Текст книги "Доктор на просторе"

Автор книги: Ричард Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Я свирепо зарычал. Гримсдайк сделал вид, что не заметил моего гнева.

– Далее, как справедливо заметил наш ветеран, вам понадобятся кольца. Медяшки, которые дружка вечно теряет у церковного алтаря, стоят пару фунтов, вы же выберете дорогие золотые кольца. Придется тебе оплатить и объявление в "Таймс", после чего твой почтовый ящик несколько недель кряду будет ломиться от предложений услуг фотографов и цветочных магазинов, а также – торговцев противозачаточными средствами. Все твои приятели-холостяки начнут хлопать тебя по спине и поздравлять с подвалившим счастьем, будучи при этом свято уверены, что на самом деле везунчики они, а вовсе не ты. Все станут наперебой предлагать тебе выпить с ними, но тебе будет некогда, ввиду того, что придется все свободные вчера просиживать с невестой и обсуждать бесконечные детали свадебной церемонии. К тому времени ты уже окончательно уверишься, что не хочешь жениться, но все пути к отступлению...

– Послушай, может, ты заткнешься? – потребовал я. – Лично мне совсем не до смеха.

Гримсдайк и ухом не повел.

– ...отрезаны, – продолжил он, – и шансов уцелеть в неравной битве у тебя примерно столько же, как у корзинки яиц под гусеницей танка. Вскоре ты поймешь, что брак это вовсе не единение двух душ, а лишь предлог для женщины, чтобы обзаводиться дорогими тряпками и украшениями. Невеста начинает гордо разъезжать верхом – к восторгу родственников и черной зависти незамужних подруг. Разумеется, её конь это ты. Или – осел, как тебе приятнее. Подружки невесты, все на подбор, будут взяты из сумасшедшего дома – так тебе наверняка покажется. Впрочем, и твоему дружке её родственники будут так же рады, как Джеку-Потрошителю. Твои последние надежды улизнуть развеются как дым, когда на вас обвалится лавина столовых сервизов, вилок, ложек и ножей, пепельниц, кастрюлек и прочей дребедени. Взамен тебе придется ночами напролет строчить благодарственные письма, начинающиеся словами вроде: "Дорогой (драгоценный) дядя Огастес! Бесконечно благодарны Вам за бесценный дар, и тому подобное."

Гримсдайк осушил стакан, подлил себе ещё и продолжил:

– И вот настал торжественный день. С утра ты еле встаешь с гудящей после тяжелого похмелья башкой, потому что дружка уже приехал. Свадебная церемония в церкви под звуки органа...

Не дослушав его болтовни, я со всего размаха шмякнул стакан об пол и вышел, хлопнув дверью.

* * *

Следующее утро выдалось для меня, пожалуй, самым скверным со времени заключительных экзаменов. Газеты словно задались целью сообщать о разводах, расторгнутых помолвках и брошенных детях. Раздел объявлений пестрел предложениями дешевых обручальных колец. С трудом проглотив невкусный завтрак, я поспешил в свое отделение, видя скрытую насмешку едва ли не в каждом взгляде. Мне даже казалось, что сестры за моей спиной указывают на меня пальцами и хихикают.

Еще хуже мне пришлось в операционной. Вновь, как в мои самые первые дни, все у меня валилось из рук. В конце концов даже всегда выдержанный мистер Кэмбридж кротко возвел на меня глаза и промолвил:

– Вы не могли бы, мистер Э-ээ, держаться за ретрактор, а не за пупок пациента?

Хатрик хихикнул и наябедничал:

– Он, наверное, влюбился, сэр.

Я с трудом сдержался, чтобы не запустить в него окровавленным тампоном.

Обед показался мне ещё более остывшим и несъедобным, чем обычно. Я уже безропотно смирился с неизбежностью. К тому же, в конце концов, сестра Плюшкиндт неплохо готовила, да и заботилась обо мне. Родители её, слава Богу, не вечны, собак с кошками, птицами и прочей живностью можно будет раздать в приюты и в детские дома, а с братом и сестрицей я уж как-нибудь свыкнусь. По окончании обеда я поделился этой мыслью с Гримсдайком.

– Как, жениться на этой лягушке? – изумился он. – Да ты с ума сошел!

– Но ты же сам сказал вчера... – проблеял я.

