Текст книги "Гибриды (ЛП)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 16

Но прошло уже три десятка лет с тех пор, как Юджин Сернан стал последним человеком, ступавшим по поверхности Луны. Последним! Кто бы мог подумать, что после 1972 года родится целое поколение, для которого посещение человеком других миров будет лишь главой в учебнике истории…?

Мэри нашла дом Бандры гораздо более комфортабельным, чем дом Лурт, хотя размером он был совершенно такой же. Во-первых, мебель пришлась ей больше по вкусу. А во-вторых, Бандра оказалась орнитологом-любителем и талантливой художницей: все стены и потолки в её доме были увешаны полотнами, которых не постыдился бы и Одюбон [32]32
  Джон Джеймс Одюбон (1785–1851) – знаменитый американский орнитолог, натуралист и художник-анималист французского происхождения.


[Закрыть], изображающими местных птиц, включая, разумеется, и странствующего голубя. Мэри и сама любила птиц; потому-то она и работала с ДНК странствующего голубя у себя в Йоркском университете, тогда как её аспирантка Дария отхватила себе гораздо более модную задачу по извлечению генетического материала из египетской мумии.

Мэри чувствовала себя не в своей тарелке от того, что пришла раньше хозяйки, и ещё больше от того, что просто вошла через переднюю дверь. Но неандертальцы, разумеется, не запирают домов – попросту незачем.

У Бандры был домашний робот – у многих барастов были такие. Это была насекомоподобная конструкция, состоящая из шарниров и рёбер. Робот осмотрел Мэри синими механическими глазами, не слишком отличающимися от глаз Лонвеса Троба, и снова принялся за уборку.

Хотя Мэри знала, что не сможет увидеть Понтера, пока Двое не станут Одним, она не видела никакой причины, чтобы ему не звонить: её блестящий новенький компаньон легко мог соединиться с его компаньоном – как и с любым другим.

Так что Мэри устроилась поудобнее – прилегла на диван в гостиной Бандры, лицом к украшавшим потолок фрескам – и велела Кристине вызвать Хака.

– Привет, любимый, – сказала она – что было ничуть не лучше, чем «милый», поскольку ни то, ни другое Понтер не мог произнести, но, с другой стороны, он услышит только предоставленный Кристиной перевод.

– Мэре! – раздался обрадованный голос Понтера. – Как здорово тебя услышать!

– Скучаю по тебе, – пожаловалась Мэри. Она снова почувствовала себя восемнадцатилетней, звонящей бойфренду Донни из своей комнаты в родительском доме.

– Я тоже очень скучаю.

– Где ты сейчас?

– Вывел Пабо погулять. Нам обоим полезно пройтись.

– Адекор с тобой?

– Нет, он остался дома. Так что у тебя нового?

Первым делом Мэри рассказала ему об установке постоянного компаньона, потом описала обстоятельства своего переезда к Бандре.

– А ещё Лурт мне рассказала интересную вещь. Оказывается, есть прибор, который может нам помочь завести ребёнка.

– Правда? – сказал Понтер. – Какой же?

– Она сказала это изобретение некоей Вессан Леннет.

– Ох, – сказал Понтер. – Теперь припоминаю; видел её по визору. Она удалила себе компаньон и ушла от людей. Вроде бы из-за конфликта с Верховными Серыми относительно её изобретения.

– Точно! – сказала Мэри. – Она изобрела прибор под названием кодонатор, который может синтезировать любую последовательность ДНК – именно то, что нам необходимо для нашего общего ребёнка. Лурт считает, что прототип до сих пор хранится у Вессан.

– Возможно, – сказал Понтер. – Но если она… прости. Хорошая собачка! Умненькая собачка! Ну, давай сюда. Взять! Взять! Принеси! Прости, я хотел сказать, что если прибор и существует, то он по-прежнему запрещён.

– Это так, – согласилась Мэри. – В этоммире. Но если мы увезём его в моймир…

– Блестяще! – восхитился Понтер. – Но как мы его раздобудем?

– Я думаю, мы просто отыщем Вессан и попросим отдать нам его. Что мы теряем?

– А как мы её найдём? У неё ведь нет компаньона.

