Текст книги "Большой Хинган"

Автор книги: Роальд Недосекин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

9

 Танки пробовали моторы, готовясь тронуться в путь. На рассвете к ним подошли автоцистерны в сопровождении одного Т-34.

В долине лежали сизые и пепельные тени, а вершину сопки солнце успело вызолить и накалить. День обещал быть, как и вчера, удушающе-жарким. Солдатам поста ВНОС он грозил жестоким испытанием: воды осталось не больше котелка, ее не хватило бы даже для того, чтобы размочить на всех сухари. Кончилась вода и в плохих канистрах.

Все, кроме недавно уснувшего Кокорина и заступившего на дежурство Колобова, забрались в будку, чтобы послушать сводку Совинформбюро. В Москве теперь было без нескольких минут двенадцать ночи. Легоньков включил рацию и, чтобы слышно было всем, положил наушники в пустое железное ведерко.

Андрей проснулся весь потный и со страшной сухостью во рту. Сел в дверном проеме, свесив ноги наружу. Мысли его вертелись вокруг вопроса, как добыть воды. Не дождавшись, когда заговорит Москва, схватил связку пустых фляг, соскочил на землю и пошел под гору.

Вчера у танкистов не было воды, но сегодня ее могли привезти заправщики.

Ефрейтор еще не спустился с сопки, когда в лагере танкистов раздался короткий залп. Он мог иметь только одно значение: танкисты кого-то потеряли во вчерашнем бою.

Подойдя ближе, Андрей заметил на ровном травянистом лужке свеженасыпанный холмик. Группа офицеров собралась в кружок возле крайнего, должно быть, командирского танка.

Андрей отыскал взглядом комбата и отдал честь. Капитан стоял, привалившись к гусенице.

– Тебе что, вносовец?

Держа в губах сигарету, он щелкал слабо искрившей зажигалкой.

– Вам воду доставили, – не вопросительно, а так, словно он знал точно, произнес ефрейтор и красноречиво тряхнул связкой фляг. «Пришел получить должок», – хотел он добавить, но почему-то не сказал этого.

– Не доставили воды, солдат, – вздохнув, ответил низенький офицер. Кречетников узнал его: тот грузин, что вчера второй раз протянул Кокорину кружку. – Горючее доставили. Еще трех раненых: обстреляли с сопки, гады. Старшина помер… Скоро будет вода!

Все танкисты были немного выпившие, Андрей это заметил сразу. Ну что же, в память погибшего… Только вот днем им будет тяжеловато.

– По машинам! – негромко проговорил капитан. Сигарету он так и не зажег. Смяв ее, швырнул на землю вместе с неисправной зажигалкой. – Постой, вносовец! – окликнул он понуро повернувшегося Кречетникова и – грузину: – Гуго, налей вносовцам девяностоградусного. Это они вчера прислали «ястребков».

– Так точно, товарищ капитан; самолично передавал «воздух!» – подтвердил Андрей.

Прицепив к поясу две фляги со спиртом, он отошел в сторонку и стал наблюдать, как вытягиваются в боевую колонну танки. Автозаправщики подстраивались сзади.

На посту царило радостное возбуждение.

– Хайлар взяли! – встретил Андрея Елпанов. Увидел связку фляг: – Достал воды?

Андрей уныло покачал головой.

– Эй, длинноносый! – из-за машины выглянул старший сержант Легоньков. Он сматывал противовес, из чего можно было заключить, что пост снимается с места. – Хочешь кое-что получить? Пляши или гони сто граммов!

– Ваня, – слабым голосом ответил Кречетников. – Если это «кое-что» хорошее – жалую флягу спирту!

– Ого! Танкистов ограбил? – Светлые выпуклые глаза старшего сержанта выкатились еще больше. – Ладно. Продешевил я, да чего не сделаешь для друга.

Легоньков принял флягу, отвинтил пробку и сделал небольшой глоток. Ни один мускул не дрогнул на его толстощеком лице, только глаза стали веселыми.

Завинтил пробку, вернул флягу.

