Текст книги "Нереальная дружба"

Автор книги: Рина Аньярская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Граф! Благодарю Вас! – схватив мужчину за руки, порывисто произнесла принцесса. – А сейчас мне пора спешить. Я должна успеть привести себя в порядок к ужину.

– Торопитесь, милая моя: Вас с ног сбились искать...

– Хорошо, хорошо... – поднимаясь по лестнице и слегка помахав ему рукой, ответила Ирена. – Я быстро!

Клиффорд только покачал головой. Уже в третий раз он заставал наследницу английского престола в таком странном виде: в платье простой горожанки... Её постоянные исчезновения из дворца, вечные отговорки прислуги о мигрени, если она не спускалась к столу... Единственным, что останавливало благородного графа от необходимости раскрыть эту тайну Ричарду IV, была уверенность в том, что странное поведение принцессы никак не связано с любовными историями, поскольку – он это точно знал – его крёстная дочь слишком мала для романтических отношений.

Закрыв за собой потайную дверь гардеробной, принцесса Уэльская, герцогиня Корнуоллская и Йоркская, Элизабет Английская, домашним именем которой был французский вариант «Ирена Луиза», оказалась в своей спальне и глубоко вздохнула.

Верные камеристки Эйда Браун и Мери Бенсон вмиг оказались рядом и быстро помогли своей госпоже облачиться в платье для семейного ужина.

К обещанному времени Ирена, как и полагалось дочери монарха, спустилась к столу.

Сначала она подошла к королю и сделала глубокий реверанс. Ричард Тюдор поцеловал своё единственное дитя в лоб и произнёс:

– Вы сегодня задержались, дорогая моя. Нам пришлось перенести время ужина.

– Я увлеклась скачками, – ответила Ирена и посмотрела в глаза отцу. – Не заметила, как пролетело время.

Король был высок и статен. В его взгляде, казалось, отражается небо. Небо и безграничная нежность. Ему было 45 лет, но бесконечные заботы заметно коснулись его лица, покрыв их маленькими морщинками, и волос, запутав среди белёсых от природы прядей серебряные нити седины. В его лице можно было угадать сходство с Иреной, но весьма незначительное, разве что в бровях и подбородке. За добрый нрав и популярные среди большинства населения законы монарха в стране прозвали Ричардом Благостным.

Семейную идиллию нарушили слова Анжелины:

– Позвольте заметить, миледи, что сегодня Буран не выходил из стойла.

Язвительный взгляд красавицы направился в лицо дочери короля. Но наследница, привыкшая к подобным выпадам со стороны первой леди, только усмехнулась и, проходя на своё место за столом, добавила:

– Хм... И кто Вам такую глупость сказал, кузина?

Анжелина закусила губу. Все её старания раскрыть тайные похождения принцессы оставались безуспешными.

После ужина Ирена поднялась в свою комнату и прилегла на софу в приёмной – той самой комнате, где был балкон, через который накануне вечером она проникла в свои покои никем не замеченная. Мысли принцессы были заняты исключительно лагерем лесного братства, где ей сегодня удалось побывать: «Всё-таки удивительные они ребята! И такие настоящие, такие надёжные... Не чета нашей гвардии, прямо скажем».

В дверь постучал мальчик-паж и передал Мери записку на бумаге с вензелем короля. Камеристка с книксеном протянула её своей госпоже. «Милая моя, прошу Вас завтра не исчезать из дворца хотя бы после обеда. У меня есть для Вас приятный сюрприз», – гласили ровные строки.

– Передай пажу, я выполню просьбу Его Величества, – обратилась к Мери наследница, прочитав записку. – Поеду гулять утром!

Ирена сложила листок пополам и медленно убрала на столик... Выходит, на завтра дальние поездки отменяются...

