Текст книги "Мальчик-Которого-Нет (СИ)"

Автор книги: Рина Зеленая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Застой… – прошептала я себе под нос.

– А ведь большая часть денег, которая тратится на нужды Хогвартса, идет не из средств попечителей и благотворителей, а из наследства Основателей!

– Наследства? – переспросил Блейз.

– Да, – кивнул Тео, соглашаясь с блондином. – Из наследства. Основатели завещали свои богатства школе. Это все знают!

– Но разве это не легенда? – уточнил Невилл чуть нервно.

Тревор, весь вечер с интересом исследовавший помещение, так же вопросительно квакнул из какого-то угла.

– Вовсе нет, – ответил Драко. – Разве твоя бабушка не в Попечительском совете?

– Да, но она мне не рассказывала, – пояснил мальчик.

– В общем, в конце жизни Основатели составили договор, согласно которому определенная часть их имущества была перенесена в общий сейф и по сию пору используется для поддержания школы, – пояснил Драко. – И там до сих пор очень и очень много средств! Никто не знает точно, даже директор Хогвартса не может войти в хранилище, но гоблины преспокойно выделяют средства (при наличии сметы) из года в год и ни разу не намекали, что стоит урезать траты.

– А кто может войти в хранилище? – спросила я.

– Только кто-то из наследников Основателей, – ответил Малфой. – Вынести ничего не вынесет, но побывать и оценить сможет.

– Интересно, но… где сейчас найдешь кого-нибудь из наследников? – повздыхал Нотт. – Кровь уже давно разбавлена настолько, что никто не вправе претендовать на звание наследника одного из Основателей!

– Я не согласен, – смущаясь, ответил ему Невилл. – Пусть прямых наследников не осталось, но… при соблюдении некоторых условий… наследником может стать и дальний родич не по прямой линии.

– Ну да, – согласился Драко. – Наследие по крови, плоти и магии. Если хотя бы два из условий соблюдены, то волшебник признается достойным называться наследником, сама магия его таковым признает.

– М… – протянул Блейз. – Значит…

– Вот смотри, Альбус Дамблдор очень любил в юности всем рассказывать, что является потомком Гриффиндоров по женской линии, но разве сейчас хоть где-то он это упоминает? В его биографии, что краткой, что полной, нет ни слова о подобном родстве. А все почему? – Малфой с усмешкой наклонился чуть вперед. В тусклом свете пламени его юное лицо выглядело взрослее, а в позе было что-то очень театральное. Он и паузу выдержал, прежде чем ответить на собственный вопрос: – А потому, что очень у многих возник вопрос: Как так вышло, что один из самых сильных магов нашей страны, утверждающий, что он по крови связан с Гриффиндорами, не признан наследником этого рода? По крови и по магии.

Вспомнив эту часть всплывших вчера сведений, я снова призадумалась над словами Малфоя. А ведь есть еще один персонаж, утверждавший, что он наследник одного из Основателей. Тот-Кого-Нельзя-Называть никогда не называл себя наследником Слизерина во всеуслышание, но он открывал Тайную Комнату, управлял василиском. И в сороковых, и в девяностых все маги называли того, кто открывал Комнату, потомком Слизерина. И никто не копался в дебрях генеалогии, давая и Гарри это… прозвище? Нет. Наделяя этим титулом. Маги, как известно, все родня друг другу. Значит, любой род вправе говорить, что он связан по крови с любым из Основателей. Гонты тоже всем говорили о родстве, но только Реддл смог открыть Тайную Комнату (по крайней мере, только о нем известно точно!). Выходит, наследником можно стать, будучи просто очень сильным волшебником, у которого этой силы оказалось достаточно для пробуждения… наследия? Родового дара?

– Первокурсники, – окликнула нас Джемма. – Вот ваше расписание на неделю. Читаем внимательно. Под расписанием занятий декан указал время консультации у него. Будьте внимательны, он продублировал одинаково на всех свитках, но указал фамилии…

Я быстро пробежала взглядом записи и невольно хмыкнула. Моя фамилия стояла в расписании профессора Снейпа последней, без времени завершения интервью. Похоже, декан оставил меня на десерт!

