Текст книги "Доктор на просторе"

Автор книги: Ричард Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

"Да, бабуся," – ответил я. – "Наверху", – прокаркала ведьма и взялась за швабру. Хотя на мой взгляд, она куда лучше смотрелась бы с метлой.

Гримсдайк отхлебнул пива, смачно утер губы и продолжил:

– Вот, значит, а наверху оказалась вполне приличная гостиная с камином. За столом сидел какой-то молодой парень, завтракал и читал газету. "Айриш индепендент". Увидев меня, он приветливо поздоровался, а потом, узнав причину моего визита, сказал, что с радостью мне поможет, и предложил зайти в понедельник и сдать экзамен. Я возразил, что в понедельник буду занят и не смогу, в ответ на что этот малый только развел руками и сказал, что ничего, мол, не попишешь, он уезжает на весь уик-энд играть в гольф. Я запричитал, и тогда он сменил гнев на милость и заявил, что, поскольку экзамен все равно устный, он готов принять его и в такси.

– Захватите, пожалуйста, мои клюшки, мистер Гримсдайк, и поехали.

И вот, устроившись рядом со мной на заднем сиденье, он спросил:

– Какое лечение вы предложили бы девяностолетней старушке, которая, вконец выжив из ума, свалилась с лестницы и сломала обе ноги и руки?

Хорошенько обмозговав ситуацию, я чистосердечно ответил:

– Я бы сказал ей примерно так: "Ваши дела не слишком хороши, мэм. Боюсь, что будь вы лошадью, я бы предложил вас пристрелить".

Мой экзаменатор так заржал, что бедняга таксист чуть с перепугу не врезался в дерево. Еще на несколько вопросов я ответил уже на платформе, где мы поджидали поезд. Наконец этот тип забрал у меня клюшки, сказал, что экзамен я сдал, и затребовал у меня пятьдесят гиней. По счастью, у меня как раз было с собой чуть больше полусотни фунтов, которые мой благодетель засунул в карман и тут же накарябал расписку на клочке газеты. Поезд уже тронулся, когда он высунулся из окна и проорал мне, что пришлет диплом по почте. Вообрази мою радость, когда вскоре я и впрямь получил диплом, на котором красовалась печать размером с Хартию вольности. Тяпнем ещё по стаканчику? Теперь тебе платить.

Я заказал нам ещё пива, и Гримсдайк заговорил снова:

– Впрочем, тогда я ещё не знал, что это всего лишь начало моих злоключений. Помнишь условие завещания моей мамаши? Я получал тысячу фунтов в год, пока учился на врача. Разумеется, этот золотой дождь тут же прекратился, и мне пришлось затянуть пояс. Я расстался не только с машиной, но и с клюшками для гольфа. Даже кое-что из гардероба пришлось загнать поэтому я сейчас и похож на пугало. Чертовски неприятно.

– Ну, а на кой черт тебе вообще сдался этот дурацкий диплом? вскричал я. – Ты мог прекрасно оставаться вечным студентом до конца своих дней и жить припеваючи. Я и сейчас столько не зарабатываю.

– Гордость заела, дружище, – вздохнул Гримсдайк, понуро уставившись на свой стакан. – Знаешь, из-за чего я провалил последние выпускные экзамены в Лондоне? Теорию я сдал играючи, да и потом, на диагностике поначалу все шло замечательно – симптомы из моего больного так и перли. Я быстро обнаружил, что у него левосторонний плеврит и синусная аритмия. Мне даже посчастливилось услышать диастолические шумы, чего прежде почти никогда не удавалось. Страшно собой довольный, я все это выложил экзаменатору. Тот только кивал и приговаривал: "Правильно, правильно, совершенно верно". Я уже мысленно поздравлял себя с успехом, когда этот старый стручок спросил: "Что еще?". Я гордо ответил, что в остальном пациент здоров как бык. И, представляешь, что оказалось? – Гримсдайк с досады стукнул стаканом по столу. – Глаз у этого мерзавца был стеклянный! Вот так меня и прокатили!

– Да, не повезло, – посочувствовал я.

С минуту мы молча пили пиво; я был оглушен постигшей моего приятеля трагедией. Молчание нарушил Гримсдайк:

– А вы все, как один, экзамен выдержали. Тогда я и подумал: "К свиньям собачьим все эти деньги! Хочу тоже стать врачом!" Вот и стал, балбес, на свою голову.

