Текст книги "Биос (ЛП)"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

13

В разговоре с Зоей Хайс умолчал о том, что большую часть дня ему пришлось возиться с разгерметизацией уплотнений. В такие моменты ему остро не хватало Мака Фейи, помощь которого сейчас пришлась бы как нельзя кстати: Мак был мастером по починке уплотнений. Вот только одно из них его в конечном счёте и погубило.

Ли, Шэрон и Кваме – инженеры более чем компетентные, но все они работали на износ и спали по минимуму. На данный момент ситуация стабилизировалась – вышедшие из строя уплотнения заменены новыми, а образцы с прохудившихся прокладок помещены на анализ в перчаточные боксы. Хайс пристально следил за этой работой. Дитер Франклин позвал Хайса с собой в лабораторию, чтобы взглянуть на адаптационные изменения в проедающей прокладки бактерии: увеличенную плотность волокон в основной части клетки, закрученные, словно ДНК, микрокапилляры в той части, где раньше были лишь несколько разрозненных нитей. Гранулярные тельца на клеточной оболочке тоже появились недавно: они синтезировали и выделяли высокополярные молекулы, разъедающие окружение. Дитер вывел на экран изображение и указал на него рукой:

– Это не тот организм, на который мы смотрели шесть месяцев назад.

– Тот же геном, – откликнулся Хайс. – Значит, тот же организм.

– Тот же геном, но фенотип совершенно иной.

– Значит, это обусловлено средой.

– Как минимум! Но можно сказать и по-другому: он пытается вскрыть станцию и проникнуть внутрь.

Дитер был выходцем из клана Гамма-Стоун, он не стеснялся сильных выражений.

– Если они растут, так это потому что мы их кормим, – заметил Хайс.

– Они умирают так же быстро, как и растут.

Что верно, то верно. Хайс провёл достаточное количество часов в скафандре, отскребая плиты наружных частей станции от умерших бактерий. Бактерии-камикадзе?

– Дитер, я не думаю, что они буквально хотят нас извести.

– Эта исходное предположение может быть опасным.

* * *

Хайс был знаменит тем, как много работает. Говорили, что он вообще не спит.

В последнее время это стало слишком похоже на правду. Хайс лично отслеживал приличную часть продолжающейся экскурсии Зои, не говоря уже о координации работ по починке уплотнений и полной замене одного из крупных распределителей фильтров. В среднем ему удавалось поспать четыре-пять часов за ночь, а частенько он был рад и этому. Воздержание от сна сделало его раздражительным и сверхчувствительным. Впервые в жизни он начал завидовать сотрудникам-землянам, у которых были тимостаты. Ему же приходилось довольствоваться кофеин-содержащими напитками да силой воли, эквивалентом тимостата для простых смертных.

Лабораторию Дитера Франклина он покинул довольно поздно. Разошлись почти все, кроме ночной смены. После полуночи станция одновременно казалась и слишком просторной, и чересчур маленькой: эхо от шагов Тэма возвращалось к нему, словно преодолев огромное расстояние, но звук был плоским, глухим: пространство было замкнутым. Куда ни пойдёшь, упрёшься в тупик.

Казалось, Ямбуку никогда не была настолько хрупкой.

Исследовательские материалы Хайса одиноко лежали в личной ячейке. Его так и подмывало сейчас туда пойти, но у него оставалось ещё одно дело – то, которое он постоянно откладывал на потом. Этот начальник из УиП должен прибыть утром, и ему потребуется помещение. Но сейчас на Ямбуку пустует лишь одно место – ячейка, в которой раньше жила Элам Мейзер.

Убраться там, подготовить его для Авриона Теофилуса – работа несложная. На Исис ни у кого не было ничего существенного. Ходила даже такая шутка: ты приходишь на Исис так же, как вообще на свет – нагим и испуганным. И покидаешь её точно так же.

Элам покинула Ямбуку несколько иначе, но всё равно ничего с собой не взяла. Тем не менее, простыни нужно постирать, а настенные экраны очистить от личных изображений.

Работа нетрудная, но удовольствия от неё никакого. И перепоручить её кому-то другому Хайс не мог. Когда погибает сотрудник, его ячейку всегда освобождает начальник станции. То же самое он сделал для Мака Фейи. Как сделал бы для любого другого сотрудника; это одна из немногих традиций, принятых в Проекте Исис.

Он воспользовался мастер-ключом, чтобы войти в её каюту.

Настольная лампа Элам зажглась, стоило ему шагнуть за порог. Сразу же включился и настенный экран – изображение Исис с орбиты, в реальном времени. Неужели Элам любила так себя представлять – над токсичным биосом, превыше всего? Или просто предпочитала видеть картину в целом, издалека?

