Текст книги "Гибриды (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Бандра несколько раз кивнула.

– Если вы передумаете… – сказала она, дала фразе повиснуть в воздухе, и через секунду продолжила: – В промежутках между днями, когда Двое становятся одним, чувствуешь себя ужасно одинокой.

И это истинная правда,подумала Мэри, но ничего не сказала.

– Ну что ж, – сказала Бандра после паузы. – Я, пожалуй, пойду спать. Э-э… «сладких снов», так, кажется, у вас говорят?

Мэри удалось выдавить из себя улыбку.

– Да, точно. Спокойной ночи, Бандра.

Она проследила взглядом за тем, как неандерталка скрылась в своей спальне; у Мэри была собственная комната, раньше принадлежавшая Дрэнне, младшей дочери Бандры. Она подумала о том, чтобы и самой отправиться спать, но решила ещё немного почитать в надежде малость очистить голову от того, что только что произошло.

Она подобрала «Собственника» и открыла его на заложенной странице. Голсуорси писал в едком, ироничном тоне; в конце концов, не одни только неандертальцы видят глексенские недостатки. Она начала читать, наслаждаясь отличной реконструкцией языка, которым разговаривал верхний средний класс в викторианской Англии. Голсуорси – отличный стилист, и…

О Господи…

Мэри с бешено колотящимся сердцем захлопнула книгу.

Господи.

Она сделала глубокий вдох, выдохнула, вдохнула снова, выдохнула.

Сомс только что…

Сердце Мэри продолжало колотиться.

Может быть, она не так поняла? В конце концов, это было сказано обиняками. Может быть, она просто была в таком настроении…

Она открыла книгу, бережно и осторожно, как это делал Кольм, и нашла это место снова, скользнула взглядом по плотному тексту, и…

Нет, сомнений не было. Сомс Форсайт, Собственник, только что продемонстрировал своей жене Ирэн, что она для него ничего не значит. Несмотря на её отсутствие интереса к нему, прямо на их брачном ложе он её изнасиловал.

До этого места книга Мэри нравилась, особенно тайный роман между Ирэн и архитектором Босини – потому что он немного напомнил ей её собственные странные, запретные отношения с Понтером. Но…

Насилие.

Чёртово насилие.

И всё же она не могла винить Голсуорси. Именно так Сомс и поступил бы в подобной ситуации.

Именно так поступил бы мужчина.

Мэри положила книгу рядом со своей уже остывшей кружкой кофе. Она обнаружила, что пялится на закрытую дверь спальни Бандры. Просидев так одному Богу известно сколько времени, Мэри, наконец, поднялась с дивана и поплелась в свою комнату, в темноту и одиночество.

Глава 18

И здесь, в Северной Америке, и в Индии, и в Японии, в Европе и России и по всему нашему огромному и удивительному миру жизнь в целом стала лучше, чем когда бы то ни было – и она продолжает улучшаться…

Наконец этот день настал! Двое снова стали Одним. Мэри и десяток других женщин посреди широкой площади ждали приезда мужчин. Здесь была Лурт с маленьким Дабом, сыном Адекора. Жасмель, старшая дочь Понтера, тоже была здесь, но, как знала Мэри, ждала не его, а собственного партнёра, Траона. Была здесь и Мега, младшая дочь Понтера, и Мэри стояла рядом с ней, держа её за руку. Мэри с облегчением отметила, что нигде не видно Даклар Болбай, законной опекунши Меги: эта женщина уже и так создала Мэри, Понтеру и Адекору более чем достаточно проблем.

Наконец, прибыл автобус. Понтер и Адекор вышли, и Мэри бросилась к своему мужчине. Они обнялись и лизнули друг друга в лицо. Потом Понтер обнял обеих своих дочерей и посадил Мегу себе на плечи. Адекор тем временем успел исчезнуть вместе со своей партнёршей и сыном.

