Текст книги "Лорна Дун"
Автор книги: Ричард Блэкмор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 7
В каменном желобе
Наша ферма Плаверз-Барроуз, что означает Ржаночьи Холмы [20]20
Т. е. ферма расположена на холмах, где водятся ржанки – птицы подотряда куликов: зуйки, чибисы, вальдшнепы, кречётки и др.
[Закрыть], расположена на косогоре у подножья мрачной горы, покрытой бедной растительностью. На этом фоне наша ферма представляется райским местечком: трава здесь ярко зеленая, сочная, разбит фруктовый сад, а ручей, хотя его не сразу разглядишь в траве, слышен везде и повсюду. Река Линн [21]21
Линн – река, по которой названы две девонширские деревеньки – Линмут и Линтон.
[Закрыть]протекает прямо через двор фермы, и наши чудесные луга лежат по обе стороны, а потом Линн сворачивает на участок Николаса Сноу, что граничит с нашим земельным наделом.
Вниз по течению, в двух милях от фермы, в Линн впадает другая река – Беджворти [22]22
Беджворти (Беджворти-Стрим, Беджворти-Вотер) – местное название Восточного Линна – притока р. Линн – в той его части, где эта речка протекает через Долину Дунов.
[Закрыть], и Линн, обретая полноводье, становится настоящей рекой. Здесь много рыбы, и чем дальше уходишь вниз, тем больше рыбы можно поймать, потому что дальше Линн становится глубже, а чем глубже дно, тем больше на нем корма для рыбы. Летом, когда матушка отпускала меня с фермы, я приходил сюда с Анни – ей без меня на ферме было скучно – и на червячка, насаженного на крючок, мне удавалось наловить целую корзину форели и всякой другой рыбы, что водится в здешних местах. Из всего, чем мне забивали голову в Бланделл-Скул, я научился только двум полезным вещам: рыбной ловле и плаванию. Кстати, насчет плавания – эту науку мне преподали самым жестоким образом. Ученики старших классов сталкивали нас, малышню, в реку, где поглубже, одного за другим, а потом наблюдали с берега, как мы беспомощно идем ко дну и как, всплывая, мы отчаянно бьем руками по воде и пускаем пузыри. Что и говорить, когда стоишь на берегу и тебе ничто не угрожает, то полюбоваться на это барахтанье – одно удовольствие. Меня сталкивали в воду только один раз, потому что во второй, третий и все последующие разы я прыгал туда сам: наплескавшись в Линне во время каникул, я не боялся реки, протекавшей около школы. Хочу подчеркнуть: не дома, а именно в Бланделл-Скул я научился плавать как следует, потому что мучители из старших классов не оставили мне иного выбора.
Когда я отправлялся удить рыбу вниз по течению Линна, я часто брал Анни с собой. Случалось, я даже переносил ее на спине с одного берега на другой, если дно было глубоким и каменистым. Мы с Анни обследовали на Линне многие места, но к Беджворти мы не осмеливались подходить. Мы знали, что она глубокая и что в ней полно рыбы, но мы знали также и то, что она вытекает из Долины Дунов и что до входа в Долину здесь рукой подать – всего какая-нибудь миля или около того. Но однажды – мне уже было четырнадцать лет, и, помню, в тот день я надел новую пару штанов и синие шерстяные чулки, связанные матушкой,– так вот однажды я побывал и на Беджворти.
Матушке в ту пору нездоровилось, и она даже перестала есть. Меня это чрезвычайно обеспокоило, и я припомнил, как один раз я привез ей из Тивертона банку соленых гольцов [23]23
Голец – маленькая пресноводная рыбка, длина тела до 25 см, вес до 120 г; предпочитает быстро текущие реки, особенно горные.
[Закрыть], и они ей так понравились, что она сказала, что за всю жизнь не ела ничего вкуснее. Может, ей просто хотелось сделать мне приятное, а может, ей и впрямь понравилось мое угощение, но думаю все же, что она не слукавила, и, как бы там ни было, я решил наловить для нее гольцов и засолить их так, как это делали в Тивертоне.
Дело было в день святого Валентина [24]24
День святого Валентина —14 февраля, праздник влюбленных.