– Перейдем Хинган – отпразднуем! А теперь вот держи, что обещал.

В руке Андрея оказалась четвертушка бумаги. Развернув ее, увидел две цифры и букву – «88с». Поднял недоумевающий взгляд на товарища.

– За эти восьмерки флягу спирту? Жулик.

Легоньков заржал, будто от щекотки.

– Вот чудило! Целует тебя, ясно? Это радистский код. А он еще недоволен. – Легоньков посерьезнел и пристально посмотрел Андрею в глаза: – Слушай, Ангелина тебе что-нибудь передавала для Ниязова?

Кречетников поморгал глазами. Записка! В напряжении этих дней он забыл о ней. Покопался в нагрудном кармане, достал пакетик из целлофана и развернул. Треугольничек был на месте.

– Вот, велела отдать, когда отъедем далеко.

– Значит, пора.

Андрей повертел в руках бумажный треугольничек. Ротная красавица младший сержант Ангелина и их сержант – какие у них дела?

– Дай-ка, я сам вручу, а то опять забудешь, – сказал Легоньков, отбирая письмо.

Андрей опять развернул весточку от Нины. «88с» – целую! «88с»… Бережно уложил бумажку в целлофан.

– Иди, собирайся, – обтер старший сержант ладонью пот СЕ лица. – Едем!

Машину трясло и переваливало с борта на борт. Жара усиливалась с каждым часом. Лица солдат сделались серыми. Елпанов, сидевший в будке напротив Кокорина, вдруг вскочил и потряс его за плечи.

– Петрович, Петрович!

Голова пожилого солдата упала на грудь, моталась туда-сюда, открытые глаза были страшно безжизненны.

– Воды! – крикнул Елпанов, подхватив товарища.

Все повскакали, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть от тряски. Легоньков сильно постучал в переднюю стенку. Лесин затормозил.

Было счастьем, что у них сохранилось полторы-две кружки воды. Когда Кокорина вытащили из машины и положили на землю, Колобов, на правах медика, начал над ним хлопотать. Влив в рот немного спирта, потом дал напиться. Солдат пришел в себя.

– Сержант… Хлопцы… Извините! – проговорил он слабым голосом и попытался встать.

– Полежи, полежи, Петрович, – удержал Елпанов. Он принес и заботливо подложил под голову Кокорину надувную резиновую подушечку. Когда-то за эту подушку Андрей предлагал Елпанову полцарства.

Растроганные тем, что Петрович еще попросил у них извинения, солдаты молча стояли у машины. Они бы могли на час-два задержаться здесь, но какой в этом смысл? Сопки вокруг голы и накалены, как громадные печи. Сжавшееся в ослепительную белую точку солнце палило нестерпимо. Все вокруг оцепенело, будто в ожидании смерти.

Андрей положил руку на плечо Лесину.

– Может, подменить тебя, устал?

– А что в будке сидеть? Еще тяжельше… За мотор боюсь – в радиаторе кипит.

Кокорин встал. С виноватой улыбкой он привел себя в порядок, поднял с земли и отдал Елпанову резиновую подушечку. Повернулся к Ниязову:

– Я в порядке, сержант…

– Поехали, – приказал Ниязов. И – Кокорину: – Садись в кабину. Я на крыле.

…Вообще-то рана не болела. Иногда только словно пронзало насквозь, когда, забывшись, поворачивался на бок. Но все время хотелось пить. Горело нутро. А в ушах стоял звон падающих капель: кап-кап-кап… Пить же не давали. Вернее, давали мало и не всякий раз, как он просил.

Во-первых, медсестра говорила, что ему нельзя столько воды. Потом эту вертихвостку нельзя было дозваться – она торчала в соседней палате, где лежали раненые полегче. Ночная санитарка, та добрее: иногда принесет не одну, а сразу две кружки. Вода там была особенная – такой вкусной он еще не пивал. Слегка попахивала дымом – снег же топили в котлах. Снег… Сахаристый белый снег. Он тает во рту…

Вот тоже вкусная вода была в одном родничке в Западной Белоруссии. Они ехали по дороге, и вдруг у большого креста с распятым Иисусом – такие кресты там при въезде в каждую деревню– увидели деревянный сруб с прозрачной водой. На дне кипел песок – это бил родник. От воды той ломило зубы.