– Ну, Лурт сказала, что она раньше жила в городе Кралдак. Ты знаешь, где это?

– Конечно. Это немного к северу от озера Дуранлан – озера Эри. Кралдак расположен примерно там, где в вашем мире Детройт.

– Так вот, если она и покинула Кралдак, то вряд ли ушла слишком далеко оттуда.

– Надо полагать. Без компаньона она уж точно не могла организовать для себя никакого транспорта.

– Лурт сказала, что она, должно быть, построила себе хижину.

– Вполне логично.

– Так что мы можем просто изучить спутниковые фотографии на предмет появления новой хижины, которой четыре месяца назад ещё не было.

– Ты забыла, где находишься, любовь моя, – сказал Понтер. – У барастов нет спутников.

– Точно. Чёрт. А аэрофотосъёмка? Ну, ты знаешь – фотографии, сделанные с самолёта?

– Самолётов тоже нет. Правда, есть вертолёты.

– Ну, может быть, вертолёты делали облёт окрестностей Кралдака с тех пор, как она ушла?

– Скажи ещё раз, когда это было?

– По словам Лурт четыре месяца назад.

– Ну, тогда да, наверняка. Лесные пожары – это летом большая проблема; лес может поджечь молния или люди по небрежности. Лес фотографируют с воздуха, чтобы следить за их распространением.

– Мы можем получить доступ к этим фоторгафиям?

– Хак?

В голове Мэри зазвучал голос Хака.

– Я ужес ними работаю, – сказал компаньон. – Согласно архиву алиби компаньон Вессан Леннет отключился 148/101/17, и с тех пор было три обследования окрестностей Кралдака с воздуха. Однако хижину легко обнаружить только зимой, когда на деревьях нет листьев. Заметить её с воздуха летом очень трудно.

– Но ты попытаешься? – спросила Мэри.

– Конечно.

– Хотя, возможно, это бессмысленно, – со вздохом признала Мэри. – Наверняка ведь другие уже пытались её отыскать, если то, что Лурт рассказала о кодонаторе – правда.

– Почему?

– Ну как же: стерилизованные преступники, желающие обойти наложенное на них наказание.

– Может быть, – согласился Понтер, – но Вессан ушла из общества не так давно, а стерилизованных не так уж много. Ну и, в конце концов, никто в этом мире не собирается зачинать детей до следующего лета, так что…

– Простите, – прервал его Хак. – Я нашёл.

– Что? – спросила Мэри.

– Хижину – или, по крайней мере, хижину, которой не было на старых картах. Она примерно в тридцати пяти километрах на запад от Кралдака. – Хак перевел расстояние в километры для Мэри; Понтер, вероятно, услышал что-то вроде «70000 саженей» через свои кохлеарные импланты.

– Здорово! – воскликнула Мэри. – Понтер, мы должны встретиться с ней!

– Конечно, – ответил он.

– Мы можем поехать завтра?

– Мэре… – начал Понтер тяжёлым голосом.

– Что? Ах, да, поняла. Двое ещё не стали Одним. Но…

– Да?

Мэри вздохнула.

– Да нет, ничего. Ты прав. Ладно, но мы сможем поехать, как только Двое станутОдним?

– Конечно, любовь моя. Тогда мы сможем сделать всё, что пожелаешь.

– Договорились, – сказала Мэри. – Считай, что это свидание.

* * *

Бандра и Мэри оказались родственными душами – Бандре очень понравилось это выражение. Они обе любили тихие домашние вечера, и хотя у них было множество научных тем для разговоров, они часто касались многих вещей личного характера.

Эти разговоры напомнили Мэри первые дни с Понтером, когда они находились на карантине в доме Рубена Монтего. Обсуждение идей и мнений с Бандрой стимулировало её интеллектуально и эмоционально, и неандерталка была к ней замечательно добра, весела и внимательна.

И всё-таки эти разговоры в гостиной иногда касались тем если не горячих, то довольно острых.