[image_26116|center]

16

Первые уроки прошли без происшествий. На трансфигурацию ожидаемо опоздал Уизли, Грейнджер ожидаемо смогла наполовину превратить спичку в иголку. На истории взбудораженные всем новым дети ожидаемо впали в дремотное состояние. А на защите мы ожидаемо «насладились» невнятной лекцией профессора-заики. Больше удивило то, что на всех уроках Малфой без сомнений утаскивал меня за вторую парту, вынуждая Невилла обосноваться за первой. Но Лонгботтом так ни разу и не остался впереди в одиночестве. На первом же уроке к нему подсела Паркинсон и с того момента неизменно занимала место подле внука леди Августы. Сзади нас прикрывали Крэбб и Гойл.

За моей спиной постоянно кто-то шептался. Я улавливала то имя, то фамилию, то какие-то общеизвестные факты из биографии, но никто пока не осмеливался подойти поближе. Если в той реальности от Гарри всех отваживал Рональд, то в этой влиял выбор факультета и то, что меня, как стеной, окружали парни этого самого факультета. Будучи ниже всех, даже Драко, я просто терялась за спинами сокурсников.

После обеда нам разрешили самостоятельно изучить замок, но повторили директорские запреты. И мы стайкой бродили по Хогвартсу и окрестностям, полагаясь то на Нотта, то на Малфоя, то на Паркинсон. Остальные девочки с нами, кстати, не пошли, начав ныть еще в гостиной, куда первокурсники вернулись оставить вещи. От Панси же нытья мы не дождались, она с одинаковым любопытством бродила с остальными по коридорам, заглядывала в темные углы, лазила на трибуны на стадионе. К концу прогулки мы все упарились, расслабились и то и дело обменивались беззлобными подколками по поводу и без. Я не без изумления посматривала на ребят, понимая, что одиннадцатилетние слизеринцы ничем не отличаются от любых других любопытных детишек. И аристократы, забывшись, могут с восторгом попискивать на верхотуре трибун, мечтая о квиддичной славе, как и самые обычные ребята.

– Я обязательно стану ловцом в следующем году! – воскликнул Драко, глядя вниз и на горизонт. – Обязательно!

– На здоровье, – совершенно искренне ответила я, наслаждаясь тем, как ветер гладит лицо. Солнце грело еще совсем по-летнему, сочный аромат трав окутывал все кругом, долетая даже до трибун.

Когда минуту спустя я не услышала ответ, то открыла глаза и взглянула на Драко. Тот казался озадаченным.

– Что? – вопросила, склоняя голову к плечу.

– А ты сам? Будешь участвовать в отборочных?

– Зачем? – вполне искренно удивилась я. – Я не планирую играть в квиддич. Что?

Похоже, я сумела удивить всех, потому как ребята наперебой стали тараторить:

– Почему? Твой отец хорошо играл! Был капитаном, разве нет? Отличным загонщиком! И Кубок школы выигрывал! Почему?

Я невольно хмыкнула. На лицах Нотта, Забини и Малфоя читалось недоумение. И ни один из них не добавил ничего отвратительного о Джеймсе Поттере.

«Да и не только теперь, – напомнила себе. – Пока никто из слизеринцев ни слова не сказал и не сделал мне ничего дурного. Будто то, что я поступила на змеиный факультет, сделало серебристо-зеленых более лояльными».

Но, если подумать, у того, другого Гарри, не было особых проблем со старшими змейками. Да, те поддерживали травлю значками, но никогда не переходили границ. Настоящий конфликт был только с одногодками, да и то лишь потому, что Малфой не мог устоять и не… дернуть гриффиндорца за косичку.