[Закрыть]году в 1675-м или 1676-м. Я вышел из дома в первой половине дня, не сказав никому ни слова и не пригласив Анни составить мне компанию, потому что вода в реке была в ту пору просто ледяной. Зима в тот год была долгая, и снег еще лежал то там, то сям, по обоим берегам реки, но в воздухе уже чувствовалось первое дыхание весны.
Нет, никогда я не забуду тот день, не забуду нестерпимо холодную воду, когда я, сложив башмаки и чулки в мешок, а мешок подвесив на шею, брел по мелководью. Куртку я оставил дома, а рубашку, перед тем, как войти в воду, снял и завязал рукава вокруг плечей. О ловле сетью или на крючок нечего было и думать, здесь годилась только острога – острые вилы, привязанные к концу палки. Итак, положив в карман кусок хлеба и вооружившись острогой, я вступил в ледяную воду, пытаясь внушить себе, что она ужасно теплая. Более мили прошел я вниз по течению Линна, не перевернув ни одного камня – гольцы имеют обыкновение прятаться под камнями, я знаю их повадки,– не поймав ни одной рыбки.
Я все шел и шел, время от времени выходя из воды, чтобы растереть коченеющие ноги. Так я прошел две мили, и внезапно вышел на открытое пространство, где по обеим сторонам реки тянулись зеленые луга и Беджворти отдавала Линну свои прозрачные воды. Дойдя до этого места, я остановился, потому что ноги у меня совсем онемели. Я выбрался на берег, чтобы хоть чуточку согреться, и почувствовал, что сильно проголодался. Я жадно набросился на холодный бекон и чудесный серый хлеб, испеченный Бетти. Я ел и думал о том, как стыдно мне будет перед Анни, когда, вернувшись домой, я скажу ей, что не поймал ни единого гольца, а подняться вверх по течению Беджворти мне было страшно: я ни на минуту не забывал о том, что там – владения Дунов.
Однако по мере того, как уменьшался мой голод, росла моя храбрость, и я вспомнил, что отец сотни раз твердил мне о том, как стыдно быть трусом. И потому, окончательно согревшись к тому времени, я сказал себе: «Если отец видит меня сейчас, пусть знает, что я не забываю его заветов». Я снова повесил мешок на шею и закатил штанины как можно выше колен, потому что в Беджворти было глубже, чем в Линне. Перейдя Линн, я вошел в Беджворти, сумрачную от густых зарослей, нависавших на ней зеленым шатром. Я почувствовал, что дно здесь не такое каменистое; солнце играло над головой, поминутно прорываясь через растительный занавес. Глубокие и темные места по– прежнему пугали меня, но я обнаружил здесь столько гольца, форели и другой рыбы, что вскоре позабыл и о времени, и об опасности, и даже восторженно вскрикивал, когда мне удавалось поймать особенно крупного гольца, и лишь эхо отвечало на мои вскрики, да срывались с места потревоженные птицы.
А деревья по сторонам сходились все теснее и теснее, и все плотнее и плотнее закрывали от меня небо ветвистые своды леса, и я, оторвавшись от своего занятия и оглядевшись вокруг, поежился при мысли о том, что вместо того, чтобы отведать рыбки, я, пожалуй, нынче и сам могу угодить к ней на ужин.
Солнце стремительно уходило за вершины коричневых холмов, и вода с каждой минутой становилась все холоднее, и я уже чуть было не заплакал от страха, как вдруг кусты на моем пути приоткрылись, и я увидел перед собой большую темную заводь, по краям которой кипела белая пена.
Пловец я был отменный и глубоководье меня не пугало, и хоть вымок я только наполовину, не считая рук и плечей, но лезть в эту огромную заводь у меня не было никакого желания. Одного взгляда на нее было достаточно для того, чтобы отказаться от мысли нырнуть в нее даже в жаркий летний день, потому что место это слишком уж напоминало преисподнюю. Я зябко передернул плечами и подался вперед, заметив, что тоненькие ниточки пены постоянно расходятся кругами, а середина заводи остается спокойной.
