Текст книги "Аригато (Последняя ставка)"

Автор книги: Ричард Томас Кондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Спасло его от смерти общество Шафрана и Джона Брайсона – завзятых игроков. С Брайсоном играть было трудно – ему постоянно везло.

5.

Они решили, что в баре у "Отарди" будет слишком много народу, поэтому встретились для аперитива в баре "Отель-Сплендид". Капитан давно уже не виделся с Брайсоном – с прошлого лета. Тот был в хорошей форме, хотя и старше лет на двадцать Шафрана и Хантингтона. Брайсон слыл меценатом и был женат четыре раза. Он был очень богатым банкиром из Питтсберга и при этом очень удачливым игроком – его состояние позволяло ему играть независимо от суммы выигрыша или проигрыша. Он любил играть по-крупному, но будучи хорошим банкиром, предпочитал делать это не в своей стране – не в Лас-Вегасе и подобных местах – а только во время своего ежегодного шестинедельного отпуска в Европе. Брайсон был высоким, седовласым человеком, он носил очки в тяжелой роговой оправе. Шафран был низкорослым, коренастым блондином с характерным носом и далеко выступающей вперед нижней челюстью – словно у него был полный рот воды. Все были рады встрече, и Брайсон даже выставил на стол бутылку "Дом-Периньон" 1961 года, после чего завладел разговором.

– Никсон – дерьмо! – заявил он на вопрос капитана: "Как там у вас?" Мы скоро скупим эту сраную страну по десять центов за доллар, как в тридцать втором году, если только этого сукина сына переизберут на второй срок. Я – целиком за него!

– Я слышал разговоры, – деликатно вмешался Шафран, – что сегодня вечером кто-то будет готовить рыбу в соусе из красного вина. Вы ничего не слыхали?

– Я знаю только о том, что будет готовить Хуан Франкохогар, – ответил капитан.

– А на кой черт вообще готовить эту вашу рыбу в красном вине? вмешался Брайсон, – если ваши кухмистеры уже заранее решили, кто там из них лучше всех?

– Я не думаю, что это так, – ответил Шафран, – хотя все может быть.

– Хотите пари? На тысячу фунтов? За то, что рыбы в красном вине сегодня не будет?

– Принято.

– Ваши условия?

– Вы поставили тысячу фунтов за то, что не будет рыбы в красном вине.

– Принято, – Брайсон сделал пометку позолоченным карандашом в своем блокноте.

– Пожалуй, пора, джентльмены, – вмешался Шафран, – на этот обед не стоит опаздывать.

Они допили вино и поднялись из-за стола. Капитан впервые почувствовал облегчение с тех пор, как Битси обнаружила пропажу Ватто.

Им понадобилось минут двадцать, чтобы проехать пятьдесят ярдов до "Отарди", и ещё столько же, чтобы пробиться через толпу зевак, репортеров и полицейское оцепление. Французские полицейские делали профессиональную стойку при виде шоколадного "Роллс-Ройса" – в размышлении о том, сколько налогов владелец этой машины должен заплатить в казну, а опытные журналисты взрывались аплодисментами, узрев гонконгские номера, освобождавшие от налогов. Особенно восхищало их то, что верх "Роллс-Ройса" был откинут, а внутри сидели трое необычайно респектабельных джентльменов.

Внутри ресторана была масса знакомых – весь Париж, весь Бордо, все Канны и Сент-Мориц. Трое мужчин ежесекундно пожимали руки, целовали в щеку дам, говорили комплименты. Их сопровождал сам Отарди (поскольку капитан Хантингтон был одним из спонсоров этого конкурса). Их провели к изящному столику, сервированному на троих, откуда они могли обозревать весь зал, полный оголодавших леди и джентльменов.

– Черт побери, – сказал Брайсон, – я проделал весь этот путь из Питтсбурга в надежде подцепить хоть парочку новых французских шлюх.

– Простите, я вас не понял, – сказал Шафран.

– Шлюхи все те же. Все знакомые. Капитан раскрыл меню и начал внимательно изучать его. Все было расписано очень лаконично и четко. Между Полем Бокюзом, Колонж-а-Мон-д'Ор и Жан-Пьером Аберленом, Илльхаузерн, значился Хуан Франкохогар, "Марочные вина Хантингтона", Лондон.

– Ну, что там? – спросил Брайсон.

– Это прямо как сон наяву, – пробормотал капитан.

– Наверное, ваш повар – и впрямь толковый парень.

– Я уверяю вас, мсье Брайсон ... – начал было Шафран, но американец сразу же завел речь о пари.

– Франкохогар – великий Мастер! – настаивал Шафран.

– Вы тоже так считаете, капитан?

Капитан задумчиво улыбался.

– Ведь вы же сами говорите об этом уже три года, Джон.

– Верно, черт возьми, и его стряпню я узнаю с закрытыми глазами и пробитой башкой на дне угольной шахты.

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Едва ли вы сможете узнать, потому что он готовит только одно блюдо из одиннадцати, и все они будут божественны.

– Десять к одному?

– Восемь к одному.

– Нет, десять. Хотя бы девять.

– Восемь.

– О чем вы спорите, джентльмены? – спросил Шафран.

– Я держу пари, что смогу определить, какое из блюд приготовил Франкохогар – ответил Брайсон.

– Великолепно!

– Тысяча фунтов, – сказал Брайсон, – восемь к одному.

– Принято, – ответил капитан, сделав пометку на полях меню.

Зал был переполнен. Отарди с озабоченным лицом метался по залу, выхватывая из рук курильщиков сигареты и бросая их в ведерко. Затем он взобрался на стул.

– Сейчас окна будут открыты, – провозгласил он, – чтобы этот запах выветрился. Любой, кто закурит прежде, чем подадут коньяк, будет выведен из моего ресторана! – Отарди слез со стула под аплодисменты.

В обществе царило возбуждение. Появились официанты, несущие вина. Присутствующие в который раз обратили свои взоры к меню, хотя знали его наизусть. Там значилось:

"Дом-Периньон", розовое, 1959

"Пулиньи-Бланш", 1961

"Шато-Каньон", 1955

"Татинжер", 1964

Коньяк "Пеллисон", 1929

Ликер "Чин-Чин".

– Кажется, я выиграл тысячу фунтов, капитан? – спросил Брайсон, стараясь не улыбаться.

– В самом деле?

– Никакой рыбы в красном вине в меню нет.

– Да, вы правы, Джон. Но вы только посмотрите в меню! Все очень элегантно и рафинировано, но слишком различается по вкусу. Неужели это меню составил Отарди?

Все трое уставились в меню. Великий Отарди составил его, как Бетховен – партитуру оперы.

– Белужья икра, – по-моему, лучше пошла бы стерляжья, – заметил Шафран.

– Дьеппская камбала в горчичном соусе! Седло барашка в остром луковом соусе – он великолепно сочетается с нежным мясом, оттеняя его достоинства!

– Рис по-гасконски и курже-а-гратэн – просто и изящно, – заметил капитан.

Затем – глоток "Дом-Периньон", чтобы прочистить горло перед десертом: засахаренные фрукты, птифуры.

Брайсон проиграл пари, назвав седло барашка блюдом, которое приготовил Хуан. Это была ошибка. Хуан приготовил рыбу.

– Кто бы мог вообразить, что баск будет готовить рыбу? – сокрушался Брайсон.

Капитан заработал ещё тысячу фунтов, усомнившись, что "Дом-Периньон" и вправду 1959 года. Отарди признался, что, уже после того, как меню было отпечатано, фирма смогла поставить только вино 1961 года.

– Разницу, конечно, мог заметить любой, – добавил он, – но вы были первым.

Затем капитан выиграл две тысячи фунтов у Брайсона, который заявил, что ликер "Чин-Чин" – это смесь абрикосовой настойки с арманьяком. Он даже вроде пробовал такой во французском посольстве в 1934 году, когда этот сукин сын Рузвельт сидел в Белом Доме. Когда обед завершился, капитан почувствовал облегчение, стараясь не думать о том, чего хотят от него Битси и её родственники. Капитана и Хуана Франкохогара снимали для телевидения и первых полос "Ле Монд", "Фигаро" и "Франс Суар". Капитан на своем безупречном французском произнес речь:

– Как сказал ваш великий президент Помпиду в 1971 году, французы самая счастливая нация в мире. Правда, президент сказал это по поводу визитов в вашу страну китайского и советского лидеров. Но я заявляю: Франция – великая страна именно благодаря своему искусству, которое было продемонстрировано сегодня вечером!

После этого они уехали в казино в Аркансон, в сорока милях западнее, где капитан проиграл тридцать две тысячи фунтов – сумму, которой у него не было.

Он взмок – любая собака убежала бы от него, потому что собаки тонко чувствуют адреналин. От капитана пахло даже не адреналином, а отчаянием. Но он, стараясь не подавать виду, поднялся со своего места, небрежно протянул крупье пятьсот франков и вышел. Он благоразумно прошел через зал с рулеткой, где шла крупная игра, и подошел к закутку, в которой играли в кости. Народу там не было – сезон ещё не начался. Капитан опустился в кресло и закрыл лицо руками. Не открывая глаз, он услышал, что в кресло напротив кто-то сел. Это был Джон Брайсон.

– Как самочувствие, капитан?

– Голова разболелась.

– Еще бы, при таком проигрыше!

– Да, конечно. Извините, Джон. Мне нужно принять пару таблеток аспирина, – он не трогался с места, ожидая, что Брайсон встанет и уйдет.

– Как насчет партии в кости? – спросил Брайсон.

– Нет, спасибо, Джон. Мне сегодня не везет.

Это было известно Брайсону, потому что он выиграл большую часть денег у капитана.

– Послушайте, – сказал американец, – я не предлагаю вам играть на деньги.

– А на что ещё можно играть?

– Не хотели бы вы сыграть на вашего повара?

– Моего повара? – оскорбился капитан.

– Он чертовски хороший повар, кэп!

– Но это же дикость – играть на человека!

– Может, у вас там, в Англии, это и дикость, а у нас, в Штатах нормальное дело, – Брайсон достал бумажник, в котором уместилась бы дюжина гамбургеров. Отсчитав несколько банкнот, он бросил их на игорный стол, давайте представим это так: я даю вам кредит в две тысячи фунтов под залог вашего повара.

– Две тысячи? Он мой друг!

– Но ведь у вас с ним контракт?

Капитан кивнул. Затем он уставился на деньги, которые, в случае удачи, могли помочь ему избежать скандала с Битси и её семейством. Подошел Шафран.

– Все в порядке, Колин? – спросил он.

– Да, спасибо. Но я боюсь, что проиграл слишком много, и казино обратится в банк раньше, чем вы получите деньги по чеку, который я вам дал сегодня.

– Я аннулирую заказ, Колин.

– Спасибо.

– Так как насчет игры, капитан? – не отставал Брайсон.

– То, что вы предлагаете – невозможно. Я готов поставить за пятьдесят тысяч фунтов дом на Фарм-стрит.

– На кой черт мне ещё один дом?

– Честно говоря, Джон, я не думаю, что вам удастся выиграть.

Капитан никогда не начинал игру без этой ритуальной фразы.

– А вот сейчас и посмотрим, – усмехнулся Брайсон, встряхивая стаканчик с костями.

6.

Когда без четверти три ночи игроки вернулись в "Отель-Сплендид", Хуан Франкохогар уже улетел вечерним рейсом в Лондон. Других рейсов из Бордо до десяти утра не было.

– Да черт с ними, кэп, – сказал Брайсон, – у меня здесь "Гольфстрим-II", принадлежащий банку, чтобы не связываться с аэропортом и багажом. Пошли, мы сейчас вытряхнем экипаж из постелей и сразу же махнем в Лондон. Мне просто не по себе, что вы так расстраиваетесь.

– Вы очень любезны, Джон, – сказал капитан.

Самолет был почти готов к вылету, когда они добрались до него и коротали оставшееся до вылета время за завтраком в салоне.

– Хорошая машина, – сказал капитан Хантингтон, жуя ирландский бекон с французской яичницей.

– Да, неплохая птичка. Размах крыльев – 68 футов, два реактивных двигателя Mk 511-8 фирмы "Роллс-Ройс", и в 5. 30 мы уже вылетим.

– А какова дальность полета?

– Около четырех тысяч миль. Так что мы ещё залетим в Париж, я заскочу в бар "Холидей-Инн" – там готовят чертовски хорошие гамбургеры. Как насчет ужина сегодня вечером?

– У меня сегодня очень важная встреча.

– Вы говорите так, словно у вас неприятности. А как насчет ланча?

– Это меня устраивает.

– Где?

– Если вы не против, тогда – у "Тиберио" на Квин-стрит. Мне там удобнее.

– В час пятнадцать.

Капитан кивнул и признался:

– Битси и её семья назначили мне встречу на Фарм-стрит в шесть часов вечера.

Брайсон заинтересовался:

– Как, все?

– Да они часто приезжают в последнее время. Но в семь вечера у меня ещё одна встреча – со старым врагом, капитаном II ранга японского Императорского флота Фудзикавой.

Брови американца поползли вверх.

– Я и не знал, что вы в таком возрасте, что застали Пирл-Хабор!

– Да нет же, нет! Фуджикава и я вот уже восемь лет по переписке повторно проигрываем все сражения второй мировой войны на Тихом океане. Дома у Ивонны я держу макет театра военных действий. За все это время мы ни разу не встречались.

– У каждого свои слабости, – сказал человек, целуя свою корову, заметил Брайсон.

Им удалось отправить грузовым рейсом машину Хантингтона, чтобы "Роллс-Ройс" уже ждал его на стоянке, когда они прилетят в Лондон.

Капитан вошел в дом на Чарльз-стрит, стараясь не шуметь. Наощупь он добрался до кухни, где залпом выпил стакан молока, чтобы снять нервный стресс. Когда он ставил бутылку в холодильник, включился свет. Капитан обернулся и увидел на пороге Хуана Франкохогара в пижаме и поварском колпаке.

– Ты что, спишь в нем? – спросил капитан.

– Я слишком возбужден, – ответил Хуан, – и не мог уснуть, пока вы не приедете.

– Мадемуазель в порядке? – забеспокоился капитан.

– О, да, конечно.

– Так в чем же дело?

– Я хотел бы засвидетельствовать вам свою глубокую признательность за все, что вы для меня сделали. Вы и представить себе не можете, насколько я вам благодарен. И потому я приготовил вам вот это.

– Что?

– Вы встречали в кулинарной литературе упоминание о паштете банкира Анри Эмме?

– Да, конечно.

– Вы его когда-нибудь пробовали?

– Нет.

– Паштет банкира Анри Эмме, с тех пор, как он был изобретен в 1868 году в Мартоне, департамент Сена и Луара, удалось приготовить лишь троим кулинарам. Паштет этот требует шесть с четвертью дней на приготовление и очень точного соблюдения пропорций своих тридцати двух ингредиентов. При малейшем нарушении – все пропало.

– Да, я знаю.

– Сегодня кулинаров, приготовивших его, стало четыре.

– Хуан!

– Я не только приготовил его, но и усовершенствовал двумя новыми вкусовыми мотивами, сделал его на семь процентов менее калорийным и более легкоусвояемым.

– Хуан!

– Я начал делать его неделю назад – ещё до отъезда на конкурс, специально для того, чтобы выразить вам свою признательность.

Хуан подошел к кухонному шкафу. Тремя движениями он вытащил пробку из бутылки "Шато-Пальмер" 1955 года. Затем он откинул салфетку с большого блюда. Отрезав ножом три равных порции, он помедлил и отрезал четвертую.

Капитан Хантингтон сидел за кухонным столом, повязывая себе на шею салфетку. Повар поставил перед ним тарелку с порцией паштета.

– Пробуйте! – приказал он.

Капитан отпил глоток вина. Затем, пренебрегая столовым прибором, взял ломтик паштета рукой и отправил его в рот. Несколько секунд он задумчиво жевал, потом проглотил и отпил ещё глоток вина. Затем взял ещё ломтик паштета.

– Ну как?

Капитан взглянул на своего повара повлажневшими глазами.

– Тебе удалось его приготовить!

– Вы заметили два новых вкусовых мотива? – не отставал Хуан.

Капитан кивнул, глубоко потрясенный. Слезы стекали по его щекам.

– Ты добавил одну чешуйку индейского перца, – сказал он, – и сок бельгийских корнишонов.

Лицо Хуана Франкохогара просияло. Капитан помрачнел.

– В тот день, когда ты подал мне величайший в мире паштет, и когда ты достиг положения среди величайших кулинаров Франции, случилось нечто ужасное.

– Что такое? Мадам здорова?

– Мадам здорова, но я проиграл тебя в кости человеку из Питсбурга.

_ А что такое Питсбург?

Капитан поднялся из-за стола, подошел к потрясенному повару и поцеловал его в обе щеки. Он понимал, что говорить нет сил. Колин взял блюдо с паштетом, бутылку с вином и вышел из кухни.

На втором этаже он открыл дверь в освещенную спальню, где Ивонна распростерла свою роскошную грудь поверх голубого покрывала на необъятной постели. Она посмотрела на него, но ничего не сказала. Капитан пересек комнату и присел на край постели, как раз возле правой груди. Он протянул, не говоря ни слова, блюдо с паштетом и вино. Ивонна попробовала паштет и отпила вина из горлышка. Ее лицо переменилось.

– Неужели? Не может быть?

Он кивнул.

– Это – паштет банкира Анри Эмме, но это даже больше. Хуан добавил туда два совершенно новых компонента.

– Я чувствую из них только один – индейский перец. Но где же второй?

– Сок корнишонов.

– Mon Dieu! *

* Боже мой! (фр.)

– Совершенно верно.

– А почему ты плачешь?

– После конкурса мы поехали в Аркансон. Я проигрался вдрызг.

– Из-за этого ты плачешь? Ты?

– Но после этого я и Джон Брайсон ещё играли в кости, и я проиграл дом на Фарм-стрит, Розенарру и виноторговую фирму.

– Болван. Ты просто болван!

– Это ещё не все. Я проиграл великого Франкохогара.

– Comment? *

– Именно так.

– Ты хочешь сказать, что проиграл Хуана?

Он снова кивнул.

– Увы!

– Да, это уже что-то новое, Колин, – сказала Ивонна. Она говорила по-английски, но с неистребимым французским акцентом.

– Но ведь когда твоя распрекрасная женушка узнает, что ты сделал с домом на Фарм-стрит, Розенаррой и виноторговой фирмой, она упрячем тебя в тюрьму на тридцать лет. Верно?

Только сейчас он понял, наконец, что с ним произошло. Не в частностях, а целиком.

"Брат лорда Глэндора осужден к тюремному заключению" – кричали заголовки на первых полосах газет. Это было очень грустно. Титул был не очень древним. Его вообще едва ли можно было считать титулом. Но он принадлежал его семье. Тюрьма могла нанести больше ущерба, чем содержание кегельбана. Титул же получил их отец, поставляя девочек сластолюбивому королю Эдуарду VII.

– Этого не должно случиться. У меня ещё есть шанс все уладить. Ты же знаешь, что Джон очень богат. Он дал мне шестьдесят дней, чтобы выкупить все обратно. Но повар нужен ему срочно.

Она положила его голову себе на грудь.

– А что же ты намерен делать? – спросила она. Ее глаза светились любовью, – Как ты сможешь выкупить все это?

– Это можно сделать.

– Она упрячет тебя в тюрьму. Это точно. Ты не можешь рассчитывать на её деньги. Твоя любимая женушка посадит тебя, потому что у неё осталось всего-навсего тридцать миллионов.

– Гораздо больше. Но дела обстоят ещё хуже.

– Почему?

– Дядюшка Джим позвонил мне в Бордо из Белого Дома. Завтра вся семейка приедет в Лондон, чтобы встретиться со мной. Я думаю, что это из-за Ватто.

– Ватто?

– Дурацкая картинка, которую Битси повесила в Розенарре, и мне как раз не хватало денег, чтобы заплатить свой долг в Денби-Клубе, а просить денег у жены как-то неудобно.

– Но ведь она уже заплатила за тебя больше двухсот тысяч фунтов.

– Это – совсем другое. Тогда не шла речь о Ватто.

7.

Покинув место свидания с Битси, Папочкой, дядюшкой Джимом, дядюшкой Питом, Гарри и Ларри, капитан больше всего беспокоился о том, что его макет театра боевых действий не перенесен из спальни в кабинет. Он бегом пролетел расстояние от Фарм-стрит до Чарльз-стрит и пулей взлетел по лестнице.

– Ивонна! – закричал он, врываясь в спальню.

– Тебя уже сажают в тюрьму? – отозвалась она, лежа голой поверх покрывала. Ее саксофон лежал рядом.

– Да нет же, нет! Я совсем забыл за этой нервотрепкой, что через сорок шесть секунд сюда придет капитан второго ранга Фудзикава.

– Фудзикава?

– Да. Он впервые приезжает в Лондон. И у меня нет времени перетаскивать макет отсюда вниз. Боюсь, что тебе придется срочно одеться и прибраться в комнате, пока я задержу его внизу.

– Но что тебе сказали твоя жена и её семейка?

– Я тебе потом все расскажу, дорогая, когда уйдет Фудзикава.

Внизу позвонили. Капитан вылетел из комнаты, а Ивонна из постели. Капитан был уже внизу, когда Майкл открывал дверь. Он кивнул низкорослому симпатичному мужчине одного с ним возраста.

– Какое счастье наконец встретиться с вами! – провозгласил капитан.

– О, нет! Что вы! Это я так счастлив быть приглашенным в ваш дом, что у меня дрожат ноги! – японец говорил по-английски с произношением, пожалуй, даже лучше, чем у капитана.

– Проходите, – капитан провел его в кабинет, – Виски?

– Буду очень признателен!

– Садитесь, пожалуйста, Сколько времени вы пробудете в Англии? Что привело вас сюда? Как прошло ваше путешествие?

Капитан наполнил два стакана и они чокнулись.

– За Императорский флот! – провозгласил капитан.

– За флот Ее Величества! – улыбнулся японец, – В Англии я пробуду всего три дня. Семейные дела. Прекрасное путешествие.

После второго стакана Фудзикава извинился за то, что его визит в Лондон расписан по минутам, он был очень счастлив познакомиться с капитаном Хантингтоном, но сейчас ему пора спешить на новую встречу – что-то там связанное с электроникой. Может ли капитан представить себе что-либо более скучное, чем ужин, за которым будут вестись разговоры об электронике?

– Нет, – честно признался капитан.

– Вот именно, – заключил Фудзикава, вставая.

– О, Боже! Вы должны обязательно увидеть мой макет, прежде чем уйдете!

– Макет?

– А разве у вас нет такого? Значит, это мое секретное оружие. С его помощью я выиграл у вас за восемь лет на одно сражение больше.

– Что вы говорите? Я должен его увидеть!

Они поднялись наверх. Спальня была тщательно прибрана, кровать заправлена, а в центре комнаты стоял макет ТВД на Тихом океане размером три на девять футов. Он изображал весь Тихий океан, со всеми островами и побережьем Северной и Южной Америки, Австралии и Азии. Капитан второго ранга Фудзикава смотрел на макет с восхищением. Он подошел к нему и взял в руки модель легкого крейсера класса "Обитци", занимавшего свое место в боевом ордере главных сил японского флота.

– О Господи! – произнес он благоговейно, – Ведь это же мой корабль!

Капитан подтвердил это.

– Я очень сожалею, что мне пришлось потопить его в сражении в Коралловом море.

– Вы были великолепны в этом сражении! Я даже не понимаю, почему получилось так много совпадений с настоящей битвой.

– Да, в морском бою бывает всякое.

– Но как великолепно вы использовали свою авиацию!

– Спасибо. Но больше всего я хотел бы быть автором вашего блистательного маневра у атолла Уэйк!

– На меня произвел неизгладимое впечатление ваш макет, и я предупреждаю вас, капитан, что, приехав в Токио, закажу себе точно такой же, – японец посмотрел на часы, – но какая жалость! Мне пора.

Они пожали друг другу руки у выхода. Капитан махал рукой, пока машина не скрылась из виду.

Ивонна окликнула его из кабинета. Он с облегчением закрыл входную дверь и поднялся к ней.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Я хотела убедиться, что он ушел.

– Замечательный человек, – он обнял её за плечи и повел в спальню, где они сразу же начали раздеваться.

– Он был особенно восхищен моей тактикой в Коралловом море.

– Что ты заладил, как попугай?

– Я? Попугай?

– Ты можешь, наконец, сказать, о чем говорили с тобой твоя жена и её родственники?

Ивонна уже совсем разделась и помогала ему расстегивать рубашку.

– Она хочет развестись. И все они хотят этого.

– Колин! Какой ужас! Ты, конечно же, не дал согласия?

– Это ещё не все. Они требуют, чтобы я отдал им дом на Фарм-стрит, Розенарру и половину виноторговой фирмы, которые, как ты уже знаешь, я успел проиграть Брайсону.

– О Боже! – вздохнула она, снимая с него брюки и подталкивая к необъятной постели.

Через полчаса капитан отвалился от Ивонны.

– Все бесполезно, дорогая, – сказал он, вздохнув.

– Надо попробовать еще, прежде чем заявлять это, Колин, – возразила она, тяжело дыша, – ты бросаешь меня в состоянии натянутой струны.

Ивонна села на постели. У неё была великолепная грудь – две клубники на идеальных молочно-белых полушариях, стоящих параллельно линии горизонта. Говорила она с сильным марсельским акцентом.

Капитан уставился в потолок. Лицо его было мрачно.

– Я, кажется, теряю все на свете, – грустно сказал он, – эта проклятая семейка отняла у меня не только жену, собственность, свободу, но и эрекцию.

– Ты был запрограммирован на все это. Как компьютер. Не волнуйся может, все ещё обойдется.

Капитан встал и завернулся в простыню, став похожим на римского патриция. Подойдя к макету ТВД, он уставился на участок Кораллового моря.

– Мне жалко мою жену, – сказал он, – я готов потерять все, но только не её.

– Ты врешь!

Он воспрянул.

– Я боготворю ее!

– Прекрасно! Продолжай в том же духе. Но любовь и обожествление ещё не одно и то же. Ты можешь до посинения говорить о том, как ты её боготворишь, но любишь-то ты меня – не так ли, cherie? *

Он продолжал рассматривать макет.

– Это было великолепное сражение! Битва в Коралловом море была первой, где авианосцы сражались против авианосцев. Капитан второго ранга Фудзикава утверждал, что американцы победили только потому, что раскрыли тайну японских секретных кодов и знали все их планы заранее. Я предложил ему переиграть заново все сражения на его условиях, причем у меня оставались только "Йорктаун" и "Лексингтон", да ещё три крейсера. Я поклялся, что победа будет за мной.

* Дорогой (фр.)

– Колин!

– Да, дорогая?

– Я не возражаю, когда ты часами говоришь со мной о своей жене. Я понимаю твои проблемы. Я ей даже сочувствую. Но ты совсем свихнулся, если считаешь, что я могу обсуждать с тобой какую-то войну, которая кончилась задолго до моего рождения.

– Но ведь это же было величайшее морское сражение! Оно положило конец японским победам на море и продемонстрировало всему миру, что авианосцы являются главным ударным оружием в морской войне!

– Я сейчас зарыдаю! Клянусь, я зарыдаю так громко, что меня услышат на Мэйфэйр!

– Да ладно тебе! – Он отошел от макета и присел на край кровати.

– Ты умная девушка во всем, кроме морских сражений. Поэтому я должен довести до твоего сведения факты. А факты таковы: я люблю свою жену. А ты мой друг.

– Но ты же любишь меня!

– Пожалуйста, дорогая ...

– Все время, которое ты мог бы провести со своей женой, ты проводишь со мной, и ты ни разу не пытался провести его с другой женщиной, не так ли?

– Ты уверена в этом?

– Абсолютно. Женщины это прекрасно понимают, дружок.

– Каким образом?

– Потому что ты был воспитан во Франции. Кто, кроме француза, не удовлетворится двумя женщинами одновременно? И вообще, зачем человеку нужно более двух женщин? Когда одна с ним с ссоре, вторая ласкова. И наоборот. Зачем нужен кто-то еще?

– Я не сторонник промискуитета, честное слово. Но не по французским мотивам.

– А почему же тогда?

– Потому что мой папаша, будучи уже в годах, настолько хорошо разбирался в женщинах, что даже поставлял самые отборные экземпляры ко двору покойного Эдуарда VII. Если честно сказать, то он просто эксплуатировал женщин. Я бы никогда не смог этим заниматься.

– Ты не смог бы этим заниматься, потому что не внушаешь доверия, как твой отец. Ты вообще слабовато выглядишь рядом со своим братом, лордом Глэндором ...

– Никогда не напоминай мне о лорде Глэндоре! – Взорвался Колин.

Его родной брат, который мог достойно жить в Клиэруотер-Хаус, вместо этого содержал низкопробный кегельбан в городишке Бойс, штат Айдахо. Это вызывало настоящее физическое страдание у капитана, когда он каждое Рождество получал поздравительную открытку, на которой было изображено одноэтажное строение с неоновой надписью "Кегельбан и бильярдная лорда Глэндора" – фиолетового и оранжевого цветов, а ниже – ядовито-желтым: "С подачей напитков". Это был самый нижний предел падения. Этот болван продал Клиэруотер-Хаус и оставил его, несчастного сироту, у миссис Гуд, пока из Канады не приехала тетушка Ивенс и не устроила его к мужу своей сестры, виноторговцу, учеником.

– А когда ты последний раз спал со своей женой? – не отставала Ивонна.

– Это не имеет значения. Ты же знаешь, что у нас есть определенные разногласия по поводу денег. Я не сплю с ней потому, что она отказывается спать со мной.

– Она фригидна!

– Ха-ха!

– Разве не так? А как она по сравнению со мной?

– Ты хорошо знаешь, что я не обсуждаю эту тему.

– Конечно, нет! Ты всегда был утонченным джентльменом, n'est ce pa? *

Но тем не менее, ты ежедневно изменяешь ей. Но это ещё не самое страшное. Ты и мне изменяешь, рассуждая здесь, как ты любишь её.

Он встал и снова подошел к макету ТВД.

– Вся моя жизнь доказывает, – сказал он гордо, – что я не могу никому изменить! Тебе это понятно?

– Нет. Объясните мне это, mon capitain! **

– Каким бы я выглядел человеком, если бы проигрывал деньги своей жены и при это не любил ее? Кем бы я сейчас был, если бы её папаша не подарил мне эту виноторговую фирму, которая позволила мне купить тебе все это? – он обвел рукой комнату.

– Ты был бы тем, кто ты есть.

– Нет!

– А в чем дело? Я люблю тебя таким, какой ты есть. Разве ты не знаешь об этом?

– И кто я, по-твоему?

– Ты – большой ребенок, который играет в игрушечные кораблики на размалеванной доске. Ты – великовозрастный младенец, воображающий, что мог бы стать благородным милордом, если бы не подкачал его вульгарный братец. Ты – инфантильная личность, помешанная на всяких глупостях, вроде морских сражений, но ты – добрый и хороший человек. Именно это и удерживает тебя от окончательного падения.

– Если бы я поверил тебе, что ты действительно так обо мне думаешь, я бы бросил тебя.

Он отвернулся и начал переставлять модели кораблей. Ивонна с глазами, полными слез, взяла свой саксофон и завела необычайно печальный пассаж "Плач Люцифера" из "Ночи на Лысой Горе".

8.

Если бы Битси увидела Ивонну в жизни, а не на черно-белой фотографии, сделанной агентом ЦРУ, она бы не относилась так легкомысленно к увлечению мужа, длящемуся уже третий год. На черно-белом фото Ивонна выглядела блондинкой, а замужние и обеспеченные женщины снисходительно относятся к блондинкам, считая их пустышками.

Определить цвет волос Ивонны было затруднительно. Он отливал и медно-рыжеватым, и кирпично-красноватым, и золотистым, создавая необыкновенное впечатление, особенно в сочетании с другими прелестями Ивонны, а также её умом и фантастической преданностью. Если бы Битси знала об этом, её взгляды на брак с Колином сильно пошатнулись бы.

Мать Ивонны хотела, чтобы она стала школьной учительницей. Но её отец, человек крутой, заявил, что это невозможно, иначе она будет плодить малолетних сексуальных маньяков. У Ивонны была сестра-двойняшка, с которой их до 16 лет не могли различить. Клер в 15 лет победила на конкурсе "Королева биде" и с тех пор долго подвизалась на Лазурном берегу среди киношников, журналистов и лесбиянок, пока её фигура не начала терять формы от различных излишеств.

* Не так ли? (фр.)

** Мой капитан (фр.)

Близняшки выглядели одинаково, пока вели одинаковую жизнь. Потом их пути разошлись, и внешность изменилась. Клер стала грубой, Ивонна осталась изящной и нежной. Клер со временем стала походить на отца, Ивонна – на мать. Клер искала быстрых, острых ощущений, Ивонна была глубже и утонченнее.

Мать Ивонны была второй женой Шарля Бонне. Ивонна так никогда и не узнала, что же случилось с первой. Как-то раз она спросила отца об этом, и он ответил, что она погибла во время корриды. Мать Ивонны была англичанкой. Когда близняшкам исполнилось пятнадцать лет, и Клер пошла своим путем, мать отправила Ивонну в пансион мисс Джап в Уонерш, графство Суррей, где она провела пять лет.