Понтер привёз с собой тапециевидный чемодан, с которым ездил на другую Землю. Чемодан несла Мэри, Понтер нёс Мегу.

Во время ещё одного разговора через компаньоны они договорились, что отправятся на поиски Вессан на третий или четвёртый день Двоих, ставших Одним, потому что прогноз обещал в Салдаке облачность, а в Кралдаке – чистое небо.

Так что в то утро Мэри, Понтер и Мега отлично провели время втроём. Хотя начало холодать и все листья на деревьях уже изменили цвет, воздух был по-прежнему свеж и чист. После обеда Мега убежала играть с друзьями, а Мэри и Понтер уединились в доме Бандры. Неандертальцы не испытывали комплексов по поводу секса, однако Мэри до сих пор чувствовала неловкость по поводу занятий любовью в то время, когда в доме находится ещё кто-то. К счастью, Бандра сказала, что будет со своим партнёром Гарбом и до вечера дома не появится. Так что весь дом был к услугам Мэри и Понтера.

Секс, как всегда, был просто сказочным, и Мэри достигла оргазма несколько раз. После этого они вместе приняли ванну, а потом просто лежали рядом на груде подушек, болтая и касаясь друг друга. Речь Понтера показалась Мэри несколько непривычной; собственно, она такой и была, поскольку перевод теперь осуществляла Кристина, а не Хак.

Большую часть оставшегося дня они провели, обнимаясь, прогуливаясь и разговаривая – просто наслаждаясь обществом друг друга. Они посмотрели короткое театральное представление – неандертальцы обожали театр. Электрические вентиляторы на задах сцены гнали феромоны актёров на зрителей, в то же время выдувая из помещения их собственные.

Потом они какое-то время играли в неандертальскую настольную игру под названием партанлар – что-то среднее между шашками и шахматами: фигуры все были идентичны, но то, как они ходят, зависело от их положения на стоклеточной доске.

Позже они посетили ресторан, в котором хозяйничали две женщины, чьи партнёры умерли, и насладились вкуснейшей олениной, отличным салатом из кедровых орехов и листьев папоротника, жареных корнеплодов и варёных утиных яиц. И теперь они сидели в глубине ресторана на скамье с мягким сиденьем, с неандертальскими обеденными перчатками на руках, и по очереди кормили друг друга.

– Я люблю тебя, – сказала Мэри, прижимаяся к Понтеру.

– И я тебя люблю, – ответил Понтер. – Я так сильно тебя люблю.

– Мне бы хотелось… мне бы хотелось, чтобы Двое всегда были Одним, – сказала Мэри.

– Когда я с тобой, я тоже хочу, чтобы это никогда не кончалось, – сказал Понтер, гладя Мэри по голове.

– Но это кончится, – со вздохом ответила Мэри. – Я не знаю, стану ли я когда-либо своей в этом мире.

– Идеальных решений не существует, – сказал Понтер, – но ты могла бы…

Мэри села прямо и повернулась к нему лицом.

– Что?

– Ты могла бы уехать обратно в свой мир.

Сердце Мэри провалилось.

– Понтер, я…

– На двадцать пять дней в месяц. И возвращаться сюда, когда Двое становятся Одним. Обещаю, что каждый раз у тебя будет четыре самых весёлых, самых любвеобильных, самых страстно-сексуальных дня, какие только возможны.

– Я… – Мэри задумалась. Она искала решение, которое позволило бы Двум быть Одним бесконечно. Но, похоже, это совершенно невозможно. И всё же…

– Мотаться каждый раз из Торонто в Садбери будет неудобно, – сказала Мэри, – да ещё каждый раз проходить деконтаминацию на пути туда и обратно, но…

– Ты забыла, кто ты такая, – сказал Понтер.

– Я… прости, не поняла.

– Ты – Мэри Воган.

– И?

– Ты – та самаяМэри Воган. Любая академия… нет, прости, любой университетс радостью примет тебя в свой штат.