Вскоре, однако, я понял, в чем причина этого явления и откуда доносится этот постоянный шум, который вначале привел меня в недоумение. Я осторожно прошел по краю заводи и обнаружил, что нахожусь у подножья водопада. Длинная и гладкая, словно стекло, струя воды падала со скалы высотой сто или более ярдов. Две отвесные гранитные стены, отстоявшие друг от друга на шесть футов, образовывали желоб, по которому вода стремительно катилась вниз.
Господи, как мне в эту минуту захотелось домой, к матушке и сестрам! И все же я решил двигаться дальше. Не в храбрости тут было дело,– ибо в моем положении что вперед идти, что назад, было одинаково опасно, – на мое решение повлияло обыкновенное мальчишеское любопытство. Одним словом, я был готов полезть, как говорят, хоть к черту па рога, лишь бы узнать, почему поток устремляется так, а не иначе, и посмотреть, что делается на вершине водопада.
Повесив корзинку с рыбой на шею и не оглядываясь по сторонам, потому что я уже начал бояться собственной боязни, я сполз со скалы и ступил в поток. В следующее мгновение земля ушла у меня из-под ног и я упал в воду, крепко ударившись головой о камни. Голова у меня пошла кругом, и я уже подумал, что пришел мой конец, и я был недалек от истины, но меня спасла моя короткая острога, не давшая течению увлечь меня вниз, в черную заводь. Опираясь на нее, я с грехом пополам снова встал на ноги и сказал себе: «Джон Ридд, чем быстрее ты вернешься обратной дорогой, тем лучше будет для тебя же». И тут я с ужасом обнаружил, что путь назад для меня отрезан, и мне нужно лезть на вершину водопада, если я не хочу, чтобы меня окончательно смыло в проклятую заводь.
Крепко зажав острогу в правой руке, я начал медленно подниматься по гранитному желобу. Вода шумела и бурлила вокруг меня, и продвигаться било так трудно, что мне показалось, будто я прополз уже, по меньшей мере, полмили, хотя, как я узнал впоследствии, желоб был длиной две сотни ярдов. Скала была скользкая, а напор воды так высок, что я уже почти не надеялся добраться до вершины. Но теперь, когда я остался один на один со своим ужасом, он оставил меня, и я сосредоточил все мысли на том, чтобы достичь цели, сделав для этого все от меня зависящее.
Вода заливала меня на шесть, самое большее на девять дюймов, и я все время видел, как белели мои ноги на фоне темного потока. То и дело мне попадались уступы, словно самой природой предназначенные для того, чтобы, уцепившись за них, я мог немного передохнуть. Я поднимался все выше и выше. Прежняя моя храбрость стала возвращаться ко мне, и я подумал, что еще никто до меня не отважился пройти этим путем, и мне стало интересно, что бы на это сказала матушка. Потом я вспомнил об отце, и мне показалось, что боль, терзавшая мои ноги, стала понемногу стихать.
Шаг за шагом я осторожно продвигался наверх, и руки мелькали у меня перед глазами, и больше всего на свете мне хотелось выпрямить свои полусогнутые ноги. Недалеко от вершины я поскользнулся и больно ударился коленной чашечкой.
В эту минуту течением меня чуть было не снесло вниз, потому что по телу моему внезапно пробежала судорога, и я громко закричал от боли. Страх заставил меня сделать невероятное усилие и превозмочь неожиданное оцепенение. Я снова собрался с силами и с удвоенной энергией продолжил восхождение.
Господи, как близка была вершина! И снова обожгла мысль: неужели не доползу? Руки и ноги, занятые непрерывной работой, кружились, как мельничные крылья, и в отдельные моменты я удерживался на скале, опираясь только на носки. Я карабкался, не смея оглянуться назад. Я уже не чувствовал, как болят мои ноги и как бешено стучит мое сердце; я уже приготовился к смерти, и мне было бесконечно жаль, что, претерпев такие муки, я все равно должен буду покориться неизбежному. Взглянув наверх, я увидел над собой яркий свет и устремился на него, вложив в рывок последние силы. Прилив свежего воздуха ударил мне в лицо, и я потерял сознание.
Глава 8
Мальчик и девочка
Когда я пришел в себя, в правой моей руке была горсть земли и молодой травы, за которую я в отчаянии ухватился в самый последний момент, и – о чудо! – маленькая девочка, сидя на коленях около меня, растирала мне лоб носовым платком.