– Но ведь у тебя есть сбережения! – напомнил я.

Гримсдайк грустно усмехнулся:

– Были! Я все спустил на бирже.

– Но на работу ты хоть устроился?

– Меня неотступно преследовали неудачи, – ответил он. – Уже стоя на краю долговой ямы, я клюнул на удочку этих гиен: Вилсона, Вертишеинга и Воблинга.

– Возлюблингера, – поправил я.

– Пусть так. А тебя они, я вижу, тоже завербовали?

– Да, – кивнул я. – Деньги уже были на исходе, да и работать тянуло. Их объявление показалось мне заманчивым.

Гримсдайк согласно хрюкнул.

– Сколько тебе предложили? – полюбопытствовал он.

– Десять гиней в неделю.

– Надо было просить шестнадцать. По меньшей мере. Ты ведь никогда прежде практикой не занимался?

Я помотал головой из стороны в сторону.

– Тогда смотри в оба. Основная опасность будет тебе грозить не от врачей, а от их жен. Заруби это себе на носу, дружище. Кстати, не можешь одолжить мне пару монет? Что-то я в последнее время совсем поиздержался.

– Конечно, старина! Готов с тобой последним поделиться.

– Наверное, эти акулы всучили тебе сотню фунтов? С меня вполне и десятки хватит. Держи взамен мою визитку, хотя, надеюсь, тебе не придется мне напоминать. Мы люди бедные, но честные. Спасибо, дружище, век не забуду.

* * *

Перед дальней дорогой я решил прикупить кое-что необходимое.

Заглянул, в частности, в магазин готового платья на Оксфорд-стрит, где побродил между сверкающими стенами, разглядывая манекены, которые не оставляли ни малейших сомнений в том, что на теле, охваченном трупным окоченением, костюмы и впрямь сидели как влитые. Я уже крался к выходу, когда из-за высоченной кипы костюмов на меня, словно тигр из засады, выпрыгнул продавец. Минутой позже я уже стаскивал пиджак и брюки в примерочной кабинке.

– Я бы хотел что-нибудь... в деловом стиле, – отважился попросить я. Темных тонов, но не слишком мрачное.

– Надеюсь, вы не хотите выглядеть помощником служки? – фыркнул продавец.

– Нет, помощником служки я не хочу выглядеть совершенно точно, заверил я.

– Как насчет вот этого наряда, сэр? – спросил продавец, показывая мне твидовый костюм с торжественным видом метрдотеля, принесшего с кухни совершенно сногсшибательное блюдо. Я уставился на синюю пиджачную пару в полоску с клетчатым розовато-лиловым галстуком. – Потрясающее качество. Вы только пощупайте, сэр. Такой в наше время не часто встретишь.

Костюм и в самом деле выглядел впечатляюще, однако при столь ярком освещении и драное рубище представилось бы в огромных зеркалах королевским одеянием.

– Рукава длинноваты, – неуверенно промямлил я.

– О, это ерунда, сэр, – замахал руками продавец. – Чуть только поносите, и они сами усядутся.

– Хорошо, я беру его.

– Вы будете довольны, сэр, – затрещал продавец, поспешно заворачивая костюм, пока я не передумал. Затем игриво подмигнул. – Представляю, какой фурор вы произведете в субботу вечером в дансинге.

Далее мне предстояло обзавестись средством передвижения. Практикующий врач без автомобиля столь же беспомощен, как безногий почтальон. Беда лишь, что у меня оставалось меньше семидесяти фунтов. Я только облизнулся, полюбовавшись на сверкающих новехоньких красавцев в витринах салона на Пикадилли, затем покатил на Юстон-Роуд, однако и там даже подержанные машины оказались мне не по карману. Наконец я забрался на какое-то заброшенное автомобильное кладбище в Кэмден-Тауне, где под вывеской "Честняга Перси Пик" рядком выстроились колымаги с ценами, выведенными белой краской на ветровом стекле.

– Вот эта – классная малышка, – сказал Перси Пик, любовно пиная колесо ближайшей развалюхи. Бизнес свой Перси вершил, не снимая с головы шляпы и не вынимая рук из карманов, а сигареты изо рта. – Пятьдесят тысяч пробежит, как нечего делать.