– Господи, я ведь пошутил, – невозмутимо пожал плечами этот проходимец. – Просто твой рассказ о званом ужине так меня насмешил, что я не смог отказать себе в подобном удовольствии. К тому же – не можешь ведь ты жениться на медсестре! Она же тебя клистирами заму чает!

– Но... что мне делать, черт возьми? – вскричал я. – До сих пор от тебя толку было, как от козла молока.

– Совет мой прост, как инфузория-туфелька, старина. Возьми да закрути роман с другой. Неужто ты сам до этого не додумался?

Тем временем в операционную вкатили очередного пациента, и наш разговор прервался. Впрочем, я уже воспрянул духом, и мистер Кэмбридж остался мной доволен. Кошмарные события последних двух дней настолько вышибли меня из седла, что я даже позабыл про сестру Макферсон.

Засыпал я счастливый. Жизнь снова рисовалась в самых радужных красках.

Глава 18

В тот день я почти не видел сестру Плюшкиндт, потому что мы с Хатриком до самого вечера не вылезали из операционной: грыжи, варикозные вены, липомы, биопсии и цистоскопии шли неиссякаемым потоком. В восемь часов, набросив белый халат поверх заляпанного кровью костюма хирурга, я поспешил в отделение, которое в операционные дни напоминало французские позиции по завершении битвы под Ватерлоо. Перед дверью в "Постоянство" я неожиданно столкнулся с сестрой Плюшкиндт в марлевой маске.

– У меня ангина, – прохрипела она, глядя на меня грустными коровьими глазами. – Я должна уйти.

– Ах, как жалко, – посочувствовал я, с превеликим трудом скрывая восторг. – Но ничего страшного. Я проведу обход с сестрой Саммерс. Сегодня мы с тобой все равно не смогли бы встретиться – мне пришлось провести несколько тысяч операций.

– Только не поручай ничего важного сестре Макферсон, – предупредила меня Эдна. – Она совершенно безответственная. Сегодня утром ухитрилась перепутать касторку с грелкой. И не задерживайся допоздна. Ладно?

Я энергично закивал.

– Пойду в лабораторию, – сказала она. – Тампон возьму. Спокойной ночи, милый Ричард.

– Спокойной ночи. Выздоравливай побыстрее.

На обход я отправился, молясь, чтобы при анализе у неё обнаружились самые устойчивые к пенициллину стрептококки за всю историю науки. Пожелание, конечно, эгоистичное, но сестру Плюшкиндт и вправду следовало изолировать от общества.

Отделение я покинул совсем поздно, прихватив с собой медицинские карточки, чтобы закончить заполнять их уже дома. Проглотив в полном одиночестве холодный ужин, я разыскал в комоде Гримсдайка бутылку пива, и уединился в своей комнате. Когда я заполнил последнюю карточку, было уже за полночь, и мои мысли все чаще и чаще уносились к сестре Макферсон. Покидая комнату, я уже составил в голове план: войдя к ней, я нежно её поцелую и приглашу куда-нибудь пойти в пятницу. Она с восторгом согласится, а уже на следующее утро раззвонит об этом по всему Св. Суизину. Я понимал, что подобный поступок не красит джентльмена, но куда было деваться – в данном случае цель, безусловно, оправдывала средства.

Я был рад, застав сестру Макферсон в кухоньке одну.

– Ого, что-то ты поздновато нагрянул, – сказала она. – Все ваши сегодняшние жертвы чувствуют себя нормально. Есть хочешь?

– Фу! – Я поморщился и помахал руками перед носом. – Ты что, матрас сожгла?

– Нет, это, должно быть, табак Джимми Бингхэма. Сколько тебе яиц?

Я насторожился. Теперь я и сам распознал мерзкую вонь бингхэмовской трубки, которую он после каждой трапезы закуривал с видом Гая Фокса* (*Фокс, Гай (1570-1606) – участник Порохового заговора с целью убийства короля Иакова I. Заговорщики заминировали здание парламента бочками с порохом).

– Ах, так Бингхэм заходил к тебе?

– Заходил? Ха! Да он сожрал целую сковородку!

Осмотревшись, я увидел рядом на столе тарелку с яичными разводами, на которой сиротливо торчали обглоданные ошметки бекона.

– А что, хотел бы я знать, он делает в моем отделении? – требовательно спросил я.