Усмехнувшись пришедшему в голову сравнению, я вернулась к беседе и ответила всем сразу:

– Есть выражение, что дети не в ответе за грехи отцов. Но оно так же верно и для выбора пути. Мы – не наши родители. Да, есть такое понятие как преемственность, но это не означает, что мы должны повторять за близкими. Тем более, если нет желания или предрасположенности. Унаследовать дар от отца или матери и развивать его – правильно. Но… Заниматься чем-то лишь потому, что этим занимался отец? Нет уж! Мало ли чем он еще увлекался! Может… – Я задумалась. – С крыши прыгать любил. Так мне тоже пойти – и того?..

Панси хихикнула и покивала, соглашаясь. Драко как-то скуксился. Похоже, ему нравилась идея побороться со мной за место в команде или даже вместе играть.

– Это не означает, что я и вовсе не собираюсь садиться на метлу, – добавила примирительно.

Харо, надо сказать, высоты не боялась совершенно. Ее память то и дело подбрасывала разные моменты, после которых мне начинало казаться, что кто-то еще в нежном возрасте отбил у ребенка пыльным мешком почти все чувства. И инстинкты. И мозги. Эпизод с прыжком на крышу был в карьере Харо не единственный.

Она то оказывалась на крыше, то взлетала на дерево, то без травм выпадала из окна. И ни один из случаев не сподвиг девочку быть хитрее. Вместо того чтобы выдумать более реалистичную причину произошедшего там, где это было возможно, Харо мямлила и твердила про волшебство и случайность. Казалось бы, даже собачки тетки Мардж постигали принцип взаимосвязи после нескольких повторений. Но до Харо не доходило, что тетю и дядю корежит от одного только слова «магия». И пусть врать не хорошо, но оставаться без ужина и сидеть взаперти – еще хуже.

Но, с другой стороны, Дурсли, особенно Дадли, сделали все, чтобы Поттер, живя среди людей, оставалась своеобразным Маугли. Харо жила в вакууме и могла только мечтать о дружбе, заботе и любви. Не удивительно, что Поттер из другой реальности сразу же решил, что Хагрид и Рон – его друзья, а Дамблдор – лучший в мире взрослый.

– Ну ладно, – приняв мои слова к сведению, протянул Малфой.

– Давайте уже возвращаться, – предложила Панси. – Скоро к декану идти.

* * *

Дни летели очень быстро. Мы ходили на занятия, писали конспекты в больших тетрадках, наставляя кляксы на пергаментные страницы, гуляли по окрестностям сразу после занятий. А потом все вечера проводили в подземельях на факультативах.

На дополнительные занятия для первокурсников на Слизерине отвели весь сентябрь. Четкой программы не было, приходить можно было хоть на каждое занятие, хоть не ходить вообще. Задания выдавались индивидуально, с учетом желаемого результата.

Я, с моими навыками, записалась на все. Но многие факультативы пересекались, так что ходила по мере сил и возможностей. Для начала решила научиться красиво писать, правильно вести конспекты, составлять эссе и освоить базу по зельеварению. И ни капли не пожалела, что променяла, как Гойл и Крэбб, последние теплые деньки на сидение в классе.

На примере нескольких шкафов в общей гостиной нас научили пользоваться чарами поиска. Несложное заклинание подсвечивало книги, в которых встречались нужные слова или словосочетания, что значительно сужало поиск при подборе литературы для эссе. На занятиях каллиграфией никто не смеялся, что я не умею писать пером (перьевой ручкой в моем случае). Как никто и не потешался над моим жутким почерком. Зато от Харо мне досталось отличнейшее владение родным для нее английским, и я не делала по три ошибки в слове, как Панси.

Драко не нуждался в факультативах. Он ловко выводил на пергаменте кружево из буковок, знал все про основы разных наук, с закрытыми глазами мог нарезать живых флоббер-червей шестнадцатью разными способами, четыре из которых – при помощи заклинаний… В общем, на второй день стало очевидно, что блондинчик не на дополнительные занятия ходит, а таскается за мной. При этом Малфой старательно делал независимый вид, хотя на его щеках, когда я бросала подозрительные взгляды, проступали алые пятна. Лишь из-за этого явного смущения я не задавала вопросов и делала вид, что так и надо. Благо, Драко не мешал, не слишком отвлекал и не пытался строить из себя всезнайку или принца. Но так было только на территории Слизерина.

