Текст книги "Красная пирамида"
Автор книги: Рик Риордан
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
2. ВЗРЫВ НА РОЖДЕСТВО
КАРТЕР
Я уже бывал в Британском музее. По правде говоря, я бывал в стольких музеях, что лучше об этом не говорить. А то вы будете считать меня полнейшим занудой.
[Слышите? Это Сейди вопит, что я и есть полнейший зануда. Спасибо, сестричка!]
Музей был закрыт. В его окнах не горел свет, но хранитель и двое охранников ждали нас на ступенях.
Хранитель оказался невысоким лысым человеком. Его лысина блестела, словно ее чем-то смазали. Я видел мумии, у которых было больше волос и зубы в более приличном состоянии. Он долго тряс отцу руку. Мне это напомнило встречу какой-нибудь рок-звезды.
– Здравствуйте, здравствуйте, доктор Кейн! Ваша последняя работа по Имхотепу [4]4
Имхотеп («пришедший в мир») – первый в истории мира архитектор и ученый.
[Закрыть]– какой блеск! Не представляю, как вам удалось перевести эти заклинания.
– Им-хо… Это кто? – шепотом спросила Сейди.
– Имхотеп. Сановник высокого ранга. Архитектор. Говорят, он был еще и магом. Спроектировал первую ступенчатую пирамиду. Думаю, это ты знаешь.
– Не знаю и знать не хочу, но спасибо за разъяснение, – ответила Сейди.
Отец поблагодарил хранителя за любезное разрешение посетить музей в это предпраздничное время.
– Доктор Мартин, позвольте вам представить Картера и Сейди, – сказал отец, опуская ему руку на плечо.
– Так-так. Это, само собой, ваш сын. – Тут хранитель озадаченно уставился на Сейди. – А кто эта юная леди?
– Моя дочь.
Доктор Мартин тупо моргал. Кому не нравится считать себя человеком широких взглядов и вдобавок вежливым! Но всех выдает выражение лица, когда они слышат, что Сейди – из нашей семьи. Сначала меня это бесило. С годами я привык и не ожидал другой реакции.
– Конечно, конечно, – забормотал доктор Мартин, возвращая себе улыбку. – Прошу вас сюда, доктор Кейн. Мы весьма польщены вашим визитом.
Охранники заперли входные двери, затем взяли наш багаж. Один из них нагнулся над отцовским рюкзаком.
– Нет, спасибо, – натянуто улыбнулся отец. – Это я ношу сам.
Охранники остались в вестибюле, а нас хранитель повел в Большой двор. [5]5
Сравнительно новый фрагмент Британского музея, возникший после переезда знаменитой музейной библиотеки в другое здание (конец XX в.).
[Закрыть]Вечером он выглядел жутковато. Тусклый свет, проникавший сквозь стеклянную сетчатую крышу, превращал стены в настоящую паутину перекрещивающихся теней. Мы шли по белому мраморному полу, и эхо копировало каждый наш шаг.
– Камень. Камень, – повторял отец.
– Даже не представляю, какие тайны вы надеетесь из него извлечь, – сказал удивленный хранитель. – Это же наш самый известный экспонат, изученный вдоль и поперек несколькими поколениями египтологов.
– Конечно, – согласился отец. – Но иногда бывают сюрпризы.
– Что папа задумал? – шепотом спросила Сейди.
Я не ответил. Я догадывался, о каком камне шла речь.
Непонятным оставалось другое: зачем отцу понадобилось тащиться сюда под Рождество да еще вместе с нами?
Если бы не та чертова вспышка и двое неизвестных, отец рассказал бы нам что-то очень важное, связанное с гибелью нашей мамы возле Иглы Клеопатры. Сейчас он шел, постоянно озираясь по сторонам. Неужели боялся, что странная парочка может появиться снова? Как они сюда проберутся, когда в музее полно охранников и хитроумных систем наблюдения? Уж здесь-то нас никто не потревожит. Так я думал и надеялся.
Мы свернули в Египетское крыло. Вдоль стен темнели статуи фараонов и богов, но отец шел мимо них, направляясь в главному экспонату в центре зала.
– Какая красота, – пробормотал отец. – Надеюсь, это не копия?
– Нет, что вы, – заверил его хранитель. – В обычные дни мы, само собой, выставляем копию. Но для вас поставили подлинник.