– Да, и это ещё одна проблема. Я не смогу брать по четыре выходных подряд каждый месяц.

– И снова ты недооцениваешь себя.

– Каким образом?

– Правильно ли я понимаю устройство вашего учебного процесса? Ведь вы учитесь лишь восемь месяцев в году?

– С сентября по апрель, правильно. С осени до весны.

– Так что три или четыре раза, когда Двое станут Одним, придутся на время, когда ты не обязана быть в университете. Из оставшихся восьми значительная часть придётся на два последних дня ваших семидневных периодов, в течение которых вы не работаете.

– Однако…

– Однако всё равно останутся дни, в которые тебе нужно быть в университете.

– Именно. И никто не будет идти мне навстречу, чтобы…

– Прости меня, любимая, но каждыйс радостью пойдёт тебе навстречу. Даже до твоего последнего визита, но в особенности сейчас, ты не только знаешь о генетике неандертальцев больше, чем любой другой глексен – в том, что неандертальцы знают огенетике, ты также разбираешься лучше любого другого глексена. Ты будешь бесценным приобретением для любого университета, и если для того, чтобы тебя заполучить, им придётся удовлетворить некоторые твои специальные требования, я уверен, они это сделают.

– Я думаю, ты недооцениваешь трудности.

– Правда? В этом можно убедиться, только попробовав.

Мэри в раздумье оттопырила губы. Он был прав; от того, что она наведёт справки, определённо большой беды не будет.

– И всё-таки на то, чтобы добраться от Торонто до Садбери уходит большая часть дня, особенно если прибавить спуск в шахту и всё остальное. Четыре дня запросто превратятся в шесть.

– Да, если ты будешь жить в Торонто. Но почему бы тебе не делать свой вклад в Лаврентийском университете в Садбери? Там тебя знают ещё с тех пор, как я впервые к вам попал.

– Лаврентийский, – повторила Мэри, словно пробуя слово на вкус. Это был очень приятный маленький университет, с первоклассным факультетом генетики, и он выполнял интересные работы по судмедэкспертизе…

Судмедэкспертиза.

Изнасилование. Опять чёртово изнасилование.

Мэри сомневалась, что когда-либо ещё почувствует себя комфортно в Йоркском университете в Торонто. Там ей не только придётся иметь дело с Корнелиусом Раскином – ей придётся работать бок о бок с Кейсер Ремтуллой, ещё одной жертвой Раскина – жертвой изнасилования, которого не было бы, если бы Мэри сообщила о своём изнасиловании в полицию. Каждый раз, вспоминая о Кейсер, Мэри мучилась чувством вины; мысль о том, чтобы снова работать с ней, угнетала её; мысль о совместной работе с Корнелиусом повергала в ужас.

Так что в предложении Понтера была определённая элегантность.

Преподавать генетику в Лаврентийском…

Жить в нескольких минутах езды от шахты Крейгтон, вместилища первого межмирового портала…

А проводить пусть даже всего четыре дня в месяц с Понтером – лучше, чудеснее, сказочнее, чем иметь постоянные отношения с любым другим мужчиной, которого она могла себе представить…

– Но что… что будет с поколением 149? С нашим ребёнком? Я не смогу видеться со своим ребёнком всего раз в месяц.

– По нашей традиции ребёнок живёт с матерью.

– Но если это мальчик – то только до десяти лет. А потом он переезжает к отцу, как Даб скоро переедет. Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня всего через десяток лет.

Понтер кивнул.

– Какое бы решение мы ни нашли для того, чтобы завести ребёнка, оно обязательно будет включать манипулирование хромосомами. В процессе этого выбрать для ребёнка женский пол будет тривиальной задачей. Девочка живёт с матерью до двести двадцать пятого месяца своей жизни – примерно восемнадцать лет. Даже в твоём мире дети покидают родительский дом примерно в этом возрасте, разве не так?