Сестра Макферсон звонко рассмеялась.

– А ты разве не знаешь, что Бингхэм каждую ночь навещает меня здесь после твоего ухода? Я ведь прежде работала в профессорском отделении. Мы с Бингхэмом дружили.

– Ах, понимаю.

Соперника я вообще в расчеты не принимал, а, узнав, что он не кто иной, как Бингхэм, я попросту взбеленился. Посчитав, однако, что в глазах любой нормальной женщины сексуальной притягательности у Бингхэма не больше, чем у десятилетнего мальчугана, я решительно приступил к осуществлению задуманного плана.

– Эй! В чем дело? – резко спросила сестра Макферсон, когда я, нежно обняв её, попытался впиться в её губы страстным поцелуем.

– Как в чем? – тупо переспросил я. – Поцеловать вот хотел... А что, нельзя?

– А с какой стати? – пожала плечами сестра Макферсон. – Я, кажется, тебя об этом не просила.

У меня отвалилась челюсть.

– Да, но ведь ещё вчера мы...

– А сегодня я не хочу! – отрезала она.

Я быстро сменил тактику.

– Пойдем куда-нибудь в пятницу?

– Нет.

Такого поворота событий я никак не ожидал.

– Но... почему?

– Потому что я уже обещала Джимми Бингхэму. Он меня часто куда-то водит. А теперь, если желаете выслушать отчет по отделению, мистер Гордон, то я к вашим услугам.

У меня перехватило дыхание.

– Благодарю вас, сестра Макферсон, – пролепетал я. – Докладывайте.

Наутро я встал озлобленный и несчастный. Мало того, что Бингхэм фактически приговорил меня, обрекая на жизнь бок о бок с сестрой Плюшкиндт, но и благосклонность к нему сестры Макферсон, как всегда бывает в подобных случаях, сделала её в моих глазах вдвойне, если не втройне желанной. Она также положила конец медовому месяцу в наших с Бингхэмом отношениях после моего возвращения в Св. Суизин. Теперь меня все в Бингхэме раздражало. В последнее время он регулярно садился рядом со мной за обеденным столом, причем постоянно пытался завести разговор на наши больничные темы. Между тем, профессиональные беседы во время трапезы были в Св. Суизине строжайше запрещены, а нарушителям нередко приходилось платить штраф. Так вот, за обедом, Бингхэм ткнул вилкой в пирог с почками и заявил:

– Похоже, этот бычок страдал гломерулонефритом.

Я состроил страшные глаза и зашептал про штраф, но Бингхэм только пожал плечами.

– Я же про быка, старина. Тем более, что судя по срезу лоханки...

Я не выдержал и выразительно показал ему банан. Остаток трапезы Бингхэм провел на противоположном от меня конце стола.

На следующее утро, совершая традиционный обход, я с изумлением обнаружил в своих палатах сразу пять незнакомых физиономий.

– Откуда взялись эти рожи? – спросил я сестру Саммерс. – Еще вчера вечером их здесь не было.

– Их поместил сюда мистер Бингхэм.

– Бингхэм? Но ведь, черт побери, это мои резервные места! На сегодня у нас целых пять резекций желудка намечено! Какое право он имел занимать мои кровати?

– Их отделение было вчера дежурным, – кротко пояснила сестра Саммерс. – Они имеют право распределять больных, когда тех привозит "скорая помощь".

– А что с ними такое?

Сестра Саммерс взяла со стола список вновь поступивших и пробежала его глазами.

– Все положены на обследование.

– На обследование! – взорвался я.

Осмотрев всех пятерых, я убедился, что лишь один страдал от хронического запора, тогда как остальные четверо были абсолютно здоровы.

– Эй, Бингхэм! – позвал я, когда этот негодяй появился в нашем коридоре. – Какого дьявола ты забил мои палаты своими пациентами?

Бингхэм моментально нахохлился.

– Я имел на то полное право, старина.

– Чушь собачья! – фыркнул я. – Все они здоровы, как лошади. Держу пари, что ты принял их лишь потому, что не мог решить, острый у них живот или нет. А выставить их на улицу как симулянтов ты боялся. Кишка тонка.

– Крайне непрофессиональное замечание, коллега, – процедил Бингхэм, скрываясь в лифте. Он хлопнул дверью, и лифт тронулся с места. На сей раз не застрял, к сожалению.

* * *

– Я просто на стенку лезу, – пожаловался я в тот же вечер Гримсдайку. – Этот паршивый Бингхэм – ходячий позор для нашей профессии, а самая очаровательная женщина Св. Суизина тратит на него свои драгоценные ночные дежурства. Чертовски несправедливо.

– Женские вкусы непредсказуемы, дружище. – Гримсдайк с задумчивым видом растянулся на кровати. – Даже не поверишь, на каких орангутанов они порой клюют. Вспомни только свадебные фотоснимки в "Татлере".

– Да, но – Бингхэм! Да ведь это – настоящий Калибан*. Квазимодо в белом халате!

Бингхэм вставил в глаз любимый монокль и воззрился в потолок.

– Давай не забывать о нашей главной цели, дружище, – произнес он. – Ты ведь должен прежде всего вырваться из цепких лап Плюшкиндт и её паучьей семейки. Верно? Для достижения этой цели ты собираешься воспользоваться сестрой Макферсон. Но почему не испытать какой-нибудь другой пестицид? Стены Св. Суизина ломятся от хорошеньких медсестричек, которые только спят и видят себя в объятиях молодого доктора.

Чуть помолчав, я ответил:

– Откровенно говоря, мне кажется, что я влюблен в сестру Макферсон.

Гримсдайк выпучил глаза, а потом вдруг громко, до неприличия, заржал.

– Извини, старичок, – сказал он, утирая слезы. – Просто слишком неожиданно вышло. Ты меня наповал сразил. С психологической точки зрения, все объясняется элементарно: ты хочешь утереть нос Бингхэму, отбив у него его пассию. такое сплошь и рядом случается.

Я замахал руками.

– Ты ничего не понимаешь. Она и в самом деле совершенно изумительная. Умница, прехорошенькая, с прекрасным чувством юмора...

– О, святая простота! – вздохнул Гримсдайк.

– Да и потом – что ты смыслишь в психологии? Ты же в ней – ни уха, ни рыла. Больных ты видишь только спящими под наркозом.

Гримсдайк терпеливо усмехнулся.

– Если не веришь мне, давай попробуем наоборот. Начни расхваливать сестру Плюшкиндт перед сестрой Макферсон. Вбей ей в голову, что она может стать разрушительницей семейного очага. Держу пари: она сразу превратится в голодную кошку, перед которой поставили блюдечко сметаны.

Хотя я был и не слишком высокого мнения о психологических способностях Гримсдайка, но тем не менее решил воспользоваться его советом. Как-никак, Гримсдайк был старше и опытнее меня. И в итоге все получилось даже удачнее, чем я мог ожидать. Навестив сестру Макферсон, я первым делом извинился за свое поведение во время нашей последней встречи, пояснив, что её невероятная притягательность даже заставила меня на какое-то время забыть сестру Плюшкиндт, хотя именно к ней должны быть устремлены все мои помыслы. Я даже лицемерно добавил, что сестра Плюшкиндт – замечательная особа, но мне страшно жаль, что не сестра Макферсон оказалась на её месте... После чего, набравшись терпения, приступил к долговременной, но планомерной осаде.

Это было в понедельник. Уже в среду сестра Макферсон согласилась, что сходит со мной в ресторан, если я обещаю не говорить ничего Бингхэму, а в пятницу ночью сама пригласила меня поискать какие-то пропавшие вещицы в свою крохотную, но уютную комнатенку. В воскресенье я окончательно решил, что влюблен в нее, а в понедельник в моей голове зародились уже совершенно шальные мысли.

В тот же вечер я признался Гримсдайку, что благодаря его совету мои отношения с Нэн Макферсон наладились. Потом спросил:

– Как считаешь, не пригласить мне её съездить со мной на уик-энд? За город, хотя бы.

– Отличная мысль, – откликнулся Гримсдайк. – Думаю, она тебе не откажет. В крайнем случае – наградит оплеухой.

Той же ночью, едва отдышавшись после особенно пылкого поцелуя, я предложил сестре Макферсон:

– Послушай, Нэн, а что если нам в следующий раз не просто пойти куда-нибудь поужинать, а... – Я судорожно сглотнул. Предложить ей воспользоваться пожарной лестницей я не мог из-за опасного соседства Бингхэма. – Словом, как насчет того, чтобы выбраться куда-нибудь за город, ну и... Понимаешь, к чему клоню, да?