Надо сказать, что совершенно все мои сокурсники – да и все Слизеринцы в целом! – вели себя по-разному в подземельях и за их пределами. Было видно, что среди своих студенты чуть расслабляются. Змейки будто были войском, готовым к бою вне пределов крепости. Даже я, еще недавно жившая совсем иначе, быстро переняла эту манеру. Именно поэтому не жаловалась на присутствие Двоих-Из-Ларца за спиной.

Большую часть времени мы, первокурсники, держались вместе, но почти сразу стали формироваться компании. Милли и Дафна быстро отделились, представляя собой классическое «красавица и ее страшненькая подруга». Тео и Блейз иногда, но все же откалывались от нас, постепенно образуя свою крепкую дружескую пару, где молчаливого Нотта дополнял болтливый Забини. Гойл-Крэбб вообще, кажется, были сиамскими близнецами. И понимали друг друга лучше братцев Уизли, вообще без слов. И пусть они таскались за Малфоем, это нельзя было назвать дружбой. А вот службой – очень да. Ну а последнюю группу составляла наша четверка, хотя Тревор явно претендовал на звание пятого члена нашего дружного коллектива.

Я в целом ровно держалась со всеми, старалась даже с девочками перекидываться парой-тройкой слов. У меня не было планов близко с кем-либо сходиться. Но у Малфоя и Лонгботтома планы были. Оба явно написали домой и оба не выглядели огорченными. Даже Невилл, из чего я сделала вывод, что его поступление нельзя считать случайностью. Просто Гриффиндор из другой реальности вызывал меньше вопросов. А Панси просто не вписалась ни в одну компанию и прибилась к нашей, разношерстной.

Но королем нашей группки определенно стал жаб. Точнее, он стал принцем. Прекрасным принцем!

Тревору понравились подземелья. В ванной комнате нашей спальни он отыскал уютное влажное местечко рядом с высокой каменной стенкой, отделявшей душ от остального помещения. В ямке скапливалась вода, образуя идеальный крохотный бассейн для нашего королевского высочества.

Из подземелий Тревор позволял выносить его только ради еды, и только мне доверял столь почетную миссию. К среде я так наловчилась, что жаб на ужин прибыл у меня на плече, повергнув в апатию других земноводных питомцев. В тот вечер в Большом зале не было слышно ни одного постороннего квака, а наш принц от гордости особенно сильно надувался и слопал в два раза больше мошек.

Невилла моя платоническая любовь к его питомцу волновала гораздо меньше, чем Драко. У Малфоя вообще был какой-то пунктик на мой счет. Он, похоже, решил, что я его главный друг. И Невилл с Панси этому не мешали так, как Тревор. Но Малфой помалкивал, лишь ревниво следил, чтобы я почаще пользовалась заклинанием очистки рук. К пятнице я владела им настолько, что за завтраком совершенно случайно «помыла» руки всем, кто оказался в радиусе трех метров.

– Без палочки и невербально? – восхитилась Панси, ощутив специфический холодок и покалывание. – Здорово!

– Это из-за нервов, – призналась я.

– С чего вдруг? – вздернула бровь девочка.

– Сегодня первое занятие у декана.

Невилл, до этого и так едва ковырявший овсянку, окончательно скуксился и отодвинул от себя тарелку.

– Эй, ты чего? – осторожно спросила я.

Лонгботтом скривился, но не расплакался, хотя голос его звучал сипло, когда мальчик прошептал:

– Я его боюсь…

Я понимающе вздохнула и похлопала парня по плечу.

– Все будет хорошо, – заверила я, хотя после личной встречи с деканом не могла за это поручиться.

[image_23353|center]

Панси Паркинсон

17

Северус Снейп задумчиво провел подушечкой пальца по ободку кофейной чашки, больше думая о своем, чем вслушиваясь в разговоры преподавателей или фоновый галдеж студентов. Прошлый вечер, плавно перетекший в ночь, зельевар провел подле котлов, успев испробовать пять измененных вариантов приготовления волчелычного зелья, но пока результат не устраивал профессора и на десять процентов.