Голова у Мэри пошла кругом.

– Ты гений, учёный Боддет, – сказала она, наконец.

– Стараюсь, учёная Воган.

– Это не идеальное решение.

– Такие вещи – большая редкость, – заметил Понтер.

Мэри подумала об этом, потом теснее прижалась к Понтеру и медленно лизнула его в левую часть лица.

– Знаешь, – сказала она, прижимаясь лицом к его заросшей бородой щеке, – это может сработать.

Глава 19

Так что вполне объяснимо, что мы решили взять тайм-аут, чтобы насладиться первыми десятилетиями последовавшего за окончанием Холодной войны процветания, что мы предались ещё одному занятию, сделавшему наше человечество великим: остановились и вдохнули запах роз…

Покинув ресторан, Мэри и Понтер встретились с Мегой и некоторое время поиграли с ней. Но детям уже было пора спать, и Мега ушла домой – в дом, где она жила со своим табантом,Даклар Болбай. В связи с чем Мэри пришла в голову блестящая идея – они с Понтером могли бы провести ночь в доме Понтера на Окраине. В конце концов, Адекора там не будет, и это позволило бы им не мешать Бандре и Гарбу. Понтер был поначалу озадачен предложением: такое было попросту не принято, чтобы женщина приходила в дом к мужчине – хотя Мэри, разумеется, была пару раз у Понтера дома – но когда Мэри объяснила ему свою неуверенность по поводу занятий сексом, когда в доме ещё кто-то есть, он сразу же согласился; они вызвали транспортный куб и уехали на Окраину.

После нового раунда великолепного секса Мэри отмокала в круглом утопленном в пол бассейне, а Понтер сидел рядом в кресле. Он делал вид, что читает что-то с планшета, но Мэри заметила, что его глаза не движутся слева направо – или, в данном случае, справа налево. Пабо тихо дремала у ног своего хозяина.

Поза Понтера несколько отличалась от той, что можно бы было ожидать от самца Homo sapiens: хотя нижняя челюсть у него выдавалась вперёд (пусть и была лишена подбородка), он не подпирал её кулаком. Должно быть, из-за того, что пропорции его руки отличались от нормы. Нет, чёрт: «норма» здесь не при чём. И всё же, по-видимому, поза роденовского «Мыслителя» была для него неудобна. Или… как Мэри раньше этого не заметила? Затылочное вздутие на черепе Понтера утяжеляет заднюю часть его головы, уравновешивая тяжёлую лицевую часть. Возможно, он не подпирает голову в раздумьях просто потому, что ему этого не нужно.

Тем не менее, Понтер, несомненно, находился именно в этом состоянии – в раздумьях.

Мэри вылезла из бассейна и вытерлась, потом, по-прежнему голая, пересекла комнату и устроилась на широком подлокотнике его кресла.

– О чём думаешь? – спросила она.

Понтер вздрогнул.

– О ерунде всякой.

Мэри улыбнулась и погладила его по мускулистой руке.

– Ты чем-то расстроен?

– Расстроен? – повторил Понтер, словно вспоминая, что это слово значит. – Нет. Вовсе нет. Я просто… задумался кое о чём.

Мэри передвинула ладонь на его широкое плечо.

– Что-то, связанное со мной?

– Частично да.

– Понтер, – сказала она, – мы решили попробовать и посмотреть, как это… эти наши отношенияпойдут дальше. Но это возможно только в том случае, если мы будем общаться.

Мэри видела, что Понтер выглядит откровенно встревоженным; у него на лице словно написано «Думаешь, я не знаю?»

– Итак? – сказала Мэри.

– Помнишь Веронику Шеннон?

– Конечно. Женщину из Лаврентийского. – Женщину, благодаря которой Мэри Воган увидела Деву Марию.

– Из её работы следует одна вещь, – сказал Понтер. – Она идентифицировала у Homo sapiens мозговые структуры, отвечающие за религиозные переживания.

