Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Ричард Форд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Кучеряш, – говорит Бонни, – называй его Кучеряш.

– Да нет, ничуть, – говорю и поглядел, как за окном на поле, что у подножья холма, начал сеяться снег. Ну чисто рождественская открытка.

– Раз так, я пошумлю, вы уж не обессудьте, – говорит Филлис и стала собирать посуду с журнального столика.

Без одежек Бонни гляделась неплохо. И пусть на ней жиров лишку и наросло, казалось, что в середке, под всеми жирами, она и душевная, и ласковая, и славная – не хуже других. Только толстая, хотя, если ее рядом с Филлис поставить, вроде бы похудее той будет.

На кровати было навалено барахло – я скинул его на пол.

Бонни, когда опустилась на покрывало, села прямехонько на металлический галстучный зажим и рассыпанную мелочь да как взвизгнет – рассмеялась, и я с ней. И так мне хорошо стало.

– У нас в лесу один расчет, – говорит Бон и прыснула. – Вдруг да и пофартит на кого-то вроде тебя напасть.

– И у меня такой же, – говорю. На ощупь она была и вовсе неплохая, мяконькая повсюду. У меня и раньше мелькала мыслишка, что толстухи для такого дела способнее: им выпадает меньше случаев этим заняться, а значит, больше времени поразмыслить, подготовиться, чтобы все получилось путем.

– Ты много смешных баек о толстухах знаешь? – спрашивает Бонни.

– Немало, – говорю. – Раньше, правда, знал еще больше. – Слышно было, как Филлис орудует в кухне, напускает в раковину воду, ворочает там посуду.

– Моя любимая про грузовик, – говорит Бонни.

Эту я не знал.

– Эту не знаю, – говорю.

– Байку про грузовик не знаешь? – говорит она; удивилась – не может поверить.

– Извини, – говорю.

– Может, я тебе, Кучеряш, как-нибудь ее и расскажу, – говорит. Обхохочешься.

А я вспомнил про двух типчиков в нейлоновых куртчонках – как они трясут друг другу руки на темной стоянке – и решил, что им плевать, чем я буду заниматься с Бонни или там с Филлис, а если и не плевать, так когда они о том узнают, я уже буду во Флориде и при машине. Ну а тогда уж пусть им Гейнсборо объясняет, что да как, а заодно почему он не получил арендной платы и платы за электричество и все прочее. И не исключено, что они его порядком помнут, прежде чем отправятся восвояси.

– А ты парень видный, – говорит Бонни. – Многие мужики жиром обросли, ты нет. И плечищи у тебя – такие разве что у безногих, которые в креслах-каталках сами себя катят, увидишь.

Вот уж подмазалась так подмазалась. Мне стало хорошо. И такую я в себе лихость почуял, точно это я убил оленя да еще напридумывал всякого-всего, чем людей удивить.

– Я разбила чашку, – говорит Филлис; мы с Бонни уже вернулись в гостиную. – Ты небось слышал, как я ее кокнула. Но это ничего, я нашла в одном из ящиков клей, и теперь она лучше новой. Гейнсборо и не догадается.

Пока мы были в спальне, Филлис навела чистоту, расставила посуду. Но сейчас она была уже в маскировочной куртке – видать, собралась уйти. Мы стояли в темной гостиной – мне казалось, в ней яблоку негде упасть. Я еще был в халате, и что-то мне подсказывало, что надо бы попросить их остаться. Подсказывало, что со временем я свыкнусь с Филлис – и как знать, вдруг мы еще и полакомимся олениной в День благодарения. За окном все замело снегом. Слишком рано он выпал. Что-то мне подсказывало, что зима будет тяжелая.

– А почему бы вам, девчонки, не остаться у меня на ночь? – говорю и улыбнулся искательно.

– Не выйдет, Кучеряш, – говорит Филлис.

Они уже стояли у порога. И через стеклянные двери трех тамбуров было видно, как в распоротом брюхе у оленя – он лежал на траве – таял снег. Бонни и Филлис уже вскинули ружья на плечи. Бонни, похоже, и впрямь не хотелось уходить.

– Видела бы ты его плечищи, – все повторяет и подмигнула мне в последний раз. Куртку свою суконную уже надела, рыжую подушечку к поясу приторочила. – С виду не скажешь, что он могутный. А он могутный. И еще какой. Видела б ты его плечищи.

Я стоял на пороге, смотрел на них. Они ухватили оленя за рога и поволокли по дороге к машине.

– Береги себя, Ллойд, – говорит Филлис.

А Бонни улыбнулась мне через плечо.

– Поберегу, – говорю. – Будь спок.

Я закрыл дверь, подошел к окну, смотрел, как они идут к изгороди, тащат оленя по заснеженной дороге, оставляя за собой широкую борозду. Смотрел, как они проталкивали оленя под изгородь Гейнсборо, стояли у машины, смеялись, а потом закинули оленя в багажник и крышку привязали веревкой. Но неплотно, оленью голову оставили снаружи – для инспекторов. Потом разогнулись, посмотрели на меня – я стоял у окна – и что та, что другая рукой мне помахали, широко, от души. Филлис в маскировочной, Бонни в суконной куртке. И я им помахал, но из дома не вышел. А потом они сели в машину, новый красный "понтиак", и укатили.

Я чуть не весь день проторчал в гостиной, думал: экая жалость, что у меня нет телевизора, смотрел, как падает снег, радовался, что Филлис прибралась и мне не придется наводить чистоту перед отъездом. Думал, как хорошо было бы отведать оленины.

А чуть погодя мне вошло в голову слинять прямо сейчас – чего лучше: вызвать из города такси, доехать на нем до самого вокзала, сесть на поезд во Флориду – и гори все прахом, в том числе и Тина, пусть она сейчас и катит в Финикс с парнем, у которого на уме одни борзые.

Но когда я вышел в кухоньку глянуть на билет – в бумажнике лежали лишь мелочь да спички, и тут-то до меня дошло: невезуха только начинается.