– Ну, слава Богу,– прошептала она, когда я, открыв глаза, взглянул на нее.– Сейчас тебе лучше, правда?
Никогда в жизни не слыхал я голоса более нежного, не видел ничего более прекрасного, чем эти большие черные глаза, смотревшие на меня с жалостью и любопытством. По природе я не краснобай, и поначалу я не нашелся, что сказать, но лишь пристально разглядывал ее длинные темные волосы, и в том месте, где они коснулись земли, я заметил первую примулу, предвестницу весны. (И до сих пор, когда я вспоминаю ту девочку, у меня стоит перед глазами эта примула.)
Мне показалось, что и девочка любуется моим лицом, и впоследствии она призналась, что я ей в самом деле понравился в тот раз, но в пору нашей первой встречи она была слишком мала, чтобы разобраться в собственных чувствах.
Я с усилием приподнял голову и, опираясь на локти, сел, не выпуская остроги из левой руки. От радости девочка даже захлопала в ладоши. Я же, стыдясь своего девонширского диалекта, не решался с ней заговорить, подумав, что стоит мне раскрыть рот, и я тут же перестану ей нравиться.
– Как тебя зовут? – спросила девочка так, словно у нее не было и тени сомнения в том, что она имеет право расспрашивать меня. – Как ты здесь оказался? Что это у тебя мокрое в мешке?
– Это гольцы для моей матушки. Если хочешь, я и тебе оставлю несколько.
– Ты так старался не выпустить мешок из рук, а в нем всего лишь рыба! Посмотри: ноги у тебя избиты в кровь, и мне бы нужно их перевязать. А почему на тебе нет ни чулок, ни башмаков? Неужели матушка твоя так бедна, бедный мальчик?
– Нет,– ответил я, задетый за живое.– Мы совсем не бедны, мы вообще могли бы купить весь этот луг, если бы захотели. А чулки и башмаки у меня тут же, в мешке.
– Но ведь и они промокли насквозь! Давай я перевяжу тебе ноги. Не бойся, я сделаю это очень осторожно.
– Не беспокойся, когда я вернусь домой, я смажу ноги гусиным жиром. Почему ты на меня так смотришь? Знаешь, ты не похожа ни на одну девочку из всех, каких я видел. Меня зовут Джон Ридд. А тебя?
– А меня – Лорна Дун,– проговорила она тихо, словно боясь своего же ответа, и опустила головку так, что я мог видеть только ее лоб и ресницы.– Меня зовут Лорна Дун, и я думала, ты это и так знаешь, и тут никакие вопросы не нужны.
Я встал и, взяв ее за руку, попытался заглянуть ей в глаза, но она все время отворачивалась. Маленькая, совсем еще, кажется, несмышленыш, она уже стыдилась своего имени. А я – я не мог отвести от нее взгляда, когда она внезапно вздрогнула, и по щекам ее покатились крупные медленные слезы.
– Не плачь,– попытался я успокоить ее,– ты-то ведь ни в чем не виновата. Я отдам тебе всю свою рыбу, Лорна, а для матушки наловлю еще, но ты не плачь и не сердись на меня.
Всхлипывая, она поднесла свои маленькие нежные ручки к глазам и взглянула на меня так жалостно, что я не удержался и... поцеловал ее! Потом, вспоминая об этом, я никак не мог понять, почему я так поступил: ведь я же терпеть не мог целоваться, как и всякий мальчишка, если – я уже говорил и еще повторю – это настоящий мальчишка, а не слюнтяй. Теперь-то я знал: я был очень растроган, потому что девочка живо напомнила мне хрупкий весенний цветок.
Нет, она не поощрила меня на новый поцелуй, как сделала бы моя матушка, допусти я по отношению к ней такие нежности. Она вытерла губки, отвернулась и, поглаживая платьице, всем своим видом дала понять, что я допустил неслыханную вольность. Я густо покраснел и, стоя перед ней, разглядывал свои ноги, готовый провалиться сквозь землю от стыда. Хотя она вовсе не была гордячкой и задавакой – это было видно по ней – но я-то знал, что по своему происхождению эта крошка – на тысячу голов выше меня. Я – сын фермера до мозга костей и сам будущий фермер, а она – каждый пальчик ее руки и каждый стежок ее платья твердили о том, что передо мной будущая госпожа.
