Текст книги "Город чудес"
Автор книги: Роберт Беннетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Горячее дыхание прямо в ухо, и голос, полный гнева:
– Как ты и сказал, ты нужен мне живым.
Кхадсе вздергивают на ноги, и сломанную лодыжку пронзает жуткая боль. Он чувствует, что болтается над землей, и внезапно осознает, насколько Сигруд крупнее и сильнее. Перед глазами у Кхадсе проясняется, лопающиеся белые пузыри исчезают, и теперь он видит: видит лицо Сигруда прямо перед своим, обветренное, покрытое шрамами и лучащееся безжалостным злорадством.
– Как я счастлив, – говорит Сигруд, отводя кулак, – что наконец-то ты в моих руках.
* * *
Покончив с ним, Сигруд вытирает пот со лба и прислоняется к стене, все еще ловя воздух ртом. Это оказался его первый настоящий бой более чем за десять лет. Раньше все было намного проще.
Его взгляд скользит по разбитой губе и расквашенному носу Кхадсе. По сломанной лодыжке и рассеченной руке.
«Этот человек убил Шару, – напоминает он себе. – Этот человек убил десятки людей, чтобы добраться до Шары».
И все же… почему Сигруду от этого не легче? Почему он не наслаждается происходящим?
«Помни, что он у тебя забрал. Помни, что ты потерял».
Тактика выживания, давно известная Сигруду: выковать из своей печали компас и идти по стрелке.
Он со стоном опускается на колени, поднимает Кхадсе и перебрасывает через плечо. Шатаясь, поднимается по лестнице, потом следует извилистым маршрутом через недра склада, где воздух пропах углем и кровью. В какой-то момент он наступает в большую лужу крови, которая натекла от трупа, лежащего где-то во тьме, и понимает, что уже почти забыл, как убил этого человека. Он проходит через кучу коксовой пыли, чтобы не оставлять кровавых следов.
Он покидает склад и уносит потерявшего сознание Кхадсе к украденному автомобилю, развалюхе с мигающими фарами. Открывает багажник и небрежно швыряет Кхадсе внутрь. Бывший шпион стонет, падая на запасное колесо.
Сигруд закрывает багажник, потом приостанавливается, прежде чем сесть за руль. Окидывает взглядом просторную бетонную площадку, прислушивается, думает. Он почему-то не может избавиться от ощущения, что здесь только что побывал кто-то чужой.
Он забирается в машину и заводит двигатель. Фары мигают и мерцают, пока он трогается. Сигруд движется в противоположную сторону от той, откуда приехал, просто на всякий случай. На повороте лучи фар рассекают камышовые заросли у канала.
Сигруд резко тормозит. Автомобиль со скрипом останавливается.
Дрейлинг сидит за рулем, щурясь через лобовое стекло, потом медленно выбирается из машины. Оставляет двигатель включенным, мерцающие фары светят ему в спину. Он идет к каналу. Бетонное покрытие обрывается, его заменяет грязный склон, поросший травой и ведущий к камышовым зарослям у воды. Сигруд изучает их, склонив голову набок.
Заросли примяты. Он смотрит вниз и видит следы в грязной траве. Недавние и довольно маленькие – хотя и не детские. Возможно, это следы подростка.
«Кто-то шпионил за мной», – думает дрейлинг.
Он смотрит на канал. Он подозревает, что наблюдатель по-прежнему там, съежился в камышах. Если надо атаковать, сейчас самое время – Сигруд выдохся, а Кхадсе в отключке. Совершить выстрел из темноты нетрудно. Но, кем бы ни был наблюдатель, он ничего не делает.
Сигруд хмыкает. Возвращаясь к автомобилю, он решает придерживаться изначального плана: доставить Кхадсе в свое убежище, но придется кое-что изменить на месте на случай каких-нибудь сюрпризов.
«Очень хорошо, – думает он, открывая дверь машины, – что я прихватил много взрывчатки».
4. Разве ты не знаешь, что идет война?
Перемены – это цветок, который расцветает медленно. Большинству из нас не суждено увидеть его во всем великолепии. Мы сажаем его не для себя, но для будущих поколений.
И все же за ним стоит ухаживать. Да, это очень дорого.
Из письма бывшего премьер-министра Ашары Комайд лидеру меньшинства в Верхней палате Парламента Турин Мулагеш. 1732 г.