Мэри глубоко вдохнула. Ей было неприятно об этом задумываться, но её разум учёного не мог игнорировать то, что, по-видимому, продемонстрировала Вероника.

– Полагаю, так, – сказала Мэри, выдыхая.

– Так вот, если мы знаем, что является причинойрелигии, – сказал Понтер, – то…

– То что? – спросила Мэри.

– То её, наверное, можно вылечить.

Сердце Мэри подпрыгнуло; ей показалось, что она сейчас свалится с подлокотника кресла.

– Вылечить, – повторила она, будто произнесённые её собственным голосом эти слова каким-то образом изменили бы смысл. – Понтер, нельзя вылечитьрелигию. Это не болезнь.

Понтер не ответил, но, глядя на него сверху вниз со своего насеста на подлокотнике, Мэри увидела, как его бровь вползла на надбровье, словно спрашивая: «Да неужели?»

Мэри решила заговорить первой и не дать Понтеру сказать ещё что-нибудь, чего она не желала слышать.

– Понтер, это часть меня. Часть того, что я есть.

– Но она принесла в ваш мир столько зла.

– Но также и много пользы, – возразила Мэри.

Понтер склонил голову набок и повернул её так, чтобы видеть её лицо.

– Ты сама попросила рассказать, о чём я думаю. Я хотел оставить эти мысли при себе.

Мэри задумалась. Если бы он действительно держал их при себе, ей бы и в голову не пришло спросить, что с ним не так.

– Наверняка можно выяснить, что за мутация привела к этому изменению у глексенов, – продолжал Понтер.

Мутация.Религия как результат мутации. О Господи!

– Откуда ты знаешь, что мутировал именно мой вид? Может быть мы-то как раз нормальные, как наши общие предки, а вы – мутанты.

Понтер лишь пожал плечами.

– Вполне возможно. Но если так, то это не…

Но Мэри закончила мысль за него; в её голосе звучала горечь:

– Это не было бы единственным улучшением со времени разделения неандерталенсисов и сапиенсов.

– Мэре… – мягко сказал Понтер.

Но Мэри не собиралась менять тему.

– Вот видишь! У вас вокальный репозиторий беднее. Это мы – следующий этап развития.

Понтер открыл было рот, чтобы возразить, но закрыл его, не высказав пришедшую в голову мысль. Однако Мэри догадывалась, что он, вероятно, хотел сказать; идеальное возражение на её замечание о вокальном репозитории – тот факт, что у глексена во время еды может насмерть подавиться, тогда как неандерталец – нет.

– Прости, – сказала Мэри. Она съехала с подлокотника кресла к нему на колени, обхватив его руками за плечи. – Я такая вредная. Прости меня, пожалуйста.

– Конечно, – сказал Понтер.

– Это для меня тяжёлая тема, ты сам это понимаешь. Религия как случайная мутация. Религия как повреждение генома. Моя вера – как чисто биологическая реакция без какого-либо основания в высшей реальности.

– Не могу сказать, что понимаю тебя, потому что это не так. Я никогда не верил во что-либо вопреки свидетельствам противоположного. Но…

– Но?

Понтер опять погрузился в молчание, и Мэри сдвинулась у него на коленях, откинувшись назад так, чтобы видеть его заросшее бородой широкое круглое лицо. В его золотистых гласах был такой ум, такая нежность.

– Понтер, прости. Я отреагировала так, как отреагировала. Последнее, чего бы я хотела, это чтобы ты замыкался – начал бояться открыто говорить со мной. Прошу, скажи то, что ты собирался сказать.

Понтер глубоко вздохнул, и Мэри ощутила лицом его дыхание.

– Помнишь, я рассказывал, что посещал скульптора личности?

Мэри коротко кивнула.

– По поводу моего изнасилования. Да, я помню.

– Это непосредственная причина моего визита к нему, но другие… вещи… вопросы…

– В этом контексте мы обычно говорим о проблемах, – подсказала Мэри.