Камеристка осторожно вышла в коридор и передала мальчику на словах ответ принцессы. Паж удалился, а девушка вернулась в покои наследницы. Высокая и стройная, как серна, Мери Бенсон отличалась кротким пугливым нравом. Многим придворным вельможам было странно, как она попала во дворец, да ещё и прислуживала самой принцессе Уэльской. Но мало кто знал, что златовласая девушка была дочерью любимой служанки покойной королевы Марии-Луизы Алансонской[16], поэтому она росла во дворце и стала служить Элиссе[17] Английской без долгих раздумий со стороны её родителей.

При дворе молчаливую красавицу прозвали Синеглазкой за огромные, как два моря, тёмно-синие глаза, смотревшие на мир испуганно и удивлённо...

Едва Ирена покинула приветливую полянку в Эшерском лесу, вернулись провожатые «чёрных» с неприятным известием. Капитан пятого звена Мейсон Кеш, которого чаще называли Объяснялкин, рапортовал Красному Джону о случившемся:

– Увы, разбойникам удалось освободиться. Как нам всем известно, одному из приспешников Кеннеди, Джиму Токкинсу удалось бежать ещё вчера ночью из замка. Он нашёл где-то шайку, которая была у «чёрных» в долгу, и потребовал освобождения своего атамана. Разбойников было тридцать. А оружия они набрали ещё и на пленников. Мы оказались в явном меньшинстве, особенно если учесть, что напали они возле утёса у эстуария – там дорога узкая, куча скал и им очень удобно было обстреливать нас. Мы едва спаслись от пуль, по счастливой случайности никто не ранен. Правда, убито два коня. Потом мы вступили в бой, но случилось так, как случилось: Кеннеди и его банда сбежали. Так что ждите – скоро мы о них услышим.

Закончив свою речь, Мейсон тряхнул золотыми кудрями и сел на бревно.

Джон Райт хмуро смотрел на кончики своих сапог, оперев подбородок на ладонь правой руки, стоящей на колене. Повисло тяжёлое молчание. Через несколько секунд Рональд Рок удручённо сказал:

– Тысячу раз говорил я тебе, Джон, чтобы не жалел ты этого Кеннеди! Ну не можешь сам его хлопнуть, так дай другим это сделать...

– Ронни, это не обсуждается, – только и ответил Райт, встал и направился в шалаш для генерации идей.

Робин Винтер, Джером Остин Вендер и Рей Шервуд последовали за ним. Последний – рассудительный капитан второго звена, спокойный и наблюдательный, способный просчитывать врага на два шага вперёд всегда присутствовал на «заседаниях» лидеров лесного братства. Стратег, тактик, логик и интуит – вместе они находили выход даже из самых сложных ситуаций.

– Пусть так, – вступился за командира Туд, обращаясь к оставшимся друзьям. – Но сделанного не воротишь, и нам сейчас нужно думать о том, как усилить свои позиции.

– Верно мальчик говорит, – произнёс Дядюшка Бен. – Думать нужно только о будущем теперь. Разбойники вернутся и попытаются отомстить.

– Нет, этот разбойник не исправится! – тряхнул золотистой головой младший из братьев-шотландцев. – Он когда-нибудь поймёт, насколько благороден наш Джон, или нет?!

В голубых глазах юноши горел недобрый огонёк. И чтобы он не заразил всех остальных, благоразумный Джек Парра Ортис подошёл к другу и положил ему на плечо руку со словами:

– Успокойся. Сядь.

Ричард МакДаун опустился на бревно и стал медленно раскачиваться вперёд и назад, сдерживая волнение.

– Сейчас они что-нибудь придумают, – глядя на «особенный» шалаш, проговорил испанец.

Практически сразу после этих слов оттуда вышел Робин и все остальные следом за ним.

– Да, друзья, Кеннеди сбежал, – обведя взглядом «красных», проговорил верный друг командира. – Но главное, что вы все остались живы! Главное, что мы снова вместе. Джон?

Райт вышел вперёд и негромко произнёс:

– Да, это главное. Мы сегодня вместе, друзья, а вместе мы – сила! – и Райт поднял руку. – И бандитов мы всё равно устраним.

– Ура! – в унисон подхватили все воины и повторили жест командира.

В этот момент раздался топот лошадиных копыт, и одинокий голос Джерома произнёс:

– О! Льюис возвращается...