Хайс выключил экран и сбросил личные настройки Элам. Затем собрал и свернул простыни, забрал комплекты одежды с полок: все до единого – ультралёгкие униформы цвета древесного угля, привезённые с Земли. Все вещи он вынес из каюты, чтобы их мог забрать робот-уборщик. Бельё будет циркулировать в хозяйстве Ямбуку; через день-два он и сам вполне может прикорнуть на одной из этих простыней.

И напоследок он воспользовался своим планшетом, чтобы открыть личное хранилище данных Элам в базе данных Ямбуку. Мак оставил после себя целую прорву разрозненных напоминалок самому себе, писем домой, неразборчивых записей. Элам была гораздо аккуратнее; вполне вероятно, что стереть придётся только различные списки, расписания да коды доступа.

Но когда Хайс нажал на кнопку «Удалить всё», один из документов высветился красным.

Это было сообщение, неотправленное. И оно было адресовано ему.

Тэм,

Сейчас я над океаном на пути к Фриману Ли. Только сейчас сообразила, что в последние дни нам не представилось случая поговорить. Сможем это устроить, когда я вернусь? Ну, а пока – парочка мыслей.

Уверена, ты не забыл, как я советовала тебе держаться подальше от Зои Фишер. Может, я и ошибалась. (Думаю, это лучше всего говорит о том, чего на деле стоят мои материнские советы.) Не буду спорить, в этой девчушке и впрямь есть нечто особенное… Но, Тэм, ты должен понять – её особость и делает её опасной. И, может быть, очень опасной.

Да, да, я знаю, она совершенно невинна в плане собственных личных схем. Настолько же очевидно и то, что она инструмент в большой игре «Устройств и Персонала». Видит бог, для неё в этом заключается скверная новость. Но, учитывая твой к ней интерес, в этом же может заключаться и скверная новость для тебя. Прошу тебя, не будь наивен! Трест использует людей вроде Зои Фишер так же, как мы с тобой – туалетную бумагу. Единственное, что нас защищает, так это расстояние – да скоро и его может не хватить. Исис – не республика, это собственность Треста. Никогда об этом не забывай.

Внезапно в грузовой декларации с Земли появился этот Аврион Теофилус. Часть плана – или, что хуже, план, который пошёл наперекосяк? Присматривай за ним, Тэм. Семьи Треста никогда не направляют в такие опасные путешествия своих родственничков, кроме случаев, когда ставки очень и очень высоки. Может быть, он хочет лишь убедиться в том, что у Зои всё получится, что её костюм заработает как надо. Но если даже и так – это подразумевает, что наверняка имеются столь же влиятельные люди, которые заинтересованы в её провале.

И здесь у меня для тебя действительно тревожная новость: мне сдаётся, что кто-то основательно покопался в её организме.

Сегодня ночью я увидела её на складе, примерно в час ночи. Зоя думала, что она одна, и она плакала. Тихие, беспомощные слёзы, как у детей – ты знаешь, что я имею в виду. Когда я спросила её, что случилось, она вспыхнула и пробормотала что-то насчёт кошмара. Что меня поразило – как именно она это сказала: пытаясь сделать вид, что речь идёт о чём-то случайном. Очевидно, она пыталась от меня отделаться, но говорила при этом на удивление искренне – словно кошмарный сон был для неё совершенно новым опытом, чем-то таким, о чём до этого она только читала в книгах. И, учитывая её прошлое в УиП, дело вполне может обстоять именно так.

Задай себе вопрос, Тэм: с какой стати настолько тщательно регулируемому ребёнку, как Зоя Фишер, ни с того ни с сего вдруг начинать страдать от кошмаров? (Или влюбляться, к слову?)

Когда я успокоила Зою и прогнала её в постель, я разбудила Шела Кайна. Шел – компетентный врач, но он безнадёжный землянин. Он даже не удивился, с какой стати я задаю все эти вопросы о составе крови Зои – просто пробежался по её графикам, дуясь за то, что я разбудила его среди ночи, но радостный оттого, что спрашиваю его профессиональное мнение. (Понятия не имею насчёт твоего Ред-Торна, но в клане Райдеров необоснованная выдача медицинской информации служит основанием для отзыва лицензии. Земляшки!)

В первую очередь я спросила, может ли эмоциональная нестабильность быть признаком отказа тимостата.

Да, сказал мне Шел, это безусловно возможно, хотя поначалу нарушение его работы может быть малозаметным; в таких случаях эмоциональная свобода обычно проявляется спустя недели или даже месяцы после отключения тимостата.

