробкой размером с крупный грейпфрут, три длинных тонких пальца на каждой руке и совершенно неуместный на таком теле пупок. Фотографии появлялись в «Тайме» и «Омни».

Могли ли троодоны к последним дням мелового периода оказаться значительно более развитыми, чем мы думали? Мог ли у элиты рода динозавров развиться разговорный язык? Находились ли они на пути к вершинам цивилизации, когда катастрофа смела их с лица Земли? Для меня, любителя динозавров с пожизненным стажем, идея была притягательна. Я хотел, чтобы так оно и было, но в то же время я знал доподлинно, что даже лучшие из ужасных ящеров хоть и не были настолько непроходимо тупы, как думали раньше, но по умственным способностям вряд ли превосходили землеройку или птицу.

Птицу! Ну конечно! Простое звукоподражание. Попугаи умеют. Скворцы умеют. Мы знаем, что птицы – близкие родственники динозавров. Конечно, у наших пернатых друзей и троодонов не было общих родственников с того времени, как в середине юрского периода разделились линии птиц и целурозавров, за 100 миллионов лет до эпохи, в которой мы пребывали. Тем не менее, троодоны были удивительно похожи на птиц: бинокулярное зрение, быстрые движения, трёхпалые ноги. Конечно, вот в чём дело. Он, наверное, услышал, как я сказал «обожди» Кликсу и просто сымитировал звук.

Только вот…

Только вот не говорил я Кликсу «обожди». Я ему вообще ничего не говорил. И Кликс мне также не говорил ничего хоть в малейшей степени похожего.

Мне, должно быть, послышалось. Должнобыть.

– Обожди. Стоп. Стоп. Обожди.

О, чёрт…

Кликс очухался раньше меня.

– Да? – ответил он с изумлением в голосе.

– Да-а-а. Стоп. Ходи нет. Обожди. Да-а-а. Стоп.

О чём бы вы спросили динозавра?

– Кто вы? – спросил Кликс.

– Друг. Мы други. Вы други. Мирись, мирись, и больше не дерись. Друг. Вась-вась.

– Да чтоб я сдох, этого не может быть, – сказал Кликс.

Троодон ответил, процитировав «Семь слов, которые вы никогда не услышите по телевизору» Джорджа Карлина. Его речь всё ещё было очень трудно понять. Если бы он не разделял слова короткими паузами, понять его вообще было бы невозможно. Непристойности звучали, как хлопки дышащего на ладан глушителя.

– Но как динозавр может говорить? – спросил я. Я спрашивал Кликса, но чёртова рептилия ответила всё равно.

– С большим трудом, – прохрипел троодон, а затем, будто в подтверждение своих слов, выгнул шею и выкашлял комок слизи. Он шлёпнулся на какой-то камень у подножия кипариса. Слизь была пронизана кровавыми прожилками. Усилия, необходимые для произнесения звуков, должно быть, раздирали существу гортань.

В том, что зверюга говорила, было мало смысла, однако же слова, хоть и невнятные, были легко узнаваемы. Я потрясённо покачал головой, а потом осознал, что особенно удивительно даже не то, что динозавр разговаривает, а то, что он разговаривает по-английски.

Теперь, в ретроспективе, я знаю, что это говорил не динозавр. Не совсем динозавр. Он был лишь марионеткой, управляемой засевшим внутри него голубым желе. Мне было достаточно тяжело смириться уже с тем, что какая-то странная слизь залезала мне в голову. Мысль о том, что это вещество было разумнымсуществом мой разум просто отказывался воспринимать, пока Кликс не произнёс её вслух.

– Это не троодон, чёрт. Это та синяя сопля внутри него.

Говорящий динозавр закудахтал по-куриному, потом сказал:

– Да-а-а. Синяя сопля я. Динозавр нет. Динозавр глупый-глупый. Синяя сопля ума палата.

– Похоже, английскому он учился у тебя, – сказал Кликс.

– А? Почему?