Она изумленно уставилась на меня. Потом кокетливо погрозила пальцем:

– Ах, доктор, ну вы проказник! Неужто это непристойное предложение?

Я почувствовал, что краснею. Потом пробурчал:

– Лично я ничего непристойного в нем не нахожу. Просто съездим куда-нибудь, подышим свежим воздухом...

– Ступай, Ричард – ночная сестра будет здесь с минуты на минуту.

– Но как насчет уик-энда?

– Посмотрим, – улыбнулась сестра Макферсон, прикладывая палец к моим губам.

– Клянусь, что ни одна душа об этом не узнает, – пообещал я. Особенно Бингхэм. Надеюсь, ты с ним никуда не ездила? – спросил я, охваченный внезапным ужасом.

Нэн расхохоталась.

– Джимми ещё не вырос из пеленок.

– Скажи "да"! – взмолился я. – Я не вынесу ожидания.

– Иди же, Ричард! Нас сейчас застукают!

– Не пойду, пока не пообещаешь.

– Ну, что ж... Ладно, я все равно собиралась купить новую зубную щетку.

– Нэн, милая! Какое счастье...

– Ш-шш! – шикнула она. – И помни – ни гугу.

– Клянусь.

Не чуя под собой ног, я помчался к Гримсдайку.

– Представляешь, Грим? – с порога завопил я. – Выгорело! Она согласилась! На целый уик-энд любовных утех! По крайней мере – на ночь, поправился я.

– Господи, и ты разбудил меня, чтобы поведать о своих гнусных затеях?

– Мне нужен твой совет. Видишь ли, у меня нет ни малейшего опыта в... таких делах. Куда нам ехать? В Брайтон? И как расписаться в книге для посетителей? Смит или Джонс? А вдруг с нас потребуют свидетельство о браке или ещё что-то в этом роде...

– Знаю я один отельчик... "Шутовской колпак", кажется. Там очень романтично. Можешь попробовать. А теперь – выматывайся отсюда. Я спать хочу.

– "Шутовской колпак"? – переспросил я. – Спасибо, друг! Век не забуду!

– Надеюсь, ты идешь на все это ради того, чтобы избавиться от сестры Плюшкиндт? – спросил он.

– О Господи! – всплеснул руками я. – Совсем из головы вылетело!

– Не нравится мне это, – вздохнул Гримсдайк, роняя голову на подушку. – Совсем не нравится.

В течение последующих нескольких дней мы с Бингхэмом улыбались и шлепали друг друга по спинам как самые закадычные друзья. До сих пор ума не приложу, какую психологическую подоплеку подвел бы под это Гримсдайк на сей раз.

Глава 19

Упрямые стрептококки, осадившие горло сестры Плюшкиндт, упорно отказывались поддаваться всем врачебным попыткам избавиться от них. Она уже вскоре поправилась, но поскольку в Св. Суизине не приветствуют медсестер, заражающих пациентов устойчивыми к пенициллину стрептококками, то собрался консилиум. Главный ухогорлонос посоветовал сестре Плюшкиндт удалить миндалины с аденоидами, прочистить носовые пазухи и выдрать все зубы; инфекционист же, известный не столь радикальными взглядами, предложил посидеть недельку дома. Такое лечение показалось всем предпочтительнее, и на следующий день сестра Плюшкиндт отправилась в Митчем, запасшись целой кипой журналов по домоводству.

– Объявим о нашей помолвке, когда я вернусь, – известила она меня. – Я ещё до сих пор никому ничего не рассказывала... Кроме самых близких подруг, конечно. Заодно и о дате свадьбы всех оповестим, да? И смотри мне – пока меня нет, нигде допоздна не засиживайся.

Пару дней спустя, трепеща от возбуждения, я катил на "Доходяге Хильде" на встречу с сестрой Макферсон.

План мы с ней разработали накануне, за стаканом грога. Я оставил вместо себя своего помощника, спросив у мистера Кэмбриджа разрешения на одну ночь оставить Св. Суизин; Нэн сказала Бингхэму, что должна навестить родителей. Чтобы не рисковать, мы уговорились встретиться возле зоопарка.

Она ждала меня у главного входа с небольшим саквояжем.

– Приветик! – радостно прокричал я, лихо останавливая Хильду и раскручивая леску, которой удерживал дверцу в запертом состоянии. – Извини, что заставил ждать. Чертовское свинство с моей стороны.

И вдруг я перехватил её изумленный взгляд.

– В чем дело? – встревоженно спросил я, оглядывая себя. – С костюмом что-то не в порядке?

– О Господи! – вырвалось у Нэн. – Ты хочешь, чтобы я ехала в этой колымаге?

И только тут я сообразил, что она впервые видит "Доходягу Хильду".

– Это замечательный спортивный автомобиль, – с достоинством произнес я. – Надежный, как лондонский автобус. Подожди только, пока мы тронем с места – сама увидишь.

– Да, прелесть, – с сомнением произнесла Нэн. – Настоящий паровой котел на колесах. А как мне взойти на борт? Ты сбросишь веревочную лестницу?

Я помог ей забраться в машину и усадил в кресло, которое привязал слева от своего сиденья. Самолюбие мое было ущемлено – "Доходягой Хильдой" я искренне гордился, и шутливый тон сестры Макферсон резал мне слух. Тем не менее, не желая портить начало столь многообещающего путешествия, я задорно выкрикнул:

– Держись, я трогаю!

– Вперед, Джеймс! – в тон мне ответила Нэн.

Я был жестоко уязвлен таким щелчком по самолюбию. Полчаса спустя мне вдруг пришло в голову, что я впервые видел сестру Макферсон без её больничной униформы. Более того, я вдруг сообразил, что никогда не смотрел на неё при дневном свете. К сожалению, Нэн относилась к числу тех медсестер, которых накрахмаленная униформа с чепчиком только красит. Вдобавок в поездку она почему-то решила отправиться в странного вида оранжевой штуковине, напомнившей мне шерстяные костюмы, в которых одно время любил расхаживать мистер Бернард Шоу. Да и лицо её за пределами интимного полумрака больничных покоев в значительной мере утратило привлекательность. Небрежно наложенный макияж, неаккуратно зачесанные волосы и даже веснушки, столь очаровывавшие меня ещё вчера, теперь напоминали мне сразу дюжину кожных заболеваний. К тому же было с очевидностью ясно, что сестра Макферсон гораздо старше меня.

Мое дурное настроение усугублялось не только тем, что она продолжала то и дело называть меня Джеймсом, но и погодой: ярко светившее с утра солнышко скрылось за тучами, и задул препротивнейший ветер. В довершение невзгод, у меня заболело горло: стрептококки сестры Плюшкиндт, роем устремившиеся ко мне при нашем прощальном поцелуе, уже наверняка наплодили детей и внуков, которые сейчас устроили шабаш на моих слизистых, предаваясь самому гнусному разгулу. Если покидал я Св. Суизин с горлом, в котором лишь слегка першило, то сейчас в нем жгло, как у пожирателя огня после неудачного представления.

По счастью, когда Лондон остался далеко позади, у сестры Макферсон разыгралось романтическое настроение и она, склонившись ко мне, начала гладить меня по руке, нашептывая приятные слова. Причем не только ухитрилась несколько раз подряд назвать меня Ричардом, но даже похвалила Хильду, признав, что не каждый механизм времен завоевания Британии Цезарем способен бегать в наши дни с такой резвостью. Словом, к тому времени, когда в начавших сгущаться сумерках впереди замаячили огни "Шутовского колпака", я уже приободрился, предвкушая предстоящее приключение.

– Вот мы и приехали, Нэн, – сказал я, притормаживая перед входом в гостиницу.

Сестра Макферсон подозрительно вгляделась в ближайшее разбитое окно.

– Ты уверен, что мы приехали туда, куда хотели? Мне кажется, что это скорее какой-то приют для умалишенных.

– Внутри должно быть очень романтично. И главное – если верить моему просвещенному приятелю, – то хозяева придерживаются вполне прогрессивных взглядов.

Сестра Макферсон недоверчиво хмыкнула. Мое сердце учащенно заколотилось.

– Ты правильно надела кольцо? – спросил я внезапно дрогнувшим голосом.

– Ну конечно, глупыш, – пожала плечами Нэн. – Помоги мне выбраться.

Я подал ей руку, и Нэн спрыгнула на землю.

Когда я попытался расспросить Гримсдайка про "Шутовской колпак" более подробно, он в ответ только проквакал, что это "постоялый двор в лучших английских традициях". Признаться, традиции эти меня несколько смутили. Возможно, от плохого знания собственной истории, подумал я. Стены внутреннего холла были утыканы головами оленей, выдр, барсуков, лис, хорьков, горностаев и куниц; на полках под стеклянными футлярами красовались чучела щук, лососей, форелей, окуней и лещей; в углу горделиво выставили грудки пара бекасов, а над лестницей угрожающе белел рогатый череп бизона. Царящие в холле сумрак, замшелая тишина и запах вековой пыли поневоле заставили меня вспомнить Музей естественной истории на Кромвель-Роуд.

Слева я увидел дверь с растрескавшимся матовым стеклом, на котором витиеватыми буквами было выведено: "КОФЕЙНЫЙ ЗАЛ"; дверь напротив украшала надпись "ГОСТИНАЯ". В углу за кадкой, из которой одиноко торчала чахлая пальма, возвышалась деревянная стойка с табличкой "СПРАВКИ". Рядом висел на цепочке небольшой медный колокольчик.

– Ах, как уютно, – пробормотала сестра Макферсон.

– Здесь, видимо, очень спокойно, – произнес я, понимая, что должен отстаивать честь нового пристанища. – Как-никак, мы с тобой в самую глушь забрались.

Нэн не ответила, и я, поставив наши вещи на пол, робко звякнул в колокольчик. Дожидаясь, пока кто-то появится, я прочитал объявление, предупреждающее, что гостиница не несет ответственности за похищенные у нас ценности. Никто не спустился, и я дернул за шнурок ещё раз.

Вокруг стояла гробовая тишина.

– Надеюсь, персонал этой славной гостиницы не постигла судьба экипажа "Летучего Голландца"? – промолвила сестра Макферсон, напудривая носик.

– Просто в этой части Англии люди любят поспать, – неуверенно пояснил я. – Больше им здесь нечем заняться. Мы ведь не на Пикадилли-Серкус в конце концов.

– Да, я уже начала замечать, – кивнула Нэн, разглядывая паутину на потолке. – Обойдя всю гостиницу, мы не найдем ни души, зато на столах будет стоять полусъеденная пища, ванны будут наполнены ещё теплой водой, кровати – застелены, а камины разожжены. Потом окажется, что сюда проникло какое-то жуткое чудовище с Марса, и все сбежали, за исключением одного старичка, который от страха тут же дал дуба. Его неостывший труп с исказившимся от животного ужаса лицом мы найдем в саду. Какая сенсация для нашей желтой прессы! Мы позвоним в "Дейли экспресс", и вскоре сюда нагрянут столичные щелкоперы с фотографами. "Ну-ка, любезный доктор, объясните, что вы тут делаете в обществе дипломированной медсестры..."

– Помолчи, пожалуйста, – нервно осадил её я. Горло уже драло по-настоящему. – Видишь – я и так стараюсь.

Одной рукой я звонил в колокольчик, а другой барабанил по матовому стеклу. Сестра Макферсон, помогая мне, нетерпеливо топала ногами по полу.

– Че вам?

Открылась дверь кофейного зала, и в холл высунулась чья-то физиономия, а в следующую минуту показались и остальные части тела. Перед нами предстал лысый, как биллиардный шар, старикан в засаленной жилетке.

– Нам нужна комната.

Старичок почему-то испугался.

– Я приведу миссис Дигби, – проскрипел он и растаял в воздухе.

Мы молча прождали несколько минут. Я уже подумывал было, не лучше ли будет запихнуть сестру Макферсон в "Доходягу Хильду" и дать деру, когда дверь рядом со мной резко распахнулась.

– Да?

Передо мной возникла одна из самых неприятных женщин, которых я когда-либо видел. Худое лицо с длинным острым носом, колючий взгляд, подстриженные под горшок волосы, золоченое пенсне на цепочке и платье, явно перешитое из балахона надзирательницы колонии для несовершеннолетних преступников.

– Да? – сухо повторила она, взирая на меня с нескрываемой неприязнью.

– А... Э-ээ... Вы миссис Фигби? – проблеял я.

Стальные глаза гневно сверкнули.

– Я миссис Дигби, – процедила она жестким как наждак голосом.

– Отлично. То есть, я хотел сказать... – В моем горле разыгралась настоящая баталия, а язык упорно не желал ворочаться. – Видите ли, нам нужен номер.

– Да?

– У вас есть свободный номер?

– Да.

Я уже нервничал как мускусная крыса – мы дошли до той стадии, которую я столько репетировал, уединясь в своей комнате. В дешевых книжках и воскресных газетах все это выглядело проще пареной репы: главная сложность заключалась в том, чтобы уговорить девушку, а остальное всегда шло как по маслу. Теперь же, глядя на эту мымру, взиравшую на меня с откровенной ненавистью, мне казалось, что легче соблазнить сотню монашенок во главе с матерью-настоятельницей, нежели убедить цербера в юбке, что мы с Нэн – муж и жена.

– Фамилия? – рявкнула она, раскрывая журнал размером с кадастровую книгу.

– Филлимор, – заявил я, заранее решив, что такой псевдоним ни у кого подозрений не вызовет.

– Распишитесь здесь.

Она вручила мне ручку, и я принялся лихорадочно вписывать в журнал фамилию, имя, адрес и национальную принадлежность, второпях разбрызгивая чернила и разрывая пером бумагу. Последняя графа, которую я заполнять не стал, предназначалась для особых отметок.

Свирепая хозяйка гостиницы промокнула мои каракули. Брови её поползли на лоб.

– А кто из вас Фремли? – процедила она.

– А? Что вы сказали, миссис Регби? – встрепенулся я.

– Дигби! – прошипела она.

– Ах да! Извините. Фремли это я. Я! Мистер Фремли. А Филлимор – вот эта дама. Мисс Филлимор.

Я был готов оторвать себе голову. Фремли было моим вторым выбором после Филлимора, но, охваченный волнением, я перепутал. Миссис Дигби смотрела на меня, как Гамлет на своего дядю Клавдия.

Я попытался улыбнуться и прохрипел:

– Нам нужны два номера.

– Еще бы! – зловеще фыркнула мегера.

Я засунул руки в карманы, потом вытащил наружу и поскреб в затылке.

– Мисс должна зарегистрироваться.

Хозяйка вручила ручку сестре Макферсон, которая хладнокровно нацарапала: "Гортензия Филлимор, Парк-Лейн, Лондон".

Считая себя обязанным пояснить столь странное прибытие не состоящей в браке парочки в загородную гостиную, я заговорил:

– Мы просто путешествуем на север. Она, знаете ли, моя кузина. Мы едем на похороны нашего дяди. Замечательный был джентльмен, богатый промышленник. Вы, возможно, слыхали о нем. Работаем мы оба в Лондоне, вот и решили, чтобы сберечь средства, поехать вдвоем. По дороге спросили, есть ли в этих местах хорошая гостиница, и нам подсказали...

– Эр-нест! – оглушительно завопила мегера. – Эр-нест! Где ты, Эрнест?

Из кофейного зала снова вынырнула плешивая голова.

– Че?

– Возьми багаж.

Старичок, с виду неспособный нести что-либо тяжелее почтовой открытки, заковылял к нам.

– Дама будет жить в номере три, – проскрипела миссис Дигби, снимая с доски увесистый ключ. – А джентльмен... – Она прошагала к самому концу стойки. – В номере девяносто четыре.

– Угу, – прошамкал Эрнест, подхватывая наши саквояжи. – Ступайте за мной.

– Мы брат и сестра, – пояснил я, следуя за ним по пятам. – Двоюродные. Едем на похороны дяди. Он был промышленником, бедняга. А работаем мы в Лондоне, вот и решили поехать вместе. По дороге нам посоветовали завернуть на ночлег к вам, вот мы и...

– Номер три! – прервал меня Эрнест, словно провозглашая победителя Дерби. Распахнув дверь, он зажег свет. Мы оказались в огромном зале размером с биллиардную. В номере были два стола с мраморными крышками, украшенных вазочками с искусственными фруктами, старинное трюмо с херувимчиками, мраморный же умывальник и массивные платяные шкафы, в которых можно было запереть целую шайку грабителей. Посередине залы возвышалась исполинская кровать с балдахином.