И все же я поцеловал ее, маленькую девочку лет восьми, и она, чувствуя и свое, и мое смущение, устремила пристальный взгляд туда, где Беджворти срывалась с гранитной стремнины, образуя горный водопад.
Я не знал, что сказать, а она и не пыталась прийти ко мне на помощь. Почувствовав обиду, я начал собирать вещи, стараясь делать это шумно, чтобы она, наконец, очнулась и поняла, что я ухожу. Я надеялся, что она станет отговаривать меня, но она не делала этого, а я, глядя в черный, как ночь, поток, знал, что обратная дорога по только что пройденному пути для меня – почти верная гибель.
Я обернулся к девочке и тихо позвал:
– Лорна!
– А я думала, ты уже ушел. Зачем ты пришел сюда? Разве ты не знаешь, что с нами сделают Дуны, если застанут тебя со мной?
– Вздуют обоих как следует или всыпят мне одному: тебя-то навряд ли посмеют бить всерьез.
– Нет, они убьют нас обоих и сбросят сюда, в эту реку. Я часто смотрю на воду, и она предсказывает, что я буду похоронена в ней.
– Но за что им меня убивать?
– За то, что ты нашел дорогу сюда. А сейчас уходи – пожалуйста, уходи! Они могут убить нас в любой момент. И еще... Ты мне очень понравился (здесь мне захотелось сказать ей то же самое),– правда, очень понравился, и я буду звать тебя просто Джоном, если ты не против. Но сейчас ты уходи, уходи, Джон, пожалуйста. А когда твои ноги заживут, ты сможешь прийти сюда и рассказать, как ты себя чувствуешь.
– И я тебе скажу, Лорна... Ты мне тоже очень понравилась: ты мне нравишься совсем как сестренка Анни и куда больше, чем Лиззи. Я еще никогда не встречал такой девочки, как ты, и я приду сюда завтра, и ты приходи. Я принесу тебе яблок и птичку, которую нашел, когда у нее была сломана лапка... Ты знаешь, у нашей собаки такие славные щенки...
– Не надо. Джон, Дуны не позволят мне держать щенка. В нашей долине нет ни одной собаки. Дуны говорят, что от собак столько шума...
– Да что ты, Лорна, щенки совсем крохотные! Дай мне руку, я покажу, какие. Я принесу тебе самого хорошенького.
– Тихо! – внезапно сказала она. В долине раздался чей-то крик, сердце мое громко застучало, а личико Лорны исказилось от ужаса. Она прижалась ко мне и взглянула на меня так, что я решил про себя: либо спасу ее, либо умру, и ужасно пожалел, что не взял с собой отцовского ружья. Моя храбрость передалась девочке, и щеки у нее стали такими же розовыми, как у меня.
– Пойдем со мной вниз, к водопаду, – сказал я, – Я унесу тебя отсюда, а матушка позаботится о тебе.
– Нет, нет, – сказала она и снова заплакала, когда я взял ее за руку. – Я скажу тебе, что делать. Дуны сейчас разыскивают меня, а ты – ты видишь вон ту пещеру в скале?
Ярдах в пятидесяти от нас я увидел то, о чем говорила Лорна. В вечерних сумерках я едва разглядел пещеру.
– Да, вижу. Но Дуны заметят меня, когда я побегу туда через луг.
– Там... там... – Лорна едва могла говорить, – есть выход из долины. Боже, они все ближе и ближе... я уже вижу их...
Посмотрев на реку, а потом на меня, девочка побелела, как снег.
– Боже, боже, – повторила она и, не в силах сдержаться, горько заплакала. Я повел ее за кустарник, что рос около реки – там нас не было видно – и, живо подхватив свой мешок и острогу, спрятал их в птичье гнездо, пустовавшее рядом, у кромки воды.
Вдалеке, вверх по течению, я увидел дюжину здоровенных мужчин, спускавшихся к воде с другого берега. Огнестрельного оружия при них не было, и они шли, веселые и беззаботные, как на праздник.
– Королева, королева! – закричали они издалека. И снова: – Королева, королева! Куда же подевалась наша маленькая королева?
– Они всегда зовут меня «королевой». Пройдет некоторое время, и я должна буду ею стать, – шепнула Лорна, и я почувствовал, как ее нежная щечка коснулась моей обветренной щеки. – Их королевой, – добавила она. Я услышал, как рядом с моим сердцем бьется ее маленькое сердечко. – Ой, посмотри, они уже спускают в реку ствол дерева и скоро будут на этом берегу. Еще немного, и они нас заметят.
– Погоди, – осенило меня.– Кажется, я знаю, что делать. Я спрячусь в воде, а ты сделай вид, что спишь.
– Да-да, вон там, на лугу, – поняла она с полуслова. – Бедный, как, должно быть, тебе сейчас станет холодно! И не вздумай больше сюда приходить, – шепнула она через плечо, отправляясь вверх по косогору. – Только я буду приходить па это место – иногда. Ой, вот они!
Едва успев взглянуть туда, куда она указала, я мигом очутился в воде, выставив голову на поверхность между двух больших камней. Тьма сгущалась между холмами, и белый туман опустился на реку, но я, затаившись в воде, видел все, как на ладони, потому что страх сделал меня зорким: мне все казалось, что разбойники вот-вот обнаружат и схватят меня.
Все это время Дуны шумели и ругались на чем свет стоит, и эхо, вторя им, наполняло долину их голосами. Я был в отчаянии, но когда я увидел ярдах в тридцати-сорока от себя Лорну, прилегшую у скалы и притворившуюся спящей, и увидел, как ее прекрасные волосы, словно две темные волны, упали на ее личико и маленькое светлое платьице, я успокоился и стал ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что. Дуны высадились на берег, и один верзила, завернув за скалу, обнаружил Лорну. С минуту он постоял рядом, любуясь ею, а потом взял на руки и поцеловал так звонко, что даже мне стало слышно. Будь у меня с собою отцовское ружье или, на худой конец, бландербасс, я бы, ей-Богу, выпустил бы хороший заряд в этого подлеца!
– Вот она, наша королева! Вот королева, дочь нашего капитана! – закричал верзила своим товарищам.– Возвращайтесь к своей бутылке, пьяницы! Я нашел девочку, я ее и привезу. Никто не смей касаться!
Он посадил Лорну на могучее плечо, и, заграбастав ручищей ее крохотные ножки, с триумфом ушел восвояси. Глядя на это, я так разозлился, что даже высунулся из воды, и Дуны непременно заметили бы меня, если бы не торопились вернуться к своей бутылке. Когда разбойники подошли к краю луга, быстро темневшего в вечерних сумерках, Лорна обернулась и помахала мне рукой, а я помахал ей в ответ.
Вот она и ушла от меня, дорогая моя девочка. Волнение мое улеглось, и мне снова захотелось ее увидеть. Но сейчас об этом нечего было и думать, нужно было поскорее выбраться отсюда, чтобы успеть к ужину.
Я заполз под куст, чтобы согреться и растереть свои дрожащие ноги. И когда окончательно стемнело, я понял, что сейчас самое время уходить.
Я выжал штаны, а затем пополз к пещере, на которую мне указала Лорна. Я добрался до входа и с опаской вошел внутрь, боясь, как бы мне навстречу не прогремел разбойничий выстрел. Но в пещере не было никого. Я заметил несколько выбоин, грубо вырубленных в скале вместо ступеней. Но выбоины были узкими, отстояли друг от друга далеко, а утес был таким крутым, что все эти открытия не слишком меня порадовали. Вцепившись в скалу и обломав ногти, я ухитрился сползти на животе до первой ступеньки, затем, помогая себе острогой, прыгнул на вторую ступеньку, а добраться до третьей оказалось труднее всего, и я нипочем бы не добрался, если бы не заметил в тени скалы подвешенную веревку. Я крепко ухватился за нее, и мало– помалу спустился до самого низа. Не помню, как мне удалось найти дорогу домой, пробираясь через лес Беджворти, но знаю, что заслужил в тот вечер хорошую трепку за то, что вел себя так неосмотрительно – Дуны ведь могли оставить от меня мокрое место – и за то, что извозил в грязи добрую пару шерстяных штанов.