Всё узнаем мы сейчас

О политделах,

Ведь не скроет он от нас

Ничто о королях.

На полянку верхом на вороном коне действительно въехал ворчливый Льюис – врач и осведомитель лесного отряда, который благодаря своей дружбе с лондонскими олдерменами[18] и докторами всегда был в курсе самых важных событий королевства в целом и Беркшира в частности. Он поспешно спустился на землю и направился в самую середину лесных друзей.

– Что новенького? – раздался со всех сторон один и тот же вопрос.

– Представляете, – сверкая маленькими тёмными глазами, восторженно заговорил Льюис, – завтра король устраивает бал для своей дочери! В Виндзор приглашено больше двухсот персон, не считая тех, кто постоянно проживает при дворе!!! И кстати, оговорено, что любой дворянин, оказавшийся в этот день в Лондоне, просто обязан будет принять участие в чествовании наследницы! Вы представляете? Это же грандиозное событие в жизни Англии! Такого размаха не бывало даже на дни рождения наследницы!!! Да, в этом году бала по поводу её восемнадцатилетия тоже не намечается.

– Хм, ну при таком раскладе и мы можем попасть на этот странный бал, – проговорил Туд и, одними бровями указав на Джона, добавил: – Если, конечно, кое-кто облачится в дворянское платье.

– Вот уж нет! – прекрасно понимая, о чём речь, твёрдо сказал Райт и, демонстративно сложив руки на груди в крепкий замок, сел на пень, который ещё недавно предлагал Ирене.

– Джон, ты сам подумай, – подошёл к нему Тед и начал упрашивать, теребя друга за рукав, – как многие из нас хотят попасть во дворец! Посмотреть хотя бы одним глазком, чем живёт наш праведный король!..

– А я тут при чём? – снова поднялся Райт и отошёл от собравшейся возле него кучки молодёжи. – Я вовсе не жажду выплясывать на королевском паркете.

– А тебя никто и не заставляет, – развёл руками Туд.

– Ты можешь просто приехать в Виндзор, выпить пару бокалов шампанского и поглазеть на всех, пока мы будем развлекаться в лакейской? – деловито осведомился его брат.

– Кстати, даже мне было бы интересно хоть одним глазком взглянуть на принцессу... – задумчиво потирая жёсткую бородку, проговорил тридцатилетний Дилан Керроу. – О ней ходят такие сказочные рассказы, что хочется понять, где истина, а где вымысел. Или, на худой конец, просто пройтись по Виндзорскому парку...

– Хорошо, но чем я-то могу вам помочь?!

– Как чем? – удивился Тед и проникновенно добавил, кладя руку на плечо строптивого командира: – Ни один из нас не сможет попасть во дворец, поскольку мы люди простые. А ты у нас дворянин, как-никак.

– Это дела не меняет: я даже титула своего не знаю. Кроме того, у меня нет никакого подходящего платья!

– Да? – вскинул брови Туд. – А вещи Генуэзского?

– И что?

– Надень его платье, представься его именем.

Сердце Райта взбунтовалось. Нет, идти на такой обман он, благородный сын благородных родителей, не собирается ни за что!

– Он же умер! – возразил Райт, поражаясь ходу мыслей своих друзей.

– Не, брат, – протянул всё знающий Льюис. – Панихиду по графу не служили.

– Вряд ли эта новость так быстро дошла до короля, – заметил Джек.

– Но это просто глупо и нелепо! – раздражённо вскинул руки Джон. – Я не собираюсь брать чужое имя и ехать во дворец! Я ВООБЩЕ НЕ СОБИРАЮСЬ НИКУДА ЕХАТЬ!!! Тем более – в Виндзор.

– Да тебя разве кто-то за руку поймает? – пожал плечами Тед. – Сам подумай: дорогой камзол, платочки с вензелями... Да и мало ли таких графьёв при дворе на балу будет? Тебя никто и не заметит.

– Драгоценностей там немерено, – напомнил Туд. – Всё получится.