Сигруд видит, когда Кхадсе приходит в себя. Дыхание бывшего оперативника слегка изменяется. Через минуту он сглатывает, шмыгает носом. Сигруд, сидя на грязном полу, заканчивает зашивать жуткий порез, который Кхадсе оставил на его руке. Он кладет иголку с ниткой обратно на шаткий деревянный стол, потом ухмыляется Кхадсе и говорит:
– Доброе утро.
Кхадсе стонет. Сигруд его не винит. Он раздел бывшего оперативника до пояса и подвесил к крюку для мяса в потолке, а потом избил так, что лицо Кхадсе гротескно раздулось, щеки и лоб выпятились, губа треснула, а подбородок потемнел от крови.
Кхадсе некоторое время сопит. Потом он делает то, чего ждет Сигруд: начинает кричать. Громко. Он вопит и воет, зовет на помощь, орет, чтобы кто-нибудь пришел и спас его, что его держит в плену безумец, и так далее, и тому подобное… Сигруд кривится и морщится, наблюдая, как Кхадсе набирает воздуха, чтобы крикнуть громче, а потом его вопли наконец-то прекращаются. Наступает полная тишина.
Кхадсе сверлит его взглядом, тяжело дыша.
– Стоило попробовать.
– Думаю, – говорит Сигруд, – ты знал, что я спрячу тебя вдали от посторонних глаз. И ушей.
– Все равно стоило попробовать.
– Как скажешь.
Кхадсе озирается. Они в длинной, узкой комнате, почти такой же темной и обветшалой, как угольный склад. В потолке торчат рядком крюки, а на бетонных стенах и полу виднеются темные пятна старой крови. Сигруд подвесил к нескольким крюкам масляные лампы, и теперь они заливают пространство тусклым оранжевым светом.
– Скотобойня? – Кхадсе фыркает, кашляет и сплевывает полный рот крови. – Мило. Значит, я еще в окрестностях порта. Возможно, в том же квартале, что и склад… Может быть, кто-то заглянет в гости.
– Может быть, – соглашается Сигруд. Впрочем, он уже приготовил это место к любым визитерам. Он держит в руках пальто Кхадсе. – Что это такое?
– Пальто, – отвечает бывший оперативник.
Сигруд устремляет на него хладнокровный взгляд.
– Откуда мне знать, мать твою? – говорит Кхадсе. – Я понятия не имел, что оно пули останавливает. Если бы знал, повеселился бы как следует.
Сигруд отрывает подкладку пальто. Внутри оно выглядит потрясающе. К ткани пришиты черные ленты, и они разных оттенков черного цвета, хотя человеческий разум и глаза настаивают, что это невозможно. Сигруд приглядывается, и чем дольше он смотрит, тем больше убеждается, что на черных лентах есть письмена, замысловатые миниатюрные завитки.
– Ух ты, – говорит Кхадсе. – Я не знал, что там такое есть.
– Это чудо, Кхадсе, – сообщает Сигруд. – Ты носил чудесную вещь. Знаешь, какие они редкие? Их теперь почти не осталось, не считая тех, что сотворила Олвос. Точнее, их не должно было остаться.
Кхадсе не реагирует.
– Но ты об этом знал, – продолжает Сигруд. – Ты знал, что оно чудесное.
Тишина.
– Тебе что-то известно. Где ты это взял?
Лицо Кхадсе делается странно замкнутым. Сигруд понимает: бывший оперативник думает, как бы ему выторговать собственную жизнь.
– Я расскажу об этом, – медленно говорит Кхадсе. – И еще кое о чем. У меня есть сведения, которые ценны для тебя.
– Знаю. Я нашел в твоем кармане это. – Сигруд демонстрирует черный конверт. – Похоже, это список, причем на очень занимательной бумаге. Шифрованный. Наверное, ради него ты и явился на склад этим вечером, да?
Кхадсе прищуривается.
– Может, ты и завладел посланием, да. Но шифр у меня.
– Хочешь обменять его на свою жизнь?
Кивок.
– Неплохой вариант. Но ты надолго отключился, Кхадсе, и у меня было время поработать. Я предположил, что это тот же шифр, который ты использовал в своих телеграммах, – код мирградских партизан, – и оказалось, что так оно и есть.
Кхадсе стискивает зубы и ничего не говорит.