Как и большинство мастеров зельеделия по всему миру, Северуса Снейпа нельзя было обмануть титулом, который приписали Дамоклу Белби журналисты. Этот не самый талантливый зельевар не создал волчье противоядие, а лишь весьма топорно адаптировал к современным реалиям уже существующее зелье, рецепт которого, как считалось, был утерян. Все знали правду и все помалкивали, хотя в тесном кругу уже давно отмыли косточки несчастного горе-изобретателя до кипенной белизны. Особенно часто Белби поминали то, что он ни под каким видом не желал обнародовать как-то попавший к нему изначальный рецепт, а еще то, что волшебник заменил недоступные и редкие ингредиенты настолько неумело и грубо, что пока никому не удалось восстановить рецептуру и добиться приличной действенности противоядия.

И вот уже пятнадцать лет все талантливейшие зельевары то и дело обращались к этому рецепту, пытаясь постичь истину. Декан Слизерина не был исключением и вспоминал о волчелычном в дни душевного раздрая. Исследования отлично отвлекали от невеселых мыслей о собственной жизни.

Последние десять лет промелькнули так быстро, что Снейп не успел осуществить самую главную миссию, отведенную на это время – возненавидеть Гарри Поттера. Преподавание, варка зелий и административные обязанности отнимали почти все время. Так что на «подумать» оставались только перерывы на еду, душ и сон, но за столом, под тугими горячими струями или в уюте спальни как-то не выходило принудительно отращивать в себе злобу.

Снейп бы и вовсе позабыл про свою миссию, но Дамблдор приглашал к себе зельевара хотя бы раз в три месяца и, скорбно качая головой, повторял, как шарманщик, давно надоевшую песенку: клятва, старые обиды, Лили, предательство, Гарри, сын Джеймса, мальчик, обещание, пророчество, искупление. Порой очень хотелось или не пойти на сеанс внушения, или с порога высказать директору все, что Северус думал о его методах. Но профессор раз за разом останавливал себя, понимая, что может и не закончить тираду, придушенный, как удавкой, той самой глупой клятвой, данной старому манипулятору.

За тот момент своей жизни, полностью перевернувший все, зельевар давным-давно был наказан и мог лишь исходить бессильной злобой, понимая, что раз и навсегда дал полную власть над собой Альбусу и тот не освободит его от клятвы и после смерти. Оставалось только мысленно проклинать Дамблдора и прятать истинные чувства, чтобы не дать директору новых точек давления на своего не то подчиненного, не то раба.

Зато вынужденный контроль эмоций позволял тренировать окклюментные щиты и оттачивать актерские навыки, так что декан Слизерина не сомневался, что в нужный момент он сможет всем своим видом показать презрение к отпрыску Джеймса Поттера. И директор получит так необходимую ему вражду ученика и преподавателя.

Но врать самому себе Снейп не умел и не любил. И правда была в том, что Гарри Поттер был прежде всего сыном Лили. Да, мальчишка кровь и плоть ненавистного Джеймса, но он же кровь и плоть той девочки, девушки и женщины, так и оставшейся в душе Северуса теплым золотистым огоньком, что согревал его и в девять, и теперь, в тридцать один год.

Еще осенью 1981 года Северус понял, что наступит момент, когда Темный Лорд попытается вернуться. Он осознал это, кажется, раньше Дамблдора, долгие несколько недель в вечных серых сумерках камеры Азкабана рассматривая сильно побледневшую, но так и не исчезнувшую Метку. Выйдя спустя месяц из тюрьмы, Снейп легко согласился с доводами Альбуса, считавшего, что однажды миру может снова понадобиться шпион, а потому Северус ни в коем случае не должен допустить и намека на свое истинное отношение к Поттерам. Директор считал, что слизеринский змей согласился на это из чувства вины и ради мести, но правда была в другом.