– Боюсь, дороговата она для меня, – вздохнул я.

– Ну ты даешь! – пожал плечами Перси Пик. – Не даром же мне её отдавать! Так и быть, до сотни сбавлю.

Я огорченно помотал головой.

– Ну как тогда насчет этой? – он пнул шину соседнего драндулета, отчего-то не опасаясь, что тот тут же рассыплется в прах. – У неё всего один владелец был.

– Боюсь, что он умер очень старым, – вздохнул я.

– Слушай, приятель, если ты такой бедный, то, может, мопед купишь? Или самокат?

– А вот эта – сколько? – спросил я, сделав вид, что не слышу его язвительной реплики. В самом углу загона возвышался здоровенный черный автомобиль, напоминающий помесь танка с катафалком. Перси воззрился на него с таким изумлением, словно впервые видел.

– За полсотни отдам, – быстро сказал он.

– А он на ходу?

– На ходу? – обиженно переспросил Перси. – Все мои машины на ходу. Да он просто летает.

– Что ж, проверим, – сказал я, забираясь в катафалк.

Испытания прошли без сучка и задоринки.

На следующее утро, облачившись в новый костюм, я выехал из Лондона на собственном автомобиле навстречу тревожной неизвестности. Прощай, Св. Суизин!

Глава 5

Поездка на север получилась довольно увлекательная, поскольку ни я, ни машина, которую я окрестил "Доходяга Хильда" уже давно не путешествовали. В свое время Хильда была, видимо, роскошным лимузином, однако за долгие годы в её чреве и кузове сменилось столько запасных частей и прочих деталей, что я предпочитал думать о ней как о незаконнорожденном отпрыске благородного рода. Ветровое стекло украшали несмываемые пятна и разводы, приборный щиток был изъеден какими-то жучками, причем стрелки всех циферблатов застыли на нуле, кроме показателя уровня нагрева двигателя, который, напротив, то и дело зашкаливал. Прежний владелец зачем-то распотрошил весь салон, и теперь в передней его части нелепо торчали ковшеобразные сиденья, поставленные на старые ящики из-под фруктов, а вместо заднего сиденья притулилась обычная домашняя софа, за которой в беспорядке валялись драные мешки, обглоданные кости, детский волчок и обрывки газет, предвещавших скорую отставку правительства Рамсея Макдональда* (*Макдональд, Джеймс Рамсей (1866-1937) премьер-министр Великобритании в 1924 и 1929-1931 гг.).

Передние стекла не опускались, но зато задние не поднимались. Под крышей свили гнездо какие-то птахи, а под днищем шныряли мыши.

Внутренности Доходяги Хильды внушали мне скорее профессиональный интерес, нежели тревогу. Двигатель чихал, кашлял, хрипел, сопел и задыхался, как астматик, а рулевое колесо скорее подходило для городского автобуса. Однако гордостью и украшением моего автомобиля была, конечно же, сирена. Могучая серебристая труба, змейкой извивавшаяся под капотом, выходила наружу внушительным раструбом. Ее басу позавидовал бы старый самец-морской лев, созывающий к трапезе свой гарем. Под стать сирене оказались и тормоза, надежность и удаль которых мне уже очень скоро пришлось продемонстрировать.

Сразу за выездом из Лутона меня остановила дорожная полиция.

– Вы владелец этого экипажа? – спросил полицейский, рассматривая мои права.

– Да, и горжусь этим, – ответил я.

– Думаю, вам известны правила, регламентирующие пригодность автомобилей к эксплуатации? – спросил он тоном таможенника, предлагающего вам открыть второй чемодан. – Тормоза у вашей машины надежные?

– О, тормоза у неё просто изумительные, – восторженно похвастался я. Тормозной путь у моей Хильды не длиннее почтовой марки.

– Это мы сейчас проверим. Поезжайте дальше, а я последую за вами. Как только я просигналю, резко тормозите.

– Пожалуйста, – храбро согласился я.

Запуская двигатель, я с опасением подумал, что меня ждет в том случае, если полиция забракует Хильду. Мало того, что на место своей новой работы я прибуду с опозданием, но ещё и безвозвратно лишусь большей части своего и без того скудного капитала.

Не успел я отмахать и нескольких сот ярдов, как ход моих мыслей был прерван требовательным гудком. Я резко вдавил педаль тормоза в пол, и в ту же секунду заметил, что сигналил мне вовсе не полицейский автомобиль, а голубой "бентли", на огромной скорости пронесшийся мимо нашей процессии. Сзади послышался страшный треск, и мое ветровое стекло вывалилось на капот. Поскольку

Доходягу Хильду, подобно египетским пирамидам, строили на века, она практически не пострадала, если не считать смятого заднего бампера, тогда как изувеченный полицейский автомобиль распластался на шоссе, выпростав в стороны колеса и истекая маслом.

– Это вам даром не пройдет, – бормотал полицейский, пока я старательно замазывал йодом небольшую царапину на его носу. Я подбросил его до ближайшей телефонной будки, после чего продолжил путешествие в неоправданно приподнятом расположении духа.

Пару часов спустя я наконец въехал в район, где мне предстояло работать. Местность и впрямь была полусельская, мелкие городки, вереницей сменявшие друг друга, ничуть не изменились с викторианских времен. Ряды мрачных домов, фабрики, обнесенные высоченными глухими стенами, словно тюрьмы, а на каждом углу – пабы, напоминавшие часовни, или часовни, напоминавшие пабы. Одинаковые ратуши, одинаковые вокзалы, футбольные площадки, кладбища и улочки, на которых ещё не смолкло эхо от некогда бегавших по ним трамваев. Лишь главные улицы осовременили свой облик: бесконечные кинотеатры, рестораны, аптеки и магазинчики сделали их неотличимыми от улиц любого другого английского городка.

Зарядил мелкий дождь, хотя, глядя на разбухшую землю и унылые лица прохожих с безнадежностью во взглядах, можно было предположить, что дождь здесь не прекращается уже несколько лет. По мере того как я разыскивал на противоположном конце городка нужный адрес, от моего веселого настроения не осталось и следа. Наконец мы с Хильдой выехали на длинную улицу, по обеим сторонам которой выстроились ветхие дома викторианской эпохи, отгороженные от проезжей части небольшими палисадниками; высаженные в палисадниках деревца, с которых облетела листва, придавали домишкам особенно убогий вид. На почтовом ящике напротив самого последнего домика я разглядел выщербленную медную дощечку.

Дверь открыла восхитительная блондинка в комбинезончике, державшая в руке веник. Служанка, догадался я.

– Дома доктор Хоккет? – спросил я, учтиво приподнимая шляпу. – Я доктор Гордон.

– Ну надо же! – воскликнула прелестница, широко раскрывая глаза. – Еще сегодня утром я сказала ему, что вы наверняка не приедете! Глупо, да?

– По дороге небольшая авария случилась, – пояснил я. – Мне пришлось оказывать помощь пострадавшему.

– Доктор ещё не вернулся, – сказала служанка, – но я провожу вас в вашу комнату. Давайте чемоданы.

Поднимаясь по темной лестнице с моими чемоданами, блондинка бросила через плечо:

– Что-то вы слишком молоды для доктора.

– Вообще-то из младенческого возраста я вышел довольно давно, уклончиво ответил я, не будучи уверен, что слова её следовало воспринять как комплимент.

– Ну да! Держу пари, что вы не старше, чем я. А до вас доктору тут почему-то только сплошные старперы помогали. Последним был доктор Кристмас. Черт возьми, ему, наверное, было за девяносто! Старый склеротик. А перед ним здесь работали доктор О'Хиггинс, доктор О'Рурке и доктор О'Тул – тоже все маразматики. А до них – доктор Соломонс, доктор Задниц и доктор Ву...

Во мне нарастала тревога.

– Здесь перебывало так много ассистентов?

– О, сотни и тысячи.

– Понятно.

– Вот и ваша комната, – весело сказала разбитная служанка, распахивая дверь на самом верху лестницы. Спальня оказалась размером с монашескую келью и была обставлена соответственно. Поставив мои чемоданы на пол, девушка смахнула пыль с эмалированного умывальника. – Сейчас тут, конечно, сыровато, но зато летом вполне приятно.

– Ничего, дом есть дом, – с напускной бодростью произнес я, оглядываясь по сторонам.

– Вы тут задохнетесь, если не будете проветривать, – заботливо предупредила служанка. – Доктор Ву без конца жег тут свои травы и благовония. Вы, надеюсь, этим не увлекаетесь?

– Не особенно.

– Свет выключается внизу в одиннадцать, за стирку и пользование радиоприемником вы платите сами, зато по субботам можете утром принимать ванну, – прощебетала девушка. – Таковы правила, установленные доктором. Он сам следит за порядком в доме.

– Ну ещё бы! – уязвленно воскликнул я. – Правила совершенно драконовские. Я, конечно, с ним не знаком, но бьюсь об заклад, что он жуткая зануда и скупердяй!

– Да, порой на него что-то находит, – согласилась служанка. – Даже на грошах экономит.

Я уселся на кровать, жесткую, как скамья, и призадумался. Первые шаги на моем профессиональном поприще не слишком вдохновляли. Блондинка, стоя в дверях, с улыбкой разглядывала меня. Вдруг мне пришло в голову, что она ждет чаевых, и я уже запустил руку в карман за мелочью, когда она снова заговорила:

– Приятно все-таки снова встретить земляка. Как там наш старый добрый Лондон?

– Да вроде нормально, – удивленно ответил я. – Впрочем, мне сразу показалось, что вы не местная.

– Да, я девушка городская, – расплылась служанка. – А как вы догадались?

Чуть замявшись, я ответил:

– Ну, вы такая утонченная.

– Льстец! – фыркнула она, но глаза заблестели. – Вы, конечно, не бывали в "Мешке гвоздей" на Латгейт-Серкус? Я там пару лет простояла за стойкой бара.

– Что, паб старого Гарри Беннета? Да я знаю его как свои пять пальцев. Мы туда частенько всей компанией заваливали.

Ее хорошенькая мордашка приняла мечтательное выражение.

– Славный старина Гарри Беннет! Эх, сколько лет прошло! Занятно, что вы его знаете, да? Ладно, устраивайтесь, а потом мы с вами найдем время поболтать. Я уже предвкушаю удовольствие.

– А вы сами давно здесь?

– Да уже почти четыре года. У меня мать старушка... – Внизу хлопнула дверь. – Доктор! – испуганно прошептала она. – Потом увидимся. Я скажу ему, что вы сейчас спуститесь.

Доктора Хоккета я застал в полутемной гостиной, где за столом был накрыт чай. Доктор, облаченный в зеленое твидовое пальто, стоял перед не разожженным газовым камином, заложив руки за спину. Он был высокий и сутулый, с вытянутым лицом и пышными седыми усами. На вид я бы дал ему лет пятьдесят. Заметив гостя, он повернулся на пятках и смерил меня хмурым взглядом.

– Добрый вечер, сэр, – вежливо поздоровался я.

– Добрый вечер, – эхом откликнулся доктор Хоккет. – Я ждал вас несколько раньше, молодой человек. – Говорил он монотонно, точно молитву читал. Выпростав из-за спины правую руку, он обменялся со мной вялым рукопожатием и тотчас отпустил мою руку. – Удивительно тепло для этого времени года, – пробубнил он. – Не так ли?

– После Лондона здесь, пожалуй, чуть сыровато.

– А мне так вовсе не кажется, – тем же тоном продолжил он. – Я всегда ношу шерстяное белье, доктор. Это куда гигиеничнее, чем заполнять дом продуктами сгорания газа. Если машина на улице ваша, то вам придется оставлять её под открытым небом – мой гараж, к сожалению, рассчитан только на один автомобиль. Впрочем, я часто предпочитаю объезжать пациентов на велосипеде – для здоровья так полезнее. Можете последовать моему примеру, хотя лично мне это все равно, поскольку свой бензин вы оплачиваете сами. За пользование моим велосипедом я буду делать соответствующие вычеты из вашего жалованья.

Не дождавшись от меня ответа, почтенный доктор снова забубнил:

– Вы ведь прежде не занимались практикой, не так ли? Да, так я и думал. Работа здесь тяжелая, однако опыт вы приобретете бесценный.

Дверь открылась, и вошла служанка с подносом, на котором я разглядел большой эмалированный чайник, краюху хлеба, пачку маргарина и полупустую жестянку с сардинами.

– Я считаю, что перегружать желудок на ночь вредно, – продолжил доктор, уставившись на пол. – Сам я в столь позднее время пищу не принимаю, но ничуть не возражаю, если вы будете покупать себе бисквиты или что-нибудь ещё в этом роде. Присаживайтесь.

Он снял пальто и уселся во главе стола. Заметив третий стул и припомнив напутствие Гримсдайка, я спросил:

– Вы женаты, сэр?

Доктор Хоккет воззрился на меня исподлобья.

– Я не совсем ясно расслышал ваши слова, доктор, – пробормотал он. Мне показалось, что вы спросили, не женат ли я. – Покосившись на блондинку, севшую между нами, он сказал: – Дорогая, налей, пожалуйста, чай доктору. Возможно, он пьет не такой крепкий, как мы. Хотите сардинку, доктор? Я вижу – там на нас троих остались ещё четыре штучки. Как, не хотите? Должно быть, вы совсем не проголодались с дороги? Что ж, я считаю, что легкий пост пойдет на пользу обмену веществ.

Глава 6

Не подумайте, что аппетит у меня пропал из-за ужаса, с которым я обнаружил, что хорошенькая блондинка – вовсе не служанка, а жена доктора Хоккета. Нет, я бы с удовольствием перехватил что-нибудь съедобное, однако после разглагольствований доктора кусок застревал в горле.

Покончив с сардинками, этот демагог принялся бубнить о превосходстве маргарина над маслом и о пользе слабого чая – низкое содержание кофеина, по его мнению, служило идеальным средством для профилактики нервных расстройств, сердечно-сосудистых заболеваний и общего распада личности. Блондинка, которую звали Жасмина, почти ничего не говорила, а лишь изредка поддакивала, уплетая хлеб с маргарином. Однако, дождавшись, когда Хоккет, вытирая губы после сардинок, на мгновение прикрыл лицо носовым платком, она, к моему вящему ужасу, игриво подмигнула мне.

Мы уже вставали из-за стола, когда Хоккета вдруг осенило.

– Послушайте, доктор, – с придыханием спросил он, – вы ведь, по-моему, не клали в чай сахар?

– Да, я без него легко обхожусь.

– Я очень рад, доктор, – уважительно пробубнил Хоккет. – Сахар крайне вреден для здоровья. Чистый углевод. Избыток углеводов в пище ведет к ожирению, которое, как мы с вами прекрасно знаем, с неизбежностью заканчивается атеросклерозом и, в конечном итоге, – инфарктом миокарда. Пить чай с сахаром – верный путь к самоубийству.

– Я разожгу камин, – предложила Жасмина.

– Зачем, дорогая? – вскинул кустистые брови Хоккет. – У нас и без того слишком жарко. Мне, во всяком случае. И уж тем более – доктору Гордону. Вам ведь жарко, не так ли, доктор? Поразительно теплая зима стоит.

– Я продрогла до мозга костей, – капризным голосом произнесла Жасмина. Обхватив себя руками за плечи, она зябко поежилась.

– Что ж, дорогая, – вздохнул доктор Хоккет, проявляя поразительное великодушие, – твое желание – закон. Скажите, доктор, у вас нет при себе спичек?

Беседа наша проистекала в кромешном мраке, поскольку во время трапезы снаружи сгустилась тьма, а ни одному из супругов даже в голову не пришло включить свет.

– Сумерки благотворно воздействуют на нервы, – прогундосил доктор Хоккет, споткнувшись в темноте по пути к камину и едва не упав. – Да и для сетчатки глаза это весьма полезно.

Излишек света вредит организму.

Он зажег камин, предусмотрительно уменьшив огонь вдвое, после чего уселся в стоявшее рядом кресло и погрузился в чтение "Дейли экспресс".

– Если хотите, можете закурить, доктор, – сказал он минуту спустя. Мы с женой, правда, не курим, поскольку...

– Курение способствует раку легких, – с готовностью закончил я.

– Совершенно верно, – одобрительно подтвердил доктор Хоккет. – Если хотите почитать, то на столике за вашей спиной лежат кое-какие книги. Мои пациенты оставили их в приемной, но, на мой взгляд, они вполне читабельны.

Начал я с карманной энциклопедии. Устав читать, потаращился какое-то время на чучело утки за стеклом. Затем, насмотревшись на утку, снова полистал энциклопедию. Жасмина сидела напротив меня и что-то вязала. Всякий раз, как я на неё поглядывал, она лукаво улыбалась и подмигивала. Так и прошел вечер.

В девять часов Жасмина зевнула и сказала:

– Пожалуй, пора на боковую.

– Очень благоразумно, дорогая, – закивал доктор Хоккет. – Ранний отход ко сну и ранний подъем чрезвычайно физиологичны.

– Спокойной ночи, – попрощалась она, вставая. – Выспитесь как следует, доктор Гордон.

Не успела она покинуть гостиную, как доктор Хоккет выключил газ.

– Страшная жара, не так ли, доктор? Теперь, когда моя жена нас оставила, мы можем поговорить о деле. Я предпочитаю не обсуждать важные вещи в её присутствии. Прежде всего хочу очертить круг ваших обязанностей. Дважды в день вы будете вести прием муниципальных пациентов в нашей амбулатории на Футбол Граунд-роуд и отвечать на все ночные звонки. Я занимаюсь всем остальным и принимаю частных пациентов здесь, на дому. По ночам я не выезжаю. – Он ещё раз взглянул на меня исподлобья. – Предпочитаю не оставлять Жасмину одну. Она ещё слишком молода и легкомысленна.

– Да, вполне понятно.

Последовало молчание.

– Все считают, что Жасмина очень привлекательна, – произнес наконец Хоккет.

– Да, сэр, весьма привлекательна, – вежливо согласился я. Затем, после наступившего неловкого молчания я, поерзав на стуле, счел своим долгом добавить: – Разумеется, я говорю это в чисто платоническом смысле, сэр.

Вперив в меня хмурый взгляд, доктор Хоккет полез в карман и извлек из него ключ на веревочке.

– Это ключ от шкафчика с лекарствами, который стоит за стеной, в моей приемной. Второй ключ всегда находится при мне. Прошу вас следить, чтобы шкафчик никогда не был открыт – мне бы не хотелось, чтобы Жасмина имела к нему доступ. – Он вручил мне ключ и продолжил: – Жасмина, видите ли, во многих отношениях ещё почти ребенок. Поскольку, доктор, нам с вами предстоит работать вместе, хочу вам кое в чем признаться. Вы не очень удивитесь, если я скажу вам, что прежде чем стать моей женой, Жасмина служила у меня горничной?

– Да что вы? Быть не может!

– Долгие годы я практиковал за границей. На Востоке. Я никогда прежде не был женат. Всегда как-то руки не доходили. А Жасмину я очень люблю, доктор, – многозначительно произнес он, – и никому не позволю причинить ей зло.

– О, я вас прекрасно понимаю, сэр, – сказал я. Меня вдруг обуяло желание выпить. – Вы ведь её муж и все такое, так что это вполне объяснимо.

– Да, доктор, – пробубнил он. – Я её муж!

Он встал, выключил свет и сказал, что пора спать.

* * *

Завтрак состоял из каши с чаем. По мнению доктора Хоккета, перегружать пищеварительный тракт с самого утра было крайне вредно для здоровья.

Началась трапеза в тишине, поскольку Хоккет разбирал утреннюю почту. Почтовый ящик практикующего врача всегда ломится от рекламных проспектов и бандеролей с бесплатными образцами различных лекарств, которые большинство врачей не глядя выбрасывают в мусорные корзинки. Хоккет же аккуратно вскрывал все подряд, разглаживая пустые конверты и откладывая их впрок и внимательно прочитывая от корки до корки рекламные проспекты.

– Надеюсь, сэр, вы не верите всей этой чепухе? – спросил я. После стольких потрясений и скверно проведенной ночи я считал, что имею право высказать свое мнение. – В Св. Суизине нас приучили выбрасывать всю эту муру сразу.

– Напротив, доктор, я черпаю из них массу полезнейших сведений. Практикующему врачу трудно держаться в ногу со временем и быть в курсе новейших разработок. А стоимость подписки на медицинские журналы взлетела до небес.

– Но посмотрите только на эту пакость, которую они присылают в качестве бесплатных образцов! Ни один врач в здравом уме её не выпишет. Вот, например, – я взял внушительных размеров склянку с какой-то зеленоватой жижей. – "Женщине для зачатия – знаменитый бальзам доктора Фаррера".

Хоккет изменился в лице.

– Осторожнее, доктор, не уроните! – вскричал он. – Между прочим, я храню у себя любые образцы. У меня в кабинете их уже собрано несколько сотен. Моим личным пациентам многие из них пришлись по вкусу.

– Полагаю, вы берете за них деньги? – холодно спросил я.

– Разумеется, – без секундного замешательства ответил Хоккет. Пациенты не доверяют бесплатным снадобьям. Вот в чем беда государственного здравоохранения. Что ж, доктор, вам пора идти – до амбулатории от нас больше мили, а опаздывать на прием не следует.

И вот, под непрекращающимся дождем, я погнал Доходягу Хильду на Футбол Граунд-роуд. Мысли, обуревавшие по дороге мою голову, были отнюдь не радужными. Коль скоро я согласился стать практикующим врачом, нужно было стиснуть зубы и работать, позабыв про Хоккета, Жасмину, постель, жесткую как дыба в Тауэре, холод и голодные рези под ложечкой. Правда, когда я увидел амбулаторию, моя решимость несколько поубавилась. На ярко-зеленом стекле невзрачного сооружения красной краской было выведено: "АМБУЛАТОРИЯ ДОКТОРА ХОККЕТА". Ни дать, ни взять – дешевый паб.

На тротуаре перед входом уже выстроилась очередь. Отомкнув дверь, я очутился в неуютной клетушке, заставленной стульями с высокими спинками; в углу было отгорожено местечко для врача. Кроме замызганного стола и стула, в углу расположились картотечный шкафчик, кушетка, умывальник, бунзеновская горелка и масляный обогреватель, который я тут же включил. Вымыв руки, я извлек из кармана авторучку, высунул голову из-за перегородки и позвал:

– Проходите, пожалуйста.

Первой вошла ожиревшая мамаша, которую сопровождала дебелая девочка-подросток. На лице мамаши застыло неодобрительное выражение женщины, требующей позвать начальника.

– Adiрosa familians* (*Cемейное ожирение (лат.), – машинально произнес я себе под нос, рассматривая их.

– Что такое? – грозно пробасила мамаша.

– Латинское выражение. Медицинский термин. Вам не понять. – Я жестом предложил им сесть и, переплетя пальцы, спросил: – Что вас беспокоит?

– Где врач? – хмуро спросила мамаша.

– Я и есть врач.

– Нет, настоящий врач.

– Заверяю вас, я самый настоящий врач, – спокойно ответил я. – Может, диплом вам показать?

– А, вы, наверное, новый мальчик доктора Хоккета?

– По меньшей мере – его новый ассистент.

С минуту она молча поедала меня глазами.

– Не могу сказать, что с радостью доверю вам мою маленькую Еву, сказала она наконец. Сама Ева тем временем мрачно разглядывала меня, сосредоточенно ковыряя в носу.

– Или вы соглашаетесь, что я займусь вашей дочерью, или нет, – жестко отрезал я. – Если не согласны, то забирайте свою карту и ступайте к другому врачу. Я убиваться не стану, уверяю вас.

– Все дело в груди, – сказала толстуха, кивая в сторону дочери.

– Что с ней такое?

– Кашляет без конца. Днем и ночью. Порой я даже заснуть не могу, негодующе добавила она.

– И давно у тебя такой кашель, Ева? – спросил я, награждая девочку отеческой улыбкой.

Ева не ответила.

– Что ж, – вздохнул я, доставая стетоскоп. – Нужно осмотреть её. Раздевайся.

– Как, вы хотите, чтобы она обнажила грудь? – резко спросила мамаша.

– Да, я хочу, чтобы она обнажила грудь, – жестко ответил я. – В противном случае я не смогу осмотреть её, поставить диагноз и приступить к лечению. А потом, если Еве станет хуже, вы совсем лишитесь сна.

Ева не ответила, а мамаша, тяжело вздохнув, принялась раздевать её. Наконец девочка предстала передо мной обнаженной по пояс. Я приложил стетоскоп к области сердца и, ласково подмигнув девочке, сказал:

– Дыши глубже.

В следующий миг, заметив на подоконнике хрустальную вазочку с разукрашенной к Рождеству еловой веткой, я, не удержавшись, ни с то, ни с сего ляпнул: