Текст книги "Пасхальный парад"

Автор книги: Ричард Йейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Послышался приглушенный скрежет, как будто передвинули тяжелую мебель, а затем в трубке раздался Сарин голос, и сразу стало ясно, что она передумала.

– Извини, Эмми, что я тебя побеспокоила. Мне вообще не следовало тебе звонить. Все будет хорошо.

– Нет-нет, – возразила Эмили, испытывая огромное облегчение. – Звони мне в любое время. В любое, слышишь? А я пока буду просматривать колонку объявлений о вакансиях в «Таймс», хорошо? Просто сейчас, мне кажется, для этого не самый подходящий момент.

– Я тоже так думаю. Ну всё, Эмми. Спасибо тебе. Когда она положила трубку, Говард протянул ей выпивку со словами:

– Это ужасно. Представляю, каково тебе.

– Проблема в том, что я ничего не могу сделать, Говард, – сказала она. Ей хотелось поплакать у него на плече, но он не подошел ближе, не обнял ее.

– Вообще-то ты могла бы временно отдать ей эту квартиру, – сказал он, – а мы бы пока пожили у меня.

– Я знаю. Эта мысль пришла мне в голову. Но все дело в том, что квартира – это только начало. Ты себе не представляешь, насколько она беспомощна. Нелепая маленькая, уже немолодая женщина, ужасно одетая, с плохими зубами и без всяких профессиональных навыков. Она даже на машинке печатает двумя пальцами.

– Ну, что-то же она, наверно, может делать. Пожалуй, я мог бы ей помочь устроиться у нас в «Нэшнл карбон».

– Чтобы она села нам на шею. – Это прозвучало жестче, чем Эмили рассчитывала. – У нас не будет ни минуты покоя. Я не хочу, чтобы она приехала, Говард. Я понимаю, как это должно звучать, но я не хочу, чтобы она потянула меня на дно. Если ты не способен меня понять, что ж, значит, я не сумела всего объяснить.

– Ладно, – сказал он, одновременно хмурясь и улыбаясь. – Не бери в голову.

Следующий звонок раздался спустя несколько недель, тоже поздно вечером, но на этот раз звонил Тони. Похоже, он был снова под градусом, и она с трудом разбирала слова из-за неразборчивых мужских голосов на заднем плане, доносившихся, как она потом догадалась, из телевизора, включенного слишком громко.

– …твоя сестра в больнице, – доложил Тони, подыскивая по возможности нейтральный тон в духе грубоватого полицейского, который должен сообщить о несчастье ближайшей родственнице жертвы.

– В больнице? В какой больнице?

– «Сентрал Ислип», – сказал он, а потом добавил: – Где ей и место. – А дальше паузу заполнил невнятный громкий хор телеголосов.

– О боже, Говард, – сказала Эмили, повесив трубку. – Она в «Сентрал Ислип».

– Что это?

– Там содержится моя мать. Это государственная лечебница. Психбольница.

– Эмили, послушай, – мягко начал Говард. – Муж не мог ее туда упечь. Если ее поместили в больницу, значит, это было сделано по предписанию врача. Сейчас не девятнадцатый век. И сам термин «психбольница» давно вышел из обихода. Речь идет о современной психиатрической лечебнице, где…

– Говард, ты не знаешь, что это такое. А я знаю. Я ездила туда к матери. Это двадцать, если не все пятьдесят огромных кирпичных корпусов. А территория… Там столько деревьев, что даже не поймешь, как далеко она простирается. Идешь по дорожке и думаешь: «Ничего, сейчас она закончится», и тут перед тобой вырастают два новых корпуса, а за ними еще два, а потом еще. На окнах там у них решетки, и иногда из-за них раздаются крики.

– Эмили, не надо мелодрамы, – сказал Говард. – Лучше позвони в больницу и спроси, с каким диагнозом ее положили.

– В одиннадцать вечера? И вообще, незнакомому человеку по телефону они ничего не скажут. У них наверняка есть правила на этот счет. Если бы я была врачом…

– Или адвокатом, – предположил он. – Иногда это срабатывает. Завтра я узнаю ее диагноз и сообщу тебе. О'кей? А теперь ложись в кровать и не устраивай здесь спектакль.

На следующий день, придя с работы, он объявил:

– Хронический алкоголизм. – Потом, видя ее реакцию, добавил: – Ну полно, Эмили, все не так уж плохо. Как только она излечится от зависимости, так ее сразу выпустят. В конце концов, это не параноидальная шизофрения или еще что-нибудь в таком же духе.