Проводя занятия днем, вечером зельевар устраивался у пылающего камина с бокалом, заливая свое горе. Боль утраты никогда по-настоящему не оставляла его, но в те первые месяцы было на самом деле сложно. На плаву и в этом мире Снейпа держали не клятвы Дамблдору, а одно единственное обещание самому себе – любой ценой защищать сына Лили столько, сколько потребуется. Год – значит год, десять лет – значит десять лет, всю жизнь – значит всю жизнь до самой смерти Северуса. Лили не вернуть, но.... Огонь ее бессмертной души будет пылать, пока сияет маленький огонек, которому ведьма подарила жизнь. Волшебник знал, что это пламя никогда его не коснется, что он так и останется в тени и среди льдов, но не собирался ничего менять. Это была его плата за ошибки, которую он собирался отдать без возражений и сожалений.

Десять лет Северус знал свои истинные чувства и десять лет умело их скрывал, но этим летом его таланты притворщика подверглись нешуточным испытаниям. Все вокруг будто посходили с ума из-за Поттера. Люц поминал мальчишку в каждом втором разговоре, а Альбус – в каждом первом. Минерва начала горделиво задирать нос с собрания по итогу очередного учебного года, а Хагрид залил слезами, кажется, все кусты на опушке Запретного леса. Но хуже всех вел себя Драко, впервые на памяти декана Слизерина заваливший приготовление зелья за первый курс с тех пор, как ему минуло восемь. И никакие увещевания не помогли, отпрыск Люциуса без умолку трещал о Мальчике-Который-Выжил. Сам же Северус мрачнел день ото дня, едва удерживаясь от массового Силенцио. Первого сентября профессор влил в себя пару порций успокоительного и отправился на пир.

И, как оказалось, зелье он принял совсем не зря.

В первый же момент отличились шебутные братья-близнецы Уизли и их приятель Ли Джордан. В два предыдущих года троица начинала сотрясать стены школы лишь к концу первой недели, но в этот раз гриффиндорцы решили нарушить традицию. Северус понял это по подозрительной коробке, которую под смех рыжих приятелей темнокожий юноша водрузил на пока пустой стол. Не желая видеть сладкую улыбку Дамблдора, в этом году зельевар сел подальше от директора и поближе к спасительной двери, прямо на углу п-образного стола, а потому отлично видел, что коробка то и дело начинала дергаться.

Проверять самому не хотелось, хотя стоило, поэтому декан Слизерина послал к столу Гриффиндора Квиринуса Квиррелла. И следующие несколько минут весь зал с удовольствием наблюдал за тем, как преподаватель защиты пытается отжать подозрительную емкость у ушлой тройки третьекурсников. Из-за этого немного задержалось распределение новых учеников, Минерва прожгла в Снейпе и Квиррелле по паре новых дырок, а студенты изрядно повеселились.

Коробку изъял Сильванус Кеттлберн, обнаружил внутри здоровенного и весьма опасного тарантула, снял с Гриффиндора изрядное количество баллов и оставил попритихших мальчишек на растерзание Перси Уизли. Даже из-за стола преподавателей Северус слышал недовольное шипение старосты Гриффиндора, изобилующее оборотами из лексикона Молли Уизли.

На счастье третьекурсников, через пару минут в зал стремительно влетела Минерва, за которой перепуганной стайкой тянулись новенькие ученики. Сопровождаемые гулом голосов, ребятишки приблизились к помосту, позволяя рассмотреть себя как следует. Рассматривал новых птенцов и Северус.

Пробежавшись взглядом по лицам первокурсников, Снейп невольно нахмурился, не обнаружив среди детей того, о ком ему этим летом прожужжали уши. А ведь Альбус не раз и не два повторил, что Гарри Поттер – вылитый Джеймс. Но второго Джеймса в толпе не было, а единственной, кто носил очки, оказалась девочка, изрядно похожая на бывшую однокурсницу Снейпа, внучатую племянницу Корнелиуса Фаджа. Второго очкарика не наблюдалось, а растрепанное гнездо умостилось на голову светловолосому крепышу с решительным взглядом.