– Ну, во-первых, он не подхватил бы от меня словечек типа «вась-вась» и «ума палата». А во-вторых, у него твой снобский верхнеканадский акцент.

Я подумал об этом. Я бы не сказал, что у динозавра вообще был какой-либо акцент, но, с другой стороны, и ямайского акцента, с которым разговаривал Кликс, у него не было тоже.

Прежде, чем я ответил, динозавры выступили вперёд. Они не вели себя угрожающе, но как-то незаметно оказались в вершинах равностороннего треугольника со мной и Кликсом в центре. Кликс кивнул в сторону густого подлеска – переплетения папоротников, красных цветов и саговников. Из путаницы торчал приклад слонового ружья, довольно далеко от нас.

– Довольно сказано мной, – проскрипел динозавр, стоявший теперь так близко, что я ощущал его горячее влажное дыхание на лице и запах его последнего завтрака. – Вы говорить теперь. Кто вы?

Это был какой-то бред – подвергаться допросу лепечущего динозавра. Но я не смог придумать ни одной причины не отвечать на вопрос. Я указал на Кликса и подумал, имеет ли этот жест хоть какое-то значение для животного.

– Это профессор Майлз Джордан, – сказал я, – а моё имя – Брандон Теккерей. – Троодон наклонил голову так, что стал выглядеть, как озадаченный человек. Он, однако, ничего не сказал, так что я продолжил: – Я – куратор отделения палеобиологии в Королевском музее Онтарио. Майлз – куратор отделения динозавров в Королевском Тиллеровском музее палеонтологии, он также преподаёт в Университете Альберты.

Голова рептилии закачалась на конце тонкой шеи.

– Какие-то слова смыка́ют, – сказал он хрипло. – Какие-то нет. – Было слышно, как постукивают друг о друга зубы, когда его челюсти занимали непредусмотренное природой положение. Он снова помолчал и сказал:

– Скажите имя.

– Я же сказал, Брандон Теккерей. – Потом добавил: – Друзья зовут меня Брэнди.

– Нет. Нет. Скажитеимя. – Он снова склонил голову набок в том же жесте непонимания. Потом его осенило: – А, нужна приставка. Расскажите имя.

– Что значит «расскажите имя»? Вы же уже спрашивали наши имена.

Кликс тронул меня за плечо.

– Нет. Он спрашивал «Кто вы?». Сейчас он, по-моему, хочет, чтобы мы объяснили ему значение понятия «имя».

Я понял, что Кликс прав.

– О. Понимаю. Ну, имя это… это… гм…

– Имя – это символ, – вмешался Кликс, – уникальное идентифицирующее слово, которое может быть выражено как звуками, так и визуальными знаками. Оно нужно для того, чтобы отличать одного индивидуума от другого.

Умный засранец. Как он сочинил такое определение так быстро?

Однако троодон по-прежнему выглядел озадаченно.

– Индивидуум, говорите вы? По-прежнему не смыкает. Но нет важности. Откуда вы?

Блин, что я должен сказать этой штуке? Что я – пришелец из будущего? Если ему непонятно, что такое имя, то и этого он наверняка не поймёт.

– Я из Торонто. Это город, – я взглянул на солнце, чтобы сориентироваться, – примерно в двадцати пяти сотнях километров в том направлении.

– Расскажите километр.

– Это… – я посмотрел на Кликса и решил, что смогу разложить сложное понятие на простые не хуже, чем он. – Это мера длины. Один километр – это тысяча метров, а один метр, – я развёл руки, – это примерно вот столько.

– Расскажите город.

– Э-э… город – это, ну, можно сказать, гнездовье таких, как мы. Скопление зданий, искусственных убежищ.

– Зданий?

– Да. Здание – это…

– Знаем мы это. Но здесь зданий нет. Других вашего вида нет, чтобы мы видели.

Глаза Кликса сузились.

– Откуда вы знаете, что такое здание?

Троодон взглянул на него как на идиота.

– Он только что нам сказал.

– Но было похоже, что вы уже знали…

– Мы знали.

– Но тогда, – он в растерянности развёл руками, – как вы узнали?

– Вы строите здания? – спросил я.

–  Мы – нет, – ответил троодон со странным нажимом на местоимении. Затем все трое придвинулись ближе к нам. Главный – тот, что разговаривал – потянулся своим пятисантиметровым когтем и осторожно смахнул налипшую у меня на рубашке землю. У него на голове был ромбовидный участок немного более жёлтого цвета, примерно посередине между огромными глазами и вытянутой мордой. – Здесь городов нет, – сказал Ромбик. – Мы спрашиваем снова. Откуда вы?

Я взглянул на Кликса. Он пожал плечами.

– Я из города, называемого Торонто, – сказал я, наконец, – но из другого времени. Мы пришли из будущего.

Молчание длилось целую минуту, нарушаемое лишь жужжанием насекомых и время от времени писклявым звуком какой-то птицы или птерозавра. Наконец, динозавр снова заговорил. Вместо выражения недоверия, которых можно бы было ожидать от человека, он спросил спокойным и взвешенным тоном:

– Из насколько далёкого будущего?

– Шестьдесят пять миллионов лет, – сказал Кликс, – плюс-минус триста тысяч.

– Шестьдесят пять миллионов… – повторил Ромбик. Он сделал паузу, словно переваривая услышанное. – Год – это время, за которое… какие слова?.. за которое эта планета проделывает эллиптический путь… ах, обращается, да-а-а? обращается вокруг солнца?

– Точно так, – удивлённо подтвердил я. – Вы знаете о планетах?

Существо проигнорировало мой вопрос.

– Миллион – это число в… в десятичной системе? Десять раз по десять раз по десять раз по десять раз по десять раз по десять, да-а-а?

– Там было пять «десять раз по»? – сказал я. – Тогда да, это миллион.

– Шестьдесят… пять… миллионов… лет… – сказало существо. Помолчало, потом снова харкнуло на землю кровью. – То, что вы говорите, трудно принять.

– Тем не менее, это правда, – сказал я. По непонятной причине я испытал извращённое удовольствие от того, что смог произвести впечатление на эту штуку. – Я понимаю, что временной промежуток в шестьдесят с лишним миллионов лет трудно осознать.

– Осознать можем мы; мы помним прошлого вдвое больше, – сказал троодон.

– Боже мой! Вы помните, что было… э-э… сто тридцать миллионов лет назад?

– Любопытно, что вы владеете богом, – сказал Ромбик.

Я мотнул головой.

– Ваша история длится сто тридцать миллионов лет? – Если сейчас конец мела, то это получается граница между триасом и юрой.

– История? – не понял троодон.

– Непрерывная письменная запись, – сказал Кликс. Он замолк на мгновение, видимо, осознав, что у желеобразных организмов почти наверняка нет письменности в том виде, в каком мы её знаем, раз у них даже рук нет. – Или непрерывная запись прошедшего в любой другой форме.

– Нет, – сказал троодон, – такого не имеем мы.

– Но вы только что сказали, что помните время сто тридцать миллионов лет назад, – сказал Кликс с разочарованием в голосе.

– Мы помним.

– Но как же вы тогда…

– Но мы не знали, что возможно перемещаться во времени, – сказал Ромбик, перебивая Кликса. – Вчера, тот чёрный и белый диск ударился о землю. Это ваше средство перемещения во времени?

– «Стернбергер», да, – сказал Кликс. – Полностью он называется «обитаемый модуль темпорального фазового сдвига Чжуан», но пресса его называет просто машиной времени.

– Машина времени? – голова рептилии подпрыгнула. – Фраза взывает. Скажите как работает.

Кликса, по-видимому, этот вопрос разозлил.

– Послушайте, – сказал он. – Мы о вас ничего не знаем. Вы влезли нам в голову. Что вы за хрень вообще?

В первый раз я заметил, как необычно троодон моргает: по отдельности, сначала левым, потом правым глазом.

– Мы вошли в вас только чтобы впитать ваш язык, – произнёс Ромбик. – Не нанесли вреда, так?

– Ну…

– Мы можем войти снова чтобы получить ещё информацию. Но нужно много времени. Неуклюже. Языковые центры очевидны в структуре мозга. Конкретное воспоминание тяжело нацедить. Нацедить? Нет, выдоить. Проще, если вы нам скажете.

– Но нам было бы легче общаться, если бы мы узнали о вас побольше, – сказал я. – Вы, несомненно, понимаете, что общая система понятий облегчает коммуникацию.

– Да-а-а. Поддерживаю и повышаю… Нет, просто поддерживаю. Общая система ориентиров. Смыкает. Очень хорошо. Спрашивайте.

– Отлично, – сказал я. – Кто вы такие?

– Я есть я, – ответила рептилия.

– Великолепно, – пробормотал Кликс.

– Неудовлетворительный ответ? – спросил теропод. – Я есть этот самый. Нет имени. Имя не смыкает.

– Вы – одно существо, – сказал я, – но у вас нет собственного имени. Это так?

– Это так.

– Как вы отличаете себя от других вашего вида? – спросил я.

– Других?

– Ну, вы знаете – других особей. Один из вас находится в этом троодоне, другой – в этом. Как вы различаете друг друга?

– Я здесь. Другой там. Просто, как 3,1415.

Кликс хохотнул.

– Но что вы такое? – спросил я, злясь на Кликса.

– Не смыкает.

– Вы беспозвоночные.

– Беспозвоночные: животные, не имеющие спинного хребта, да-а-а?

– Да. От кого вы произошли?

– От Большого Взрыва.

– Нет, нет. Я… чёрт! Я хочу знать, чем вы являетесь, из каких форм жизни эволюционировали. Вы непохожи ни на одну из тех, что я видел прежде.

– Вы тоже.

Я покачал головой.

– Я не слишком отличаюсь от динозавра, в котором вы сейчас находитесь.

– Динозавр – эффективное существо. Сильное. Острое зрение. Тонкое обоняние. Ваши вялые по сравнению.

– Да, – сказал я, приходя в раздражение. Многие годы я объяснял людям, что динозавры не были теми инертными тупыми животными, какими их изображают в мультиках, но слышать то же самое от рептилии было почему-то обидно. – Но всё же сходства больше, чем различий. Мы двуноги. У нас по две руки, два глаза, две ноздри. Наша левая сторона является почти точным отражением правой…

– Бисексуальная симметрия, – вставил динозавр.

– Билатеральная симметрия, – поправил я. – Очевидно, что мы с динозавром связаны родством – у нас общий предок. Мой вид произошёл от древних рептилий, но тут есть и другие существа, крошечные млекопитающие, которые состоят с нами в ещё более близком родстве. Но вы… Я изучал историю развития жизни с самого её начала. И я не знаю ни про одно животное, которое было бы похоже на вас.

– Его тело – одни мягкие ткани, – сказал Кликс. – От них не будет окаменелостей.

Я повернулся к нему.

– Но разумная жизнь за миллионы лет до появления первого человека? Это невероятно. Это почти как…

Мне нравится думать, что я уже готов был высказать правильную догадку, что в этот момент я сложил кусочки головоломки и понял, что происходит. Но мои слова заглушил громоподобный хлопок, за которым последовал рёв нескольких динозавров и крики переполошённой летающей мелочи. Я узнал этот звук сразу же, потому что мой дом находится к югу от аэропорта Пирсон, и эти звуки, несмотря на жалобы мои и соседей стали частью нашей повседневной жизни с тех пор, как канадский Минтранс разрешил полёты сверхзвуковых суперлайнеров «Ориент Экспресс». Высоко над нами три крошечных сферы пересекали небо на двух или трёх махах [13]13
  Мах, М – отношение скорости объекта к скорости звука. Скорость 2М – это удвоенная скорость звука или 2383 км/ч. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Снизу они были похожи на самолёты, но я тут же понял, что это нечто большее.