– А в самом деле, Джон, – поразмыслив как следует, обратился к командиру Джек. – Ребята молоды и хотят приключений. Тебе же это ничего не стоит.

– Гуляйте – только без меня! – отгородился от просителей рукой Райт.

– Тебя хотя бы с детства учили хорошим манерам, – широко улыбаясь, проговорил Мейсон, – в отличие от нас.

– Предположим, не меня одного, – заметил Джон и повернул голову по направлению к Робину и Джерому, которые тихонько отошли в сторонку и наблюдали за происходящим, держа в зубах по травинке. – Среди стражей есть джентри[19], потомки эсквайров и рыцарей.

При этих словах Райта Джером просто отвернулся, делая вид, что наблюдает за конюшней, а Робин скромненько опустил глаза.

– Рождение не равно образованию! – возразил Мейсон, который был выходцем из бедных дворян-католиков.

– Чудак ты, Джон. Нет, ты сам подумай! – завопил Рональд, не разобравший намёка командира. – Если на кого-то из нас, ну на Рипа, близнецов, шотландцев, Джека... ой, Джек у нас тоже из дворян...

– Только Джек никуда не едет, – назидательно приподняв указательный палец, проговорил испанец. – У меня зарок!

– Аха, – согласился Рок, – ну на меня, наконец,  напялить дорогой камзол, что – все сразу поверят, что я граф?! Бред!

– Ай... – отмахнулся Райт и сделал ещё несколько шагов в сторону.

– Прекрати упрямиться, Джон! – вступил в спор и Дядюшка Бен. – У одних людей на роду написано в золоте ходить да грамотные речи разговаривать, а других, как ни наряжай, всё равно видно, что невежда! Да и рожей из нас не все вышли.

– Да! Точно! Верно сказано! – одобрительно зарокотали лесные друзья.

– Тогда возьмите Робина, – пожал плечами Райт. – Чем вам Робин не по душе?

– Мальчишка он совсем, – мягко улыбнулся Парра Ортис. – Не справится с ролью. Да и выглядит младше своих лет. А граф вроде постарше был.

– Тогда сам спаси положение! А?

Джек только головой покачал:

– Ты же знаешь: я дал зарок.

– Аййй, – снова махнул рукой Джон и отвернулся, навалившись рукой на ствол вяза.

Джером, весьма довольный тем, что о его благородном воспитании никто не вспомнил, подошёл к друзьям и, облокотившись на торчавший в земле брус, приспособленный для нужд летней кухни, произнёс:

– Что, ребята: дело – труба? Не хочет командир идти вам на уступки?

– Мне всего 17! – воскликнул Тед и, прижав кулаки к груди, с надрывом произнёс: – Я тааак хочу во дворец!!!!

Мужчины постарше загоготали, а юноши скроили кислые мины, повторяя мимику художника.

– Что вы там потеряли? Не понимаю я вас... – пробурчал Райт.

– Мейсон, – подтолкнув старшего друга локтем, сказал Рич МакДаун. – А ну-ка, объясни человеку!

Джером подхватил:

Внимание! Внимание! Наш Объяснялкин-брат

Сумеет доказать всегда, кто прав, кто виноват!

Капитан пятого звена, выходец из младших сыновей младшей дворянской ветки виндзорских джентри, подошёл вплотную к командиру «красных» и, жестикулируя пальцами рук, медленно заговорил:

– Понимаешь, Джон, на свете есть люди, которые от Бога одарены аристократической внешностью вне зависимости от того, какой образ жизни они ведут. И ты относишься именно к таким, хочешь ты того или нет. А если ещё и воспитание...

– Так, всё – хватит! – не выдержал Райт и накрыл ладонями пальцы друга. – Всё ясно: если и Кеш за вас, то спорить бесполезно. Я сдаюсь.

Громкие крики ликования раздались на полянке. А Джон недовольно уселся на своё импровизированное кресло, сложив руки на груди и всем видом показывая, что идея, пришедшая в голову друзьям, ему не по душе.

[1] Обычно испанцы используют две фамилии: отца и матери.

[2] Джером также использует две фамилии.

[3] Титулы по праву носили обычно мужчины – лорды. Дамы удостаивались его лишь в случае, когда в семье не было наследника мужского пола. Так они становились хранительницами титула и передавали его своим детям. Во всех иных случаях леди носили титулы «по учтивости».

[4] Орден Подвязки – самый почётный рыцарский орден Англии, один из старейших в мире, учреждённый Эдуардом III 23 апреля 1348 года.

[5] 1 фунт стерлингов в XVII веке равен 240 пенсам или 20 шиллингам.

[6] Центральная улица Лондона, которая фактически делит его пополам.

[7] Не путать с титулом принцев крови – граф «Суассонский».

[8] В альтернативной версии – покойная сестра правящего короля Ричарда IV.

[9] Альтернативная версия, несуществующий род.

[10] В альтернативной версии – дочь Франсуа Алансонского.

[11] Имеется в виду герцог д’Альбре. В альтернативной версии – племянник Жанны д‘Альбре, унаследовавший этот титул.

[12] Титул принца или принцессы Уэльской носили только прямые наследники английской короны.

[13] Старым городом называется поселение Виндзор вокруг королевской резиденции.

[14] Герцог Йоркский – официальный титул второго наследника английской короны.

[15] Альтернативная версия, несуществующий титул.

[16] Альтернативная версия: дочь Франсуа де Валуа, герцога Алансонского.

[17] Элисса – уменьшительный вариант имени «Элизабет».

[18] Олдермен – старейшина горда.

[19] Джентри – нетитулованные дворяне в Англии, имеющие мелкие поместья.

День третий, 5 августа

Проснувшись, Ирена выглянула в окно. Утро было прекрасным: повсюду блестела холодная ночная роса, на которой играли первые лучи низкого августовского солнца. Окна английской наследницы выходили на восток – Ирена очень любила смотреть на восход.

Принцесса бесшумно поднялась с постели, расчесала волосы гребнем, прикрепила любимую бабочку чуть выше левого виска, прихватив ею тонкую прядь длинной чёлки, накинула шёлковый пеньюар и вышла в приёмную. Опустившись в большое мягкое кресло у окна рядом с балконной дверью, девушка стала с улыбкой смотреть в сад. Первые лучи летнего солнца играли на жемчужной заколке, словно подтверждая её таинственное происхождение.

На самом деле ничего мистического в украшении не было. Придворный французский ювелир преподнёс Марии-Луизе де Валуа, невесте молодого английского короля, перед свадьбой небольшой подарок: необычной формы жемчужину, умело отшлифованную мастером. Вероятно, в раковину попала не одна, а две или даже три песчинки, и скопившийся вокруг них перламутр приобрёл причудливую форму, напоминающую бабочку, раскрывшую крылья. Безделица так понравилась будущей королеве, что она практически не расставалась с незамысловатым украшением.

Через три года после свадьбы[1] появилась на свет маленькая принцесса Элизабет Английская – в народе прижилось её уменьшительное официальное имя Элисса, но родители и близкие предпочитали звать девочку на французский манер, как нарекли её при крещении: Ирена Луиза Шарлотта София. Когда принцессе исполнилось 10 лет, любящая мать подарила своё украшение дочери.

Не прошло и месяца после этого события, как королева погибла при самых странных обстоятельствах.

В конце лета Мария-Луиза Алансонская[2] и её младшая родная сестра – Анжелика, вторая супруга шотландского короля Джеймса VI[3] – отдыхали возле озера Лох-Ломонд. После заключения династических браков сёстры виделись редко, поэтому старались при встрече обменяться новостями и поделиться впечатлениями от жизни при английском и шотландском дворах.

В то лето встреча носила не только праздный, но и деловой характер. Королевы вызвали из Франции свою племянницу, тринадцатилетнюю Констанцию де Герриэт, дочь их старшей сестры Маргариты Алансонской и герцога д’Альбре, чтобы поговорить с девушкой в непринуждённой обстановке о возможном будущем среди англосаксов. Прошло уже восемь лет, но всё ещё оставалось неясным, что произошло с королевами. В деревеньке возле озера внезапно вспыхнула странная кишечная болезнь. Вся прислуга, обе венценосные особы и сопровождающие их дамы умерли в страшных муках...

Юная Констанция, чудом сумевшая избежать такой же участи, поклялась, что непременно разберётся в этой истории и не оставит своих кузин, дочерей погибших королев, в опасности, которая, по её мнению, исходила от английских и шотландских аристократов, не довольных французскими жёнами монархов.

Следствие пришло к выводу, что причиной эпидемии стала заражённая вода, и Констанции стало ясно: её спасло пристрастие к парному молоку, которое она пила на завтрак в тот злополучный день, когда королев и весь их штат отравили.

Наследницу герцога спешно отправили назад во Францию, чтобы не разгорелся международный скандал, ведь все женщины, отдыхавшие на Лох-Ломонде, были из династии Валуа... А брачный договор юной Констанции де Герриэт так и остался неподписанным.

И девушка, и безутешные мужья погибших королев были уверены, что кишечная инфекция – дело чьих-то злых рук, подозревали заговор. После инцидента будущая герцогиня отказалась от планов связать свою жизнь с английскими лордами, и король Ричард IV не стал этому противиться, сказав напоследок, что всегда будет рад видеть девицу в Англии.

Но когда в 1622 году герцогиня д’Альбре снова появилась на острове, ради предосторожности она не назвала своего полного имени, представившись как маркиза Суасонская. Это помогло скрыть принадлежность Констанции к угасающему королевскому роду Валуа и родственные связи с маркизой Линкольн через её деда, герцога д’Альбре, бывшего короля Наварры[4].

Ричард IV, ставший к сорока пяти годам близоруким, не узнал в грациозной, неразговорчивой красивой француженке ту напуганную девочку, что едва осталась живой на озере Лох-Ломонд. О том, что дочь герцога носила титул маркизы Суасонской, доставшийся ей через родство отца с Бурбонами, он, конечно же, уже успел позабыть.

Что же касается английской красавицы-маркизы, то история её родителей была не менее трагична.

Юная принцесса Мери, младшая сестра Ричарда Благостного, была помолвлена с двоюродным племянником французского короля Генриха IV, Анри де Герриэтом, принцем Наваррским[5]. От Элизабет I он получил титул Первого маркиза Линкольна, а англичане упростили сложную фамилию француза до «Геррита».

Как наследник Наваррской короны оказался на острове англосаксов, в 1623 году уже мало кто помнил. История уходила своими корнями в 1599 год, когда юноше минуло 14 лет и его в некотором роде сослали в Англию, якобы для обучения при посольстве, но на самом деле по неизвестным, пожалуй, никому, мотивам. Хотя в последние годы леди Анжелина склонялась к мысли, что причиной такой нелюбви французской короны, а точнее – католических сторонников королевы Марии Медичи, к протестантскому маркизу являлся брак его отца с английской дворянкой-бесприданницей, от которого первенец и родился. Леди Анжелина подозревала, что французской королеве стала известна тайна её семьи.

В первый же год между юной английской принцессой и французским дипломатом зародилась нежная дружба, которая вскоре переросла в романтическое увлечение.

Принцессе Мери было шестнадцать, когда свадьба с наследником королевского рода д’Альбре стала просто необходимостью: отношения между Францией и Англией снова усложнились. Молодых обвенчали в феврале 1602 года, несмотря на недовольство со стороны Марии Медичи.

Но брак мало повлиял на политическую ситуацию, тогда и было решено, что медлить с заключением второго династического союза между Англией и Францией нельзя.

На тот момент шёл второй год переговоров с Парижем, направленных на поиск жены для Ричарда Тюдора, консорта при правящей королеве-матери. Вёл их Вильям Клиффорд, верный друг молодого короля. Изначально Элизабет I решила, что претенденткой на роль английской королевы станет именно французская принцесса, причём любая. А недостатка в них при дворе Марии Медичи не было. Выбор будущего короля пал на Марию-Луизу Алансонскую – молодой мужчина не мог оторвать взгляда от лучистых бирюзовых глаз девушки, которые смотрели на него с портрета, и послал Клиффорда к ней.