Отмахнувшись от беспокойных мыслей, зельевар нашел взглядом Драко и ободряюще ему кивнул. Малфой-младший криво усмехнулся и что-то сказал стоявшему рядом с ним мальчику. Тот Драко не слушал, рассматривал потолок, студентов и преподавателей, но не нервозно, как остальные, а с чистым любопытством. Заинтересовавшись, Северус присмотрелся повнимательнее и невольно растерялся. Если бы Снейп не знал наверняка, то решил бы, что перед ним сын кого-то из Блэков, настолько сильно мальчишка походил на представителей этой семейки.

Каково же было удивление зельевара, когда именно этот мелкий брюнет поднялся к табурету, стоило Минерве назвать имя Мальчика-Который-Выжил. И не успел декан Слизерина осознать произошедшее, как Шляпа отправила этого ребенка за стол змеек.

Тем вечером в учительской первый раз на памяти Северуса собрался педсовет по итогам распределения. Минерва откровенно рыдала, уткнувшись в плечо Поппи, Дамблдор хмуро распекал Шляпу, Шляпа огрызалась стихами, сыпала на всех пылью и позвякивала мечом Годрика, а Снейп, прикрывшись самой непроницаемой из своих масок, молча злорадствовал, стараясь не думать о том, что его ждет.

Но подумать пришлось. Как и лично побеседовать на следующий день с каждым первокурсником. Вспоминая те беседы, профессор допил кофе и поднялся из-за стола. До занятий оставалось всего двадцать минут.

– Се-еверус-с, – вскакивая вслед за зельеваром, запинаясь и трясясь выдавил Квиринус, – с… скажите, я м-м-могу обратиться к вам с просьбой?

– В чем дело? – вздернув бровь, уточнил Снейп и продолжил путь, вынуждая преподавателя защиты потрусить следом.

Так они и дошли до подземелий: зельевар стремительно летел вперед, а Квиррелл, прижимая бледные ладони к груди, семенил следом, то и дело переходя на бег. Лишь в своем кабинете Северус сообразил, что все это время бывший преподаватель маггловедения что-то невнятно бубнил себе под нос, заикаясь, хватая ртом воздух от сбившегося дыхания и глотая окончания слов и целых предложений. Взмахом палочки опустив рычаг, после которого по подземельям разнесся тихий скрежет, извещающий, что вентиляция работает исправно, профессор зельеварения развернулся к Квиринусу и попытался вслушаться в его речь. Но лишь несколько минут спустя, уже начиная злиться, сообразил, что за многословием с обилием извинений и отступлений кроется банальная просьба выдать нерадивому молодому человеку баночку заживляющей мази.

– Я-я-я бы попросил у м-м-мадам Помфри, но совсем недавно уже о-о-обращался к ней с подобной п-п-просьбой, – теребя пальцами свободно свисающий на грудь конец своего фиолетового тюрбана, пробормотал Квиррелл. От этого движения усилился запах чеснока и еле уловимая сладость зловония, и Северус невольно поморщился.

– Если у вас какая-то проблема со здоровьем, то не стоит заниматься самолечением, – предупредил декан Слизерина, но баночку с мазью выдал.

Дальше Квиррелл ударился в благодарности, за пару минут доведя Снейпа до бешенства. Очень хотелось взять мямлю за шкирку и просто выбросить из своего кабинета, а не выслушивать весь этот словесный понос. Мало того, что страдает тонкое обоняние зельевара, так еще и из ушей вот-вот пойдет дым, как от перечного зелья.

Не удивительно, что настроиться на первый урок Северус не смог и влетел в класс разъяренным настолько, что даже Драко попытался втянуть голову в плечи и слиться с партой. Подавляя в себе желание выплеснуть недовольство на учеников, профессор закутался в мантию и сосредоточился на вступительной речи.

Эту речь зельевар придумал в свой первый год преподавания и ни разу с тех пор не менял, а потому мог спокойно думать, пока первокурсники зачарованно слушали.