…Андрей оттянул ворот гимнастерки и покрутил головой. Он задыхался. Легоньков, Елпанов и Колобов, привалившиеся к стене будки, виделись как бы в тумане. Большим напряжением воли Андрей заставил себя встряхнуться и выпрямиться.

– Ветеринар! – окликнул он Колобова и сам удивился своему хриплому голосу. – Знаешь, какие есть на свете козлы? У них рога по полметра, а в рогах – вода. Живут тут, в Азии. Застрелить бы парочку, а?

– Есть «дерево путешественников», – не открывая глаз, проговорил Елпанов. – Проткнешь кору – пол-литра чистой воды. На другой день ранка затянется – и снова…

– Отставить эти разговорчики! – прикрикнул Легоньков. – Сказками жажду не утолить…

Андрей привстал со скамьи, достал лежавшую на узком столике флягу со спиртом – другую дали в кабину Лесину, на случай, если с Кокориным опять случится обморок, – балансируя, чтобы не упасть, отвинтил пробку и сделал большой глоток. Обожгло. А все-таки жидкость…

– Кто хочет?

Елпанов мотнул головой, Колобов отвернулся. Легоньков, дернув за поясной ремень, посадил Андрея на место:

– Дурак, поможет тебе это?

Качка неожиданно прекратилась. Машина шла ровно. Все, как один, повернули головы в сторону открытой двери. Из-под колес убегало что-то похожее на запущенную колею.

– Неужто дорога? – изумленно произнес вполголоса Елпанов.

– Вода! – прошептал Кречетников. – Есть дорога – есть и вода!

10

 – Сержант, вон туда еще свернем!

– Нет, – жестко ответил Ниязов. Его коричневое, словно вырезанное из старой кости, лицо напоминало маску. Все оно было исчерчено вертикальными полосками: это пот, стекая, запекался глазурными узорами. Обожженные солнцем глаза слезились. Всегда промытые, составлявшие предмет особой заботы сержанта волосы теперь свисали из-под пилотки пыльными клочьями. Автомат за спиной, бинокль на груди и полевая сумка на боку казались слишком большим грузом на этом солнцепеке.

– Видать, бесполезно…

Это Кокорин. Пожилой солдат на глазах постарел еще на несколько лет. На щеках и подбородке обозначилась щетина цвета алюминия, под глазами набухли старческие мешочки, а все лицо покрылось сетью склеротических жилок.

Впрочем и Колобов, и Кречетников, и Легоньков выглядели сейчас не намного лучше.

Едва заметная колея привела не к воде, а к полю желтых маков. Большая часть растений отцвела и держала на прямых стеблях крупные, почти с кулак, бледно-оливковые коробочки… Желтый мак! Кто и зачем его тут посеял?

– Опий! – вдруг догадался Елпанов, и Ниязов кивком подтвердил его догадку.

Кто-то выращивал мак в этой безлюдной местности, чтобы приготавливать из него страшный наркотик. Вряд ли японцы: наверное, хитрый, богатый китаец, снаряжавший в эти места целую экспедицию. За опиум он потом покупал дешевую рабочую силу, может быть, даже жизни несчастных курильщиков.

– Вот гад! – процедил сквозь зубы Кречетников, имея в виду хозяина тайной плантации. – Попался бы мне!

– Капитализм, – коротко определил Колобов.

Они объехали большой участок, надеясь встретить по соседству с полем родник или колодец. Но и воду для своих сообщников или батраков хозяин поля доставлял, должно быть, издалека.

Ниязов не хотел больше терять времени.

Утром, при проверке связи, ротный пост дал указание переместиться несколько севернее. Очевидно, корпус двигался не совсем тем маршрутом, который был определен сначала. Могло получиться так, что пост ВНОС останется если и не в тылу у него, то где-то на фланге.