– Вы знаете, – говорила Бандра, сидя на противоположном от Мэри краю дивана, – эта неумеренная потребность в приватности, возможно, порождена вашими религиями. Поначалу я думала, что это просто из-за того, что некоторые занятия у вас запрещены, и людям необходимо уединение, чтобы им предаваться. И это, без сомнения, часть правды. Однако теперь, когда вы рассказали мне о множественности ваших систем верований, мне начинает казаться, что уединение нужно уже для того, чтобы захотетьпрактиковать верования, находящиеся в меньшинстве. Ведь первые последователи вашей системы, христианства, устраивали свои собрания втайне, не так ли?

– Так и есть, – ответила Мэри. – Наш важнейший религиозный праздник – Рождество, празднование очередной годовщины рождения Иисуса. Мы празднуем его 25 декабря – зимой, хотя Иисус родился весной. Мы это знаем, потому что в Библии говорится, что это случилось, когда пастухи сторожили ночами стада, а они это делают лишь весной, когда рождаются ягнята. – Мэри улыбнулась. – Кстати, у вас всё точно так же: вы ведь тоже рожаете весной.

– Вероятно, по той же самой причине: чтобы ребёнок был как можно старше, когда снова придёт зима.

Однако это сходство засело у Мэри в голове, и она осторожно произнесла:

– Вы знаете, барасты похожи на овец не только в этом. Вы такие миролюбивые.

– Вам так кажется?

– У вас нет войн. И, насколько я могу судить, почти нет бытового насилия. Хотя… – она оборвала себя прежде, чем упомянула о сломанной челюсти Понтера – результат прискорбного инцидента много лет назад.

– Это так. Однако мы всё ещё охотимся на животных, которых едим – не постоянно, разумеется, если только это не является нашим видом социального вклада. Но достаточно часто, чтобы охота давала выход нашим агрессивным импульсам. Как вы это говорите? Выводила агрессию изорганизма.

– Катарсис, – сказала Мэри. – Очищение от сдерживаемых эмоций.

– Катарсис! О-о, ещё одно замечательное слово! Да, именно так: раздроби несколько черепов, отдери плоть от костей, и после этого почувствуешь себя на редкость миролюбивым.

Мэри на секунду задумалась, а убила ли она в жизни хоть одно животное – для еды или для других целей. Если исключить комаров, получалось, что нет.

– Мы этого не делаем.

– Я знаю, – сказала Бандра. – Вы считаете это нецивилизованным. Но мы считаем, что это часть того, что делает цивилизацию возможной.

– И всё же – ваше отсутствие приватности никогда не приводит к злоупотреблениям? Не может кто-нибудь скрытно – втайне от всех – следить за тем, что вы делаете, воспользовавшись каким-нибудь недостатком в системе безопасности архива алиби?

– Зачем кто-либо стал бы этим заниматься?

– Ну, скажем, чтобы предотвратить свержение правительства.

– Зачем кому-то бы понадобилось свергать правительство? Почему просто не проголосовать против него?

– Ну, сегодняда, возможно. Но демократия не была ведь у вас от начала времён?

– А что тогда?

– Племенные вожди? Военные правители? Боги-императоры. Впрочем, нет, последнее вычёркиваем. Но всё же… – Мэри задумалась. А, собственно, что ещё? Без сельского хозяйства нет небольших легко обороняемых территорий. Примитивные земледельцы вполне могут оборонять несколько сотен акров своих полей, но десятки или сотни квадратных миль охотничьих угодий небольшая группа охотников оборонять не в состоянии.

Да и к чему их оборонять? Налёт на поселение земледельцев даёт немедленный результат: растительная пища и волокнистое сырьё, украденные с полей или из ограбленных хранилищ. Однако, как неоднократно указывал Понтер, охота и собирательство базируются на знании: никто не может просто войти на чужую территорию и начать её продуктивно эксплуатировать. Им придётся сначала узнать, куда животные ходят на водопой, где птицы откладывают яйца, где растут фруктовые деревья с самыми богатыми урожаями. Нет, такой образ жизни скорее породит мирную торговлю, потому что путешественнику гораздо легче принести с собой что-нибудь ценное и обменять это на только что добытое животное, чем пытаться добыть его в незнакомой местности самому.