После свадьбы консорта, состоявшейся в мае того же 1602 года, ситуация немного улучшилась, но французские шпионы продолжали колесить по английскому острову, а англичане по-прежнему недолюбливали французских вельмож при дворе Тюдоров.

После одной неудачной беременности принцесса Мери родила дочь – через полтора года брака, что несказанно обрадовало многих в Палате лордов, ведь у короля и королевы так и не было детей, а все ждали наследника. Крёстным отцом маленькой леди Анжелины стал герцог Роквелл, лорд Самуэль Кестенфилд, близкий друг принцессы Мери и камергер её двора, а крёстной матерью – королева Мария-Луиза Алансонская.

Но девочке не исполнилось и полугода, когда её родители, никогда не расстававшиеся друг с другом, погибли при странных обстоятельствах: под их каретой обвалился перекидной мост через ров в замке Линкольн, что был подарен опальному французу на свадьбу.

Это навело Ричарда Благостного на мысль, что кто-то убрал с дороги неугодного юного дипломата, наследника протестантской короны Наварры, который подавал надежды стать хорошим послом, ведь за его плечами уже было несколько удачных поездок в Египет и Испанию.

Леди Анжелину привезли в Виндзор со всеми предосторожностями, на какие только был способен королевский маршал лорд Сансей, виконт Шейнский – верный друг погибшего маркиза Линкольна. Девочку окружили теплом и заботой, определили ей лучшие комнаты на третьем этаже Виндзорского замка. Сирота была официально объявлена Второй маркизой Линкольн, а её опекуном назначили герцога Роквелла.

Через полтора года у королевы родилась дочь – Ирена Луиза Шарлотта София.

Столь странный выбор имени для английской принцессы вызвал волну недоумения среди аристократии, но Мария-Луиза Алансонская отстояла своё право называть дочь так, как ей нравится. В итоге двор (да и вся страна вслед за ним) узнал о появлении первенца венценосных супругов – принцессы Элиссы. Так лорды решили перевести более привычную для аристократической Англии часть имени новорожденной, в то время как сами родители предпочитали называть девочку просто Иреной, даже откинув вторую часть длинного французско-польского имени.

Маленькая маркиза очень скоро поняла, что она сирота. Никого ближе крёстного отца и мулатки Сары, вместе с которой она росла с пелёнок, у девочки не было. По ясным только ей одной причинам Анжелина озлобилась на королевскую семью.

Появление дочери отвлекло внимание королевы, и она меньше времени стала уделять своей крестнице и родственнице. Отец леди Анжелины официально приходился королеве племянником, поскольку его матерью считалась принцесса Маргарита Алансонская. То, что герцог д’Альбре в юности, ещё до восшествия на трон Наварры, заключил тайный брак с англичанкой, в котором и родился Анри, было известно единицам. Его вторая жена официально признала ребёнка своим сыном, представив мальчика королевскому двору через три с половиной года после его рождения. В тайну были посвящены лишь близкие родственники супругов.

Мало кому в Англии был известен и тот факт, что у престарелого короля Наварры и его второй жены, которая признала Анри своим сыном, родилась поздняя дочь. Герцогине было тридцать семь лет, и беременность она долго скрывала. После смерти коронованного брата в 1610 году д’Альбре отказался от короны Наварры, передав её Бурбонам, чтобы французские католики отстали от семьи и не пытались решать будущее его единственной наследницы. Но, по праву рождения и исходя из законов Англии, леди Анжелина всё же считалась внучкой короля, дочерью принца Наваррского и поэтому принцессой крови, поскольку была рождена до отречения деда.

Впоследствии Констанция де Герриэт, мадемуазель де Валуа де Нанон, как единственная прямая наследница своих родителей, получила и все богатства, и все земли, и все титулы супружеской четы. О том, что где-то в протестантской Англии растёт внучка герцога д’Альбре, в католической Франции предпочли забыть...

Время шло, а леди Анжелина Линкольн всё больше дичилась. Герцог Роквелл, обожавший крестницу без памяти, во многом способствовал тому, что она росла капризной и строптивой, что, впрочем, лишь укрепляло в ней характер отца – новатора и политика. Да и сам король очень баловал единственную племянницу, не смея перечить её желаниям.

В результате такой вседозволенности из маленькой маркизы выросла высокомерная, гордая и даже жестокая красавица с холодным сердцем, проницательным умом и большими амбициями. Впрочем, все они сводились к тому, чтобы ещё при жизни Элиссы Английской, принцессы Уэльской, герцогини Корнуоллской и Йоркской получить один из её герцогских титулов, чтобы при случае реально претендовать на трон, заручившись поддержкой парламента, поскольку иных прямых наследников династии Тюдоров, кроме Ирены Луизы Шарлотты Софии, в Англии просто не было...

Но монарх не торопился объявлять племянницу второй наследницей, хотя многие пэры между собой называли её принцессой Йоркской, в то время как простой люд прозвал Маркизой Прилондонских краёв.

Озабоченная своими мыслями, юная маркиза по праву даже не замечала, что растёт самой красивой девочкой при английском дворе. Лишь в 1612 году, когда к ней впервые обратились послы Марии Медичи с предложением помолвки с юным королём Людовиком XIII, приславшим ей пылкое письмо с объяснением в чувствах, девочка задумалась о том, что это, вероятно, неспроста. Людовик видел её на дне рождения Марии-Луизы Алансонской, когда Анжелине было только 9 лет, и после этого сразу заявил матери, что иной жены при французском дворе видеть не желает. Ему самому в ту пору было лишь 11.

Ричард IV ответил отказом – он не торопился отдавать Франции такой козырь, как свою единственную племянницу, внучку пусть бывшего, но короля Наварры. Людовику, по настоянию матери и к его великому неудовольствию, пришлось обратить взоры к испанскому двору – закончилась эта история двойным браком по расчёту[6].

Ещё через три года, незадолго до трагической смерти английской королевы, на очередном празднике в её честь, куда были приглашены и французские родственники Марии-Луизы, юный Людовик уже лично признался леди Анжелине в любви и горько сожалел о том, что в жёны ему досталась совсем другая принцесса.

Оставшаяся не у дел юная одиннадцатилетняя маркиза оценила свои утраченные возможности и обиделась на дядю, посчитав, что он не захотел видеть её на французском троне, после чего несколько месяцев ни с кем не разговаривала. Её задевало и то, что Ирена проводила каждое лето в Шотландии среди «рыжих принцев» – так шутливо принцесса называла свою родню по линии отца, а Анжелину не показывали им, опасаясь, как бы красота юной сироты ни пленила умы и сердца молодых Стюартов.

Но особенная злость маркизы Линкольн вылилась на заколку-бабочку – любимое украшение наследной принцессы, поскольку по Англии ходила легенда о том, что именно эта безделица помогла Марии-Луизе Алансонской (одной из пяти дочерей своих родителей!) так удачно выйти замуж и править 12 лет, в отличие от других сестёр. Даже Анжелика де Валуа, которая стала женой Джеймса VI, сразу же после брака была отстранена от политики лордами-сенешалями и с трудом справлялась с возложенной на неё задачей – рожать детей. Остальные дочери Франсуа Алансонского и принцессы Ирены Софии[7] не были коронованы. К тому же именно после передачи заколки в дар дочери королева погибла, что говорило о невозможности появления на свет наследника-мальчика, если Ричард Благостный не женится во второй раз. А жениться король не спешил, всеми правдами и неправдами уверив парламент в том, что детей у него быть не может в принципе.

Именно с того момента, когда парламент поверил Тюдору, в декабре 1612 года Ирена Луиза Шарлотта София была официально провозглашена принцессой Уэльской, герцогиней Корнуоллской и Йоркской, несмотря на устоявшуюся традицию даровать эти титулы только сыновьям монархов.