Неожиданно Ниязов приказал солдатам построиться. Команда вызвала недоумение. Однако приказ есть приказ.

Первым, застегнув воротник и расправив под ремнем складки гимнастерки, в двух шагах от машины по стойке «смирно» встал Легоньков. Рядом – Кокорин. Помедлив, к ним шагнули Колобов и Елпанов. Возмущенный Кречетников и чувствовавший себя на особом положении Лесин сделали вид, что не слыхали команды. Сержант выжидающе смотрел на них, пока оба не заняли в строю свое место.

Ниязов встал перед шеренгой, опустив руки по швам. Видно было, как он пытается смочить слюной рот, чтобы начать говорить.

На минуту перед глазами Кречетникова возникла другая картина: невысокий обрывистый берег узкой реченки Шешупы; взорванный мост; на одном берегу – дымящиеся развалины литовского местечка Наумистис, среди которых закопченная громада белого костела, на другом – острокрышие дома немецкого городка, с высокой рыжей кирхой посредине. Шпиль ее сбит снарядом: там сидел корректировщик… Граница! На узких улицах городка еще шел бой, а у моста команда заградотряда – бывшие пограничники – с взволнованными лицами вкапывала в землю полосатый столб с Государственным гербом СССР. Ниязов приказал выйти из машины и построил своих солдат. «Запомните!» – сказал он тогда…

Сержант обвел взглядом солдат.

– Вчера правительство Японии заявило, что готово рассмотреть Декларацию великих держав от 26 июля. По радио передали. Военный министр Японии, однако, призывает продолжать войну. Вот пока все.

Так вот какую новость принял по радио Легоньков, пока все они глазели на поле мака! Чувствуя, как забилось у него сердце, Андрей спросил:

– Значит, капитулируют?!

Ниязов пожал плечами.

– Должны были бы, чтобы сохранить жизнь тысячам людей. Но, как всем империалистам, микадо и генералам наплевать на своих солдат. Думало, еще не скоро капитулируют, будут торговаться. Разойдись! – скомандовал он, хотя строй уже был сломан.

И опять, задыхаясь в накаленной, лишенной воздуха будке, борясь с тошнотой от беспрестанных толчков и покачивания, солдаты двигались на восток к Хинганскому хребту.

Самолет шел на высоте тысячи метров. Член Военного совета попросил лететь ниже, но летчик-майор наотрез отказался сделать это. Он уступил только в одном: приказал штурману курс на Хайлар проложить на карте в виде зигзагообразной линии.

Внизу горы становились все выше и выше. Это хаотическое нагромождение безлесных громад с вершинами из голого камня заставляло сжимать зубы. Между горами почти не было проходов. Колонны войск, которые теперь, на втором часу лета, были видны все чаще, двигались иногда одна навстречу другой, не находя выхода из узких долин. Несколько раз летчик докладывал, что видит самолеты По-2. Эго воздушные разведчики искали дорогу и показывали направления наземным частям.

Всем командирам соединений было приказано докладывать о ровных площадках, пригодных под полевые аэродромы, но таких площадок глаз тоже не замечал. Член Военного совета знал, что командующий воздушной армией предпринял рискованный шаг: приказал разведать и захватить аэродромы по ту сторону Хингана, куда еще не дошли танки шестой гвардейской. Необходимость оправдывала риск.

Генерал подумал, что горы, палящий зной и отсутствие воды еще не все, что встает на пути армий. В штабе фронта были получены сигналы об очагах страшных болезней, в том числе чумы, которые обнаружены восточнее Халун-Аршанского укрепленного района японцев. Имелись сведения, что японцы готовились применить бактериологическое оружие, и могло быть вероятным, что эти очаги созданы искусственно. Некоторым дивизиям пришлось приказать изменить направления, а опасными районами заняться санслужбе фронта. А там, за Хинганом, на равнинной Маньчжурии, подстерегает разлив рек после периода дождей, который приходится на конец июля – начало августа. Генерал Кравченко уже ориентирован, чтобы его танки двигались по полотну железных дорог…

Сидевший рядом полковник, тронув генерал-лейтенанта за руку, показал вниз. Вдоль подножья, забирая в сторону от курса самолета, двигалась маленькая коробочка – одинокая крытая автомашина. Должно быть, отбилась от своей колонны.

Член Военного совета машинально запомнил конфигурацию горы, вдоль которой ехала эта отставшая автомашина. Судьба солдат, может быть, всего одного человека, шофера, взволновала его. Когда вскоре летчик доложил, что видит колонны войск, он круто повернулся к полковнику:

– Прикажите лечь на обратный курс, снизиться и указать правильное направление той автомашине!

На этот раз командир самолета не посмел ослушаться. Тяжелый Си-47 стал плавно валиться влево. За стеклом круглого окна метнулись силуэты истребителей прикрытия. Летчик заговорил, движением головы поправив ларингофоны, объясняя им цель маневра.

Автомашину удалось обнаружить внизу сравнительно быстро. Должно быть, знак, поданный самолетом – качание крыльев, – ехавшие на ней поняли. Автомашина остановилась. Летчик лег на прежний курс.

Ниязов и Лесин, вылезшие из машины, смотрели вслед транспортному самолету, охраняемому звеном «ястребков», медленно уходившему на север.

– Что это он? – с недоумением произнес шофер.

– Не понял? Нам показал дорогу, – ответил сержант. – Разворачивайся.

– Видать, начальство полетело… – с уважением промолвил Лесин. – Сержант, – прибавил он негромко, проведя ладонью по лбу. – Если я того… не выдержу… машину Андрюхе насовсем не передавай. Он же наблюдатель отменный, а шофера потом пришлют…

– Да ты что, никак нюни распустил? – попытался улыбнуться пересохшими губами Ниязов. Он подтолкнул шофера к машине: «Корпус близко, чудак!»

За время этой короткой остановки из будки никто не вышел.

Они пили, пили, пили… Они готовы были осушить всю канаву, что прорезала маленькое болотце. Почему в нем уцелела вода? Возможно, высокая трава помешала ей испариться, кто знает.

Колобов и Кречетников втягивали воду громко, как насосы, Легоньков погружал все лицо и счастливо фыркал, Ниязов и Елпанов, стоя на коленях, горсть за горстью подносили ко рту, Кокорин зачерпывал котелком. Только Лесин, страдальчески морщась, борясь с собой, делал маленькие глотки из кружки.

Не меньше получаса потребовалось для того, чтобы утолить жажду. Потом наполнили водой фляги и канистры. Ничего, что вода в канавке была темной и железистой на вкус. Лесин залил радиатор автомашины. Потом все разделись и попрыгали в канавку, чтобы смыть с себя пот и пыль.

– Есть вода и тут! – блаженно жмурился Кокорин, поливая на себя из котелка.

После купанья вспомнили, что со вчерашнего дня ничего не ели. Андрей достал из будки мешок с сухарями и две банки мясных консервов. Ели жадно и с каждым глотком чувствовали, как возвращается утерянная было сила.

Теперь они могли ехать вперед и вперед. Теперь им казалось, что все страдания остались позади.

Ребята, а ведь мы добрались до Хингана! – воскликнул вдруг Елпанов.

Только теперь солдаты обратили внимание на окружающую местность.

Сопки незаметно перешли в горы. Безлесные, без обрывистых круч горы были еще невысокие, но слово «сопки» к ним уже не подходило. Они были по-своему живописны, особенно на взгляд людей, недавно оставивших степную Монголию. А какое разнотравье кругом! В высокой, почти по пояс траве – цветы, цветы, цветы: нежно-розовая полевая гвоздика, светло-сиреневые и белые ромашки, гроздья синих колокольчиков, множество других, названия которых солдаты не знали.

– Так это и есть Хинган? – разочарованно проговорил Колобов.

Готовясь форсировать горную цепь, солдаты представляли себе высоченные скалистые громады, узкие каменные мосты через ущелья, разверзшиеся пропасти, со дна которых не долетает звук упавшего камня… Не зря же японцы считали, что Хинган надежно прикрывает Маньчжурию с запада.

– Предгорья, – коротко сказал Ниязов.

Взяв на север, Лесин после полудня вывел вносовский «шевроле» к дороге, по которой двигались части корпуса.

«Студебеккеры» тащили короткоствольные гаубицы и длинноствольные пушки, в кузовах с откинутым брезентом ехали артиллеристы в выгоревших гимнастерках. Ползли грузовики со снарядами, на бронетранспортерах промчался какой-то штаб. За ними прошли крытые автомашины с красными крестами. Санбатовские девушки выглядывали в открытые двери, полуживые от духоты и тряски.

Наступал вечер. Очертания гор становились мягче, жара тоже немного спала. Через час-полтора оглушительно зазвенят цикады. Небо по краям начало желтеть. На западном фронте, бывало, наблюдатели в предвечернюю пору держались настороже: как правило, перед заходом солнца немецкие бомбардировщики ходили обрабатывать передний край. Японцы в Маньчжурии располагали двумя тысячами самолетов, это было точно известно. Но, по-видимому, главные силы авиации они бросили против фронтов Мерецкова и Пуркаева, наступавших с севера.

Колонна остановилась на ночлег. Андрей впервые с момента переходе границы почувствовал себя спокойным и даже довольным. Воды в канистрах большой запас: после болотца они встретили проточный ручей. Отрываться от корпуса они больше не станут. Чем плохая жизнь?

Шагах в пятнадцати от машины Андрей увидел Ниязова. Тот сидел ка камке и писал в тетради, подложив под нее полевую сумку. Поднял голову, заметил Андрея, позвал:

– Кречетников!

Андрей подошел с готовностью. Любопытно было, что это сержант пишет. Ниязов выглядел смущенным. Таким Андрей видел его впервые.

– Ты, длинноносый, в любви счастливый… – Шутка получилась неуклюжая, но Андрей мысленно простил ее сержанту. – Скажи, слушай, как у вас, у русских: если девушка поедет к чужой женщине, матери будущего мужа, кто из них будет в доме хозяйкой?

Кречетников захлопал глазами. Всерьез сержант спрашивает или так…

– Не знаешь? – засмеялся Ниязов.

Андрей продолжал изумленно таращиться. На кого это он намекает? На Ангелину, что ли?..

– Идите на пост! – махнул рукой Ниязов.

Андрей ворвался в будку, сдавленно позвал:

– Ваня!

– Чего тебе?

– Ты про нашего сержанта и Ангелину знал?

– Эх, Андрюша, слышал звон, да не знаешь, где он, – обнажив редкие зубы, засмеялся Легоньков. – Тут, брат, не Ангелина в фокусе событий, а ее сестра. Зимой, в Пилькаллене, Ангелина в шутку дала адрес: незамужняя, учительница. Ниязов написал. Многие же так переписывались. А у них получилось серьезно.

– Он ее к своей матери зовет!

– Ну так что?

– Ничего, здорово говорю. Ниязов с высшим образованием, его сразу демобилизуют… – Андрей вдруг хлопнул ладонями по бедрам. – Умная, чертяка! – воскликнул он в восторге. – О согласии сестры она для поддержания боевого духа написала?

Легоньков достал кисет, оторвал бумагу для цигарки.

– Ребенок у ее сестры есть, вот что, – проговорил он медленно. – Она сироту взяла. В детский дом отдавать не хочет. Ангелина и написала, чтобы, значит, он обдумал…

– Какое это имеет значение, – Андрей беззаботно пожал плечами. – Кто-то сирот должен растить?

– Да ведь чужой…

– Какой чужой? Может, нашего Гусева или, скажем, Остапенко! Они семейные были.

Легоньков прикурил от зажигалки, выпустив дым, сказал:

– Это, конечно, правильно.

Кречетников взглянул на дорогу, вздохнул и попросил старшего сержанта:

– Дай табачку на закрутку…