Текст книги "Человек за роялем (СИ)"

Автор книги: Рина Белолис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

3. Помощь

После обеда, на следующий же день я предстала пред судом тётушки в её кабинете. Вернее сказать ранее кабинет принадлежал моему отцу. На стенах всё ещё оставались знакомые мне картины, а на стеллаже в углу я успела рассмотреть знакомые мне книги. Всё это принадлежало моему отцу. Личный кабинет ему нужен был для того, чтобы в вечерней тишине не могли его потревожить ни внезапные гости, ни мы с Гидеоном. Гилберт Рассел был потрясающим человеком. Он мог до ночи сидеть у себя, не видя сна за огромными стопками бухгалтерских бумаг. Кроме того, по причине заключения выгодных сделок, он отсутствовал весьма часто. И, несмотря на это всё, успевал проводить с нами время и даже возить моего брата на охоту и прочие чисто мужские занятия. Он был достоин этого кабинета. Вы же используете его лишь для того, чтобы подчеркнуть свою деловитость, миссис Гест. Вам пора угомонить свои амбиции.

Впрочем, тётушка не предложила нам стульев, а персонально для меня не была предусмотрена бумага – значит, мне полагалось молчать и не встревать даже, если сильно захочется. В любом случае, она не умеет ни читать по губам, ни разбирать язык жестов.

– Что это такое? – под гром её разгневанного голоса, на стол рухнула небольшая, немного помятая и мокрая стопка бумаг. Они были маленькими, такими же как… Я тут же узнала те самые листочки, с помощью которых мы вчера обменивались сообщениями. Что же, не самая восхитительная находка, но… Откуда это взялось у Миллисент? Не мог же Чарльз сдать нас обоих. Насколько я знала, то, что он писал, являлось весьма неприличным, так что показывать это, тем более тётушке, было себе дороже. Кроме того, он стоял рядом со мной, а не подле «госпожи Гест» – значит, он тоже в секторе обвиняемых. Так как же это попало к ней? И почему на этой стопке нет той розовой ленты, которую так заботливо повязали на него в самом начале?

– Мне стало жаль мисс Рассел, – начал Блэйк. Я чувствовала, что он пытается как можно лучше подобрать слова, чтобы, скорее всего, не повязнуть в настигшей нас беде ещё сильнее. Впрочем, я не была уверена. Уверенности мне предали бы его мысли. Мысли, которых я не слышу. Вопрос о том, почему так происходит, снова всплыл у меня в голове. – Она постоянно ходит с огромными листами, а, когда она кладёт их в карман, полагаю, они мнутся и приобретают вид весьма непрезентабельный. Тем более для того, чтобы показывать их таким уважаемым людям, как вы. Поэтому я решил сделать ей небольшой подарок. Это была лишь жалость – не больше.

– Мне всё равно, что привело к появлению этого предмета. Он у меня в руках. Его мне принесла… одна из прислуг и сказала, что нашла это в саду, – тётушка пыталась успокоиться, но в её мыслях я слышала тревожные знаки, будто чёрным по белому написанные слова. У неё на него планы и интрижка со мной едва ли в них вписывалась. – Я хочу знать, почему текст, находящийся здесь, носит настолько фривольный характер. Если мне не изменяет память, вы познакомились не так уж и давно, чтобы обмениваться подобным.

– «Но я… Я не при чём. Это всё отверстие для рояля и он!» – от волнения, я стала жестикулировать. Это нечестно, приплетать меня сюда. Я считаю, что в том, что всё это вообще появилось виноват именно Чарльз. Откуда мне было знать, что его изобретательность зайдёт настолько далеко?

– Она права. Во всём виноват я. К сожалению, вынужден признать, что подсматривал я, – для меня оказалось удивлением то, что всю вину он взял на себя. Но, что удивляло ещё больше – это то, что он разбирал язык жестов. Откуда? Как это вообще возможно? В университете, где он учится, есть такие же как я, без голоса? – Затем, мы с ней стали переписываться.