Тем не менее, если припечёт, большинство неандертальцев, вероятно, способны прокормить себя сами – чем, по-видимому, сейчас и занимается эта Вессан. Кроме того, в условиях ограниченной численности населения – а неандертальцы её ограничивают уже сотни лет – имеются огромные неиспользуемые пространства к услугам тех, кому жизнь в обществе не по вкусу.

– И всё же, – сказала Мэри, – наверняка бывало, что людям не нравится те, кого они избрали, и они хотят избавиться от них.

– О да, разумеется, такое бывает.

– И как это делалось?

– В старые времена? До того, как мы начали чистить генетический пул? Их убивали.

– Во-от! – воскликнула Мэри. – Вот причина для нарушения приватности: предотвращение покушений. Если кто-то замышляет вас убить, то вы захотите проследить за ним, чтобы вовремя вмешаться.

– Убийство ни к чему как-то особенно замышлять, – сказала Бандра, вскидывая бровь. – Вы просто подходите к тому, от кого хотите избавиться, и разбиваете ему череп. Поверьте, это прекрасно стимулирует избранных должностных лиц к заботе о том, чтобы их избиратели были довольны.

Мэри невольно рассмеялась.

– И всё же некоторые могут быть недовольны, даже когда довольны все остальные.

Бандра кивнула.

– Вот потому-то мы с давних времён осознавали необходимость исключения из генетического пула всех склонных к антиобщественному поведению.

– Но эта идея чистки генов… – Мэри пыталась сохранять беспристрастность, но голос её выдал. – Я пыталась говорить об этом с Понтером, но это тяжело; он настолько безоговорочно её поддерживает. Но от этой идеи у моих соплеменников мороз по коже ещё больше, чем от вашего безразличия к приватности.

– «Мороз по коже»! Красиво звучит!

– Бандра, я серьёзно. В прошлом мы пробовали это делать, но… это всегда заканчивалось плохо. Ну, то есть, мы не верим, что подобные вещи можно делать так, чтобы исключить коррупцию. Доходило до попыток уничтожить целые этнические группы.

Компаньон пискнул.

– Группы людей, обладающие отличительным набором характеристик, возникших вследствие их географического происхождения.

– Но генетическое разнообразие – большая ценность, – сказала Бандра. – Вам ли, специалисту по химии жизни, этого не знать.

– Да, но… я хочу сказать, мы пытались… то есть, мой народ… ну, не мойнарод, а просто плохие люди, плохие представители моего вида, пытались совершить… мы называем это «геноцид» – уничтожение целой расы или народа, и…

Да провались ты,подумала Мэри. Почему я не могу просто поболтать с неандерталкой о погоде, почему меня всё время заносит в такие жуткие темы? Когда я уже научусь держать язык на привязи?

– Геноцид, – повторила Бандра без своего всегдашнего восхищения людскими терминами. Не было нужды напоминать, что её вид, Homo neanderthalensis, стал первой жертвой учинённого Homo sapiens геноцида.

– Так вот, – сказала Мэри, – я хотела узнать, как вы решаете, какие именно особенности вы хотите искоренить?

– Это не очевидно? Чрезмерная агрессивность. Чрезмерный эгоизм. Жестокость по отношению к детям. Умственная отсталость. Предрасположенность к генетическим заболеваниям.

Мэри покачала головой; неудачный разговор с Понтером на эту тему всё ещё её беспокоил.

– Мы считаем, что каждый имеет право продолжить род.

– Почему? – спросила Бандра.

Мэри задумалась.

– Это… это право каждого человека.

– Это желаниекаждого человека, – сказала Бандра. – Но право? Эволюция происходит благодаря тому, что некаждый член популяции продолжает свой род.

– Я думаю, что преодоление жестокости естественного отбора – определяющий признак цивилизации.

– Однако согласитесь, – сказала Бандра, – что общество в целом гораздо важнее отдельного человека.

– По сути, мой народ этого мнения не разделяет. Мы считаем, что права и свободы отдельной личности имеют огромную ценность.

– Огромную ценность? Или огромную цену? – Бандра покачала головой. – Я слышала о мерах безопасности, которые необходимы вам, о множестве принудителей, без которых невозможна жизнь в ваших городах. Вы утверждаете, что не хотите войны, но направляете немалую часть своих ресурсов на подготовку к войнам и их ведение. У вас есть террористы, и те, кто зарабатывает вызыванием у других привыкания к аддиктивным веществам, и совратители малолетних, и – простите мне это замечание – средний интеллект у вас гораздо ниже, чем можно ожидать.

– Мы так и не сумели разработать метод оценки интеллекта, который не страдал бы культурным перекосом.

Бандра моргнула.

– Какое отношение культура имеет к оценке интеллекта?

– Ну-у, – сказала Мэри, – если вы спросите ребёнка из богатой семьи с нормальным интеллектом, какое слово подходит к «чашке», он ответит «блюдце»; блюдце – это такая маленькая тарелочка, которую мы подставляем под чашку, из которой пьём кофе… горячие напитки. Но если вы спросите об этом ребёнка с нормальным интеллектом, но из бедной семьи, то он, возможно, не ответит, потому что его семья не может позволить себе блюдец.

– Интеллект – это не какая-нибудь викторина, – сказала Бандра. – Чтобы его оценивать, есть способы получше. Мы ориентируемся на количество образовавшихся в мозгу нейронных связей; это хороший объективный индикатор.

– Но те, кому будет отказано в праве продолжить род из-за их низкого уровня интеллекта, наверняка будут… несчастны.

– Да. Но их, по определению, нетрудно обмануть.

Мэри содрогнулась.

– И всё же…

– Вспомните, как осуществляется наша демократия. Мы не позволяем людям голосовать, пока им не исполнится 600 месяцев – две трети традиционного 900-месячного среднего срока жизни. Это будет… Дэлка?

– Сорок восемь лет, – ответила Дэлка, компаньон Бандры.

– Большинство женщин уже не способны рожать в этом возрасте, и активный репродуктивный период мужчин также уже завершён. Так что результаты голосования по этому вопросу их лично уже не затрагивали.

– Это не демократия, когда голосует лишь меньшинство.

Бандра нахмурилась, словно пытаясь понять смысл реплики.

–  Каждыйимеет право голоса – просто не в каждый момент своей жизни. И, в отличие от вашего мира, мы никогда никому не отказывали в праве голоса из-за его пола или пигментации кожи, при условии достижения соответствующего возраста.

– Однако, – возразила Мэри, – голосующие наверняка принимали во внимание интересы своих взрослых детей, которые ещё находятся в репродуктивном возрасте, но сами голосовать не могут.

Бандра помедлила, и Мэри задумалась, почему: до сих пор она вела дискуссию очень уверенно.

– Разумеется, надежда на счастливое будущее наших детей очень важна для нас, – наконец, произнесла она. – Но голосование происходило дотестов на интеллект. Понимаете? Было принято решение запретить размножаться пяти процентам населения с худшими показателями интеллекта в течение десяти последующих поколений. Попробуйте найти родителя, который считал бы, что его ребёнок попадает в нижние пять процентов – это невозможно! Голосующие, без сомнения, полагали, что уж их-то детей это решение не затронет.

– Но оно затронуло.

– Да. Некоторых. – Бандра едва заметно двинула плечом. – Это пошло на благо обществу.

Мэри покачала головой.

– Мой народ никогда не пошёл бы на такой шаг.

– С тех пор нам не приходится особенно беспокоиться по поводу нашего генетического пула, хотя есть некоторые исключения. Через десять поколений репродуктивные ограничения были сняты. Большинство генетических заболеваний исчезли навсегда, почти пропала чрезмерная агрессивность, средний уровень интеллекта повысился. Разумеется, он по-прежнему подчиняется нормальному распределению, но мы получили… как вы это называете? У нас есть такое понятие в статистике: корень квадратный из среднего квадрата отклонения от среднего арифметического для выборки.

– Стандартное отклонение, – подсказала Мэри.

– Ага. Так вот, через десять поколений средний уровень интеллекта сдвинулся на одно стандартное отклонение влево.

Мэри уже хотела было сказать «в смысле, вправо», но вовремя вспомнила, что неандертальцы читают справа налево, а не слева направо. Вместо этого она сказала:

– Правда? Такой сильный сдвиг?

– Ага. Наши тупицы теперь такие же умные, как раньше наши средние умы.

Мэри покачала головой.

– Вообще не могу себе представить, чтобы мой народ позволил бы властям решать, кому можно размножаться, а кому нет.

– Я не защищаю наши методы, – сказала Бандра. – Как говорит одна из ваших лучших поговорок, «каждому – своё». – Она улыбнулась своей широкой доброй улыбкой. – Ладно, Мэре, довольно серьёзных разговоров. – Сегодня чудесный вечер! Пойдёмте погуляем. А потом вы расскажете мне о себе.

– Что вам хотелось бы узнать?

– Всё подряд. Всё до капли. До донышка. От доски до доски.

Мэри рассмеялась.

– Я уловила идею, – сказала она, поднимаясь на ноги.

Глава 17

Как это могло случиться? Как мы могли забыть тот благородный порыв, который привёл нас из Олдувайского ущелья в лунные кратеры? Ответ, разумеется, таков: мы успокоились. В течение недавно завершившегося столетия мы достигли большего прогресса в благополучии и качестве жизни, в здравоохранении и долголетии, в технологиях и житейских удобствах, чем за все предшествующие сорок тысячелетий…

Жизнь Мэри начала входить в колею: днём она занималась изучением неандертальской генетики с Лурт и другими специалистами, ночи с большим комфортом проводила в доме Бандры.

Мэри всегда казалось, что у неё слишком широкие бёдра, но средний неантертальский таз был ещё шире. Ей вспомнилась старая гипотеза Эрика Тринкауса о том, что срок беременности у неандертальцев мог составлять одиннадцать или даже двенадцать месяцев, поскольку благодаря широким бёдрам они могли рожать более крупных детей. Однако ту гипотезу пришлось отбросить, когда последующие исследования показали, что необычная форма неандертальского таза связана лишь с их манерой ходьбы. Предполагалось, что их шаг должен напоминать походку враскачку ковбоев Дикого Запада – что теперь подтверждалось прямыми наблюдениями.

Так или иначе, неандертальские седлокресла казались Мэри неудобными, а из-за того, что у большинства неандертальцев голени немного короче бёдер, барастовские сиденья более привычного типа всегда оказывались низковатыми для неё. Поэтому она попросила знакомую Лурт мебельщицу изготовить для неё новое кресло: сосновая рама и мягкие подушки на сиденье и спинке.

В тот день Бандра вернулась домой раньше Мэри и была в своей спальне. Она, однако, появилась, стоило Мэри подойти к входной двери.

– Привет, Мэре, – сказала она. – Мне показалось, что я унюхала ваш запах.

Мэри вяло улыбнулась. Она уже начала ко всему этому привыкать; правда начала.

– О, гляньте-ка! – сказала Бандра. – Ваше кресло привезли! Ну-ка опробуйте.

Мэри подчинилась, опустившись на мягкое сиденье.

– Ну как? Хорошо?

– Замечательно! – сказала Мэри, немного поёрзав. – Просто великолепно. Очень удобно.

– То, что доктор прописал! – заявила Бандра, показывая удивлённой Мэри оба больших пальца.

Мэри рассмеялась.

– Точно.

– То, что надо! В самый раз!

– Да, всё это, – согласилась Мэри.

– Да! – повторила Бандра, явно безмерно довольная собой. – Бинго! Точняк! – Бандра сияла, и Мэри тепло улыбнулась ей в ответ.

* * *

Позже тем же вечером Мэри устроила новому стулу более серьёзное испытание, устроившись на нём с ногами с одной из книг, купленных в книжной лавке Лаврентийского университета.

Бандра, которая работала над новым анималистским полотном, по-видимому, решила, что неплохо устроить перевыв. Она пересекла комнату и встала позади Мэри?

– Что вы читаете?

Мэри автоматически показала ей обложку книги, потом сообразила, что Бандра не сможет прочесть название – хотя, при её увлечении английским она, возможно, скоро научится на нём и читать.

– Книга называется «Собственник», – сказала Мэри, – а автора зовут Джон Голсуорси. Он получил высшую литературную награду нашего мира, Нобелевскую премию по литературе. – Кольм советовал ей почитать Голуорси многие годы, но Мэри, наконец, решилась на это лишь наслушавшись восторгов её сестры Кристины по поводу нового бибисишного телесериала по «Саге о Форсайтах», первым томом которой и являлся «Собственник».

– О чём она? – спросила Бандра.

– Богатый адвокат женится на красивой женщине. Он нанимает архитектора, чтобы построить им загородный дом, но женщина заводит с архитектором роман.

– Ах, – сказала Бандра; Мэри посмотрела на неё и, улыбнувшись, начала заново:

– Она о сложностях межличностных отношений у глексенов.

– Вы не прочитаете мне из неё вслух? – попросила Бандра?

Просьба удивила Мэри, но одновременно и обрадовала.

– Конечно. – Бандра подтащила седлокресло поближе и села лицом к Мэри, сложив руки на коленях. Мэри принялась читать текст тихим голосом, позволяя Кристине переводить его на неандертальский язык.

Многие сочли бы брак Сомса и Ирэн вполне удачным: у него деньги, у неё красота – значит, компромисс возможен. Пусть не любят друг друга, но почему не поддерживать сносных отношений? То, что они будут жить каждый своей жизнью, делу не помешает, лишь бы были соблюдены приличия, лишь бы уважались священные узы брака и семейный очаг. В высших классах половина всех супружеств покоится на двух правилах: не оскорбляй лучших чувств общества, не оскорбляй лучших чувств церкви. Ради них можно принести в жертву свои собственные чувства. Преимущества незыблемого семейного очага слишком очевидны, слишком осязаемы, они исчисляются реальными вещами; status quo – дело верное. Ломка семьи – в лучшем случае опасный эксперимент и к тому же весьма эгоистичный.

Вот какие выводы может выставить защита, и молодой Джолион вздохнул.

«Все упирается в собственничество, – думал он, – но такая постановка вопроса мало кого обрадует. У них это называется „святостью брачных уз“, но святость брачных уз покоится на святости семьи, а святость семьи – на святости собственности. И вместе с тем, наверное, все эти люди считают себя последователями того, кто никогда и ничем не владел. Как странно!»

И молодой Джолион снова вздохнул. [33]33
  Перевод Н.А. Волжиной, М.Ф. Лорие.


[Закрыть]

– Интересно, – сказала Бандра, когда Мэри остановилась.

Мэри рассмеялась.

– Уверена, что вы так говорите из вежливости. Должно быть, для вас это полнейшая тарабарщина.

– Нет, – возразила Бандра. – Нет, я поняла. Этот мужчина – Сомс, да? – живёт с этой женщиной, этой…

– Ирэн, – подсказала Мэри.

– Да. Но в их отношениях нет теплоты. Она хочет гораздо бо́льшей близости, чем хочется ему.

Мэри, впечатлённая, кивнула.

– Именно так.

– Подозреваю, что такие проблемы бывают у всех.

– Думаю, да, – сказала Мэри. – Я лично отождествляю себя с Ирэн. Она вышла замуж за Сомса не зная, чего на самом деле хочет. Как я за Кольма.

– Но теперь вы знаете, чего хотите?

– Я знаю, что хочу Понтера.

– Но он не сам по себе, – сказала Бандра. – У него Адекор и дочери.

Мэри загнула страницу и закрыла книгу.

– Я знаю, – тихо сказала она.

Бандра, должно быть, почувствовала, что огорчила Мэри.

– Простите, – сказала она. – Я бы чего-нибудь выпила. Поддержите?

Мэри была готова убить за стакан вина, но неандертальцы его не делали. Впрочем, она привезла с собой с той стороны килограммовую пачку кофе. Обычно она не пила кофе по вечерам, но комнатной температурой у неандертальцев считается шестнадцать градусов: они пользовались той же самой шкалой – промежуток между точками замерзания и кипения воды, разделённый на сто частей. Мэри предпочитала двадцать или двадцать один градус, и большая кружка кофе могла помочь ей согреться.

– Давайте я вам помогу, – сказала Мэри, и они вдвоём отправились в кухонную зону.

У себя дома на той Земле Мэри всегда держала в холодильнике литровую упаковку шоколадного молока, чтобы добавлять его в кофе. Здесь его тоже было не достать, но она взяла с собой банку сухого молока и растворимого порошкового какао; добавив в кружку Maxwell House разумное количество того и другого она получила приемлемую аппроксимацию своего любимого напитка.

По устланному мхом полу они вернулись в гостиную. Бандра уселась на один из своих плавно изогнутых диванов, встроенных в одну из стен; Мэри вернулась на своё кресло, но тут осознала, что ей некуда поставить кружку. Она подхватила свою книжку – Кольм всегда терпеть не мог того, как она перегибает корешок и загибает страницы – и присела на другом краю дивана, поставив кружку на сосновый столик перед ним.

– В своём мире вы жили одна, – сказала Бандра. Это не был вопрос; она уже успела это узнать.

– Да, – сказала Мэри. – У меня была… у нас это называется «квартира в кондоминиуме» – несколько комнат в большом здании, которым я владею совместно с парой сотен других людей.

– Парой сотен! – удивилась Бандра. – Такое большое здание?

– В нём двадцать два этажа; двадцать два уровня. Я живу на семнадцатом.

– Вид, должно быть, потрясающий!

– Это точно. – Хотя ответ был шаблонный, и Мэри это знала. Вид из её окна открывался на бетон и стекло, на здания и автострады. Он казался замечательным, когда она там поселилась, но её вкусы уже менялись.

– И каков статус этого места сейчас? – поинтересовалась Бандра.

– Я всё ещё им владею. Когда мы с Понтером окончательно решим, что мы будем делать дальше, тогда и станет ясно, что делать с квартирой. Возможно, мы её оставим.

– И что же вы с Понтером будете делать дальше?

– Если б я знала, – ответила Мэри. Она взяла кружку и сделала глоток. – Как вы только что сказали, Понтер не сам по себе.

– И вы тоже, – сказала Бандра, отводя взгляд.

– Простите? – не поняла Мэри.

– Вы тоже. Если вы решите стать частью этого мира, то не должны оставаться в одиночестве в любой день месяца.

– Гмм, – сказала Мэри. – В моём мире большинство людей привлекают представители противоположного пола.

Бандра вскинула глаза, но сразу же снова опустила взгляд.

– Не бывает отношений между женщинами?

– Э-э, бывают… иногда. Но обычно женщины, участвующие в такого рода отношениях, не имеют партнёров-мужчин.

– У нас не так, – сказала Бандра.

– Я знаю, – тихо ответила Мэри.

– Я… мы… вы и я, мы уживаемся довольно хорошо, – сказала Бандра.

Мэри почувствовала, как напряглось всё её тело.

– Да, неплохо, – сказала она.

– Здесь, у нас, две женщины, которые живут вместе и которые нравятся друг другу и не являются близкими родственниками, могут… – Бандра положила широкую ладонь на колено Мэри, – могут сблизиться.

Мэри посмотрела на её руку. В прошлом она бы сбросила руку незнакомого мужчины со своего колена, но…

Но ей не хотелось её обижать. В конце концов, эта женщина была так добра, что приняла её под свою крышу.

– Бандра, я… я не чувствую влечения к женщинам.

– Возможно… возможно это просто… – она подбирала подходящий термин, – просто влияние культурной среды?

Мэри задумалась над предположением. Возможно, и так – но это ничего не меняло. О, Мэри целовала девочек, когда ей было тринадцать или четырнадцать – но она тогда просто тренировалась перед тем, как начать целовать мальчиков, она и её подруги страшно боялись оказаться не на высоте, когда это время придёт.

По крайней мере, так они друг другу говорили, хотя…

Хотя это и правда было по-своему приятно.

И всё же…

– Простите, Бандра. Я не хочу показаться грубой. Но меня правда это не привлекает.

– Вы ведь знаете, – сказала Бандра, заглянув Мэри в глаза и снова отведя взгляд, – никто не так понимает, как доставить удовольствие женщине, как другая женщина.

Мэри почувствовала, как затрепыхалось сердце.

– Я… я уверена, что это правда, но… – Она мягко убрала руку Бандры со своего колена. – Но это не для меня.