Разговор этот происходил в понедельник. И только в субботу Эмили смогла отправиться на поезде в «Сентрал Ислип», прихватив с собой два блока сигарет – один для сестры, второй для матери. Выйдя на платформу, она кивнула одному из крикливых, неряшливо одетых таксистов, которые, судя по всему, неплохо зарабатывали, подвозя одних в больницу, а других потом на станцию за один доллар. И вот уже она плутает по лабиринту дорожек среди деревьев и лечебных корпусов.

Нужный корпус оказался из старых, начала века. Сару она нашла на зарешеченной веранде за разговором с женщиной ее возраста. Обе были в ситцевых халатиках и легких шлепанцах. На голове у Сары было что-то вроде белого тюрбана по моде сороковых годов, но при ближайшем рассмотрении это оказались бинты.

– Эмми! – закричала больная. – Мэри Энн, познакомьтесь: это моя блистательная сестра, о которой я вам только что рассказывала. Эмми, это моя лучшая подруга Мэри Энн Полчек.

Эмили послала улыбку увядшему испуганному личику.

– Давай сядем там и поговорим. – Сара медленно подвела сестру к свободным стульям в полуденной тени. – Ты молодец, что выбралась сюда, да еще с сигаретами. Умничка.

– Эта дама – твоя лучшая подруга по Сент-Чарльзу или здешняя? – спросила Эмили, когда они уселись.

– Здешняя. Прекрасный человек. Дорогая, напрасно ты проделала такой долгий путь. Меня же через пару недель выпишут.

– Ты уверена?

– Самое большее через три, говорит врач. Мне просто нужен был небольшой отдых. Главное – вернуться домой до первого числа, когда приезжает Тони-младший. Я тебе говорила, что он получил увольнение по состоянию здоровья?

Тони-младший повредил бедро, после того как его джип попал в аварию, и это уберегло его от Вьетнама. Вторая же новость касалась его женитьбы на девушке из Калифорнии.

– Как же я хочу его увидеть! – продолжала Сара. – Он решил вместе с семьей поселиться в Сент-Чарльзе.

– Вместе с семьей?

– Видишь ли, у девушки, на которой он женился, двое детей.

– Вот как? И чем же он собирается заняться?

– Я думаю, продолжит работать в гараже. Его там все обожают.

– Ясно. Послушай, Сара, расскажи мне о себе. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

Сарина улыбка должна была послужить доказательством того, что с ней все в порядке. Эмили обратила внимание на ее белоснежные зубы, – видимо, она их подлечила и почистила.

Один важный вопрос, невзирая на улыбку, необходимо было задать, и Эмили его задала:

– Что с головой?

– Да ну, такая глупость, – отмахнулась Сара. – Сама виновата. Как-то, мучась бессонницей, встала среди ночи и спустилась вниз за стаканом молока, а на обратном пути поскользнулась уже почти на верхней ступеньке и загремела вниз. Ну не глупо?

Эмили почувствовала, как рот у нее растягивается в подобие улыбки, – дескать, в самом деле глупо.

– Сильно ушиблась?

– Да нет, пустяки. – Сара неопределенно показала пальцем на повязку. – Ерунда.

Вряд ли это была такая уж ерунда. Судя по тому, как плотно прилегали бинты, ей сначала обрили голову. Этот вопрос уже готов был сорваться у Эмили с языка, но потом она решила воздержаться.

– Что ж, приятно видеть тебя в добром здравии, – только и сказала она.

Какое-то время они молча курили и, встречаясь взглядами, улыбались друг дружке, как бы давая понять, что все хорошо. Сара не знала, известно ли сестре о ее диагнозе «хронический алкоголизм»; Эмили искала тактичный предлог заговорить на эту тему, но так и не нашла. Стало ясно, что отныне Сара не собирается распространяться о своих проблемах. Впредь никаких откровений, никаких телефонных звонков с просьбами о помощи.

– Ты думаешь, дома все будет нормально, когда тебя отсюда отпустят? – спросила Эмили.

– В каком смысле?

– Ты не захочешь перебраться в Нью-Йорк?

– Ну что ты. – Сара явно смутилась. – Это была глупость. Зря я тебе тогда позвонила. В тот вечер я была… как сказать… уставшая и расстроенная. А потом это прошло. Мне нужно было просто отдохнуть, вот и всё.

– Дело в том, что я просматривала газетные объявления о работе, а еще мой приятель считает, что он сможет подыскать тебе место в компании «Нэшнл карбон». Ну а пока ты не устроишься, ты могла бы какое-то время пожить у меня.

В ответ Сара покачала головой:

– Нет, Эмми. Все это в прошлом. Забудем об этом, ладно?

– Ладно. Просто я… Ладно, забыли.

– Ты собираешься заглянуть к Пуки?

– Да, была у меня такая мысль. Ты знаешь, как отсюда пройти к ее корпусу? – Спросила и тут же поняла, что это глупый вопрос. Что может знать Сара, сама запертая в клетке? – Не важно, – поспешила она добавить. – Я найду.

– Ну, тогда тебе лучше идти, – сказала Сара, медленно вставая со стула. – Спасибо тебе, дорогая, что приехала. Я так рада была тебя увидеть. Передай Пуки от меня самые нежные слова.

Эмили долго шла по аллее, и в какой-то момент до нее дошло, что она не помнит точные слова привратника: то ли надо миновать три корпуса и, повернув направо, пройти еще четыре, то ли сначала четыре, а потом еще три. А спросить было не у кого. Указатель на одной из развилок сообщал: «Е4 – Е9», но от этого было мало проку, а второй, пониже, направлял в морг. В отдалении серое небо коптили две трубы-близнецы. Скорее всего, это был завод, но ей на ум почему-то пришел крематорий.

– Простите, сэр, – обратилась она к старику на скамеечке. – Вы не подскажете, где находится…

– Не связывайтесь со мной, дамочка, – оборвал он ее и, приложив к одной ноздре большой палец, подался вперед и выпустил из другой ноздри яркую струю. – Не связывайтесь со мной.

Она шла дальше, стараясь не думать о старике, пока рядом не притормозило такси и водитель, высунувшись в окно, не предложил ей свои услуги.

– Да, – ответила она. – Спасибо.

Ну не зашла к матери, успокаивала она себя, когда машина отъехала, это ничего не меняет. Старушка Пуки все равно молча лежала бы с выражением постоянного недовольства на лице. Она протянула бы руку за сигаретами, но при этом не улыбнулась бы, ничего бы не сказала, и, возможно, никак не показала бы, что она вообще узнала дочь.

Эмили выждала больше трех недель, прежде чем позвонить в Сент-Чарльз и узнать, выписали ли Сару. Позвонила она из офиса, в рабочее время, чтобы Тони наверняка не было дома.

– Ой, привет, Эмми… Да, я уже давно дома… Как кто?

– Я спросила, как дела.

– Всё хорошо. Здесь Тони-младший с женой и ее детьми, так что у нас небольшой сумасшедший дом. Она очень милая и сильно беременная. Мы помогаем им подыскать жилье, а пока они живут у нас.

– Ясно. Ты иногда давай о себе знать, Сара. Если я чем-то смогу… э-э… помочь, ты мне скажи.

И Сара дала о себе знать, хотя и не по телефону. Спустя какое-то время она прислала письмо. Конверт был надписан знакомым бойким почерком девушки, начинающей выезжать в свет, но само письмо было отпечатано на машинке и изобиловало исправлениями, сделанными шариковой ручкой.

Дорогая Эмми.

Я тебе пишу, а не звоню, потому что хочу опробовать пишущую машинку, которую Питер подарил мне на день рождения. Это переносной подержанный «Ундервуд», не без изъянов, но печатает! После того как я ее почищу и отрегулирую, она заработает как часы.

Родился мальчик! Восемь фунтов и семь унций. Он вылитый дедушка, мой муж. (Тони страшно злится, когда я это говорю, очень уж ему не хочется быть дедушкой.) Только что я закончила делать переносную детскую кроватку. Это первый и последний раз! В ход пошли большая бельевая корзина, поролон, плакированная ткань, простынное полотно, чертежные кнопки и немереное количество голубых лент. Не всякий человек отважился бы на такое, но спустя неделю все было закончено. Измученная, но торжествующая, я привезла ее в дом, который снимают Тони-младший с семьей, но никого там не застала. Два дня я возила это чертово сооружение в универсале, пока оно наконец не заняло свое законное место.

Всю эту неделю я по уши в ежевике. У нас добрых четверть акра под кустами, а на них огромные ягоды, которые так сами и просятся в кастрюлю. Я уже собрала, перемыла, сварила и заморозила пятнадцать литров сиропа и закатала двадцать банок с желе, а конца этому не видно. При этом сама я терпеть не могу ежевику. Я делаю это только потому, что хорошо запомнила слова одного альпиниста. Когда его спросили, зачем ему захотелось подняться на Эверест, этот человек ответил: «Потому что он есть».

Пуки я в последнее время не навещала по двум веским причинам. Во-первых, мое вождение ограничивается исключительно окрестностями, по крайней мере до тех пор, пока я не обрету прежней уверенности и не отращу волосы. А во-вторых, мне редко когда удается вообще сесть за руль. Тони ездит на завод на своем «Т-берде», у Эрика свой «Т-берд», на котором он ездит в мастерскую по ремонту мотоциклов, а Питер на лето устроился на работу в Сетокете и ездит туда на моем универсале.

А теперь я должна с тобой попрощаться, так как меня ждет моя ежевичная поляна. Будь здорова.

С любовью,

Сара

– И что ты по этому поводу скажешь? – спросила Эмили у Говарда, после того как он прочел письмо.

– А что я должен по этому поводу сказать? Обычное бодрое письмецо.

– В этом-то все и дело, Говард. Слишком бодрое. Если бы не упоминание о том, что у нее должны отрасти волосы, можно было бы подумать, что это пишет самая счастливая, всем довольная домохозяйка на свете.

– Может, она себя такой видит.

– Да, но я-то знаю, как обстоит дело, и она это знает.

– Да ладно тебе. – Говард встал и начал расхаживать по комнате. – Чего ты от нее хочешь? Чтобы она каждые пять минут изливала тебе свою душу? Чтобы она тебе рассказывала, сколько раз за последний месяц он ее избил? Когда это происходит, ты говоришь: «Я не хочу, чтобы она тащила меня на дно». Ты, Мили, странная девушка.

Ночью, когда они лежали в постели, обессиленные после любовных утех, она робко тронула его за плечо:

– Говард…

– Мм?

– Я хочу тебя о чем-то спросить. Только обещай мне, что скажешь правду.

– Мм…

– Ты правда считаешь меня странной?

Летом 1967 года они провели каникулы в Ист-Хэмптоне, где Говард ни разу не бывал со дня своего развода. Ей понравился его дом – много света и пространства, пахло опилками и травой, и после городских запахов это было как глоток кислорода, а еще ей понравилась старая кипарисовая дранка, серебрившаяся на солнце. В голове все время вертелось слово «роскошный» («Мы там роскошно провели время», – рассказывала она потом всем в Нью-Йорке). Ей нравились волны, и как Говард в них бросался, и как он подпрыгивал, когда набегала очередная волна. Ей нравилось, как его член после купания съеживался, становясь синевато-пурпурным, и только ее губы и язык, слизывая соль, могли восстановить его до нужных кондиций.

– Говард, знаешь, о чем я подумала? – сказала она в их последнее утро, выпавшее на воскресенье. – Позвоню-ка я сестре. Может, мы на обратном пути сделаем крюк и заедем повидаться?

– Почему нет, – отозвался он. – Хорошая мысль.

– Нет, ты в самом деле не против? Это ведь не совсем по дороге, к тому же все может обернуться какой-нибудь ужасной, неприличной сценой.

– Бог мой, Эмили, конечно, не против. Я всегда хотел познакомиться с твоей сестрой.

И она позвонила. Ответил мужской голос, но это не был Тони.

– Она сейчас отдыхает. Что ей передать?

– Да нет, я просто… Это Тони-младший?

– Нет, Питер.

– О, Питер. Я хотела… Это Эмили. Эмили Граймз.

– Тетя Эмми! То-то, я думаю, знакомый голос… Договорились, что они заедут в этот день, между двумя и тремя.

– Готовься, Говард, – сказала она, когда дорога свернула на Сент-Чарльз. – Тебя ждет сущий кошмар.

– Не болтай глупости.

Она надеялась, что дверь откроет Питер, за этим последуют объятия и дружеское рукопожатие («Как поживаете, сэр?»), а потом они все со смехом пройдут в гостиную… Но дверь открыл, точнее, приоткрыл Тони, кажется, готовый тут же ее захлопнуть, защищая неприкосновенность своего жилища. Однако, увидев, кто стоит на пороге, он поморгал ресницами и отступил, давая им дорогу. Эмили заранее гадала, как она обратится к человеку, которого называла мерзавцем и орангутангом и к тому же грозилась убить.

– Привет, Тони, – сказала она. – Это Говард Даннингер. Это Тони Уилсон.

Тони промямлил, что он рад с ним познакомиться, и повел их через прихожую.

Сара сидела на диване, поджав под себя ноги, как это делала Эдна Уилсон. На ее губах застыла странная улыбка. Только вглядевшись повнимательнее, Эмили поняла, что в ней было не так: Сарина нижняя половина лица потеряла всякую форму.

– Ой, Эмми, – запричитала она, тщетно прикрывая рот ладонью. – Я жабыла вставить жубы.

– Ничего, – успокоила ее Эмили. – Сиди спокойно.

Однако было совершенно очевидно, что Сара просидела спокойно уже полдня, и даже если бы ей захотелось встать, не факт, что ей бы это удалось.

– Эмми, сядь рядышком, – сказала она после того, как все были друг другу представлены. – Я так рада тебя видеть.

Она неожиданно крепко стиснула ее ладони. Сидеть боком, когда твои руки сжимают и поглаживают, держа их у себя на коленях, было неудобно, уж лучше придвинуться, но стоило Эмили прижаться к Саре, как она оказалась в зоне тяжелых сладковатых алкогольных паров.

– Моя маленькая сестренка, – приговаривала Сара, а Эмили все пыталась отвернуться, чтобы только не видеть эти обнаженные черные десны. – Вы хоть понимаете, что это моя маленькая сестренка?

Тони флегматично сидел на стуле напротив дивана в заляпанном краской джинсовом полукомбинезоне с видом уставшего работяги. Рядом с ним Говард Даннингер вымученно улыбался. Единственным, кто чувствовал себя уверенно в этой компании, был Питер, который за время, что они не виделись, превратился в импозантного молодого человека. Он тоже был в перепачканной прозодежде – перед приездом гостей они с отцом красили дом. Эмили он нравился, хотя ни высоким ростом, ни особой красотой он не отличался. Была в его движениях какая-то элегантность, а в глазах светился иронический ум.

– Ты уже закончил семинарию, Питер? – спросила его Эмили.

– Еще год остался. Занятия начинаются на следующей неделе.

– А как ты провел лето?

– Спасибо, нормально. Побывал в Африке.

– В Африке? Да ну?

Следующие несколько минут превратились в его монолог, который, слава богу, избавил всех от необходимости поддерживать разговор. Когда он дошел до фразы, что Африка – это спящий великан, «только начинающий потягиваться», он медленно развел в стороны накачанные руки со сжатыми кулаками, как бы иллюстрируя свои слова, и в этот момент Эмили подумала, что многие девушки наверняка мечтательно заглядываются на Питера Уилсона.

– Ах, Эмми, – сказала Сара. – Моя умница, как же я тебя люблю.

– Это очень мило, – отозвалась Эмили и по прищуренному взгляду Тони тотчас сообразила, что не то ляпнула. – Я хотела сказать, что… я тоже тебя люблю, – поспешила она прибавить.

– Разве она не чудо? – обратилась Сара к присутствующим. – Гови, скажите, разве моя сестренка не чудо? Ничего, что я называю вас Гови?

– Конечно, – любезно отозвался Говард. – Еще бы не чудо.

Прошло уже больше года, как Сарину голову обрили, но волосы ее до сих пор торчали тусклыми неряшливыми клоками. Бесформенная нижняя половина лица – это бы еще полбеды; Сара вся раздалась и обмякла, и выглядела она гораздо старше своих лет.

Вскоре мужчины затеяли свой разговор, и, пользуясь случаем, Эмили спросила:

– Когда ты потеряла зубы? Я про это ничего не знала.

– Да уже пару лет как, – ответила Сара в своей полусмущенной-полубезразличной манере, с какой она когда-то отмахнулась от полученной в результате падения травмы головы в клинике «Сентрал Ислип».

С опозданием поняв бестактность своего вопроса, Эмили ответно сжала бледные руки сестры.

– Ты отлично выглядишь.

– Питер! – вдруг резко крикнула Сара, и Эмили решила, что сейчас она скажет «Отбой», но не угадала. – Расскажи историю про старого священника-негра, с которым ты познакомился в Африке.

– Мам, не стоит, – отозвался тот.

– Ну пожалуйста, Питер, я тебя прошу.

– Мам, ну правда не надо. Тем более не было там никакой истории.

– Нет, была, – настаивала на своем Сара – В Африке Питер познакомился с чудесным старым священником-негром и…

– Мам, прекрати, а? – сказал Питер, улыбкой показывая, что он особенно на нее не сердится, и только тогда она оставила его в покое. Продолжая улыбаться, Питер вытянул губы трубочкой, словно посылая матери воздушный поцелуй, после чего повернулся к Говарду и спросил: – И какой же правовой деятельностью вы занимаетесь, сэр?

Вскоре хлопнула кухонная дверь, и в комнату вошел злобного вида крепыш в кожаной куртке со стразами и байкерских сапогах. Вид у него был такой, будто он собирается разобраться со всеми присутствующими, и Эмили не сразу сообразила, что это Эрик, младший из сыновей. Вежливо кивнув тетке и пожав руку Говарду, он отвел в сторону отца и брата и затеял с ними продолжительный разговор о работе автомобиля, как можно было догадаться, судя по долетавшим фразам, после чего вразвалочку удалился.

Был солнечный сентябрьский день. Ветки деревьев за окном тихо раскачивались на ветру, и пестрые тени от них перемещались на пыльном полу. Говорить было больше не о чем.

– Энтони? – тихо сказала Сара, словно напоминая мужу о некой негласной обязанности.

– Мм… – согласно промычал он в ответ и удалился на кухню.

Назад он вернулся со стаканом апельсинового сока, который держал за верхний край пальцами на уровне бедра, и с мрачным видом, как бы украдкой сунул его в протянутую руку. Сара неспешно и почти торжественно сделала несколько маленьких глотков, после чего стало ясно, что сок смешан с водкой или джином.

– Кто-нибудь хочет… э-э… кофе или еще что-то? – спросил Тони Уилсон у гостей.

– Нет, спасибо, – ответила Эмили. – Вообще-то нам надо двигаться. Пока до дому доберемся…

– Куда же вы? – забеспокоилась Сара. – Вы только приехали. Я вас никуда не отпущу. – Видимо, напиток уже начал на нее действовать, потому что лицо ее вдруг просветлело, не иначе как ее посетила счастливая мысль. – Питер, – обратилась она к сыну, – я могу попросить тебя о маленьком одолжении?

– Это о каком же?

Она сделала паузу для большего драматического эффекта.

– Принеси гитару.

Сидевший на стуле Питер в ужасе закатил глаза:

– Нет, мам, только не это. – Его рука, свисавшая с колена, взметнулась вверх в протестующем жесте.

– Питер, ну пожалуйста.

– Нет.

Но Сара не собиралась так просто сдаваться.

– Тебе надо просто встать, сходить к машине, принести гитару и спеть нам «Куда исчезли все цветы», – доходчиво объяснила она сыну.

Тут уж пришлось вмешаться Тони:

– Дорогая, он не хочет.

Эмили, вежливо улыбаясь, поднялась с дивана, давая всем понять, что им с Говардом действительно пора ехать.

Сара, глядя на нее растерянным взглядом, даже не сделала попытки встать и проводить их до дверей.

Больше от Сары не было ни писем, ни звонков. На Рождество от Уилсонов пришла поздравительная открытка, наскоро написанная Тони, а не Сариной неспешно-восторженной рукой, и это показалось тревожным сигналом.

– Может, мне ей позвонить? – спросила Эмили у Говарда.

– Зачем? Из-за этой открытки? Не стоит, дорогая. Если что-то не так, она тебе сама позвонит.

– Как скажешь. Наверно, ты прав.

И вот однажды среди ночи, в мае шестьдесят восьмого года, – за три месяца до того, как Саре должно было исполниться сорок семь лет, как позже высчитала Эмили, – телефонный звонок поднял ее с постели.

– Тетя Эмили?

– Питер?

– Нет, это Тони… Тони-младший… Мне очень жаль, но сегодня ваша сестра отошла в мир иной.

И, еще не успев до конца переварить услышанное, Эмили успела подумать: «Как это похоже на Тони-младшего: сказать не „умерла“, а „отошла в мир иной“».

– От чего она… умерла? – спросила Эмили после короткой паузы.

– Она давно страдала от болезни печени, – сказал он глухо, – которую еще усугубило ее падение.

– Ясно. – Эмили услышала, как в ее собственном голосе зазвучали нотки сдержанной торжественности, с какой персонажи в кино реагируют на чью-то смерть. Все это казалось чем-то нереальным. – А как в этой ситуации твой отец?

– Он… держится нормально.

– Ну что ж, – сказала она, – передай ему мои… э-э… мои лучшие пожелания.