– И каким же образом, позвольте спросить? – тётушка не унималась. Неужели ей этого мало. Впрочем, точно. Она же решила не только прибрать к своим рукам мой дом, но и сделать из меня гувернантку. О чём это я думаю? Ей всегда будет мало. – Вы же не выходили из своих комнат ради каждой записки.

– «Нет же! Это слишком сложно! Мы переписывались и передавали эту вещь через отверстие для рояля!» – я снова стала жестикулировать. У меня наконец-то появился шанс расправиться с этим недоразумением и наконец-то заснуть спокойно. Конечно, это не отведёт от меня всей беды и, всё же, так как мы живём в одном доме (из которого он точно вылетит как только я стану законной хозяйкой), мы обязательно столкнёмся. Но, во всяком случае, я буду уверена, что за мной никто не будет подглядывать.

– Что она пытается сказать? – Миллисент кивнула Чарльзу спокойно, хотя в её мыслях я прочитала некий страх и удивление. Конечно, если бы я увидела кого-то, также хаотично жестикулирующего, определённо сочла бы за человека, которым всё ещё не занялся доктор.

– Она говорит, что так и было. Частично. Мы так увлеклись разговором, что для нас это казалось сущей мелочью. Я же сидел прямо у неё под дверью. Фаддей должен был меня заметить. Впрочем, он сделал вид, что ничего не видел.

Я была злой, очень злой. Только что на моих глазах разрушился единственный шанс предотвращения любых подглядываний и посягательств на мою честь. Изначально, я была готова летать на крыльях радости, однако некто, именуемый Чарльзом Блэйком, одной своей речью отрезал их, не забывая о том, что нужно вырвать из спины даже небольшие перья, чтобы эти же самые крылья не выросли снова. Он всего лишь пользуется привилегией того, что у него есть голос, а у меня – нет. Ничего. Грядёт время, когда хозяйкой этого дома стану я.

– В таком случае, я должна сделать тебе, дорогой Чарли, первое и последнее замечание. Если подобный инцидент повторится снова, я вынуждена буду идти на крайние меры и от экзаменов до экзаменов тебе придётся жить не в моём уютном доме, а в городе, улавливая каждую пылинку в промышленной местности!

– Да, госпожа Гест, – Чарльз тут же стал серьёзным, однако на лице оказалась тень вины, будто он и правда сожалел о произошедшем. Или действительно сожалел? Что за наказание? Я ведь не могу прочесть его мысли, не могу убедиться в том, правда это или нет. Кажется, без своего дара я становлюсь совсем беспомощной и от этого мне не так хорошо, как хотелось бы. Это произошло со мной впервые. И впервые я чувствую себя такой беззащитной. Этот человек мне незнаком, и, пусть я имею некоторые предположения на его счёт, мне нужны гарантии. Гарантии, которых нет. Моя мать говорила, что мужчины весьма вертливы, чего бы дело не касалось и в общении с ними нужно опираться на опыт. Но что, если его нет? Я всегда использовала чтение мыслей и знала, кому нужно резко заявить о своих намерениях, а кого – не кормить напрасными обещаниями. Таких было несколько, пусть мне всего-то двадцать один. Суть в том, что я всегда знаю, что делать и как поступать, руководствуясь чтением мыслей. Сейчас же, когда этот Чарльз нарушает всю построенную мной систему, мне некуда деться. Я не знаю, что он думает, а, значит, не знаю, каковы его настоящие намерения. И как мне жить теперь? Я должна узнать, почему это происходит и, самое главное, как пробиться сквозь эту защиту.

– А вам, дорогая племянница, я дам дельный совет: закрывайте вашу дверь крепче, тем более когда переодеваетесь, – она выкинула стопку бумаг в небольшую корзину. Обычно, туда отец выкидывал то, что стоило сжечь в камине на первом этаже. – Лучше бы вы так страстно думали не о переписках, а о том, что станете дарить Энни и Лукасу на их день рожденья. Уже через восемь дней, напоминаю. На случай, если вы всё ещё не сподобились подготовить подарки. Ступайте. Оба.

Как только мы вышли из кабинета, я тут же схватила юношу за плечо. У меня было слишком много вопросов, а ответы могли мне не понравиться. В любом случае, я решила, что не стану раскрывать своих способностей. Скорее всего, я смогу узнать это как-то иначе, без прямого вопроса. Вот только как? Остальные же вопросы, полагаю, либо были не своевременными, либо нужно было их правильно подать. Но кое-что я всё-таки решилась спросить:

– «Откуда вы знаете язык немых?» – один из самых очевидных вопросов и самых простых из тех, которые вертелись у меня в голове. Вопрос вполне оправдан и может расположить его ко мне. И тогда я смогу узнать намного больше, получить намного больше ответов.

– Вы заинтересовались моей биографией? – кажется, ему доставляло удовольствие отвечать вопросом на вопрос. Но сейчас я сдержусь.

– «Всего лишь излишнее любопытство – не более», – тут же ответила я. Мне нужно было избавить его от любых иллюзий. Иначе, чувствую, это породит ещё больше недопониманий и подсматриваний.

– Любопытства без интереса не бывает, – хитро, но в то же время радостно улыбнулся он. Даже здесь он смог сделать свои выводы, хотя, казалось бы, что здесь можно было придумать? Думаю, такой вопрос вполне нормален, учитывая, что язык немых знает далеко не каждый второй. Но, всё же, он продолжил: – Один мой хороший друг, сын одной из горничных в доме госпожи Гест, был немым. Поэтому мне пришлось выучить немного больше. Это всё, что вас интересует? Потому, что я хотел бы, чтобы ваш поток вопросов обо мне, вызванный «излишним любопытством», никогда не заканчивался.

– «Не зазнавайтесь», – наверное, даже по моему лицу было видно, что я не довольна происходящим. – «Я и так прекрасно понимаю, почему вы не перевели мою фразу о рояле. Не беспокойтесь, я сама вполне могу позаботиться о том, чтобы вы не подглядывали за мной и больше никогда не появились в моей комнате, кроме как через дверь. Мне интересно лишь то, почему бумаги были найдены в саду, ведь я, помнится, бросила ими в вас. Как они перенеслись за порог вашей комнаты?».

– А этого, – он приблизился ко мне слишком близко, чтобы это можно было воспринимать как жест от человека, лишь заинтересованного в подглядывании. Но, к сожалению, уклониться мне не удалось. Он будто парализовал меня. – Этого пока что вам знать не стоит.

– «Пожалуйста, прекратите. Я не хочу побывать в кабинете тётушки ещё раз», – к счастью, расстояние между нами было достаточно, чтобы я задействовала руки для жестов, не отодвигая его от себя. Это слишком. Он заходит слишком далеко. Снова.

– Простите, если причиняю вам неудобства, однако, меня всего лишь заинтересовала точка около вашего глаза, – к сожалению, я не знала, отговорка это или правда. Однако, притронувшись к коже рядом с веком, и правда почувствовала какую-то соринку. Не представляю, каким образом она приклеилась, но, в любом случае, это оказалось правдой и Чарльз не перешёл никаких рамок. В какой-то смысле. Он же просто рассматривал, правда?

Хотелось в это верить.

– К тому же, полагаю, вы, также как и я, всё ещё не выбрали подарок для своих кузенов, – юноша улыбнулся. Но, несмотря на сказанное, она казалась светлой и доброй, будто он по-настоящему хотел мне помочь. Почему я не знаю этого наверняка? Почему для меня он до сих пор загадка? Может ли быть так, что он читает мои мысли? Именно потому, что мы в этом смысле схожи, я не могу читать его? Нет, этого не может быть. Такие люди как я, если они ещё существуют, разочарованы в жизни, ведь знают, что всё, что их окружает – ложь. Чарльз же кажется очень радостным и тёплым человеком. Правда, это всего лишь "кажется". Что мешает ему притворяться для того, чтобы можно было не просто поглядывать, а обладать? У меня нет гарантий в виде его мыслей, а, значит, я не могу быть уверена ни в чём.

– У меня есть для вас интересное предложение, – продолжил он. – Через пару дней я планирую отправиться в город, за подарками. Предлагаю и вам составить мне компанию.

– «Откуда такая щедрость?» – тут же задала вопрос я. То, что просто так никто в этой жизни мне ничего не предложит, я уже знала наверняка.

– Вы не верите, что я просто могу предложить вам свою помощь? – возможно, мне показалось, но его улыбка стала немного печальнее. И в этот момент в голову пришла мысль. Ещё в первый день здесь, я поняла, что в ближайшее время в город выбраться я не смогу. У меня нет средств, а, если тётушка возьмёт меня с собой, то я всегда буду под надзором тех, кто тут же расскажет ей всё и вся. Поэтому я думала, что перед Рождеством смогу забрать свои деньги и отправиться в столицу. Через час езды от имения я уже буду в городе. Тогда придётся либо идти сразу к нотариусу, либо попросить об этом «любимого» брата. Сейчас же, учитывая, что со мной будет лишь один Чарльз, я смогу поехать хотя бы к брату. Почему-то мне казалось, что именно этот молодой человек не выдаст меня перед тётушкой. И, пусть это не было подкреплено вескими доказательствами, я чувствовала. Что-то подобное однажды моя соседка по комнате назвала интуицией.

– «Я верю в то, что это возможно только в присутствии Эммы», – я всё же решила, каким образом смогу обезопасить себя от него. Конечно, не думаю, что наша горничная сможет его удержать, но, всё же, так мне было намного проще. Тем более Эмму я знала с детства. Она определённо тот человек, который не выдаст всех подробностей. Да. Ещё немного, если брат согласится – то в скором времени нотариус подтвердит подлинность отцовского завещания и я смогу зайти в этот дом как хозяйка. Только бы брат не подвёл. Но… Я не могла врать Чарльзу. Пока что он не сделал мне ничего такого, за что стоило бы обрушить на него это. Подглядывания и наглость, которые он проявлял, вовсе не то, за что заслуживают неправду: – «Надеюсь, вы поймёте мои опасения правильно».

– К сожалению, да, – его улыбка совсем поникла. Наверное, я его разочаровала, хотя несколько мгновений назад мне казалось, что его невозможно ни смутить, ни разочаровать. И ведь именно в этот момент я не знала, как мне стоило бы его подбодрить, как сказать что-то хорошее. Таких ситуаций на уроках этикета мы не разбирали. Такому нас не учили. Ни учителя, ни моя собственная жизнь. На какие-то секунды мне даже стало его жаль. Кажется, он предлагал мне помощь искренне.

– «В любом случае, я принимаю ваше предложение. Благодарю вас за такой шанс», – вот и всё, что я смогла ему показать.

Мы разошлись по своим комнатам. Я поняла, что мне стоит написать брату письмо. Не то, чтобы я беспокоилась о нём или так сильно хотела рассказать о том, что наконец-то вернулась в отчий дом. Мне нужно было убедиться в том, что он точно будет там же, где и пять лет назад. Потому что, учитывая то, что, продолжая дело отца, он способствовал его расцвету, так что обитать он мог на любой из точек. Мне нужно было предусмотреть всё.

Однако, несмотря на то, что у меня появился луч надежды, за написание письма я села в расстроенных чувствах…

4. Защита

Этим же вечером чемодан был отодвинут. Я написала небольшую записку, и, несмотря на не самый чистый пол, я легла на него. Мне предстояло протиснуться под роялем. Совсем немного, чтобы записка оказалась под ним, однако, чтобы не ударила прямо Чарльзу в ступню. Хотя меня терзали смутные сомнения в том, что он заметит это сразу же. Насколько я успела понять, он действительно любит играть на рояле. Он нежно нажимал на клавиши, а руки скользили по белому так быстро, что, казалось, даже нашей учительнице из пансиона никогда не достичь такого эффекта. Он был одержим идеей играть и каждый раз, когда в мелодии проскакивала хотя бы одна ошибка, он начинал снова. В большинстве случаев, это слышала только я. В полную силу он играл только между завтраком и обедом, когда дети находились в школе, а у остальных «почётных» жителей дома это время в распорядке дня значилось как свободное, отведённое для каких-либо развлечений. Вечером же, когда все, как правило, возвращались из сада, уставшие от активных игр и бесконечных разговоров, Чарльз садился за рояль вновь. Он тихо перебирал клавиши, боясь кого-то потревожить. Сначала мне казалось, что это напускное, однако, всё вышеуказанное повторялось изо дня в день.

И вот теперь он снова сидел за своим привычным местом, наверное, чересчур увлечённо всматриваясь в клавиши, которые, как по мне, любить мог бы только тот, кто одержим этим. Скорее всего, это именно о Чарльзе Блэйке.

Может, у него голова слишком сильно забита творчеством и нотами? Именно поэтому я не могу прочить его мысли?

На ум приходила догадка за догадкой и находилось там место даже самым невероятным. Как-то раз, в библиотеке пансиона, на глаза мне попалась книга о так называемом вампире. Главный герой пил из людей кровь, и, в сущности, являлся мёртвым. Что, если Чарльз – вампир? Он мёртв, поэтому я не могу прочитать его мыслей.

Или… Он – оборотень? У него два обличья, поэтому мой дар колеблется между ними, и, в конце концов, не может выбрать ни одно.

А, может, он пустил в себя тьму, заключил контракт с дьяволом и теперь его душа темна настолько, что я напрасно пытаюсь рассмотреть за ней хоть какие-то его собственные мысли. Ведь всем известно: людям, заключившим контракт, мысли нашёптывает демон.

Нет, нет. Это всё слишком… сказочно? Это просто выдумки писателей. Такого на самом деле не бывает, а если и бывает… неужели бы у Чарльза была такая светлая и обаятельная улыбка, заключи он такую сделку?

И правда светлая.

И правда обаятельная.

На этой мысли я осеклась и отпрянула от записки. Заметит прямо сейчас – хорошо, заметит позже – пусть, ведь я не планировала спать сегодня достаточно долго. Если же не найдёт вовсе – так тому и быть. Я не горю желанием говорить с ним о чём-то, выходящем за грани обычной болтовни, которую нас учили поддерживать. Даже несмотря на то, что от практических занятий я, так как врождённые данные не позволяли, была отстранена. И, всё же, я чувствовала, что должна извиниться. Мне всё равно, что твердит об этом этикет.

– Леди не пристало извиняться первой, – твердила мне и мать, и учителя в пансионе. Но что, если виновата я? Зачем мне заставлять извиняться мужчину? Неужели я не смогу переступить через гордость для того, чтобы успокоить свою совесть?

– «Простите меня. Мне не стоило относиться к вам так. К сожалению, вместо воздушных замков, я строила на ваш счёт лишь предубеждения. Надеюсь, это недоразумение не застало вас врасплох. Ещё раз благодарю вас за то, что предложили мне отправиться с Вами».

Отряхнув от едва заметной пыли платье, я села за стол. Написать письмо подруге, написать письмо подруге, написать письмо подруге… Брату письмо уже было отправлено: я знала, что наша кухарка ездит в город за продуктами, так что с этим проблем не возникало. Другое же дело весточка Розе. Она будет рада получить от меня хоть что-то – в этом сомнений не было.

Однако, слова совсем не желали приходить на ум. Что же написать? Что же написать? Из головы выходили даже те вводные фразы, которым нас учили в пансионе. Это не честно. Почему? Неужели, это так сложно, написать пару строк Розе? Почему это сложнее, чем даже написать Чарльзу?