Когда я вернулся домой, все работники с нашей фермы уже сидели за столом. Анни и Лиззи уговаривали мужчин приступить к ужину, матушка, ожидая меня, беспокойно поглядывала на двери, а Бетти хлопотала у огня, ворча, готовя и пробуя кушанье одновременно. Я заглянул за дверь с видом побитой собаки, не решаясь войти в дом, потому что знал, что мне полагается за все, что я нынче натворил. Но добрый взгляд моей матушки, а также запах колбасы, которую поджаривали на огне, придали мне храбрости, и я переступил порог.
Все хотели узнать, что я делал весь день и весь вечер, но я не сказал никому ни словечка, больше всего опасаясь сварливого языка Бетти. Я с аппетитом поужинал, отделавшись от расспросов окружающих ничего не значащими фразами.
После этого дня, полного всевозможных приключений, я стал относиться к своим занятиям стрельбой еще серьезнее. Не то чтобы я надеялся перестрелять всех Дунов одного за другим или мечтал устроить это,– я по натуре вообще не мстителен,– нет, мне просто захотелось овладеть оружием по-настоящему и научиться пользоваться им, как плугом, молотком или рыбацким неводом.
Я попадал теперь в амбарную дверь не только из отцовского ружья испанской работы, но даже из коротенького бландербасса Джона Фрая, и начал уже мечтать о новом, более совершенном ружье, чтобы шума от него было поменьше, а точности при стрельбе – побольше. Но потом наступило время стрижки овец, затем сенокос, затем уборка зерновых и копание овоща под названием «батат» (в наших местах его только начали выращивать, но он уже всем пришелся по вкусу) [25]25
«Батат» переводится «сладкий картофель», но американские комментаторы творчества Р. Д. Блэкмора предполагают, что в данном случае речь идет о картофеле обыкновенном.
[Закрыть], затем мы начали делать сидр и готовиться к приходу зимы.
Так в делах и заботах прошел целый год. Все дни я проводил на открытом воздухе, либо работая на ферме, либо занимаясь охотой и рыбной ловлей, а иногда приходилось с утра до вечера не слезать с седла в поисках заблудившейся лошади или коровы.
Страхом, что я натерпелся в тот вечер в Долине Дунов, я был сыт по горло – и надолго. Теперь я уже не отваживался в одиночку, без Джона Фрая, выходить в поле, в лес или к дальней изгороди фермы. Мало-помалу я рассказал Джону обо всем, что случилось со мной в тот день, не упомянув только о Лорне. Во-первых, я понимал, что Джон не тот человек, с которым можно говорить на такие темы, а во-вторых... Нет, не то чтобы я не думал о Лорне и не хотел повидаться с нею вновь, но ведь я был тогда всего-навсего мальчишка, и потому я презирал девчонок, считая, что они не в состоянии жить своим умом, и действовать могут только по чужой указке. Так считал не только я, но и все мои сверстники. Когда мы собирались вместе и разговор заходил о девчонках, все соглашались с тем, что эти жеманницы и плаксы годятся только на то, чтобы быть у нас на побегушках.
И все же, сказать по правде, моя сестренка Анни значила для меня куда больше, чем все мальчишки нашего прихода, вместе взятые, хотя в ту пору я не отдавал себе в этом отчета и высмеял бы любого, кто бы сказал мне это. У Анни было славное личико и деликатные манеры, и многие в округе считали, что наша Анни – ни дать ни взять вылитая леди и даже лучше, потому что не задается и не важничает. У нее были пухлые розовые щечки и глаза голубые, как весеннее небо, и была она стройна, как молодая яблонька, и всякий, глядя на нее, не мог удержаться от счастливой улыбки. Потом, когда она выросла, она стала на редкость прелестной девушкой – высокая, с лебединой шеей и ослепительно белыми плечами, на которые падали кудри чудесных каштановых волос. Но и в ту пору ее обаяние не шло ни в какое сравнение с красотой Лорны Дун.