Перед нами был кусок темно-серой скалы высотой около трех футов и шириной фута в два. Он стоял на пьедестале, защищенный стеклянным куполом. Поверхность камня покрывали три яруса высеченных строк. Вверху тянулись традиционные египетские иероглифы. Средняя часть… Тут я напряг память и вспомнил, как отец называл эту письменность. Демотическое письмо. Оно распространилось во времена, когда в Египте правили греки и в египетский язык проникло много греческих слов. Это было что-то среднее между иероглифами и буквенным письмом. Строки нижнего яруса были написаны по-гречески.
– Розеттский камень, – догадался я.
– А при чем тут компьютерная программа? – удивилась Сейди.
Мне хотелось обозвать ее дурой, но меня опередил хранитель. Он нервно рассмеялся и сказал:
– Простите, юная леди, но этот камень появился гораздо раньше компьютеров. Он послужил ключом к расшифровке египетских иероглифов. Розеттский камень был найден солдатами армии Наполеона в одна тысяча семьсот девяносто девятом году и…
– Да, правильно, – закивала Сейди. – Теперь вспомнила.
Ничего-то она не вспомнила. Просто согласилась, чтобы этот лысый тип заткнулся со своей популярной лекцией. Но неожиданно лекцию продолжил наш отец:
– Видишь ли, Сейди, до находки этого камня простые смертные… я хотел сказать, люди веками бились над расшифровкой египетских иероглифов. Принципы древней письменности считались утраченными навсегда. Но английский ученый – его звали Томас Янг [6]6
Томас Янг (1773–1829) – разносторонне одаренный английский ученый, сумевший частично расшифровать надписи на Розеттском камне.
[Закрыть]– доказал, что все надписи на Розеттском камне передают одни и те же сведения. Его работу продолжил другой ученый – француз Шампольон. [7]7
Жан Франсуа Шампольон (1790–1832) – французский египтолог.
[Закрыть]Он сумел, говоря современным языком, «взломать код» иероглифов.
– Ну и что на нем написано? – спросила Сейди, равнодушно жуя резинку.
– В общем-то, ничего особенного, – ответил отец. – Нечто вроде благодарственного письма от нескольких жрецов, адресованного тогдашнему египетскому царю Птолемею Пятому. [8]8
Птолемей V Эпифан – правитель Египта из династии Птолемеев (210–180 гг. до н. э.).
[Закрыть]В те далекие времена Розеттский камень никакой особой ценности не представлял. Но за века он превратился в могущественный символ. Пожалуй, это самое важное связующее звено между Древним Египтом и современным миром. Я был просто глупец, что раньше не сообразил насчет его потенциала.
Отец забыл и о хранителе, и о нас с Сейди.
– Доктор Кейн, с вами все в порядке? – осторожно спросил хранитель.
– Простите, доктор Мартин. Это просто… мысли вслух. Скажите, можно хотя бы частично убрать стеклянный колпак? И пожалуйста, принесите из вашего архива документы, о которых я просил.
Хранитель кивнул. Он достал из кармана небольшой пульт, нажал кнопку, и передняя стенка колпака открылась.
– Мне понадобится несколько минут, чтобы сходить за бумагами, – сказал доктор Мартин. – Вы понимаете, какую ответственность я на себя беру, оставляя Розеттский камень незащищенным? Надеюсь, вы будете осторожны.
Он выразительно поглядел на нас с Сейди.
– Мы будем очень осторожны, – пообещал отец.
Едва стихли шаги хранителя, отец повернулся к нам. Вид у него был крайне возбужденный.
– Дети, настал очень важный момент. Вам нужно уйти подальше от камня.
Отец сбросил рюкзак с плеча, дернул молнию и достал изнутри велосипедную цепь и висячий замок.
– Идите за доктором Мартином, – велел он нам. – Его кабинет в конце Большого двора, слева. Вход там только один. Как только доктор войдет внутрь, обмотайте дверные ручки цепью, и поплотнее. Потом замкните ее на замок. Мне нужно, чтобы он здесь не появлялся.
– Ты хочешь запереть его внутри? – обрадовалась Сейди. – Во клево!
– Пап, что все это значит? – спросил я.
– У нас нет времени для объяснений, – ответил отец. – Это наш последний шанс. Они уже близко.
– Кто они? – не поняла Сейди.
Отец обнял ее за плечи.
– Дорогая моя, я очень тебя люблю. Я виноват… я виноват во многом. Но сейчас мне действительно не до объяснений. Если мой план удастся, обещаю, жизнь всех нас станет гораздо лучше. Картер, рассчитываю на тебя как на взрослого мужчину. Ты должен мне верить. Повторяю: заприте доктора Мартина. А потом… держитесь подальше от этого зала!
Запереть хранителя в кабинете было просто. Мы еще не знали, куда теперь идти, когда увидели яркий голубой свет, струящийся из Египетской галереи. Казалось, отец установил там огромный светящийся аквариум.
– Ты что-нибудь в этом понимаешь? – спросила Сейди.
– Ничего, – сознался я. – В последнее время папа вел себя странно. Много думал о маме. Постоянно смотрел на ее фото.
Больше я ей ничего не сказал. Не хотелось. Но Сейди вроде поняла.
– А что он носит в своем рюкзаке?
– Этого я не знаю. Он запретил мне совать туда нос.
От удивления брови Сейди поползли вверх.
– И ты ни разу не заглянул? Ой, Картер, как же это на тебя похоже! Безнадежно послушный мальчик!
Я хотел возразить, но тут под ногами задрожал пол. Сейди схватила меня за руку.
– Ну что, послушный мальчик? Останешься тут, потому что папа запретил возвращаться к камню?
Честно говоря, меня не тянуло туда возвращаться, однако Сейди уже понеслась в том направлении. Помедлив, я бросился следом.
У входа в Египетскую галерею мы остановились как вкопанные. Отец стоял перед Розеттским камнем, спиной к нам. Вокруг него на полу ярко светился голубой круг, будто там были спрятаны неоновые трубки и их сейчас включили.
Отец снял пиджак. В ногах у него лежал раскрытый рюкзак, и оттуда торчала деревянная шкатулка длиною около двух футов, расписанная египетскими иероглифами.
– Что у него в руках? – шепотом спросила Сейди. – Это бумеранг?
Изогнутая белая палка, которой размахивал отец, действительно была похожа на бумеранг. Но он не бросил эту палку, как бросают бумеранги, а коснулся ею Розеттского камня. Сейди затаила дыхание. Отец писал на камне! От каждого прикосновения на граните вспыхивали голубые иероглифы.
Бессмыслица какая-то. Ну как он мог писать слова этой палкой? Но глупо было спорить со своими глазами, а они видели комбинацию иероглифов: бараньи рога, а чуть пониже – знаки, похожие на прямоугольник и букву «X».
– Откройся, – прошептала Сейди.
Она что, болтала наобум? Или действительно переводила смысл иероглифов? В это мне не верилось. Даже я, каждый день видя иероглифы, мог прочитать очень немногие из них. Запомнить все их сочетания невероятно трудно.
Отец поднял руки и нараспев произнес:
– Во-сиир, и-еи.
На поверхности Розеттского камня появилось еще несколько светящихся иероглифов.
Представляете, в каком я был состоянии! Но даже это не помешало мне узнать самый первый символ в виде глаза. Он означал имя древнеегипетского бога мертвых.
– Во-сиир, – шепотом повторил я.
Я ни разу не слышал, как произносится этот иероглиф, однако сразу догадался: это Осирис.
– Осирис, приди, – перевела его слова Сейди.
У нее изменился голос, будто ее загипнотизировали. Но моя сестра находилась в полном сознании. Ее глаза округлились от ужаса.
– Нет! – закричала она. – Папа, не надо!
Отец повернулся к нам.
– Дети… – только и сумел выговорить он.
Было слишком поздно. Пол под ногами затрясся. Послышался грохот. Голубой свет превратился в ослепительно белый и… Розеттский камень взорвался.
Не знаю, сколько времени я провел без сознания. Первое, что я услышал, придя в себя, был смех. Жуткий, торжествующий смех. Он перекрывал вой сирен музейной системы безопасности.
Мне казалось, что по моему телу проехались трактором. Я сел. Голова кружилась. Во рту застрял кусочек Розеттского камня, который я тут же выплюнул. Взрыв разворотил галерею. На полу догорали огненные лужицы. Взрывной волной опрокинуло громадные статуи. Саркофаги были сброшены со своих пьедесталов. Взрыв был такой силы, что осколки Розеттского камня оказались врезаны в колонны, стены и в другие экспонаты.
Сейди лежала рядом со мной. Она не пострадала. Я потряс ее за плечо.
– Фу, – выдохнула она.
Там, где еще недавно стоял Розеттский камень, дымился закопченный до черноты пьедестал. Пол тоже почернел и чем-то стал похож на паутину теней, которую мы видели по дороге сюда. Но голубой сияющий круг сохранился.
Отец смотрел в нашу сторону, но не на нас. На его макушке кровоточила рана. В руках он крепко сжимал бумеранг.
Я не сразу понял, на кого же он смотрит, но тут раздался новый взрыв этого дьявольского смеха. И тогда я увидел.
Смеющийся находился между отцом и нами. Поначалу я разглядел лишь волны нагретого воздуха. Затем, присмотревшись, увидел огненные очертания человеческой фигуры.
Он был выше нашего отца, а его смех резал по моим ушам, как визг бензопилы.
– Отличная работа, – сказал он отцу. – Ты хорошо постарался, Джулиус.
– Я не собирался тебя вызывать, – дрожащим голосом ответил отец.
Он занес над головой бумеранг, но огненный человек слегка шевельнул пальцем, и белая палка выскочила из отцовской руки, ударилась о стену и разлетелась в щепки.
– А меня и не вызывают, Джулиус, – насмешливо промурлыкал огненный человек. – Но когда ты открываешь дверь, будь готов к тому, что через нее пройдут не только те, кого ты звал.
– Возвращайся в Дуат! [9]9
В мифологии Древнего Египта – загробный (Нижний) мир.
[Закрыть]– громовым голосом потребовал отец. – Я обладаю силой великого царя!
– Ой, как страшно, – засмеялся огненный человек. – Ты не умеешь пользоваться этой силой. Но даже если бы и умел, тот, кого ты называешь великим царем, – мне не соперник. Я сильнее всех. А теперь ты разделишь его судьбу.
Я не знал, кто этот огненный человек и откуда он явился. Но что-то подсказывало мне: надо помочь отцу. Я попытался схватить валявшийся рядом обломок камня. Руки меня не слушались. От страха у меня онемели и не сгибались пальцы. Хорош помощничек.
В глазах отца ясно читалось предостережение. Он молчаливо приказывал нам убираться отсюда. Я понял: он намеренно держал огненного человека к нам спиной, надеясь, что мы сумеем скрыться незамеченными.
Сейди по-прежнему находилась в заторможенном состоянии. Мне удалось оттащить ее за колонну, где было темно. Она пыталась возражать. Тогда я закрыл ей рот рукой. Это сразу привело сестру в чувство. Она сообразила, что к чему, и перестала сопротивляться.
Вокруг нас по-прежнему выли сирены. На полу продолжали пылать огненные лужицы. Я каждую секунду ожидал появления охранников, хотя встреча с ними ничего хорошего нам не обещала.
Не сводя глаз со своего врага, отец присел на корточки и открыл расписную шкатулку. Оттуда он достал плоскую палочку, напоминающую обычную линейку. Затем отец что-то пробормотал, и палочка превратилась в длинный жезл.
Сейди пискнула. Наверное, со страху. Врать не буду: мне тоже было страшно.
Отец бросил жезл огненному человеку под ноги. Жезл превратился в огромную змею с медной чешуйчатой кожей и красными сверкающими глазами. Длиной эта змеюка была не менее десяти футов, а шириной – с меня. Змея бросилась на огненного человека, но тот легко схватил ее за шею. Его рука раскалилась добела. Не прошло и нескольких секунд, как змея сгорела дотла.
– Старый трюк, Джулиус, – укоризненно сказал огненный человек.
Отец взглянул на нас, снова давая понять, чтобы мы уходили отсюда. Какая-то часть меня отказывалась верить в реальность происходящего. Возможно, я по-прежнему находился без сознания. Или во власти кошмара. Сейди в реальности не сомневалась. Ее рука тянулась к большому обломку камня.
– Сколько вас? – быстро спросил отец, по-прежнему стараясь удерживать внимание огненного человека на себе. – Скольких я освободил?
– Как будто не знаешь. Всех пятерых, – ответил тот.
Меня покоробил его тон. Этот огненный выскочка говорил с нашим отцом, как с маленьким ребенком, которому нужно объяснять простые вещи.
– Ты же знаешь, Джулиус: мы держимся стаей. Скоро я освобожу многих других, и они за это будут мне очень признательны. Я снова стану правителем.
– Дни демонов, – сказал отец. – Тебя успеют вовремя остановить.
Огненный человек захохотал.
– Думаешь, Дом способен меня остановить? Эти старые дурни не способны даже прекратить свои вечные междоусобицы. Мы начинаем заново, и теперь вам уже ни за что не подняться!
Огненный человек взмахнул рукой. Голубой круг на полу заметно потемнел. Отец схватился за шкатулку, но она, как живая, отскочила в сторону.
– Прощай, Осирис, – сказал огненный человек.
Он опять взмахнул рукой, и отец оказался заключенным в сверкающий гроб. Поначалу гроб был прозрачным. Отец отчаянно пытался выбраться оттуда. Руками и ногами он колотил по прозрачным стенкам, но тщетно. А стенки стали покрываться золотом, и вскоре гроб превратился в золотой египетский саркофаг, украшенный драгоценными камнями. Отец в последний раз успел взглянуть на меня. Его губы шевельнулись. Я знал, какое слово он произнес: «Бегите!» А затем гроб скрылся под полом, будто это был не мрамор, а вода.
– Папа! – заорал я.
Сейди швырнула камень, но тот пролетел сквозь голову огненного человека, не причинив ему ни малейшего вреда.
Он повернулся к нам, и я увидел его лицо. Точнее, я опять видел какую-то ерунду. Казалось, я смотрю на компьютерный экран, где кто-то совместил два лица. Одно – почти человеческое, бледное, жестокое, с выступающими скулами и горящими красными глазами. Другое скорее напоминало морду зверя с темной шкурой и острыми клыками. Не собачью, не волчью и не львиную. Такого зверя я никогда не видел. Красные глаза смотрели на меня, и я понимал, что сейчас мне настанет конец.
Позади послышался топот бегущих ног. Кто-то выкрикивал распоряжения. Сюда спешили охранники, а может, полиция. Только вряд ли они успеют.
Огненный человек бросился на нас. Он был на расстоянии нескольких дюймов, когда что-то вдруг отбросило его назад. В воздухе трещали электрические разряды. Амулет на моей шее стал нестерпимо горячим.
Огненный человек приглядывался ко мне.
– Так это… ты, – прошипел он.
Здание музея опять содрогнулось. Часть стены в противоположном конце зала ярко вспыхнула и взорвалась.
Оттуда вышли мужчина и девушка, которых мы видели возле Иглы. Их одежды развевались, как на ветру. Оба держали в руках по жезлу.
Огненный человек зарычал.
– Скоро увидимся, мальчишка, – прошипел он, еще раз взглянув на меня.
Я не знал, куда он делся. В зале начался пожар. В воздухе разлился нестерпимый жар. Мне стало нечем дышать, и я повалился на пол.
Последнее, что я помнил, – человека с раздвоенной бородкой и девушку в синей одежде. Они склонились надо мной. Топот и крики все приближались. Девушка нагнулась ко мне и сняла со своего пояса длинный кривой кинжал.
– Мы должны действовать быстро, – сказала она человеку с бородкой.
– Не торопись, – ответил он. В его голосе чувствовался французский акцент. – Чтобы их уничтожить, нужно выбрать точное время.
Я закрыл глаза и опять потерял сознание.
3. МЫ С КОШКОЙ – УЗНИЦЫ
СЕЙДИ
[Отдай мне микрофон.]
Привет! Это Сейди. Мой братец – никудышный рассказчик. Вы уж его простите. Но теперь я буду рассказывать, и вам все станет ясно.
Итак, что мы имеем? Взрыв. Розеттский камень разлетелся на миллиард кусочков. Отец вытащил черт-те знает откуда злющего огненного типа. Тот затолкал нашего папочку в гроб. Мало того, появились какой-то жуткий француз и арабская девица с кинжалом. Мы с Картером грохнулись в обморок. Вот вкратце о событиях в Британском музее.
Когда я очнулась, меня не особо удивило обилие полицейских. А как же иначе? Они тут же оттерли меня от Картера. Я не слишком возражала. От него одни проблемы. Гораздо хуже то, что полицейские заперли меня в кабинете хранителя. На целую вечность. И сделали они это с помощью папиной велосипедной цепи и его замка. Кретины!
Как я себя чувствовала? Почти как Розеттский камень. На меня едва не наскочил этот огненный придурок. У меня на глазах отец очутился в саркофаге и ушел под пол. Я думала, полицейским будет важно об этом знать. Как бы не так! Они даже слушать не стали.
Что еще хуже – у меня окоченел затылок, будто туда навтыкали ледяных иголочек. Это началось, когда я смотрела на голубые иероглифы, которые отец рисовал на Розеттском камне. Почему-то я знала их значение. Откуда? Возможно, наследственное заболевание. Могут ли скукотные знания по этой… египтологии передаваться по наследству? Выходит, что могут.
Моя жвачка давным-давно потеряла всякий вкус. Только тогда полицейская тетка вспомнила о моем существовании и выпустила меня из кабинета хранителя. Никаких вопросов она мне не задавала. Запихнула в полицейскую машину и отвезла домой. Я хотела все рассказать деду с бабушкой, но тетка вела себя так, будто и впрямь была моей теткой. Она отвела меня в мою комнату и велела ждать.
Ненавижу ждать.
Я ходила из угла в угол. Между прочим, моя комната размером не с музейный зал. Обыкновенная чердачная комнатенка с одним окном, письменным столом и кроватью. Маффин обнюхивала мне ноги, а ее хвост крутился, как ершик для мытья бутылок. Думаю, она была не в восторге от музейных запахов. Потом моя киса зашипела и скрылась под кроватью.
– Спасибо за поддержку, – проворчала я.
Может, меня решили одурачить? Подумали, что я маленькая и буду сидеть внутри, раз взрослые велели? Я открыла дверь. Вот те на! Тетка, как часовой, стояла на посту.
– Инспектор вскоре освободится и побеседует с тобой, – сказала она. – А пока жди у себя.
Я успела посмотреть вниз. Дед ходил взад-вперед по гостиной, заламывая руки. Картер сидел на диване и говорил с полицейским инспектором. Жаль, мне было не расслышать, о чем они говорят.
– А в туалет можно сходить? – спросила я у доблестной надсмотрщицы.
– Нет.
Она втолкнула меня в комнату и закрыла дверь. Неужели боялась, что я взорву унитаз? А если меня действительно приперло? Я ж не щенок, чтобы делать лужу на полу!
Я достала свой iPod, просмотрела плейлист. Ничего слушать не хотелось. Если уж меня на музыку не тянет, это очень дрянной признак. Интересно, почему Картера допрашивали первым? Он тут не живет. Это нечестно.
От нечего делать я теребила цепочку своего амулета. Я никогда не интересовалась значением фигурки, болтающейся на цепочке. Амулет Картера – какой-то глаз. А мой – что-то вроде ангела. Или инопланетного робота-убийцы.
И чего это отцу приспичило спрашивать, сохранился ли у меня амулет? Ну, сохранился. Дальше что? Единственный подарок, который я видела от отца. Маффин не в счет. При ее отношении ко мне вряд ли эту кошку можно считать настоящим подарком.
Если хотите знать, отец бросил меня, когда мне было всего шесть лет. Амулет – это все, что меня с ним связывало. В хорошие дни я смотрела на странную фигурку и с восторгом думала о папе. В паршивые дни (их было намного больше) я срывала амулет с шеи, швыряла на пол, давила ногой и проклинала папу за то, что его нет рядом. Между прочим, неплохо помогало. Но в конце концов я снова надевала амулет на шею.
В музее, когда начались все эти странности, амулет здорово нагрелся. Я едва не сняла его. Не знаю, действительно ли эта штучка спасла мне жизнь.
Как отец сказал? «Я намерен все восстановить»? И виновато поглядел на меня. Когда мы встречались, у него всегда был виноватый вид.
Да, папочка. Хотел все восстановить, а вместо этого все с треском провалил.
О чем он думал? Здорово, если бы это все оказалось дурным сном: голубые иероглифы, посох, превратившийся в змею, саркофаг, в котором исчез отец. Такого просто быть не может! Себя не обманешь. Все это было. Ничего мне не приснилось. Я же видела жуткое лицо огненного человека, когда он повернулся к нам. Я слышала, как он сказал Картеру: «Скоро увидимся, мальчишка». А вдруг он решил нас выследить и убить? От одной этой мысли у меня начинали дрожать руки. И еще из головы не выходила остановка возле Иглы Клеопатры. Как будто отцу нужно было там побывать, чтобы набраться мужества. Может, то, что он задумывал сделать в Британском музее, имело отношение к маме?
Мои глаза обшарили комнату и остановились на письменном столе.
«Нет, – подумала я. – Этого я не сделаю».
Но я подошла к столу и выдвинула ящик. Ящик был довольно вместительным. Я стала выкидывать оттуда старые кассеты, запас конфет, пачку домашних заданий по математике, которые так и не сдала. Потом бросила на кровать несколько своих фотографий и тех, где вместе со своими подругами Лиз и Эммой примеряла смешные шляпы на Камденском рынке. На самом дне лежала мамина фотография.
У деда с бабушкой таких фотографий – сотни. В гостиной у них целый шкаф превращен в хранилище реликвий, связанных с Руби (так звали мою маму). Там хранятся мамины детские рисунки (кстати, ничего особенного), ее табели с оценками (между прочим, отличницей она не была), выпускная фотография, сделанная в день окончания университета. Там собраны оставшиеся от мамы вещи и кое-что из ее украшений. Мне с первых дней жизни в их доме было строжайше запрещено открывать этот шкаф и что-либо там трогать. Очень надо! Если старикам нравится жить прошлым, пусть живут. А я не собираюсь. Сама я маму почти не помню. Какой смысл цепляться за оставшиеся вещи и лить слезы над снимками? Мамы нет в живых, и это, как говорят взрослые, – непреложный факт.
Но один снимок я все-таки оставила. Он был сделан в нашем лос-анджелесском доме вскоре после моего рождения. Мама стояла на балконе. За ее спиной плескался Тихий океан. На руках у нее была я – невзрачный сморщенный комочек, который только потом превратится в человека. Смотреть там не на что, зато мама даже в шортах и поношенной футболке выглядела просто восхитительно. Глаза у нее получились синие-пресиние. Светлые волосы она стянула резинкой. А какая у нее красивая гладкая кожа. Не то что у меня. Мне говорят, что я похожа на маму. Только вот у нее ни одного прыща на подбородке, а у меня…
[И нечего ухмыляться, Картер!]
Я давно не смотрела на этот снимок. Я выбрала его по двум причинам. Во-первых, я почти не помнила то время, когда мы жили все вместе. Во-вторых… это главная причина, почему я хранила фото… из-за символа на маминой футболке. Там был изображен анкх – символ жизни.
Моя мама носила символ жизни и погибла. Ничего печальнее не придумаешь. Но в тот момент она смотрела в аппарат и улыбалась, будто знала какую-то тайну. Или будто у них с отцом была какая-то только им понятная шутка.
Ледяные иголочки по-прежнему впивались мне в затылок. Я вдруг вспомнила человека в длиннополом пальто, который спорил с нашим отцом. Он что-то говорил про пер анкх.
С анкхом понятно: это символ жизни. А что такое пер? Скорее всего, тоже важное слово.
У меня мелькнула странная мысль: если бы я увидела слова «пер анкх» написанные иероглифами, то поняла бы их смысл.
Я убрала мамину фотографию обратно в ящик, взяла карандаш и одну из своих работ по математике, где была чистая страница. А если написать слова «пер анкх» по-английски? Может, я пойму, как выглядит иероглиф?
Едва мой карандаш коснулся бумаги, дверь в комнату открылась.
– Мисс Кейн! Можно к вам?
Я резко обернулась и выронила карандаш. На пороге стоял хмурый полицейский инспектор.
– Чем это вы заняты? – спросил он.
– Задачки решаю.
Потолок у меня низкий, и инспектору пришлось нагнуться. На нем был костюм пыльно-серого цвета. Под стать его седым волосам и землистому лицу.
– Задачки будете решать потом. Разрешите представиться: старший инспектор Уильямс. Сейди, мне надо с вами поговорить. Присядем?
Я не села. Инспектор тоже остался стоять. Его это явно раздражало. Попробуй находиться при исполнении, когда вынужден стоять скрючившись, как Квазимодо.
– Прошу вас, расскажите мне все по порядку, начиная с того момента, когда ваш отец заехал за вами.
– Я уже рассказывала полицейским в музее.
– Пожалуйста, расскажите еще раз.
Я рассказала ему все. А чего скрывать? Пока я дошла до голубых иероглифов и жезла, превратившегося в змею, его левая бровь поднималась все выше и выше.
– У вас очень яркое воображение, Сейди, – сказал инспектор Уильямс.
– Я вам не вру, инспектор. А вот ваша левая бровь вот-вот сбежит.
Он попытался разглядеть свою бровь, но, конечно же, не смог.
– Вот что, Сейди. Я понимаю: вам сейчас очень тяжело. Понимаю и то, что вы хотите защитить отцовскую репутацию. Но он исчез…
– Пока что он только провалился в саркофаге сквозь пол, – возразила я. – Он не умер.
Инспектор Уильямс развел руками.
– Сейди, мне очень жаль. Но мы должны выяснить, почему ваш отец совершил этот акт…
– Какой еще акт?
Полицейский откашлялся.
– Ваш отец уничтожил бесценные экспонаты и в результате погиб сам. Нам необходимо выяснить причину.
– По-вашему, мой отец – террорист? – сердито глядя на него, спросила я. – Вы что, спятили?
– Мы обзвонили нескольких коллег вашего отца. Насколько понимаю, его поведение сильно изменилось с момента смерти вашей матери. Он замкнулся в себе, с головой погрузился в свои исследования и стал все больше времени проводить в Египте.
– Так он же египтолог! Чем задавать дурацкие вопросы, вы бы лучше искали моего отца!
– Сейди… – Чувствовалось: инспектор едва сдерживался, чтобы меня не задушить. Не он первый. И чем я не нравлюсь взрослым? – Да будет вам известно, что в Египте существуют экстремистские группы, которые противодействуют вывозу древностей в музеи других стран. Не исключено, что эти люди вошли в контакт с вашим отцом. В его состоянии он мог оказаться для них легкой добычей. Может, он в вашем присутствии называл какие-то имена?
Я промчалась мимо инспектора и остановилась у окна. Я так разозлилась на этого идиота, что не могла связно думать. С чего это он решил, что отец умер? Нет, нет и еще раз нет! И как он смел называть отца террористом? Ну почему взрослые настолько глупы? Они всегда требуют рассказать всю правду, а когда начинаешь рассказывать – не верят. Тогда какая правда им нужна?
Я смотрела на темную улицу. Ледяные иголочки впивались в затылок сильнее, чем прежде. Потом я вспомнила про сухое дерево напротив и посмотрела туда. Его тускло освещал ближайший уличный фонарь. Возле дерева стоял все тот же толстяк в длиннополом пальто, шляпе и круглых очках, которого отец называл Амосом. Он стоял и смотрел в мою сторону.
В общем-то, я должна была бы испугаться. Представляете, когда незнакомый человек стоит напротив вашего дома и вовсю глазеет на ваше окно? Но он смотрел не угрожающе, а с сочувствием, будто знал, каково мне сейчас. И не скажу, чтобы он был таким уж незнакомцем. Где-то я его видела раньше. Только где? Я никак не могла вспомнить, и это меня бесило.
Инспектор за моей спиной снова прочистил горло.
– Поймите, Сейди. Никто не обвиняет вас в нападении на музей. Мы понимаем, что вы были втянуты в это против своей воли.
– Против своей воли? – переспросила я, отворачиваясь от окна. – А кто запер хранителя в его кабинете?
Левая бровь инспектора снова поползла вверх.
– В этом мы разберемся. Я уверен, что вы посчитали это чем-то вроде игры и не поняли истинных намерений вашего отца. Скажите, а ваш брат мог быть его сообщником?
– Картер? – хмыкнула я. – Да вы что, инспектор?
– Как вижу, вы настроены защищать и его. Вы считаете Картера достойным братом? Так надо понимать ваши слова?
Мне отчаянно хотелось съездить этому зануде по физиономии.
– Вы на что намекаете? На то, что он не похож на меня?
Инспектор заморгал.
– Я всего лишь имел в виду…
– Знаю я, что вы имели в виду, – перебила я, вспомнив фразу из какого-то фильма. – Да, я считаю Картера достойным братом.
Инспектор Уильямс поднял руки. Надо понимать, извинился за свои слова. Но мне было противно. Картер, конечно, не подарок, но мы уж как-нибудь сами разберемся. Терпеть не могу, когда люди сомневаются, что мы – одна семья. Ненавижу их косые взгляды. Сначала этот доктор Мартин в музее. Теперь инспектор Уильямс. Это бывало каждый раз, когда мы оказывались втроем. Абсолютно каждый.