– Ага. Выяснилось, что у меня имеются другие проблемы, ожидающие решения.

– И?

Понтер поёрзал в кресле; сидящая на коленях Мэри практически не стесняла его движений.

– Скульптора личности звали Журард Селган, – сказал Понтер. Ненужная подробность, позволяющая выиграть время для приведения мыслей в порядок. – У Селгана была гипотеза насчёт…

– Насчёт…?

Понтер слегка пожал плечами.

– Насчёт моих чувств к тебе.

Мэри ощутила, как напряглась спина. То, что она оказалась причиной проблем Понтера, уже само по себе было плохо – но стать объектом теорий совершенно незнакомого человека! В её голосе прозвучал плейстоценовый холод:

– И что это была за гипотеза?

– Ты ведь знаешь, что моя партнёрша – Класт – умерла от рака крови?

Мэри кивнула.

– Так что её больше нет. Её существование закончилось необратимо и полностью.

– Как тех ветеранов Вьетнама, чьи имена написаны на мемориале, – сказала Мэри, вспоминая их поездку в Вашингтон, во время которой всё началось по-настоящему.

– Именно! – сказал Понтер. – Именно так!

Мэри кивнула: кусочки мозаики начали складываться в картинку у неё в голове.

– Тебя расстроило, что люди у вьетнамской стены могут утешиться мыслью, что их близкие каким-то образом продолжают существовать.

–  Ка, – тихо ответил Понтер. Кристина уже не переводила неандертальское «да», если это было единственное сказанное слово.

Мэри кивнула.

– Ты… ты завидовал им, тому, что у них есть утешение, несмотря на их ужасную потерю. Утешение, которого ты лишён, потому что не веришь в рай на небе и загробную жизнь.

–  Ка, – снова сказал Понтер. Однако, после долгой паузы, заговорил снова, и Кристина принялась переводить:

– Но мы с Селганом обсуждали не нашу поездку в Вашингтон.

– А что тогда? – спросила Мэри.

– Он предположил, что… что моё влечение к тебе…

– Да?

Понтер вскинул лицо к фрескам на потолке.

– Я только что сказал, что никогда не верил во что-либо вопреки свидетельствам противоположного. То же самое можно сказать про веру во что-либо в отсутствие свидетельств. Но Селган предположил, что, возможно, я поверил тебе, когда ты сказала, что у тебя есть душа, которая в той или иной форме продолжит существование даже после смерти.

Мэри нахмурила брови и склонила голову набок в полнейшем изумлении.

– И что?

– Он… он… – Понтер, казалось, был не в состоянии продолжать. Наконец, он просто поднял левую руку и сказал:

– Хак?

Хак заговорил по-английски собственным голосом.

– Мэре, пожалуйста, не чувствуйте себя ущербной, – сказал компаньон. – Сам Понтер также не смог этого увидеть, хотя для учёного Селгана всё было ясно, как день… и для меня тоже.

– Что? – с внезапно заколотившимся сердцем спросила Мэри.

– Можно предположить, – продолжил компаньон, – что если вы умрёте, то Понтер не будет скорбеть по вам так же глубоко, как по Класт – не потому, что вас он любит меньше, а потому, что сможет убедить себя в том, что вы в каком-то виде продолжаете существовать.

Мэри ощутила, как всё её тело расслабилось и осело. Если бы рука Понтера не охватывала её вокруг пояса, она бы свалилась с его колен.

– О мой… Бог… – пробормотала она. Её голова шла кругом; она не знала, что и подумать.

– Я не считаю, что Селган прав, – сказал Понтер, – но…

Мэри слабо кивнула.

– Но ты учёный, и это… – Она замолчала, задумалась; вера в загробную жизнь и правда может дать такого рода утешение. – И это в самом деле интересная гипотеза.

–  Ка, – ответил Понтер.

И правда, ка.