Космические корабли.

– Мы из неверных предпосылок исходите, – произнёс Ромбик, как только шум утих. – Мы не с этой планеты.

Кликс остолбенел от удивления, что безмерно меня порадовало.

– Тогда откуда? – спросил он.

– Из… нашего мира. Имя не нашли в вашей памяти. Это…

– Она в этой же солнечной системе? – спросил я.

– Да-а-а.

– Меркурий?

– Живое серебро? Нет.

– Венера?

– Нет.

– Не Земля. Марс?

– Марс… а, Марс! Четвёртая от солнца. Да-а-а, Марс – наш дом.

– Марсиане! – воскликнул Кликс. – Настоящие живые марсиане! Кто поверит?

Ромбик уставился на Кликса неподвижным взглядом.

– Я, – сказал он со звериной серьёзностью.

Граничный слой

Можете ожидать от меня поисков истины, но не находок.

Дени Дидро, французский философ (1713–1784)

Дневник путешественника, рассказывающий о путешествии в конец мезозоя, мог быть только фальшивкой. Чем ещё? О, его стиль письма на первый взгляд напоминал мой. В сущности, кто бы ни был его автор, он явно читал мою книгу «Драконы севера: Динозавры Канады». Когда я готовил рукопись для этой книги, то от курсива меня начало тошнить. Видите ли, ещё Линней решил, что биологическая классификация должна быть на латыни, а в современном английском иностранные слова принято печатать курсивом. Кроме того, Линней решил, что название рода должно писаться с большой буквы: Tyrannosaurus rex. Поскольку не существует обычных, обиходных названий для отдельных разновидностей динозавров, в популярных книгах, которые рабски следуют обоим правилам, каждое десятое слово либо начинается с большой буквы, либо напечатано курсивом – пытка для читательских глаз.

Коллеги потом долго мне этим попрекали, но в «Драконах севера» я послал оба правила лесом. При первом упоминании мезозойской твари я следовал линнеевскому стандарту, но дальше я употреблял её название, словно обычное английское слово, как «кошка» или «собака», без заглавных букв и курсива. Так вот, кто бы ни сляпал этот липовый дневник, он воспроизвёл по крайней мере эту часть моего стиля.

На моём палмтопе была предустановленная программка проверки грамматики, хотя до сих пор я ей ни разу не пользовался. Мой дневник за прошлый год всё ещё хранился на встроенной таблетке оптической памяти. Я открыл его в отдельном окошке рядом с липовым дневником и запустил проверялку грамматики на поиск общих стилистических черт в двух текстах. Программа выдала около дюжины графиков, в числе которых – «индекс читаемости Флеша–Кинкейда», «среднее количество слов в предложении» и «среднее количество предложений в абзаце». Вывод был однозначный – оба дневника, мой и путешественника во времени, были написаны в практически одинаковом стиле.

У программы проверки грамматики была ещё одна функция, которой я раньше никогда не находил применения: выдача алфавитного списка упомянутых в документе слов. Я применил её к обоим дневникам и отфильтровал список, оставив только слова, которые были в дневнике путешественника и отсутствовали в моём дневнике за прошлый год. Я подумал, что фальсификатор, возможно, выдаст себя использованием слов, которые я обычно не употребляю.

Я просмотрел список. Он включал множество слов, таких как «археоптерикс» и «выкашлял», но это всё были такие слова, которые я вполне мог употребить и сам. Лишь одно или два из них – как, например, «окоём» – звучали совершенно на меня непохоже, но у меня, в конце концов, есть диск с тезаурусом Роже.

Нет, всё было очевидно. Без одного из японских репликаторов с искусственным интеллектом и доступа к большому количеству написанной мной всячины в машинно-читаемой форме только один человек мог написать этот дневник путешественника во времени.

Я сам.

Если дневник подлинный, значит, должны существовать упомянутые в нём люди. И ту, которая, по-видимому, стояла у истоков всей этой чепухи, звали Чинмэй Чжуан.

Я сел за свой видавший виды рабочий стол, вероятно, помнивший ещё Гордона Эдмунда на посту куратора, и заговорил, обращаясь к настольному терминалу:

– Поисковый режим, – сказал я. – Чжуан, Чинмэй.

– Пожалуйста продиктуйте оба искомых термина по буквам, – ответил компьютер.

Я сделал, как сказано, и экран монитора моментально заполнился ссылками. В мире было по крайней мере три Чинмэй Чжуан. Одна из них вроде была ведущим экспертом по картофельным чипсам. Вторая – каким-то авторитетом в китайско-американских отношениях. Третья…

Третья несомненно была той, кого я искал: физик, судя по названиям найденных поисковиком работ, и…

Ага, вот это интересно: «Профессора арестованы при разгоне беспорядков в кампусе».

– Показать номер семнадцать, – сказал я.

На экране появилась заметка «Канейдиан Пресс» от 18 ноября 1988. Чинмэй Чжуан, в то время профессор на контракте, вместе с пятью другими профессорами была арестована в Университете Далхаузи в Галифаксе во время протестов против сокращения исследовательских фондов. В заметке говорилось, что она сломала голень одному из сотрудников университетской полиции. Вспыльчивая женщина.

– Назад, – сказал я. На мониторе снова появился список. Я стал просматривать его дальше – и улыбнулся. Надо же, она, как и я, тоже написала популярную книжку, «Временны́е ограничения: Тау в физике» в соавторстве с неким Г. К. Макензи, опубликованную издательством Университета Саймона Фрейзера в 2003 году.

Ссылка вела на список на сайте chapters.ca, который содержал рецензию, взятую из Quill & Quire, журнала, который я особенно люблю с тех пор, как он похвалил моих «Драконов севера»: «Макензи и Чжуан, специалисты по физике высоких энергий из ванкуверского TRIUMFа, представили сухой отчёт о текущем…»

Это было десять лет назад. Но попытаться стоило. Я активировал свой видеофон и запросил телефонный справочник.

– Ванкувер, пожалуйста, – сказал я задорной компьютерной физиономии, появившейся на экране. – TRIUMF. – Я продиктовал по буквам.

Компьютерное лицо продиктовало в ответ номер, параллельно показав его на экране. Музей не разрешает нам пользоваться функцией немедленного вызова, потому что она стоит дополнительные семьдесят пять центов, поэтому я нацарапал номер на бумажке и продиктовал его обратно в телефон. После двух гудков ответил мужской голос с пакистанским акцентом:

– Доброе утро, bonjour. TRIUMF.

– Здравствуйте, – сказал я и сам удивился, насколько взволнованно прозвучал мой голос. – Чинмэй Чжуан, пожалуйста.

– Доктор Чжуан сейчас недоступна, – ответил он. – Хотите оставить для неё сообщение?

– Да, – ответил я. – Да, хочу.

Чинмэй Чжуан не перезвонила и после трёх оставленных для неё в TRIUMFе сообщений, но я в конце концов выцыганил номер её не включённого в справочник домашнего телефона у того, кто ответил на мой звонок в четвёртый раз, поздно вечером. Когда я продиктовал телефону цепочку цифр, у меня вспотели ладони. Боже, я не нервничал так с того дня, как позвонил Тэсс и попросил её руки.

Торонто находится в 3300 км от Ванкувера; у меня здесь было начало одиннадцатого, что означало, что в Ванкувере едва перевалило за семь вечера. Телефон прозвонил трижды, прежде чем самодовольный логотип «Белл-Канада» совершил свой обычный прыжок за пределы экрана. Однако вместо лица доктора Чжуан я увидел надпись:

Видеосоединение не поддерживается

Затем с другого конца континента донёсся голос, тонкий и словно дрожащий от страха – расстояние, разумеется, его никак не искажало:

– Алло?

– Здравствуйте, – сказал я. – Могу я услышать доктора Чинмэй Чжуан?

Пауза. Потом:

– Кто говорит?

– Меня зовут Брандон Теккерей. Я работаю в Королевском музее Онтарио в Торонто.

– Меня не интересует членство в попечительском совете. До свидания.

– Подождите. Я не из финансового департамента. Я из отдела палеонтологии позвоночных.

– Позво… Где вы взяли этот номер?

– То есть, доктор Чжуан – это вы?

– Да, я. Как вы нашли мой номер?

Я попытался немного разрядить разговор.

– Поверьте, это было нелегко.

– Этот номер скрыт не без причины. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Я напустил в свой голос столько обнадёживающей теплоты, сколько смог.

– Вас правда нелегко найти, – сказал я, усмехнувшись.

– Это не ваше дело. – Пауза, в течение которой мы оба пытались решить, чья сейчас очередь говорить. Наконец, заговорила она:

– Мой телефон говорит, что ваш номер региона 905. Это не Торонто.

– Это Миссиссога, я там живу. Это рядом с Торонто.

Послышался вздох облегчения.

– И это не мобильный телефон, верно? Значит, вы не в Ванкувере? – Её голос немного повеселел, но всё ещё нервно подрагивал – совсем не тот голос, про который можно сказать «чёткий». Как там было написано в дневнике? Чёткий, размеренный, отщёлкивающий согласные, словно батарея автоматических выключателей.Это явно сказано про совершенно другого человека.

– У вас видеофон, доктор Чжуан? Мы можем включить видео?

– Нет.

Что бы это значило? «Нет, у меня не видеофон», или «Нет, я не хочу включать камеру»?

– Э-э… хорошо, – сказал я, наконец. – Неважно. – Внезапно я осознал, что не знаю, о чём дальше говорить. То, что я хотел спросить, было настолько невероятно, настолько немыслимо. Если это розыгрыш, то организовать его мог только один человек – Кликс, на время саббатикала переехавший в Торонто. Я его убью, если это всё не взаправду.

– Я уже некоторое время пытаюсь вас разыскать, доктор Чжуан. Мне нужно обсудить с вами одно дело.

Её голос всё ещё звучит настороженно.

– Очень хорошо. Но будьте кратки.

– Конечно. Вы, случайно, не знакомы с человеком по имени Майлз Джордан?

– Когда-то я знала Сьюзан Джордан.

– Нет, вряд ли тут есть связь. Майлз тоже палеонтолог. Работает в Королевском Тиррелловском музее в Драмхеллере, Альберта.

– Хороший музей, – сказала она. – Но какое он имеет отношение ко мне?

– Слово «стазис» о чём-нибудь вам говорит?

– Это по-гречески «неподвижность». Что я выиграла?

– И это всё, что для вас значит это слово?

– Мистер Теккерей, я очень ценю своё право на уединение. Не хочу показаться грубой, но я не люблю болтать по телефону.

Я собрал всю свою решимость в кулак.

– Хорошо, доктор Чжуан. Сформулируем вопрос так: не проводите ли вы сейчас или не проводили ли в прошлом эксперименты с прекращением течения времени – с явлением, которое вы называете стазисом?

– Откуда вы это взяли?

– Пожалуйста, мне очень нужно знать.

Она молчала несколько секунд.

– Ну, в общем, да, – сказала он, наконец. – Думаю, «стазис» было бы подходящим названием для этого явления, хотя я сама его так никогда не называла. Эксперименты? До них не дошло. У меня получались некоторые интересные уравнения, но это было до того, как… в общем, много лет назад.

– То есть стазис возможен. Тогда скажите: ваши исследования давали основания полагать, что практическое применение ваших уравнений может сделать возможным перемещение во времени?

Впервые за всё время разговора голос на том конце провода как-то окреп.

– Теперь я понимаю, мистер… Теккерей, вы сказали?

– Да.

– Мистер Теккерей, теперь я понимаю, что вы чокнутый. Прощайте.

– Нет, прошу вас! Я совершенно серьё…

Короткие гудки. Я сказал телефону набрать номер снова, но не дождался из Ванкувера ничего, кроме гудков.