Сигруд открывает конверт и громко читает:
– Бодвина Вост, Андель Душан, Георг Бедрич, Мальвина Гогач, Леош Рехор и… – Сигруд бросает взгляд на Кхадсе. – Татьяна Комайд. Дочь Шары.
Кхадсе теперь побелел. Его лоб покрылся каплями пота от попыток придумать выход.
– Имена. Что это такое, Кхадсе? Что это за люди?
– Откуда мне знать? – огрызается бывший оперативник. – Я впервые их слышу. Так происходит обмен информацией – обычно кто-то отдает кому-то сведения, которые тот не знает.
– Все имена континентские. Это твои следующие цели? Это люди, которых ты должен был убивать дальше?
– Я тебе все скажу, – говорит Кхадсе. – Но сперва отпусти.
Сигруд позволяет молчанию длиться еще некоторое время.
– Почему ты убил Шару? – тихо спрашивает он.
– Тебе не понравится мой ответ.
Сигруд цепенеет.
– Скажи. Сейчас же.
Кхадсе фыркает.
– По той же проклятой причине, которая заставляет действовать большинство людей. Мне заплатили. Много. Больше, чем я получал за всю свою жизнь.
– Кто?
Кхадсе молчит.
– Я не хочу тебя пытать, Кхадсе, – говорит Сигруд. – Ну… это не совсем правда. Хочу. Но у меня нет времени на такие игры. И все же, если придется, я найду время.
– Нас обоих учили терпеть пытки, – рычит Кхадсе.
– Это верно. Но я провел семь лет в Слондхейме. И там меня многому научили о боли – научили такому, что агентам министерства и не снилось. Если ты не сделаешься сговорчивым, что ж… я поделюсь с тобой этой наукой.
Кхадсе вздрагивает.
– Я тебя всегда ненавидел, – говорит он. – Вы с Комайд разгуливали по Континенту, словно гребаные туристы. Вы никогда на самом деле не служили Сайпуру, никогда по-настоящему не уважали честь и службу. Вы делали то, что хотели, изображая «историков».
– Имя. – Сигруд встает. – Сейчас же, Кхадсе.
– Я не могу дать то, чего у меня нет! – рычит бывший оперативник. – Психованный ублюдок приложил все усилия к тому, чтобы со мной не встретиться, и я его никогда не видел!
– Психованный? – переспрашивает Сигруд. – Сумасшедший дал тебе чудесное пальто?
– Он точно безумен, – говорит Кхадсе. – Он убежден, что у стен есть уши и что весь мир против него ополчился, и он готов платить за мои услуги целое состояние! По крайней мере он ценит меня выше, чем министерство когда-нибудь ценило.
– И в чем заключались твои услуги, Кхадсе, помимо Шары?
– В п-первый раз он нанял меня, чтобы найти мальчишку. Континентца, горожанина. Это все. Ни убийств, ни навыков агента, ничего. Просто хотел, чтобы я выследил засранца. Хоть это и оказалось нелегко. Он дал мне только имя. Но старина Кхадсе все сделал в лучшем виде. Я нашел ребенка, и все. Наверное, ему понравилось, как я работаю, потому что он стал обращаться ко мне снова и снова.
– Что за мальчик?
– Какое-то проклятое континентское имя… Кажется, Грегоров. Угрюмый подросток. Вероятно, приемный. Я думал, в нем не было ничего особенного.
– Что с ним случилось после того, как ты его обнаружил?
– А, это… ну, с этим сложнее. Я в общем-то не знаю. Похоже, мальчик исчез. Но мне известно, что родителей маленького Грегорова настигла преждевременная смерть. Непосредственно перед его исчезновением. Кажется, какой-то несчастный случай. Их сбила машина на улице. А потом внезапно все забыли, куда подевался маленький Грегоров. Вот тогда-то, Харквальдссон, я и решил, что с моим новым нанимателем не шутят.
– И что дальше? Что ты делал для него потом?
– Много, очень много мерзостей. Но все закончилось, когда приехала Комайд и поселилась в «Золотом отеле». Это его испугало. Ну, по крайней мере, так мне казалось со стороны.
– И он поручил тебе убить Шару, – тихо говорит Сигруд.
– Ага. Может, она ему надоела. Или, может, он что-то от нее получил, украл какую-то часть ее операции. Например, именно этот список, который ты держишь в руке.
Сигруд смотрит на лист черной бумаги. Он вспоминает строчку из письма, адресованного Шаре: «Этот город всегда был ловушкой. Теперь у него наш список возможных новичков. Мы должны действовать незамедлительно».
«Наниматель Кхадсе украл список рекрутов у Шары, – думает Сигруд, – потом велел Кхадсе с ними разобраться… Но почему в списке есть Татьяна?»
Он долго думает, потом спрашивает:
– Значит, это наниматель передал тебе пальто?
– Для дела Комайд, да. И туфли.
– Туфли?
Сигруд смотрит на кучу одежды Кхадсе. Берет одну туфлю, переворачивает. С виду ничего необычного. Дрейлинг достает свой черный нож, втыкает в подошву и отдирает каблук. Под каблуком прибита жестяная пластинка, на которой выгравированы очень любопытные иероглифы, сложные и… похоже, они движутся. Ему трудно рассмотреть невооруженным глазом, в чем дело.
– Хм, – говорит Кхадсе. – Об этом я тоже не знал.
Сигруд подносит жестяную пластинку к свету.
– Мне это знакомо… я такое уже видел, когда мы выслеживали спекулянтов в окрестностях Жугостана… Это одно из чудес Олвос. Ослепляющий свет на снегу, что-то в таком духе. Он не дает людям идти по твоему следу, создает препятствия у них на пути, мешает хорошо тебя разглядеть.
– Тогда как же ты меня нашел?
– Я не шел по твоему следу. Я знал, где ты будешь. Ты сам пришел ко мне. Эти штуки работают по строгим правилам. – Сигруд вспоминает чудеса у дверей «Золотого отеля», на улицах снаружи… По их сегодняшней схватке он понял, что пальто Кхадсе – мера защиты. Но что, если оно оберегает не только от ножей и пуль? Что, если наниматель Кхадсе дал ему это пальто, чтобы убийца смог пробраться через все охранные символы и препятствия Шары и разместить бомбу как можно ближе к ней?
Но это последний из всех вопросов, о которых надо думать прямо сейчас.
– Почему дочь Комайд в этом списке? – спрашивает Сигруд. – Почему твой наниматель хочет, чтобы ты нашел Татьяну Комайд?
– Это вне моей компетенции, – говорит Кхадсе. – Спросил бы людей Комайд. Она занималась тем же.
– В смысле?
– Искала детей. Ее проклятое благотворительное предприятие, приют или что там? – Он хихикает. – Куча дерьма. И никак иначе. Она искала рекрутов. Собирала сети. Тренировала континентцев.
– Ради чего?
– Понятия не имею. Может, хотела собрать частную армию. А может, маленькая Татьяна должна была стать ее полковником. Кто знает?
– Но твой наниматель хотел добраться до этих людей первым.
– И опять же, это вне моей компетенции.
Сигруд долго молчит.
– Ты когда-нибудь встречался со своим куратором, Кхадсе?
– Я же тебе сказал, нет.
– Не говорил с ним – допустим, по телефону?
– Нет.
– Тогда как вы вступаете в контакт?
– Я получаю телеграммы с указанием, где будет осуществляться контакт. Затем иду в назначенное место, делая именно то, что говорит куратор, и как только я оказываюсь там, то… – Он закрывает глаза. – Совершаю ритуал.
Затем Кхадсе описывает чудо, о котором Сигруд никогда раньше не слышал: дыру из совершенной тьмы, которая ждет крови, и нечто спящее на дне – то, что выдает ему письмо.
Сигруд смотрит на лист в руке.
– Так это письмо… получено из чуда?
– Да. Возможно. Какая разница? Вы с Комайд всегда знали о чудесном чуточку больше, чем было известно нам.
– И ты понятия не имеешь, кто поместил туда… эту тьму и вложил в нее письмо, чтобы передать тебе.
– Верно. И я не думаю, что это так работает. Я думаю… Каждый раз, когда я это делал, мне казалось, что дыра соединяется с каким-то другим местом. Местом, которое находится под миром или за его пределами… я не знаю, как сказать. И, чтоб мне провалиться, не уверен, что хочу узнать.
– Как странно, – тихо говорит Сигруд, – что ты, человек, который так сильно презирает континентцев, с готовностью воспользовался континентскими трюками, чтобы убить сайпурку.
Кхадсе пожимает плечами.
– Я же сказал – он платит. – Он сплевывает полный рот чего-то кровавого и вонючего. – Ну да, мой куратор, возможно, псих. Может, он какой-нибудь континентский тайный агент, который раздобыл кучу реликвий. Так все устроено. Мы в эту игру играем со щенячьего возраста, Харквальдссон. Сильные мира сего делают ходы. А мы, пешки и пушечное мясо, сражаемся в траншеях, пытаясь выжить. Сложись все чуть по-другому, в цепях был бы ты, а с ножом – я.
Сигруд размышляет над услышанным. Он решает, что согласен.
Он поворачивается и аккуратно прячет список в свой ранец. Потом отдирает другую пластинку от обуви Кхадсе, забирает обе и пальто агента и тоже прячет.
– Грабишь меня, да? – говорит Кхадсе. Он снова сплевывает. Что-то со стуком падает на пол – возможно, зуб. – Я тебя не виню. Но мы подошли к концу, да? Теперь ты решаешь, как меня убить. Как отправить старого Рахула Кхадсе прочь из этого смертного мира. Какой же ты ублюдок.
– Еще нет. – Сигруд смотрит на него. – Ты знаешь о своем кураторе больше, чем говоришь, Кхадсе.
– О, так ты хочешь пойти за ним? – спрашивает бывший агент.
Сигруд не отвечает.
Кхадсе хихикает.
– Ох, надо же. С ума сойти. Валяй стреляй! Он тебя на куски разорвет, громила!
– В каком смысле?
– В таком, что он не из тех, с кем можно шутить. Я просто знаю его имя. И слушок о том, что если произнести это имя вслух… Ну, поминай как звали.
– Твой наниматель убивает? Просто за то, что его имя произнесли вслух?
– Чтоб мне провалиться, если я знаю. Никто не в курсе, что с ними происходит. Но, куда бы они ни попали, оттуда не возвращаются.
Сигруд приподнимает бровь.
– То, что ты описываешь, – говорит он, – смахивает на страшную сказку для детей.
– А я взял да и сунул руку в крови в дыру в реальности! – смеется Кхадсе. – А ты взял да и выстрелил в меня, и пули просто попадали на пол! Я уже не понимаю, во что верить, но знаю – разумно быть осторожным. – Он ухмыляется, как безумный. – Я тебе скажу это проклятое имя, если ты хочешь, дрейлинг. С радостью. И тебе крышка.
Сигруд качает головой.
– Я никогда не слышал о чуде или божественном создании, которое могло бы услышать свое имя с другого конца мира. На такое способно только настоящее Божество – и если ты не собираешься сказать мне, что твой куратор – Олвос, это означает, что ты здорово ошибаешься.
– Думаю, ты сам поймешь. – Улыбка Кхадсе увядает. – И после того как я скажу тебе это имя… старине Кхадсе придет конец. Не правда ли?
– Ты бы сделал то же самое со мной.
– Да. Верно. – Он глядит на Сигруда горящими глазами. – Как ты собираешься это сделать?
– Если бы все происходило двадцать лет назад, я бы тебя выпотрошил. Оставил болтаться здесь с кишками наружу. Это заняло бы несколько часов. За то, что ты сделал с Шарой.
– Но сегодня?..
– Сегодня… я стар, – говорит Сигруд, вздыхая. – Знаю, я таким не выгляжу. Но мы оба старики, Кхадсе, а это игра для молодых. У меня больше нет времени на такие вещи.
– Верно. – Кхадсе смеется. – Я думал, выберусь. Выйду на пенсию. Но от всех этих вещей так просто не сбежать, так?
– Да. Ты прав.
– По крайней мере это ты. Ты, а не один из этих тупых маленьких ублюдков. Тебе не просто повезло. Ты заслужил это. – Кхадсе на мгновение смотрит в пространство. Затем он поворачивается к Сигруду и произносит: – Ноков.
– Что?
– Его имя, – говорит Кхадсе, тяжело дыша, как будто каждый слог причиняет боль. – Его имя – Ноков.
– Ноков? Ноков – и все?
– Да. И все. – Он наклоняется вперед. – Знай, ты умрешь. Что бы ты ни сделал со мной, он с тобой поступит в тысячу раз хуже.
Сигруд хмурится. «За всю жизнь, – думает он, – я не слышал ни о каком Нокове, ни в мире тайных агентов, ни в мире Божеств».
Дрейлинг встает, достает нож и аккуратно приподнимает подбородок Кхадсе, обнажая тонкий белый шрам на горле. Прикладывает черное лезвие к шраму, как будто следует инструкциям к детской вырезке из бумаги.
– И ты это заслужил, – говорит Кхадсе, глядя Сигруду в глаза. – За все, что сделал. Ты и это заслужил.
– Да, – говорит Сигруд. – Знаю. – Потом он резко проводит лезвием по горлу Кхадсе.
Бьет фонтан крови, горячий и влажный. Сигруд отступает и смотрит, как Кхадсе давится и кашляет, как его грудь и живот заливает его собственная кровь.
Он умирает быстро. Не важно, сколько раз Сигруд такое видел – его всегда поражает, как мало секунд отделяют жизнь от смерти.
«Сколько секунд, – думает он, наблюдая за тем, как содрогается тело Кхадсе, – умирала Шара?»
Голова бывшего агента без сил падает на грудь.
«Или Сигню?»
Кхадсе перестает двигаться.
В комнате становится тихо, не считая звука, с которым капает на пол кровь. Сигруд вытирает руки тряпкой, садится на пол и снова вытаскивает список целей Кхадсе.
Он смотрит на последнее имя: Татьяна Комайд. Девочку он видел один раз в жизни, и, наверное, это единственная частица его подруги, которая еще сохранилась в мире.
* * *
Бледная континентская девушка наблюдает за бойней из камышовых зарослей у канала. Она медленно начинает взбираться к краю участка, следя, не мелькнет ли что-нибудь в окнах. К счастью, громила увез Кхадсе недалеко – всего лишь на несколько миль вниз по течению. Так как за рекой здесь никто не следит, она без труда движется в нужном направлении, хотя теперь промокла до колен.
Она не знает, что это за здоровяк, но он ей не нравится. Ушли месяцы, чтобы отследить перемещения Кхадсе, месяцы, чтобы внедриться в его средства связи, месяцы, чтобы почти все вычислить. Это было особенно трудно, потому что у Кхадсе при себе имелись какие-то чудеса – что-то, делающее его невидимым, почти неуловимым для слежки, – но ей все же удалось придумать, как с этим справиться.
А потом тупой верзила с пистолетами и ножом ввалился на склад и все испортил, а в последний момент уволок Кхадсе прочь, словно мешок с треклятой картошкой.
Потом она забралась внутрь и увидела трупы. Увидела, что он с ними сделал. Кем бы он ни был, она не хочет, чтобы такой человек прослышал о ее планах.
Медленно светает, но ее настроение от этого не улучшается. Она окидывает взглядом развалины скотобойни. Ей это место не нравится. Отчасти потому, что оно уродливое и обветшалое, но в основном из-за того, что ей не нравится его прошлое.
А она может увидеть любой отдельно взятый момент из прошлого.
Она вздрагивает. Когда-то это место было переполнено смертью. Стоит ей отвлечься, и прошлое начинает просачиваться, она замечает огромные стада коров и коз, которые бродят туда-сюда в загонах, беспокойные и испуганные, словно гадая, что с ними будет. Иногда она слышит их блеяние, мычание и крики, чувствует впереди запах крови и знает, что приближается. Она слышит их прямо сейчас – слышит, как они вопят на скотобойне…
Она трясет головой, изгоняя звуки из своего разума. Раздумывает о вариантах. Верзила утащил Кхадсе куда-то в глубь скотобойни, и ей пока что не хочется пускать в ход свои способности, чтобы найти его. Это может оказаться слишком рискованно для нее. Но она должна что-то извлечь из ситуации. Нельзя, чтобы ее слежка за Кхадсе на протяжении дней и недель оказалась напрасной.
Потом свет начинает меняться. Она растерянно озирается. Оранжевые лучи рассвета, что просачиваются сквозь двор бойни, мерцают и в конце концов угасают.
– О нет, – шепчет она.
И смотрит вверх. Небо прямо над ней темнеет, оттенки черного просачиваются сквозь бледную голубизну и приносят с собой блестящие холодные звезды. Пятно черноты густеет и распространяется – необычная темная заря в центре небес.
«Как же он смог меня найти? Как он мог оказаться тут?»
Потом она понимает, что пятно тьмы находится не над нею, а над скотобойней – предположительно, над двумя мужчинами внутри.
Она понимает, что, кем бы ни был верзила и чего бы он ни хотел, он, скорее всего, понятия не имеет, какая сила вот-вот обрушится на него.
Что же делать?..
– Гребаный ад, – бормочет она. А потом встает.
* * *
Сигруд сидит на полу и думает.
Все плохо. Вообще все плохо, но кое-что хуже остального.
Для начала: откуда у нанимателя Кхадсе чудесные предметы? Все изначальные Божества – Сигруду, по правде говоря, не верится, что это придется опять подвергнуть сомнению, – мертвее мертвого, не считая Олвос. Но большинство чудесных предметов Олвос были утрачены восемнадцать лет назад, когда сгорел дотла сайпурский секретный склад. Сигруд это знает, потому что находился в числе людей, которые его и сожгли. Так что даже чудеса Олвос должны быть невероятно редкими.
«Неужели существовал еще один секретный склад? – Он чешет подбородок. – Или, что еще хуже, кто-то придумал, как делать новые чудеса?» Такое должно быть невозможным без помощи Олвос. По крайней мере Сигруд так думает. Справиться с подобным выше его сил.
Он опять просматривает список имен. Жаль, что в нем так мало сведений и не указано, где все эти люди находятся. «Но если бы было известно, где все находятся, – думает Сигруд, – скорее всего, люди из списка оказались бы уже мертвы».
Ему известно местонахождение лишь одного человека – Татьяны Комайд, которая, если верить газетам, жила в Галадеше с Шарой.
Он снова складывает список и прячет в карман.
Итак, каков следующий шаг? Сигруд тяготеет к одной идее, но сама мысль об этом его откровенно приводит в ужас.
Дрейлинг пытается придумать альтернативы. Выследить Нокова? Выудить больше связей из приспешников Кхадсе? Исходить улицы вдоль и поперек в поисках людей из списка?
Вряд ли какой-то из этих вариантов окажется плодотворным. И самой важной остается одна задача: кто-то угрожает приемной дочери Шары. Скорее всего, в министерстве об этом никто не знает.
Ему надо в Галадеш. Галадеш, столицу Сайпура, самый богатый и самый хорошо защищенный город в мире. Место, где, пожалуй, охрана правопорядка устроена лучше, чем в прочих цивилизованных странах, – а значит, то самое место, где его, беглеца от сайпурского правосудия, скорее всего, поймают, посадят, будут пытать и, возможно – очень даже вероятно, – казнят.
Что делать после того, как он разыщет Татьяну, Сигруд не знает. Предупредить ее, отвезти в какое-нибудь безопасное место и убраться. Но дрейлинг видел, что случается с людьми, которые соприкасаются с его окутанной мраком судьбой. У него нет никакого желания допускать, чтобы такое приключилось с Татьяной.
Но он должен сделать хоть что-нибудь. Ему больно просыпаться каждый день и понимать, что он не был рядом с Шарой, когда она нуждалась в нем больше всего. Представить себе, что с ее ребенком случится то же самое… эта идея для него отвратительна.
Потом Сигруд замирает. Прислушивается.
Вокруг тишина, но что-то… не так.
Он бросает взгляд через плечо. Длинная комната тянется позади него, череда масляных ламп болтается на крюках. Он наклоняет голову.
Он почти уверен, что, когда притащил сюда Кхадсе, зажег девять масляных ламп. В южном конце скотобойни он обнаружил огромный чулан с лампами и решил ими воспользоваться. Тем не менее теперь горят только шесть, как будто в дальнем конце комнаты три отчего-то потухли. Но здесь нет никакого сквозняка.
«Масло закончилось? Это странно…»
У него на глазах гаснет самая дальняя лампа. Ни звука, ни шипения, ни дыма. Она просто… исчезает, и остаются всего пять огоньков. И стоит лампе погаснуть, как дальний конец комнаты заполняет непроницаемая тьма.
Затем он слышит шаги. Кто-то идет к нему через длинную, погруженную во мрак комнату. Сигруд прищуривается, приглядывается, но ничего не видит в темноте. Кем бы ни был появившийся, он не пытается скрываться: он идет в быстром, размеренном темпе, словно торопясь на очередную встречу.
Сигруд хватает ранец и вытаскивает пистолет.
– Кто здесь? – говорит он.
Шаги не замедляются.
Гаснет пятая лампа. Стена мрака становится ближе.
Сигруд бросает ранец через плечо, поднимает пистолет и направляет его вдоль длинной узкой комнаты.
– Я буду стрелять, – говорит он.
Шаги не замедляются.
Гаснет четвертая лампа. Тьма становится все ближе.
Он прикидывает по звуку шагов расположение идущего и жмет на спусковой крючок. Грохот выстрела в замкнутом помещении звучит особенно громко. Дульное пламя не разгоняет тьму. И хотя Сигруд стреляет в небольшом пространстве, пуля как будто никуда не попадает и никого не пугает – потому что шаги продолжают приближаться.
Гаснет третья лампа. Остаются только две, подвешенные прямо над Сигрудом. Стена тьмы теперь очень близко, как и шаги.
Потом он видит это.
Что-то проникает в полутень, всего лишь в десятке метров от него. Но это… невозможно.
Там, на границе света, тень – тень, которую определенно отбрасывает двуногое существо, идущее к нему. Но Сигруд не видит того, кто ее порождает. Есть свет от лампы, есть тень человеческой фигуры, идущей в его сторону, – но нет человека, чтобы отбрасывать эту тень.
– Чтоб мне провалиться… – говорит дрейлинг.
Шаги замолкают. Тень человеческой фигуры тоже перестает двигаться.
Тишина.
Затем звучит мужской голос, высокий, холодный и ломкий. Кажется, что он исходит не из какого-то определенного места – не из тени человека перед ним, не из стены тьмы за тенью, – но от всех теней в комнате, как будто они одновременно вибрируют, создавая… эти звуки.
Голос произносит:
– Он мертв.
Бросив взгляд через плечо на труп Кхадсе, Сигруд говорит:
– Гм.
– Я его знаю, – продолжает голос. Снова шаги. Гаснет вторая лампа, и тень продвигается по полу, изгибаясь, словно невидимка – кого бы или что бы он собой ни представлял, – обходит оставшуюся лампу по кругу. – Кхадсе, верно? Он был полезным. – Шаги останавливаются, тень замирает на полу, намекая, что невидимый гость стоит прямо над трупом Кхадсе. Голос негромко прибавляет: – Он выполнял приказы. Не задавал вопросов. Ненавижу, когда задают вопросы… Мне всегда кажется, что я обязан ответить.
Долгая тишина. Сигруд гадает, стоит ли ему атаковать, удирать или… сделать что-то еще. Внезапно его переполняет убежденность в том, что он не должен покидать свет. Он сам не знает почему, но чувствует: если пересечь границу тени – которая внезапно кажется такой четкой, такой жесткой, – то обратно он не вернется.
– Я хотел сделать это сам, – говорит голос с намеком на сожаление. – Неразумно, чтобы кто-то разгуливал с таким количеством секретов. Ну что ж…
Опять шаги. Тень человека вертится, пока он обходит лампу по кругу. Потом она падает на труп Кхадсе…
И тот исчезает. Как будто гость своей тенью мимоходом стер Кхадсе из реальности, как тряпкой стирают пятно на оконном стекле.
Сигруд озирается, стоя посреди крошечного островка света, который отбрасывает единственная оставшаяся масляная лампа. «Не покидай свет!»
Мгновение спустя тень исчезает, мигнув.
Сигруд хватается за радиопередатчик свободной рукой – это часть приготовлений на случай, если кто-то попытается устроить ему засаду. «От этого не будет толку здесь, так далеко от входа», – думает он. Отбрасывает эту мысль, гадает, что же делать.
А потом дрейлинг чувствует внезапное внимание, словно вся тьма в комнате повернулась к нему и начала разглядывать.
Во тьме раздается низкий, страшный стон, похожий на звук, с которым высокие деревья медленно колышутся на ветру. Его левую руку внезапно пронзает ужасная боль, как будто шрам наполняется расплавленным свинцом.
Откуда-то из дальнего угла шепотом спрашивают:
– А ты кто такой?
Сигруд опускает пистолет. Он не очень-то понимает, что делать в такой ситуации, – его не готовили к беседам со стеной тьмы, – но, с другой стороны, отвечать на вопросы он умеет.