Чарльз. Чарльз. Чарльз. Чарльз.

Неожиданно даже для себя, я встала из-за стола и принялась ходить по комнате взад-вперёд. Я не могла успокоиться просто так. Почему-то мне нужно было дождаться, того, что именно этот молодой человек прочитает. Мне бы сейчас заботиться о том, чтобы моё письмо прочитал брат и правильно на него отреагировал. Но нет. Всё, что находилось у меня в голове на тот момент – это то, как отреагирует на моё послание Чарльз Блэйк, сидевший в соседней комнате.

Ещё один шаг – и я снова наступила на платье. Однако, без таких «походов» никуда – я слишком нервничала, поэтому не оставалось ничего, кроме как взяться за него руки и приподнять. В таком случае, были видны ноги. Но разве я могла об этом думать? Это слишком волнительно. Я… Я не могу сдержать себя, не могу думать ни о чём другом.

Наконец, последние ноты сложного произведения растворились в воздухе. Он закончил игру. Я едва сдерживала себя от того, чтобы снова опуститься на колени, снова заглянуть под рояль, чтобы проверить, там ли моя записка. Почему я так нервничаю? Ведь перед этим мы уже переписывались.

– Но не так, – прозвучало у меня в мыслях.

В скором времени, спустя буквально пару минут, прямо у меня под ногами оказалась записка. Да, вот она, наконец-то. Чуть ли не прижимаясь к полу, я тут же зашелестела хрустящей бумагой. Он написал. Он написал.

– «Нет. Единственный, кто должен молить здесь прощения – это я. Мне не стоило за вами подглядывать. Мне жаль, что так получилось. Я позволю себе скрыть детали истории, но, всё же, скорее всего, именно из-за меня ваша тётушка узнала о нашей переписке. Могу лишь надеяться на то, что моё общество для вас будет приятным».

– «Как я могу игнорировать того, кто живёт через стену от меня? Просто теперь нам придётся прятать переписки как можно дальше».

– «У меня есть идея получше», – гласила первая строчка его послания. – «Однако, если позволите, хотел бы полюбопытствовать, не устали ли ваши ноги? Вы ходите по комнате так, будто чем-то взволнованы».

– «Вы снова подглядывали?! Вы же только что попросили за это прощения!» – эти несколько строк были написаны мною в невероятном порыве гнева. Зачем он вновь сказал это? Зачем снова подсматривал? Почему на этот раз я ему поверила? Вот что такое не знать мыслей человека. Не зная того, что у него в голове, начинаешь верить обещаниям, начинаешь думать, что человек хороший, что лгать он не может априори. Однако тут же тебя подстерегает новый сюрприз. И ты разочаровываешься в людях. Как же остальные живут без такого дара, как у меня? Как же они отличают плохих людей от хороших? Как же они оправляются после таких потрясений?

– «А вы снова верны своим предубеждениям, построенным лишь после первого впечатления. В сущности, вы считаете, что мы оба остались при своих взглядах. Однако, вы забываете о том, что я абсолютно ничего не упоминал о подсматривании. Думаю, в отличии от меня, Энни, чья комната находится прямо под вашей, едва ли решится сказать вам, как многословно стучат по её потолку ваши каблучки».

– «Что же, признаю, в этот раз я была не права. Теперь мне придётся извиниться и перед вами, и перед ней».

– «Думаю, лучшим извинением для неё станет неожиданный подарок на день рождения», – мне было неловко. Действительно, неловко. Он просто прислушивался к тому, что я делаю, а я… А я снова за своё. Кажется, слово «простите», с такой частотой употребления, в скором времени утратит для меня какое-либо значение. Однако, Чарльз, судя по всему, понимая, в каком положении я оказалась, мастерски сменил тему.

– «Разве подарки и так не неожиданность? Разве вы знаете, что вам подарят на день рождения или Рождество?»

– «Полагаю, вам в детстве тоже делали подарки. Что вам обычно дарили?»

– «Игрушки. Сначала несколько кукол, потом домик для них, потом посуду и другие наборы. После этого – несколько других, более интересных игрушек. А вам?»

– «Как обычно мальчишкам: то солдатиков, то оружие, то железную дорогу», – получив это послание, я заметила, что написанное в самом конце, он тщательно заштриховал. Я не знала, что за любопытство так сильно овладело мной. Вместо того, чтобы написать очередной ответ, я перевернула лист и поднесла к свету. Как оказалось, там можно было разобрать несколько слов: – «Хотя на десять лет отец подарил мне настоящий баскетбольный мяч. Но вряд ли вам это интересно».

Баскет… что? Что это такое? Я понимаю, что такое мы с Гидеоном тоже играли в разное, выдумывая самые разнообразные игры в детстве. Но такой я не слышала никогда. Ни от брата, ни от близких мне людей. В любом случае, несмотря на вспыхнувшее во мне любопытство, связанное с тем, чего я не знаю, я всё-таки решила не говорить ему о том, что что-то прочитала. Он не должен знать.

– «Это нормально. Я думаю, у всех детей детство имеет схожие черты. Таким оно было у нас и таким оно остаётся у Энни и Лукаса».

– «Но… Разве они не заслуживают лучшего? Мы с вами знаем, в какой затруднительной ситуации находится господин Гест. Из-за этого детям покупают не так уж много игрушек, они не могут пойти на специальные увеселительные мероприятия для таких, как они. Я считаю, хотя бы раз в году их можно порадовать чем-то необычным».

– «Кажется, вы вновь придумали что-то интересное. Что-то, напоминающее ту стопку бумаг? У вас уже появился план?»

– «Только если в нём поучаствуете Вы»

– «Я не участвую в том, о чём не знаю подробностей», – ложь. Не знаю почему, но я хоть сейчас была готова пуститься с ним в эту авантюру. Тем более, он всего лишь говорит о детском дне рождения. Что может быть безопаснее? Что может быть менее рисковым? И, всё же, не стоит говорить, что внутренне я согласна.

– «В таком случае, я раскрою их вам завтра. Надеюсь, за эту ночь я смогу продумать все подробности. А сейчас… Хотелось бы показать вам то, что я хочу сделать с нашей перепиской. Исключительно из целей того, чтобы вы убедились в моём плане, я попрошу вас собрать все те бумаги, которые касаются нашей переписки и пролезть ко мне. Это займёт не больше пяти минут, уверяю Вас».

Он что-то задумал. И я не знаю, что. В любом случае, мне подойдёт любая идея. Только бы ни тётушка, ни кто-то из слуг, не узнал о том, о чём мы говорим. Это то, что должно оставаться между нами. Почему-то сейчас мне хотелось считать именно так. В моей жизни должен был оставаться хоть какой-то кусочек мира, который я не должна делить с остальными. Ни с братом, ни с тётушкой, ни даже с родителями, будь они живы. Даже несмотря на то, что всю почту, связанную с личной перепиской, стоило бы показывать старшим. Но это моё. Мои чувства, которые я испытываю при получении, мои впечатления, которые преследуют меня при прочтении, мои мысли, которые я вкладываю при ответе. Почему я должна рушить ширму между миром других людей и моим собственным? Их мысли не вселяют в меня никакого доверия. И, пусть я не знаю, о чём думает этот молодой человек, но, всё же, я хочу оставить нашу переписку между нами.

Открыв один из ящиков стола, я достала небольшую стопку наших «писем». Что он хочет с ними сделать? Мне всё равно. Я просто хочу, чтобы до них больше никто не добрался. Я крепко сдерживала их в своей руке и уверенно ползла в его комнату. Когда же оказалась в его комнате, то, как научили в таких ситуациях в пансионе (правда, мягко говоря, ситуация была нетипичной, но, всё же, некие подобные инструкции нам были даны), присела на колени, ожидая, пока он подаст мне руку. Но вместо этого он подхватил меня за талию и поднял в воздух. Казалось, для него я – пушинка, не весящая ровным счётом ничего. От неожиданности, моё сердце забилось быстрее. Мне показалось, что голова стала кружиться, а шкаф прямо напротив меня стал расплываться.

– Прошу меня простить. Скорее всего, я запамятовал, что здесь так не делают, – он медленно опустил меня на землю и отпустил мою талию. Я вновь почувствовала холод спиц корсета. Хотя до этого мне показалось, что тепло его рук прожигает сквозь них.

Несмотря на смешанные чувства, я передала ему записи. Он же бросил их в нечто, напоминавшее таз для стирки.

– Знаете, иногда мне кажется, что в этом доме, если сжечь что-то в камине, кто-то всё равно разберёт пепел и прочитает мои секреты даже по нему, – на его лице появилась грустная улыбка. Я тут же узнала «тётушкины способы». Конечно же, по пеплу пока что читать она не умела, однако свой собственный дом она всегда держала в строгости и никогда не пропускала ни единой новости. Она не брезговала приватностью жителей дома. Она узнавала обо всём пусть и последней, но это не означало, что виновник не будет наказан. А из её мыслей узнавала и я. Наверное, именно из-за такого поведения, из-за стремления всё контролировать, мой отец, как и дядя, практически с ней не общались.

Она стремится всё контролировать.

А чем сейчас лучше я?

Я невольно прижала руку ко рту. Мой дар позволяет мне читать мысли. Но разве я когда-нибудь отказывалась от этого? Разве когда-нибудь давала человеку свободу? Разве не пользовалась для того, чтобы знать всё наверняка? Зная всё наверняка, ситуацию можно контролировать. Тогда ты становишься её владельцем.

На мгновение, мне стало противно от собственных же мыслей. Тем временем Чарльз наклонился к бумагам, что проделала и я. Он же поднёс к ним длинную каминную спичку, на конце которой уже пылал язык рыжеватого пламени. Теперь я поняла, что он хочет сделать.

– Всё это должно сгореть, – сказал он. – И остаться лишь в наших мыслях. В твоих и моих.

– Мысли, которых мне не прочесть, – тихо напомнила я себе же, даже не замечая того, как он перешёл на другую форму обращения.

Спичка упала к кипу бумаг, тут же начиная пожирать её. Теперь всё это и правда останется лишь в нашей памяти. Как жаль. Я хотела бы оставить хотя бы одну переписку, хотя бы несколько бумаг. Но этого делать нельзя. Если нас снова поймают, тётушке это не понравится. А я, всё же, на данный момент завишу от неё.

– «Пожалуйста, будь осторожнее с пламенем. Не устрой пожар. И пусть твоя ночь будет спокойной», – в жестах невозможно было выразить то, как я к нему обращаюсь. Однако, в мыслях вновь проскальзывало «ты», «тебя»… Допускаю, что это из-за того, что он сам решил избавиться ото всей переписки, тем самым решив нашу общую проблему. Сложно назвать этот поступок героическим. Но, всё же, определённый отпечаток это накладывает. Я понимала, что Миллисент любит его и ни за что не накажет. А вот мне выговор сделать может. В каком-то смысле, в большей степени, он обезопасил меня. И это то, за что я готова его благодарить.

Вернувшись к себе в комнату, я заметила на столе один небольшой клочок бумаги с оторванным краем. Тот самый, который стал первым. Я забыла положить его в ящик, а, значит, он не был сожжён. Я ещё раз посмотрела на его почерк, пытаясь вспомнить что-то из того, что он мог бы мне поведать.

Нет, я не знала, что этот почерк мог бы значить. Он скрытен, как и его хозяин.

Несмотря ни на что, я всегда носила с собой завещание отца, дабы его не смог отнять никто.

Этой ночью в карман платья, к завещанию, с моей доброй воли, попал и этот кусочек бумаги, исписанный Чарльзом Блэйком…