В классе первого курса для студентов были оборудованы три длинных письменных стола, так что никому не удалось бы укрыться от преподавателя на задней парте. Но гриффиндорцы все равно предпочли занять часть второй и всю третью парту. В итоге Гарри Поттер оказался за первым столом. Прямо по центру между Малфоем и Лонгботтомом, который начал дрожать в момент появления преподавателя и не успокоился даже к концу вступительного слова.

«А ведь и на личной встрече дрожал и мямлил, – припомнил Северус. – И что он забыл на Слизерине?»

Привычные действия частично уняли раздражение зельевара, и он уже спокойнее обвел взглядом класс, оценивая студентов. Змейки сидели тихо и покладисто слушали преподавателя. Даже Поттер, внешность которого до сих пор вызывала у Снейпа недоумение, не ерзал, не вертелся и ни на что не отвлекался. Даже на чем-то недовольного шестого Уизли, склонившего голову к парте.

* * *

– Мистер Уизли, – своим совершенно невероятным голосом обратился профессор Снейп к Рону, – что я получу, если смешаю корень златоцветника и настойку полыни?

Я невольно тихо выдохнула. Под холодным, как у змеи, взглядом, я каждую секунду ожидала, что декан выберет для допроса меня. Но тот, похоже, или не трогал слизеринцев, или просто избрал своей жертвой того, кто, по его мнению, уделял уроку недостаточно внимания. Я хоть ни разу не повернула голову, но прекрасно слышала и скрип пера, и тихое бурчание себе под нос. Прямо за нами сидели Грейнджер, Уизли и Томас, так что источник шума определялся без труда.

Уизли с минуту молчал, медленно, но явственно краснея, а потом хмуро выдавил, не потрудившись даже встать:

– Я не знаю, сэр.

В тот же миг Гермиона вскинула вверх руку и даже немножко приподнялась, всем своим видом выдавая желание ответить.

С сожалением глянув на Рональда и чуть поморщившись, зельевар тем временем произнес:

– Давайте попробуем еще раз, мистер Уизли. Если я попрошу вас принести мне безоар, где вы будете его искать?

Руку Гермионы профессор проигнорировал, но она, видя, что Рон опять замешкался с ответом, привстала, будто кто-то за волосы тянул ее вверх.

– Я не знаю, профессор, – покраснев еще больше, выдавил шестой Уизли.

– Похоже, наличие пяти братьев, двое из которых любят всякие розыгрыши, еще ничему вас не научило, мистер Уизли, – сухо отметил Северус Снейп.

Рон сморщился. Но у меня его вид не вызвал сочувствия. Как и действия зельевара – праведного негодования, коим явственно пылал Симус Финниган. Только страх не позволял светловолосому мальчику высказать личное мнение вслух.

– Что же, последний шанс, мистер Уизли, – бархатным голосом выдохнул Снейп. – В чем разница между клобуком монаха и волчьей отравой?

Уизли вновь замялся, с надеждой осмотрелся и хмуро произнес:

– Я не знаю.

– Возможно, стоило открыть учебник, прежде чем отправляться в школу? – все еще игнорируя руку Грейнджер, спросил профессор, рассматривая рыжика так пристально, что даже я невольно похолодела. Но у Уизли, похоже, отсутствовал инстинкт самосохранения, потому как мальчишка вздернул нос и выдал:

– Спросите Грейнджер, она не только прочитала учебник, но и выучила его наизусть!

– Минус десять очков, мистер Уизли, – тихо, но четко сказал Снейп, – за наглость. И еще десять за неуважение к преподавателю.

Рональд открыл рот, но удержался от обиженного вопля, а когда учитель отвернулся, прошипел на ухо Томасу:

– Неуважение? Да что я такого сделал?!

Но стоило Снейпу вновь уставиться на рыжика, и тот замолчал, хотя продолжил громко пыхтеть и ерзать на лавке. Окинув студентов холодным взглядом, профессор быстро и коротко озвучил ответы на ранее заданные вопросы и, недовольный нашей неподвижностью, сухо уточнил: