Текст книги "Шеллшок"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 15

Я сидел у окна в гостиной, зорко поглядывая из-за занавески на место парковки машин. Ровно в 11.35 на нее зарулил красный «субару», из которого вышел ничего не подозревающий Фостер и направился к подъезду, беззаботно вертя на пальце брелок с ключами. На нем были слаксы персикового цвета и ярко-оранжевый свитер, надетый поверх белой рубашки.

Я затаился у стены за дверью, вытащил «смит-и-вессон», взвел курок и, затаив дыхание, подождал моего долгожданного визави.

В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и Фостер вошел в прихожую. Не оборачиваясь, пнул ногой дверь, которая покорно закрылась на защелку, сделал пару шагов и остановился, не видя и не слыша меня за своей спиной. Если бы он услышал мое затаенное дыхание, то я бы признал, что у него поразительные органы чувств. Но он просто стоял, уставившись в пол перед собой, затем принялся стягивать свитер.

Я сделал пару бесшумных шагов, занес было руку с револьвером над его головой, но передумав, решил еще раз прибегнуть к испытанному приему.

– Замри, сволочь! – гаркнул я ему на ухо.

Та же самая реакция. В четвертый раз за неполные два дня.

Эффект неожиданности был стопроцентный. Именно в такие моменты можно спокойно наложить в штаны, и я бы не очень винил его в этом. Его реакция была поразительной. Он обернулся ко мне с быстротой летящей пули, выпучил глаза, увидев неожиданно выросшего перед ним белобрысого решительного верзилу с пушкой в руке. Брови его черными гусеницами уползли наверх и запутались в курчавых волосах, рот раскрылся настолько широко, что туда, как в туннель, мог заехать локомотив.

– Ты покойник, с-с-сволочь! – прошипел я.

Я действительно прошипел это свирепо и угрожающе. И он мне поверил. Возможно, мои несомненные успехи в гипнотизировании этого парня слегка ударили мне в голову, и я возомнил, что оружие мне больше ни к чему и я справлюсь с этим парнем исключительно магией своего слова.

А может быть, и нет. Во всяком случае, пока что мои слова действовали на Фостера убедительно. Не скажу, чтобы он побелел как мел – это физически было невозможно. Но его лицо вдруг посинело, скукожилось, и все его компоненты начали куда-то исчезать, стекать за воротник рубашки.

Однако, к его чести, сознание он не потерял. Правда, колени у него подкосились, и лишенное опоры тело медленно осело на пол, однако вытаращенные глаза – все, что осталось от лица, – продолжали испуганно глядеть на меня и в тот момент, когда он приземлил на пол безобразие, служившее ему задом.

В течение нескольких секунд он тщетно пытался закрыть рот, хватал воздух, как выброшенная на берег рыба. Наконец дар речи вернулся к нему, и он взвизгнул:

– Ты!

– Да, – хмыкнул я. – Именно. Вот пришел навестить тебя, ублюдок.

Поначалу я подумал, что его так перекосило от страха, но взглянув на его лицо эксгумированного трупа внимательнее, я заметил, что нижняя губа его рассечена, а вся левая сторона лица распухла, будто искусанная пчелами. Однако расспрашивать о том, кто его так отделал, мне было недосуг. У меня к нему были вопросы поважнее. Продышавшись, он спросил, не вставая с пола:

– Ты тот самый лопух Шелл Скотт, или… кто-то другой?

– Угу, тот самый, только не лопух, а лапочка. А ты тот самый придурок Эндрю Фостер, не так ли?

– Кажется, так, дай подумать.

– И как примерный мальчик ты сейчас расскажешь мне обо всем, что меня интересует. Ведь правда, Фостер?

– Расскажу тебе? Но о чем?

– Обо всем, мартышка, иначе я в момент восстановлю симметрию твоего лица.

Фостер непроизвольно поднес руку к левой половине лица, единственным достоинством которого было то, что на нем не было синяков. Момент был самый благоприятный, чтобы развить атаку, используя фактор неожиданности, и я спросил:

– Кстати, что случилось с твоей витриной, Фостер? Тебя кто-то стукнул о фонарный столб?

– Не-а. С чего это ты взял? Просто у меня… флюс, зуб раздуло, то есть я хотел сказать десну. Точно разнесло десну, а за нею и всю морду. Надо бы к врачу, пока не пошло заражение.

– В таком случае, зараза, нам следует поторопиться, пока ты не сыграл в ящик. Впрочем, я самый лучший в мире зубной врач. Как правило, удаляю зубы без анестезии. Раз – только успевай выплевывать. Так что поторопись, пока я к тебе не приступил.

О чем это таком ты говоришь, парень?

– О том самом, Фостер, о новом методе лечения зубов… с помощью кулака. Вставай и пой, Фостер, а то мне больно глядеть, как ты мучаешься. Надеюсь, глаз у тебя не свербит? А то я к тому же и неплохой окулист. Словом, специалист широкого профиля.

– Лучше зови меня просто Энди, это звучит как-то благожелательнее, что ли.

– Вот это ты правильно заметил, Энди-бой. Нам лучше оставаться друзьями.

Я протянул ему руку, поставил рывком на ноги, и мы мирно уселись за стол на кухне, куда обычно уединяются поболтать закадычные друзья и подружки. Решив, что мой новоприобретенный друг созрел для дружеских откровений, я жестко произнес, выкладывая «смит-и-вессон» на стол:

– Итак, Энди, начнем хотя бы с того, что я видел, как ты недавно рвал когти из дома Токера, как будто за тобой гнался сам черт, или… сам Шелл Скотт, не знаю, что хуже. Тебе, наверно, будет интересно узнать, что я тоже заглянул туда после тебя, увидел, что он целуется с ангелами и вполне обоснованно решил, что…

– Я его не убивал, – поспешно перебил меня Фостер. – Я только…

– А кто говорит, что его убил именно ты? Не перебивай, когда говорят старшие. Так вот, я вполне обоснованно решил, что это ты… забрал записку и пистолет. Где они?

– Какую записку? Какой пистолет?

– Предсмертную записку, дружок, которая лежала на столе. И пушку, из которой Токер вышиб себе мозги. Сочувствую тебе, зрелище, действительно, было не из разряда приятных.

Он помолчал, сосредоточенно глядя в пол, энергично работая своими подвижными бровями.

– О'кей, Энди, или, может быть, вернемся к Фостеру? Только предупреждаю, что после этого мы больше не останемся с тобой на дружеской ноге. Сейчас я тебе обрисую два возможных варианта того, что с тобой может произойти в ближайшие минуты. Первый путь выхода из дерьма, в котором ты завяз по самые брови, прост и легок. Он не требует никакого болезненного терапевтического, тем более хирургического вмешательства. По первому варианту ты рассказываешь мне все, о чем бы я хотел узнать, и спокойно отправляешься… к дантисту лечить свой кариес. Второй путь чреват неприятными для тебя последствиями. Если ты вздумаешь молчать или попытаешься меня надуть, говоря заведомую ложь, я буду вынужден сделать тебе больно. Каким образом, ты, наверное, догадываешься: я навсегда избавлю тебя от зубной и прочей боли, просто пристрелив тебя. А ты имел случай убедиться в том, что я, не колеблясь, прибегаю к насилию, если к этому принуждают обстоятельства. Так что, выбирай. Даю тебе три секунды.

Конечно, ему было невдомек, что, говоря о насилии в подобных обстоятельствах, я просто блефую. Я не имел никакого права вымогать у парня информацию, тем более ломать ему руки и ноги, чтобы заставить говорить. Да и пушку я мог применять исключительно в целях самозащиты, иначе бы потом меня затаскали по судам. Но в данный момент я рассчитывал на то, что Фостер просто не в состоянии мыслить рационально. И, как я уже признался, в отношениях с этим парнем я возомнил себя Павловым, которому достаточно сказать «оп-ля», и дело в шляпе.

Фостер послушно кивнул головой.

– Об этом ты мог бы мне и не напоминать, – рассудительно проговорил он. – Я не подвергаю сомнению твои способности. Хорошо еще, что белоснежка тогда заорала, а не то бы ты, наверное, снес мне полбашки. Ты знаешь, что Джей оклемался только сегодня утром? Ох и напугался же я, волоча эту жердину до лифта, а потом до машины. Да, я вполне допускаю, что ты способен меня четвертовать, или еще что.

– Значит, я тебя убедил, парень?

– Еще бы.

– О'кей, Энди, начнем с Токера.

– Хорошо, что ты снова называешь меня Энди. Это обнадеживает. Так говоришь, все по-честному? – он потер подбородок и осторожно ощупал вспухшую щеку. – Если я выложу тебе все, ты отпустишь меня отсюда целым и невредимым? И я смогу уехать на все четыре стороны?

– Не совсем так. Машина мне понадобится самому. Я позволю тебе уйти, но только на своих двоих.

– Ну вот! Теперь решил еще и спереть мою машину…

– Не спереть, дурья башка, а позаимствовать… на время.

– Да, так и мы говорили, когда тибрили тачки в молодости.

– Твою черную мать, Фостер…

– О'кей, о'кей! Не заводись! Ты прав. Я взял записку и пистолет, но… – он запнулся, – как ты догадался, что Токер у контрил сам себя? И что перед этим оставил записку? Ты что, провидец, что ли?

– Нет, это было ясно и без телепатии. Несмотря на отсутствие записки и пистолета, все выглядело так, как будто Токер сам выстрелил себе в голову и свалился со стула, отброшенный силой выстрела с близкого расстояния, который снес ему полчерепа. Во всяком случае, этот выстрел был произведен в тот момент, когда он сидел за письменным столом. Левая его сторона была забрызгана капельками крови, а посередине – чистый квадрат, на том месте, где, предположительно, лежал его блокнот, когда он в нем что-то писал. Что до самого блокнота, то оставшиеся в нем листы были чисты, как душа младенца. На них не пропечатались даже строчки, написанные на предыдущих страницах, что натолкнуло меня на мысль о том, что они были просто вырваны. Значит, кто-то, вряд ли сам Токер, вырвал предыдущую страницу вместе с несколькими последующими. Очень предусмотрительно с твоей стороны.

– Нет, но ты обрисовал все именно так, как оно и было. Это его дурацкое послание было написано на трех первых листках. Но, послушай, у него же были две дырки между лопатками. Уж я-то знаю, потому что сам проделал ему их. А перед этим он всадил себе пулю вот сюда, – Энди ткнул себя пальцем за ухом, – а не в лоб или в висок. Как тебе пришло в голову, что он застрелился, держа пистолет сзади, за головой? А потом еще и дважды выстрелил себе в спину?

– Энди, – укоризненно протянул я, но, видя его искреннее недоумение, пояснил: – На его рубашке практически не было крови. Только две аккуратные дырочки в розовых полукружьях. Значит, в него стреляли уже после того, как у него остановилось сердце и прекратилось кровообращение. Я уже говорил тебе, что был произведен выстрел в голову в тот момент, когда он сидел за столом, но ни в коем случае не в спину, иначе должна была быть продырявлена спинка стула. Что касается твоего первого вопроса, то порой со страха самоубийца может выстрелить себе куда попало, даже в задницу. Решиться на самоубийство не так-то просто. Используя пистолет, они пугаются в последний момент и мякнут.

– Мажут? Но как можно промазать с такого близкого расстояния?

– А ты попробуй и узнаешь. Слушай, Энди, если ты просто тянешь время, задавая свои дурацкие вопросы, то у меня есть другие способы заставить тебя говорить.

– Нет! Не надо! Просто… просто мне интересно. Я хочу оправдаться в собственных глазах. Мне казалось, что я здорово все запутал. Черт! Альда полчаса втолковывал мне, что я должен сделать, и мне казалось, я исполнил все в лучшем виде.

– Альда Чимаррон?

– Да. А ты знаешь других Чимарронов? Но послушай все же, как ты додумался, что он выстрелил себе чуть ли не в затылок?

– Энди, меня тошнит от твоей любознательности, ну да ладно. Обещаю ее удовлетворить, но только после того, как ты ответишь на мои вопросы. Идет?

– Идет, буду рад помочь.

– Приставь указательный палец к своей пустой башке еще раз, ну так, как ты мне уже показывал.

– Вот так? Как будто это пистолет?

Он приставил палец к своему виску.

– Прекрасно. Сейчас, как только я скажу тебе «пли!», ты вышибешь себе мозги и…

Фостер испуганно отдернул руку и обалдело посмотрел на свой указательный палец.

– В-вот этой штукой?

– Не бойся, Энди, я всего лишь хочу тебе наглядно продемонстрировать… физическую реакцию организма при подаче центральной нервной системой команд на самоуничтожение.

– Ты точно связан с обрядами ву-ду.

– Черт тебя подери, Энди! Причем здесь ву-ду? Это же чистая физиология и…

– Так ты на самом деле не заставишь меня вышибить себе мозги… из пальца?

– Ну, конечно же, нет! Не будь идиотом. Так ты сделаешь, что я тебе говорю, или нет?

– Конечно, что бы ты ни приказал.

– Хорошо, приставь воображаемый револьвер к виску.

Он еще раз недоверчиво посмотрел на свою руку, повертел пальцем, соорудил из них «револьвер» и приставил указательный палец к виску. При этом на его лице отразилась гамма самых разноречивых чувств – от отвращения и страха до восторженного любопытства.

– А теперь, – понизил я голос до зловещего гипнотического шепота, – ты вот-вот откинешься. Прощай, паскудный жестокий мир… Твой пистолет заряжен… курок взведен… Ты чувствуешь холодное дыхание смерти, исходящее от приставленного к голове дула. Стоит нажать курок – и ба-бах! И тут ты с ужасом осознаешь в последний момент, что тебе будет больно. Тебе будет ужасно больно. Возможно, только какую-то долю секунды, но она покажется тебе бесконечной, пока ты будешь умирать, вот трещат кости черепа, вот вытекает наружу мозг вместе с остатками сознания… Но ты хочешь это сделать. Ты обязан это сделать. В любой момент! В любую секунду! О, как тебе будет больно эту долю секунды! Как ты будешь страдать, расставаясь с жизнью! Пли!

У этого парня и в самом деле были молниеносные рефлексы. Он мгновенно отдернул руку, отбросив воображаемый револьвер в сторону, обе его ноги дернулись вверх, подбросив кухонный стол в воздух на полметра, не меньше.

– Энди, ну вот ты все испоганил.

– Испоганил?

Он схватился обеими руками за голову и принялся ощупывать ее, лелеять и баюкать. Мне показалось, он хочет воткнуть в нее пару пальцев.

– Н… да, – буркнул я. – Я просто хотел, чтобы ты сам убедился.

– Как? В чем?

– Я хотел показать тебе, где находились твоя голова и твой пистолет в момент выстрела.

– А я и не стрелял, когда ты заорал «пли!» Ну, у тебя и глотка, скажу я тебе. Вчера я чуть было…

– Знаю, от тебя до сих пор пованивает. Так вот что я заметил. Чем ближе был момент «выстрела», тем сильнее ты отворачивал морду от «револьвера». Сечешь? Мне показалось, что она повернулась у тебя вокруг оси, и ты хочешь выглянуть за дверь, не вставая с табурета. Во всяком случае, в последний момент твой палец смотрел тебе точно в затылок.

– Давай больше не будем производить никаких экспериментов, Шелл? Я и так тебе все выложу, как на духу.

– Вот теперь ты говоришь дело, бесстрашный ты мой.

И он действительно запел. Выложив первые пару фактов, он расхохотался и дальше рассказывал так, как будто и впрямь хотел облегчиться перед смертью. Впрочем, с ними всегда так. Лиха беда начало.

Первое, что я спросил, было:

– Где сейчас эта предсмертная записка? Ну и, конечно же, пистолет Токера?

– Я отнес их Альде.

– Почему именно ему?

– Потому что это он послал меня проверить, все ли в порядке с Токером. Видишь ли, Токер должен был сегодня утром встретиться с Альдой у него на вилле. Кажется, они договорились на 8 часов. Однако, тот так и не нарисовался. Альда пытался дозвониться до него по телефону – и опять дохлый номер. В конце концов, он позвонил мне, приказал разыскать Токера и доставить его к нему. Ну вот… я заехал к нему домой и… разыскал.

– Для чего Токер должен был встретиться с Чимарроном?

– Хрен его знает. Они мне не докладывают.

– О'кей. Что говорилось в предсмертной записке?

– Ну, как ты сам понимаешь, я только пробежал ее глазами. И многое пропустил. Терпеть не могу мертвяков.

– Угу. Так все же, что ты из нее запомнил?

– Это было… ну, как исповедь, что ли. Или чистосердечное признание. Он там много говорил о липовом заключении по образцам, взятым с «Голден Финикс». Признавался, что сфабриковал и подтасовал результаты анализов проб, что сделал это из-за проклятых денег, да еще из-за имеющихся у него акций «ГФХМ». Словом, бичевал себя, как Иуда, продавший Христа.

Когда Фостер заговорил о подложном докладе, я хотел его перебить, однако передумал, испугавшись, что он сбавит обороты. Поэтому я прикусил язык, а он продолжал излагать:

– Дальше там шли какие-то непонятные технические и геологические термины, и я их пропустил. Кажется, он объяснял, как подделал эти анализы, перенеся запятую в данных по содержанию золота вправо. Он еще высказывал опасения, что его «зарюхают» рано или поздно, и он не видит выхода из болота, в которое его засосало. Вспоминал Клода, которого подстрелили около «Медигеника», и считал, что теперь настал его черед, что если до него не доберется полиция, то обязательно пристукнут люди Альды. А еще там говорилось что-то насчет какого-то «Экспозе», который его подробно расспрашивал о «ГФМ» и, кажется, что-то заподозрил…

– Заключительная часть его исповеди-признания была посвящена его бывшей жене, хотя они с ней еще не развелись. Я слыхал, она оставила его месяцев шесть-семь назад и уехала к себе в Миннесоту вместе с их малышом. В любом случае, он признавался ей, что сделал все из-за денег и акций, но когда все всплывет, их можно спустить в туалет. Ну, может быть, он выразился несколько иначе, но он точно хотел сказать, что, когда правда выплывет наружу после его смерти, акции «Голден Финикс» упадут до исходного уровня, что-то в этом роде. Он писал жене, что надеялся с помощью денег, полученных от продажи дутых акций, сможет вернуть ее, что все еще ее любит больше всего на свете, и всякий такой бред. Да, еще я запомнил самый конец. Он не подписался и вместо традиционного: «Прощай, жестокий мир, в котором я был рожден, чтобы мучиться», закончил письмо очень прозаически: «Все кончено, я ухожу»…

Энди оборвал свой монолог на этой патетической ноте, и я спросил:

– Во всем этом есть смысл, Энди, но попробуй прояснить для меня кое-какие детали. Этот фальшивый доклад, который он состряпал… За него заплатил Альда Чимаррон?

– Ну, ты… – заколебался Фостер.

– Энди! – угрожающе прорычал я. – Я уже тебе сказал, что знаю ответы на все вопросы. Все, о чем я тебя прошу, так это уточнить кое-какие детали. И, если ты сейчас начнешь вилять, я что-нибудь тебе сломаю.

– Да нет, погоди ты, не кипятись. Дело в том, что организационной стороной дела занимался не Альда, а другой человек, постоянно остававшийся в тени. Именно он разработал всю эту аферу, привлек к участию в ней Токера, платил ему деньги.

– Ну и кто же это?

– Клод Романель.

– Клод? Р-о-м-а-н-е-л-ь?

Он вылупил на меня свои глазищи, погонял по лбу брови.

– Ба! Так ты ни хрена не знал?! – возмутился Фостер. – Ты меня просто купил?

– Я думал, что за всем этим стоит кто-то другой, – откровенно признался я. – А… теперь понятно. Поскольку все контакты с Токером шли через Романеля, геолог имел веские основания считать, что он следующий на очереди после того, как они достали Клода.

– Я больше ничего не знаю, только то, что было написано в его дурной записке. Я ничего не слыхал о том, чтобы кто-то планировал замочить Токера. Он мог все это вообразить со страху и, чтобы выбить дурь из башки, выбил ее вместе с мозгами.

– Ну, хорошо, допустим, что все дела с Токером вел Романель. Но, наверняка, Чимаррон был в курсе всего и давал добро на действия Романеля, разве не так? Особенно по такому важному вопросу, как подготовка липового доклада геологоразведочной лаборатории?

– О, ну это само собой… Ничего не делается в «Голден Финикс» без одобрения Альды. Он президент и, кроме того, очень крутой мужик, с которым шутки плохи.

Энди опять потер щеку и помассировал челюсть.

– Итак, Чимаррон одобрил план Романеля. Тот вышел на Токера, обработал его и уговорил сфабриковать заключение, завысив в нем содержание золота в полученных пробах. А позже Чимаррон решил убрать Романеля. Я правильно понял?

– Ну… вообще-то…

Фостер посмотрел куда-то мимо моего плеча, боль в котором поутихла, глазки его забегали влево-вправо, влево-вправо, как у настенных ходиков, и у меня создалось впечатление, что сейчас он что-нибудь сбрешет.

– Фостер, – строго проговорил я. – Я, кажется, уже предупреждал тебя перед раз…

– Да, да, все правильно. Это Альда приказал пристрелить его. Кто же еще? Он – большой босс. Без его разрешения даже прыщу на коже не вскочить.

– Это хорошо, что ты говоришь правду, Энди, держишь слово. Я тоже сдержу свое обещание.

– И свистнешь мою машину. Ты знаешь, что мне придется угнать новую?

– Энди, только не заводи эту бодягу.

– Забирая мою машину, ты толкаешь меня на путь нового преступления. А я только что решил завязать. Весело получается: ярый защитник законности вынуждает другого воровать. Где твоя гражданская…

– Энди, не отвлекайся. Давай сделаем так. Дальше рассказывать буду я, а ты меня поправишь, если что не так, о'кей?

– О'кей. А что мне еще остается?

– Предполагаемые богатства «Голден Финикс» – это фикция. Тщательно спланированная афера, чтобы пощипать лопухов, раскатавших губы. Главная идея хитроумного замысла Романеля и иже с ним заключается в том, чтобы создать ажиотаж вокруг акций «ГФМ» с помощью пары липовых заключений АГЛ, поднять их до максимально высокого уровня, толкнуть их по запредельной цене, сорвать многомиллионный куш и смыться, пока обманутые акционеры будут жевать сопли. Так?

– Ну… это очень близко… – Сейчас Энди смотрел мне прямо в глаза, обмозговывая то, что я ему сказал. – Да, в принципе, ты правильно изложил, только слишком сгустил краски. Они и вправду хотят искусственно взвинтить стоимость акций и снять сливки. Однако смываться они никуда не собирались. Конечно, потом, когда бы цена акций вновь упала, кто-нибудь может быть и разорился. Но, по-моему, это обычное дело. Таким образом, Альда намеревался нагреть руки, но сегодняшняя выходка Токера многое изменила. Ну и выкинул же он номерок! – Фостер помолчал, но, не дождавшись моей реакции, продолжал: – Сейчас на Альду работают человек двадцать ловких ребят – брокеров, которые днюют и ночуют на бирже. В течение этой и двух ближайших недель, за которые должен был появиться еще один клевый доклад, они планировали собрать богатый урожай. А теперь хрен знает, как они выкрутятся. Правда, пока что никто из посторонних не знает о том, что Токер покончил с собой. Кроме тебя. А полиция может сделать вывод, что его пришили… конкуренты.

Я уже и сам думал об этом. Теперь, как пить дать, Чимаррон устроит настоящую облаву на «белого медведя» – людоеда, и мне придется несладко, если они меня отловят.

Отодвинув в сторону эту отнюдь не радостную мысль, я сказал:

– Похоже, Чимаррон устроил покушение на Романеля сразу же после появления доклада Токера. Тут явно какая-то нестыковка. Зачем ему понадобилось убивать человека, замыслившего всю эту операцию? Или я что-то пропустил?

– Конечно, пропустил. Еще бы тебе не пропустить. Ведь ты человек со стороны. Давай вернемся на пару-тройку лет назад. В то время мы под руководством Альды пихали акции где и как только возможно. Я тоже был тогда рядовым маклером и крутился на бирже. Клод и Альда разработали тактику продажи акций по почте, особенно богатеньким ребятам, предварительно договариваясь с ними по телефону. Тонкостей я не знаю, да это и неважно. Лица, купившие эти акции, становились потенциальными покупателями большего их числа при условии, что они идут в гору. Это и козе понятно. Так вот, мои боссы составили списки этих потенциальных покупателей, закладывали их в компьютер, так что постоянно имели в резерве три-четыре сотни фамилий.

– Понятно. Эдакие дойные коровки. Но уследить за ними было, наверное, довольно сложно?

– Да, не так-то просто. Во всяком случае, они постоянно держат их на прицеле. Имена, телефоны, адреса, изменения имущественного положения, словом, все, что могло пригодиться в критический момент. Который, как я уже сказал, должен был наступить в ближайшее время, две-три недели. После первого доклада Токера стоимость акций резко пошла вверх, и мы стали обзванивать своих клиентов. Некоторые очень заинтересовались и, как сумасшедшие, принялись скупать акции везде, где только можно и сколько можно. Нам приходилось их даже придерживать, пока их цена не достигнет пика. Но тут сработала катастрофобия.

– Катастроф… что?

– Боязнь прогореть когда-нибудь, погубить нацию, – глубокомысленно изрек Фостер. – Как выяснилось, группа «дойных коровок», закупивших акции «Голден Финикс» по низкой цене, каждый не менее 10 тысяч штук, решила получить довольно жирную прибыль теперь, когда стоимость акций многократно возросла. Хотя пока что только на бумаге, но они прикинули в головах свои будущие барыши. Таких умных набралось человек пятьдесят-шестьдесят. И это именно те люди, на которых больше всего рассчитывал Альда, полагая, что они станут основными покупателями после того, как он выбросит на рынок новую партию акций по повышенной цене. Усекаешь?

– То есть после того, как будет запущен еще один будоражащий воображение доклад, благодаря которому цена акции вознесется до 80–90 долларов.

– Ты правильно понял, они смекнули, что могут наварить сейчас, не рискуя тем, что акции могут вдруг скатиться до десятицентовика за штуку. Ну, насчет десятицентовика я, положим, пошутил, но ты ухватил идею.

– Конечно. Так в чем Альда усмотрел опасность краха своих далеко идущих планов?

– Вот я и говорю. Покопавшись в компьютере, Альда выяснил ужасную картину. Примерно 30 этих дундуков, владеющих, возможно, половиной всего пакета, уже продали свои акции… кому-то. Предполагалось, что они не продадут ни одной, наоборот, закупят новые акции, после того как Альда и его ребята начнут играть на понижение. Теперь же, когда они сорвались с крючка, перспектива получения сверхприбыли повисла в воздухе. То есть «коровки» перестали доиться. Понимаешь?

Мне понравилось, как он это сформулировал. Именно, сорвались с крючка, и теперь Альда не мог их поймать.

– И кто же скупил у них акции и, кстати, какое количество?

– По нашим подсчетам что-то около 700–800 тысяч.

Я оторопело заморгал. Эта цифра говорила о многом, так что я почти угадал, что он скажет дальше.

– Но главная опасность заключается не в этих 700–800 тысячах, хотя уже сами по себе это толпа, а то, что заготовленные для рынка пять-шесть миллионов теперь годятся разве что для оклеивания сортиров. А это уже попахивает крахом. Во всяком случае, для Альды подобное открытие сравнимо с чирьем на заднице, а это ох как неприятно.

– Так кто же скупил все эти акции? Несколько парней? Один парень?

– Один парень. – Энди воровато зыркнул по сторонам, но все же решился. – Клод.

– Вот теперь мне понятно, почему его чуть не пристрелили. В него стреляли… в понедельник 24 сентября. Доклад Токера появился до того, в пятницу, двадцать первого. Именно в этот день был разослан очередной номер «Экспозе».

– Вот теперь ты здорово соображаешь, когда я все тебе объяснил. Но ты ухватил главное. Клод скупил акции везде, где только возможно, платил приличную цену, зная, что их стоимость возрастет до 30 долларов, если не больше, в ближайшие год-полтора. Приобретал их на разные имена, через подставных лиц.

– Подставных?

– Именно. Когда все это вылезло из компьютера, Альда чуть не проглотил собственный галстук, если бы он у него был. Он так разгорячился, что им впору было гладить брюки изнутри. Он сразу смекнул, что те, кто продал свои акции, для него потеряны, если только не заполучить их каким-то образом обратно. Их или акции. И тогда, – глаза Энди пометались немного, совсем чуть-чуть, – именно тогда Альда послал парочку своих ребят, чтобы вернуть их. – Его брови вновь взметнулись вверх, а глаза чуть было не закатились. – Тогда он послал двоих парней, чтобы они уконтрили Клода Романеля.

Ну, конечно. Только теперь я понял, отчего бегали глаза Энди. Именно из-за этой пары ребят. Энди не хотел быть одним из них. Его там, конечно, и близко не было.

– Полагаю, Чимаррон слегка разозлился, когда узнал, что Романель все же остался жив.

– Ты так думаешь? Разозлился? Слегка? Э, приятель, ты не знаешь этого вонючего… этого раздражительного парня. Нет, не разозлился. Он взбесился! Я думал, он разорвет этих двоих парней, ну, тех, кто это сделал, но, как выяснилось, не до конца.

– Знаешь, кстати, я виделся сегодня с Чимарроном в его доме. Именно туда ведь ты отнес записку и пистолет?

– Да, он ждал именно там, ну, на тот случай, если Токер вдруг объявится, когда я позвонил ему и сказал, что нашел его и что он больше уже нигде не объявится. Тогда Альда сказал, что ему нужно срочно вернуться в «Медигеник» и приказал мне ждать его там, в больнице, где я и передал ему то, что нашел у Токера.

Он опять машинально потер распухшую челюсть.

– Это он тебя наградил? – спросил я.

– Да. Так, слегка приложился. Если бы он ударил меня кулаком, то моя голова выглядела бы сейчас, как у Токера. Он рассвирепел, узнав, что я добавил две пули в спину Токеру. – Энди понуро покачал головой. – Когда я позвонил ему из дома Токера и рассказал, что там произошло, он обложил меня матом, приказал ехать в «Медигеник» и захватить с собой записку и пистолет, чтобы все выглядело не как самоубийство, а как убийство. Он приказал обставить все это как убийство. Что я и сделал. Потом этот паскудный… он сказал, что приказывал мне только забрать записку и пистолет, поскольку этого было вполне достаточно, чтобы все сошло за убийство. Но тут я сделал ошибку. Вернее, меня подвел мой длинный язык, и я весело ляпнул: «Ха! Теперь можно говорить что угодно». И бац! Он выбросил вперед ладонь, я попытался увернуться, и он задел меня всего двумя-тремя пальцами, но этого оказалось достаточно, чтобы я свалился и отключился на целую минуту, как потом мне сказали.

– Что Чимаррон делал в больнице?

– Помогал доку Блиссу присматривать за Клодом.

– Так Романель… он что, у них в больнице?

Энди кивнул, и на его шоколадном лице появилось странное выражение.

– О'кей. Ответь мне еще на один вопрос и можешь быть свободен. Каким образом легче всего вытащить Романеля оттуда? Но так, чтобы нас обоих не уконтрили?

– Э… понимаешь… может быть, в данный момент это не самая лучшая мысль.

– А уж это мне решать. Все, что от тебя требуется, это сказать мне, как к нему подобраться, а остальное моя забота. Ты можешь сказать, где именно он находится, и как я могу умыкнуть его оттуда, или не можешь?

– Ну… конечно. Но, говоря, что это не самая удачная идея, я имел в виду другое. Я хотел сказать, что Альда и Блисс надумали заставить Клода рассказать им обо всем и еще о чем-то, но он оказался крепким орешком. Тогда они пропустили через него электричество, чтобы освежить память и заставить запеть. И тогда док…

– Электричество? Ты хочешь сказать, они подвергли его электротоку?