Тогда я спросила его, есть ли у Зои проблемы с регулятором.

Он улыбнулся и ответил, что понятия не имеет.

Очевидно, Зоя под завязку забита новыми биотехнологиями, главным образом искусственными железами, в основном сгруппированными на брюшной аорте. Эти устройства настолько новые, что приборы Шела не могут считать с них информацию, а УиП как-то не удосужилось прислать спецификации. Пожалуй, единственное, что остаётся Шелу – отслеживать метаболиты в организме Зои, с упором на главные нейротрансмиттеры и компоненты, синтезируемые регулятором. Очевидно, уровни серотонина, допамина, норэпинефрина и вещества «П» действительно кажутся несколько странными, и анализ на большинство ингибиторов обратного захвата дал отрицательный результат. Но все эти биомедицинские технологии в теле Зои настолько необычны, что Шел так и не смог ответить, работают ли они как положено, или у них серьёзный сбой.

Шел предложил спросить об этом Авриона Теофилуса, когда он к нам прибудет. (Я солгала и сказала, что спрошу; я также посоветовала Шелу не распространяться на эту тему, пока я ещё раз с ним не поговорю. Может, в ближайшее время тебе захочется немного подкорректировать его отчёты для ОСИ.)

Так что всё это значит?

Подозреваю, это значит, что у Зои не работает тимостат, может быть, впервые в жизни. По меркам пояса Койпера, она практически новорождённая. Ей приходится справляться с целым ворохом новых и трудных эмоций, и она ничегошеньки в них не понимает. Тэм, та Зоя Фишер, в которую ты столь очевидно влюбляешься – это совершенно новая Зоя Фишер. Хрупкая. Возможно, ужасно напуганная. Которая изо всех сил старается выполнить ту работу, к которой её готовили.

Не могу тебе сказать, что из этого выйдет. Я просто не знаю.

Мой единственный полезный совет: держи глаза открытыми.

Будь осторожен.

То же относится и ко мне. Этот документ я сохраню в личной базе данных – не хочу, чтобы он плавал по всей сети Ямбуку. Если всё пройдёт хорошо, по моему возвращению поговорим лично.

– Элам

P.S. Ну конечно, ты ей нравишься, дурачок! Как и многим из нас. В том числе и мне.

Ты слишком непроходим, чтобы это заметить, или слишком вежлив, чтобы сделать следующий шаг?

Просто любопытно.

Хайс прочёл сообщение.

Затем перечитал его ещё раз в тиши некогда принадлежавшей Элам ячейки, пока за стенами Ямбуку над долгими долинами и поросшими холмами сгущалась ночь.

14

Красный вызов в карантинный модуль для шаттла, высветившийся на экране планшета, Корбуса Неффорда даже слегка возмутил. За весь период его руководства Медицинской службой на Орбитальной станции Исис ни разу не случалось медицинского кризиса, и Корбус был намерен сделать всё, чтобы его никогда не было.

Признаться, это выглядело не слишком хорошо – неожиданный вызов высшего приоритета из изолированного сектора, направленный ему карантинным дежурным медиком дневной смены, Кеном Кинсольвингом. Впрочем, как бы страшно это ни звучало, по всей вероятности Кинсольвинг просто запаниковал от приступа гастрита или мигрени у кого-то в запертых карантине. Альтернатива была просто немыслима.

Но перед опущенной перегородкой в проёме, ведущем в модуль шаттла, Неффорда встретил охранник, а внутри…

Внутри его ждал хаос.

Два санитара сидели с надетыми на головы шлемами дистанционного управления. Они негромко и настойчиво говорили в микрофоны. Кинсольвинг, худощавый и облачённый в белую медицинскую форму, жестом показал Неффорду на незанятое место у контрольной консоли.

– Риос и Сото скончались, – ровно сказал он. – Раман в коме, а Мавровик время от времени приходит в себя. Нам бы не помешала помощь с паллиативным лечением и взятием образцов тканей – если вы не против, сэр.

Кинсольвинг был младшим медиком, и ему не следовало бы так бесцеремонно обращаться к Корбусу Неффорду. Впрочем, это же чрезвычайная ситуация. Неффорд изогнулся всем телом, втискивая себя в кресло дистанционного управления. С тех пор, как он в последний раз управлялся с такими штуковинами, он несколько располнел.

Тем не менее, что обязан – то и делаешь. То, к чему тебя готовили – и слава богу за ту подготовку: она заменила собой инстинктивный порыв запаниковать. В представлении Неффорда тимостат отметил внезапный прилив эпинефрина и взялся за дело, пытаясь успокоить его таким образом, чтобы не притупить готовность к действиям. Патогены, подумал он. Патогены Исис на ОСИ – тот самый кошмар, с которым он надеялся никогда не столкнуться наяву…

Шлем дистанционного управления активировался, и Неффорд внезапно оказался внутри карантинной зоны, в одном помещении с жертвами. Руки его превратились в руки медицинского робота, а глаза стали его, робота, усовершенствованными сенсорами. Неффорд быстро сориентировался. Карантинная камера была крохотной, клаустрофобным кошмаром, не предназначенным для использования в качестве больничной палаты. Роботы и медицинские аппараты сражались за место на полу; управляемая Кинсольвингом машина оказалась рядом с ним.

Неффорд идентифицировал на койках членов команды шаттла: Мавровик, Сото, Раман и Риос. Двое мужчин, две женщины. Они оказались единственными, кто пережил катастрофу на Океанической и сумел на шаттле выбраться со станции до того, как она окончательно разрушилась.

И они, очевидно, привезли с собой с планеты кое-что, хотя пробыли в карантине – сколько? больше полумесяца? – без каких-либо наблюдаемых симптомов. Но ведь патогены Исис нападают практически моментально, разве нет? Никто никогда не слышал о возбудителе инфекции на Исис с длительным инкубационным периодом – и о такой угрозе даже подумать страшно.

Неффорд проследовал за аппаратом Кинсольвинга к постели Мавровика, пилота шаттла. Кинсольвинг воткнул в руку пациента капельницы и гемостаты. Неффорд сделал пункцию, чтобы откачать из лёгких кровь и другую жидкость. Мавровик был без одежды и лежал, привязанный к койке. Бледно-жёлтые капли грязного пота стекали на подушку по его выбритой голове.

Единственное, чего удалось добиться Кинсольвингу, так это временного гомеостаза. Когда дежурный медик дневной смены начал передавать контроль, Неффорд подсоединил собственные диагностические аппараты к телу пилота. Улучив спокойную минутку, он спросил:

– Как давно они заболели?

– Первые очевидные симптомы проявились часа три назад. Практически внезапно, без предупреждения. Перед этим газовый состав их крови казался несколько необычным, но был в допустимых рамках.

Неффорд повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как два робота водружают коченеющие тела Риос (женщины) и Сото (мужчины) на каталки и выкатывают из камеры. В глубине карантинного отсека имелся морг с патологоанатомическим отделением; разумеется, этим хозяйством заведовали исключительно роботы и аппараты с дистанционным управлением. За моргом тщательно присматривали, несмотря на то, что до сего дня он стоял без дела.

Когда Неффорд снова повернулся к Мавровику, то увидел его сильно расширенные зрачки. Потея в шлеме управления, Неффорд пробежался по списку жизненных показателей пациента. Список был ужасен. Сильный отёк, внутреннее кровоизлияние от катастрофического размягчения тканей, некроз почек, ослабление функций печени, неровный пульс, давление настолько неустойчивое, что даже гемостатические аппараты с трудом давали приемлемые показания. Вывод: Мавровик умирает. И умирает быстро.

Кинсольвинг откатился в своём кресле, руки дистанционно управляемого им робота поникли, когда он снял с себя шлем.

– Сделайте для него, что можете, – ровно сказал он. – Я поговорю с Дегранпре.

«Давай, – подумал Неффорд, – лучше ты, чем я».

Когда медицинский аппарат Кинсольвинга замер, он взял на себя всё управление системой жизнеобеспечения.

Состояние Мавровика стабилизировалось, но это ненадолго. Проблема заключалась в том, что у Неффорда не было эффективного средства от его болезни – чем бы это ни было. У него были лишь препараты для снятия симптомов, пакеты со свежей искусственной кровью да нанобактеры-коагулянты, которые могли закрыть самые крупные из внутренних повреждений. В долгосрочном плане всё это бесполезно. Мавровика пожирал изнутри организм, для которого у Неффорда даже не было названия; уже скоро этот организм нанесёт непоправимое поражение сердцу или мозгу пациента, и на этом – всё.

Словно подслушав его мысли, Мавровик с шумом вдохнул и дёрнулся, пытаясь освободиться. Неффорд вздрогнул. По счастью, управляемый им аппарат игнорировал резкие автономные импульсы: иначе он рисковал вырвать из пациента внутривенную иглу. Каким я ему кажусь, подумал Неффорд: голова робота, утопленный в хроме коровий череп, всматривающийся в него через рубиновые линзы. Но глаза Мавровика оставались закрытыми; губы двигались, но речь была обращена к кому-то, кого здесь не было.

– Кто ты? – слабым голосом спросил пилот.

Его горло опухло от кровавых гранул.

– Лежите спокойно, – сказал Неффорд.

Голос врача с отменной чёткостью передавался пациенту через управляемого робота. По крайней мере, хоть в чём-то уход был поставлен должным образом. Неффорд добавил транквилизатор в капельницу с коктейлем медикаментов.

Но Мавровик не собирался успокаиваться.

– Посмотри на них! – выкрикнул пилот, и на его губах выступили капельки крови. – Посмотри на них!

– Успокойтесь, мистер Мавровик. Не разговаривайте. Берегите силы.

– Их так много!

Неффорд вздохнул и потуже затянул привязи. Должно быть, это агония. Неффорд впрыснул в пациента порцию опиатов.

– Говорят, все говорят хором…

Корбус Неффорд ни разу не находился у постели умирающего со времени обучения в Париже. Смерть – дело хосписов и простых медиков, но не успешных врачей Семьи. Неффорд и забыл, насколько ужасен может быть этот процесс. Он приподнял веко на левом глазу Мавровика, ожидая увидеть зрачок расширенным и неподвижным; но тот моментально сузился от света. В следующее мгновение Мавровик открыл правый глаз, и пилот посмотрел на Неффорда со внезапной и пугающей ясностью.

– Ты должен это понять, – прохрипел Мавровик, брызжа кровавой слюной. Словно мертвец говорит, подумал Неффорд. Или близко к тому. – Их тысячи. Сотни тысяч. Они говорят друг с другом. Говорят со мной!

Неффорд почувствовал, что его захватила простая серьёзность этого восклицания. Он сознавал, что кровяное давление пациента падает, что кровь истекает из ослабленных болезнью капилляров по всему телу. На лице Мавровика проступили синие и чёрные синяки, словно его избили палкой. Алые линии протянулись через белки глаз. Должно быть, в мозгу Мавровика тоже имеются кровоизлияния, подумал Неффорд: монолог вряд ли может быть разумным. Тем не менее, врач услышал свой вопрос:

– Тысячи чего, мистер Мавровик?

– Планет, – ответил тот, на этот раз мягко, словно разговаривая с собой.

Разумеется, Корбус Неффорд не верил в духов. Он был технической обслугой Семьи – учёным, своего рода. В духов или привидения верят только люди без положения, крестьяне. Неффорда пугали только Тресты, он своими глазами видел, какой вред они могут причинить.

Тем не менее, он вдруг понял, что взирает на умирающего с чувством, близким к ужасу перед сверхъестественным.

Мавровик рассмеялся. Ужасный звук; изо рта запузырилась розовая жидкость. Автоматические аспираторы осушили его ротовую полость и глотку. Руки пациента напряглись, словно он хотел сбросить привязи и дотянуться до Неффорда – управляемого Неффордом робота, – чтобы притянуть его к себе.

Жуткая мысль.

– Мы – их сироты! – заявил Мавровик.

То были его последние слова.

* * *

Раман тоже умерла, примерно в то же время, но спокойнее. Со смертью последних пациентов в палате карантина стало тише, хотя бешеная активность продолжилась: роботы отбирали образцы крови и тканей, упаковывали трупы. Время от времени в воздух взмывали облачка жидких стерилизаторов и газов.

Когда тело Мавровика было запаковано в мешок и увезено прочь, Неффорд позволил себе испустить долгий вздох. Он поставил управляемого робота на место и снял шлем.

Неффорд отожествлял себя с роботом настолько долго, что собственное тело показалось ему неуклюжим и чужим. Он весь покрылся потом; одежда промокла насквозь, и Неффорда отшатнулся от собственного запаха. Ему хотелось выпить много-много воды и принять горячий душ. По всему, он должен был быть голоден – пропустил завтрак, – но от мысли о еде мутило.

У закрытой переборки его встретил Кинсольвинг.

– Ты поговорил с Дегранпре? – спросил его Неффорд.

– Направил ему сообщение на планшет…

– Сообщение на планшет?

Событие вроде этого требовало личного общения. Неффорд бы сам это сделал, не возись он с Мавровиком.

– Управляющий Дегранпре уже знает об этой ситуации. Я попросил его о встрече. Но он уже распорядился расширить зону карантина, – сообщил ему Кинсольвинг таким извиняющимся тоном, словно ожидал, что его за это побьют.

– Расширить зону? Не понял.

– Зона карантина расширена до этой переборки. Весь модуль перекрыт наглухо, – пояснил Кинсольвинг и опустил голову. – Вплоть до дальнейших распоряжений никто отсюда не выйдет. Включая и нас с вами.