Текст книги "Особенности национальной магии"

Автор книги: Риана Интераль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Ох, лучше бы он этого не говорил! Если бы не сказал, я бы не догадалась бы в него заглянуть, но теперь шкаф начал манить и притягивать меня, как какое-то гипнотическое устройство. А раз меня что-то притягивает и занимает мысли, значит непременно надо туда заглянуть.

Кретинов вышел последним. Напоследок он бросил на меня вредный взгляд, а я вслед ему показала язык. Кретин, самый натуральный.

Я кое-как повазюкала по доске мокрой тряпкой. Слова “Тема: Отношение волшебного сообщества к изменениям России при Петре I” исчезли под куском потускневшей фланели. Все-таки эти створки дверец шкафа, покрашенные в голубой цвет, манят меня, точно магнит, да еще заговоренный на гипноз…

Ать-два! Шаг вправо.

Вытираю стену.

Ать-два! Еще шаг вправо.

Вытираю дверцу вожделенного шкафа.

До меня дошло, что я вытираю шкаф, поэтому бросила на пол надоевшую и ставшую бесполезной тряпку и стала тщательно исследовать створки дверцы. Сначала на ощупь, потом, чувствуя себя психически не вполне здоровой, начала обнюхивать и даже попробовала языком. Потом, вконец усомнившись в своей вменяемости, вкрадчиво постучала. Естественно, никто мне не сказал “Войдите!”. Я в состоянии некоторого оцепенения, навеянного желанием заглянуть внутрь шкафа, попыталась заглянуть в узкую щель между створками. Там ничего не было видно, даже кукиш никто не догадался показать! Я бы не обиделась.

Я была уже не в силах бороться с желанием бессовестно нарушить строгий-престрогий запрет Кретинова и распахнуть шкаф. Мои пальцы нащупали прохладную щеколду, и я медленно и осторожно раскрыла дверцы. Я ожидала увидеть что-то сверхъестественное, но в этот раз фигу мне показали, причем огромную.

В шкафу стоял всего-навсего здоровенный скелет, переросший (если можно так сказать) меня на две головы. Его ухмылочка показалась мне насмешливой, а в пустые глазницы не помешало бы засунуть вырезанные из каталога “Эйвон” изображения разукрашенных разноцветными тенями глаз.

Я облегченно и несколько разочарованно вздохнула. И чего Кретинов Игорь Варфоломеевич запретил мне заглядывать в этот шкаф? На фига ему вообще здесь этот скелет, не кабинет биологии, в конце-то концов! Дурдом…. Сделал тут тайну мадридского двора, хотя держать под печатью тайны подобное просто стыдно!

– Бедный Йорик! – с чувством произнесла я и, повинуясь непонятному порыву, поднесла палец к челюсти скелета…

– Р-р-р-р-р-р!

Скелет с гортанным рычанием вцепился зубами мне в палец. У меня заложило уши от собственного вопля. Я завопила не столько от боли, сколько от ужаса, захлестнувшего меня с головой от созерцания оживших и хотящих сожрать мой палец человеческих костей. Эти кости еще подняли трясущиеся хлипкие руки, чтобы надавать мне несколько хороших щелбанов! Я хотела потерять сознание от эмоций, но каким-то внутренним чутьем почувствовала, что еще не время, и не потеряла.

– Тьфу! – выплюнул скелет мой палец.

Я по инерции отступила на пару-тройку шагов.

– Тебе же было сказано – не заглядывай в шкаф! – назидательно погрозил своим пальцем скелет. Его голос гулко звучал во всех углах кабинета.

– Я б-больше не буду! – заикнувшись, пробормотала я, не веря во всю реальность происходящего.

– Вот и славненько! – хихикнул скелет, протянул костяную руку и медленно развернул меня спиной к себе.

Я даже знаю, что сейчас все будет как в “Ералаше” – скелет даст мне подсрачника. И в самом деле, я полетела вниз головой, стараясь сохранить равновесие. И я его сохранила, выставив руки и столкнувшись ими с партой. Я даже не предполагала, что в костлявой коленке этого дистрофика окажется столько силы!

– Ха-ха-ха-ха-ха! – оглушительно заржал скелет, помахав мне щелкающими от остеохондроза ручонками.

У меня вырвалось звонкое “Ик!”.

– Р-ррав! – клацнул челюстями Йорик.

Что было дальше – хоть убей, не помню.

Резкий запах ударил в нос – и я вскочила с кровати, бешено озираясь по сторонам.

– Жить будет, – удовлетворенно прохрипел чей-то голос.

Я кое-как сфокусировала блуждающий взгляд на говорившем. Это Леха! Но как он изменился! Осунулся, похудел, побледнел, на виске жилка синяя бьется, под глазами круги, да еще и нос распух и покраснел, и все это за два дня…. Страшно смотреть!

Он насмешливо подмигнул мне (его любимый жест), а я оглядела место своего нахождения и немногочисленных присутствующих. Я в больничке, сижу на койке, рядом со мной, помимо Лехи, Тамара Михайловна – медсестра, и Саня Ганджубас. Тамара Михайловна держала в руках какой-то пузырек с вонючей жидкостью. “Нашатырь”, – догадалась я.

– Ну, ты как себя чувствуешь? – участливо спросила сорокапятилетняя медсестричка.

– Сойдет, – буркнула я.

– Что ж ты залезла в этот шкаф? – с сочувствием и укором продолжила Тамара Михайловна. – Говорила я Кретинову – не озоруй! Ученики твоих шуток не поймут…

– Ваша правда, – подтвердила я.

– Ой, Кирка, только вот не надо тут ля-ля! – скривился Леха, в чьих больших, блестящих от болезни глазах читалась едкая ирония. – Нежная нашлась. Шуток не понимает. Так я и поверил…

Саня чуть слышно хмыкнул.

– На че намекаешь? – грозно нахмурилась я, вперив взгляд в Хмырева.

– Да так, ни на че, – пожал плечами Леха, не пожелав вступать со мной в дискуссию.

Тамара Михайловна удалилась, а Ганджа сказал:

– Ты шестая, кто не устоял перед этим шкафом.

– Ну почему не первая? – простонала я и откинулась на мягкую пуховую подушку.

– Радуйся! – с нажимом произнес Ганджа. – тут первого еле выходили, у него чуть разрыв сердца не случился…

– Психика слабая, – прокомментировала я и повернулась к Лехе. – Ну, че, как ты в целом?

– Средней паршивости, – ответил Леха. – Горло болит.

Он хрипло прокашлялся и шумно высморкался. Было видно, как ему больно отхаркивать. Он сидел с таким несчастным видом, что мне против воли стало его жаль.

– Шалфеем полоскай, чай с малиной пей, – сочувственно посоветовала я.

Леха еще раз громко шмыгнул носом и смеющимся взглядом посмотрел на меня.

– Глянул бы я на тебя, если б тебе это предложили, – усмехнулся он.

– Да уж, – признала я свое поражение. Кстати, а когда мне вылезать из этого помещения?

– Тамара Михайловна, вы где? – спросила я в раскрытую дверь напротив.

– Я здесь, – отозвалась медсестра, выглянув в дверном проеме. – Проблемы какие?

– Мне можно уходить?

– С какой стати? – удивилась врачиха. – До завтрашнего дня лежи здесь. Не кривись, не смертельно, – проворчала она, видя мое недовольство.

Я зарычала и откинулась на подушку.

– Злую шутку со мной сыграл Кретинов, – изрекла я. – Чувство юмора “черное”…

– Не говори, – в который раз кивнул Леха. – похоже, у него сдвиг по фазе из-за этих двух…

Я послала ему предупредительный взгляд, и он заткнулся. Правда, поздно – Ганджа уже навострил ушки и с любопытством переводил взгляд своих странных разноцветных глаз то на меня, то на Хмырева.

– Слушай, Сань, а че он тебе поставил за нудный рассказ? – изящно перевела я тему в другое русло.

– Пять, – с гордостью ответствовал Ганджа, и у него запищал телефон.

– Пардон, – буркнул он, роясь в карманах.

– Потопал я, а то вызывают, – провозгласил Саня, прочитав эсэмэску. – Пока.

– Чао! – сказала я.

– Ну и я пошел к себе, – развел руками Леха и встал со стула около моей кровати. Его спина содрогнулась от накатившего вновь кашля.

– Подумай насчет шалфея, – сказала я.

– Обязательно, – фыркнул он и вышел из моей палаты прямо в дверь напротив. Похоже, там он и лечится.

Чем бы себя занять? Я порылась в тумбочке. О, листочки чистые. Хорошо…

Леха.

Я лег на свою койку и блаженно потянулся. И как меня угораздило так слечь? Температура под сорок, больные горло и нос, слабость…. Причем горло режет так, будто в нем острейшие шипы раздирают шею и мешают говорить и дышать. Кашлять тоже больно. Этот ларингит похуже гриппа будет. Все-таки воспользуюсь советом Киры. Но в ее предложении есть насмешка для нее самой, поскольку Киру во время болезни невозможно заставить прополоскать горло или выпить горячий чай. Кира вообще не умеет болеть тихо, обязательно простуда сопровождается воплями, матом и истерикой. Вы думаете, у Киры с рождения горбатый нос? Ага, щаз! Сия горбинка появилась у Адашевой на носу как результат пьяной разборки во время болезни полтора года назад.

Тогда Кира подхватила инфекцию и сидела дома. Что тогда было! На всю деревню были слышны мат, адский ор и звон бьющейся посуды. Непосвященному могло показаться, что этот кошмар – звуки супружеской ссоры с попутным дележом имущества, но всем пиндюковчанам был хорошо известен несносный характер Адашевых, и мы приняли как должное, что Киру просто пытались заставить сделать ингаляцию. Но в тот вечер скандал достиг такого апогея, что даже долготерпимые родители Киры и Славика, откричавшись на дочь, которой кастрюлька с горячей водой и пихтовым маслом и покрывало казались страшными орудиями пытки, махнули на все рукой и на время умотали в город, оставив Славика наедине с разбушевавшейся сестрой.

Предчувствуя конец света и смерть старшего брата Киры, я созвал Щеглова и Кирпича, чтобы помочь Славке. Тогда мы вчетвером посоветовались и пришли к выводу, что для больных Кириного типа лекарства лучше перцовки просто еще не создали.

Не буду описывать детали лечения, но очень хорошо помню нецензурные посылы далеко и надолго и пинок ногой прям по челюсти. Звезды из глаз брызнули фонтаном, но операция под кодовым названием “Перцовка” прошла успешно: Славик залил-таки перцовую настойку в глотку едва сдерживаемой нами троими сестры. Мы ожидали, что Кирка будет прыгать до потолка и выдыхать пламя, но мы ошиблись. Кира несколько секунд бестолково глядела затуманенным взором в одну точку, потом закатила фиалковые глазки и блаженно чему-то улыбнулась, немного погодя тяжело уронив голову на грудь и сонно засопев. Лично я никогда не видел, чтобы люди пьянели с такой скоростью.

На радостях мы откупорили двухлитровку “Жигулевского” и отметили это событие, но не тут-то было. Смирно сидящая на стуле и клюющая носом Кира вдруг встрепенулась, принюхалась и непослушным языком заявила: “Бухаете? А мне налить?”. Мы тогда офигели, но плеснули Кире, чем и совершили глупейшую ошибку. Кирку тогда расплющило так, что у нее, видимо, в глазах зеленые черти двоились. Всего лишь пять бокальчиков пива, но если плюс перцовка…. Спирт ведь, как никак.

Тяпнули еще по стаканчику, и бухая в лоскуты Кира заплетающимся языком сказала: “Ща я вам станцую”, и ловко запрыгнула на стол. Мы со Славкой переглянулись, и в его глазах читался такой ужас, что я тоже содрогнулся. А Кируша тем временем уже вовсю лихо отплясывала фламенко, аккомпанируя себе двумя старыми деревянными ложками. Для ее состояния она просто поразительно держала равновесие и точность движений. Эта пляска продолжалась минут двадцать, под конец которой Кира так растопалась и распрыгалась, что ножки бедного стола не выдержали и затрещали. Мы переглянулись – запахло жареным. Сняли орущую отнюдь не благим матом и брыкающуюся Адашеву, и тут к ней (или к Славке) пожаловали непрошенные гости: Мотя Циклопенко, с которым Кира накануне повздорила, и еще несколько перцев. Пришли они как раз для того, чтобы начистить морду обидчице. Кира сквозь затуманенный алкоголем мозг хорошо это поняла, поэтому злобно сощурилась, трезво так, и как заорет: “Мочи козлов!”, и первая кинулась махать кулаками. Нас тоже затянуло…

Часа через три мы, побитые, покусанные, взъерошенные, по всему дому искали Киру. Славик матерился сквозь зубы, Щеглов тоже. Киру мы нашли – она оказалась всего лишь за креслом и… спящая! После такой потасовки Кира просто лежала, свернувшись калачиком в углу, и спокойно и умиротворенно посапывала! Нас чуть Кондратий не обнял, поэтому мы спешно растолкали Киру, убеждаясь в том, что младшая Адашева жива. Не обошлось и без травм во время этого процесса: Кирпич еще раз схлопотал пяткой промеж глаз, но еще большие травмы я обнаружил у Киры на теле, причем с первого раза. Похоже, во время дебоша ее весьма чувствительно приложили об стенку, заехали в глаз и по носу. Итого – два треснутых ребра, здоровенный фонарь под глазом и свернутый набок и кровоточащий нос. И она еще уснула!

Я быстро вернул Кире нос на место. Она заорала от боли и треснула меня крепким кулаком по скуле. Я прекрасно понимал, как ей больно, и простил ей это. “Кривой нос будет?” – спросила она меня. Я говорю: “Кривой – нет, но горбатый – да”. Она вздохнула с облегчением. Вот такой “ужастик”.

Надо сказать, что Кира после этого случая подозрительно быстро выздоровела и заключила хрупкое перемирие с Циклопенко, что редко за ней водится. Слава богу, что ее не додумывались уложить в больницу. В этом случае весь без исключения медперсонал почивал бы в гробу в белых тапочках уже в первый день. Но в школе-то кто ее спрашивает, когда запирает в астрале? но Кира все же несколько раз выражала протест с помощью силового метода – та-а-ак вышибала ногой двери больнички, что со стен осыпалась половина побелки, а двери слетали с петель. В такие моменты никто не смел даже и думать о том, чтобы запереть Адашеву в астрале. Боялись за судьбу здания школы.

А че она сейчас делает? Я украдкой свесился с койки и поглядел в Кирину сторону. Саму Адашеву я не видел, но видел, что со стороны ее койки летают самолетики по всей палате. Где только бумагу откопала?

Ее самолетики то мягко приземлялись, то врезались в стенку. В результате весь пол ее палаты был усыпан белыми, свернутыми оригами листками бумаги.

Когда один из многочисленных самолетиков в очередной раз врезался в стену, раздался возмущенный голос Тамары Михайловны:

– Кира, опять ты мне на нервы действуешь! Бумагу не для самолетиков в тумбочку положили!

– Успокойтесь, Тамара Михайловна, – ответил скрипучий Кирин голос. – Я сама уберу их.

– Никуда не денешься, уберешь, – убежденно подтвердила медсестра. – А то, клянусь Гиппократом…

Сказать то важное, ради чего ей приспичило клясться Гиппократом, не дали. Просто приволокли кого-то орущего дурниной и громко рыдающего – похоже, от боли, – и позвали. Врачиха опрометью кинулась к новым пациентам. А самолетики в Кириной палате летают так же непринужденно, словно и не было возмущения медсестры.

Я видел книгу в тумбочке, а то делать нечего, почитать хоть. Так и есть, в тумбочке оказалась маленькая книжечка в мягкой обложке. Я прочитал название. Ага, “Евлампия Романова. Следствие ведет дилетант”, было написано красочными карикатурными буквами. Автор – Дарья Донцова. Ну, все ясно, дешевый бульварный детективчик. Но ворчать мне грешно. Хоть это есть. Говорят, прикольно Донцова пишет. Что ж, проверим.

Я только начал читать “Огромный, похожий на медведя мужик несся по тускло освещенной улице, размахивая пистолетом…”, как раздался еще один вопль. По полу Кириной палаты шустро затопали резвые пятки, чей звонкий топоток перемешивался с шарканьем тапочек. Похоже, даже Кира заинтересовалась происходящим и побежала посмотреть. Я тоже, недолго думая, скинул с себя одеяло и бросился вслед за Адашевой.

– Ничего особенного, – разочарованно вздохнула Кира.

Я тоже заглянул в щелочку двери, ведущей из палаты Киры в приемную. И, правда, ничего особенного. Сидит на стуле всхлипывающая Райка Корецкая, а Тамара Михайловна гипсует и перевязывает эластичным бинтом ее сломанную руку. Мало ей.

– Дура тупая, – проворчала недовольно Кира. – Орет, как сирена…

– Ты ж ее знаешь, – пожал я плечами. – И где умудрилась только?..

– Не говори, – отмахнулась Кира.

Я вернулся к себе и продолжил чтение. И, правда, прикольно Донцова пишет, но вскоре мне читать наскучило. В Кириной палате самолетики давно перестали летать. Похоже, бумага кончилась, а Кира ленится поднимать с пола готовые дельтапланчики. Я хмыкнул, и развлечения ради стал подслушивать волшебным слухом разговор и мысли врачихи и Корецкой, попутно включив сквозное зрение. Оказывается, Райка просто пыталась привлечь к себе внимание Ваньки Еланского, и каким-то абсолютно немыслимым способом слишком сильно перевесилась через перила и полетела вниз головой. Немыслимым чудом она осталась жива и отделалась лишь сломанной рукой. Зато воплей по всей школе о скорой смерти было немеряно.

Корецкая по окончании забинтовки удалилась, и тут началось самое интересное. Я почувствовал, как Тамара Михайловна пытается с кем-то связаться, и навострил уши.

– Алле, шеф! Слышите меня?

– Да, Томочка, здравствуйте. Сколько лет, сколько зим…

– Вот уж не лукавьте. Мы связывались с вами не далее, чем вчера утром. Вы просили передавать вам все, что я услышу необычного.

– Ну-ну, я весь во внимании!

– Вот, ничего масштабного не произошло, разве что ваша Адашева попалась на уловку этого Кретинова.

– Эва! А что за уловка?

– Да так, ерунда…. Выставил в шкафу в своем классе скелет, а Кира, сами понимаете, барышня любопытная, вот и не удержалась – глянула в шкаф…

– И что?

– Ничего, если не считать обморока, вызванного шоком. Лежит, отходит от обморока. Самолетики бумажные пускает, ничего не могу с ней поделать.

– Жить будет, – В голосе собеседника прозвучало удовлетворение. – А Хмырев?

Я прислушался еще сильнее, ведь разговор зашел обо мне…

– Болеет, – ответила Тамара Михайловна. – Сильно болеет, но помаленьку выздоравливает.

– Это хорошо. Пусть выздоравливает. Ну-с, тогда прощевай, я вынужден откланяться. Только это… ты докладай мне о них почаще, хорошо?

– Разумеется. До свидания.

Контакт прервался.

Ах, я ишак! Я же не прикрылся! Все, как пить дать засекли. Сейчас Тамара Михайловна зайдет, подбоченится и потребует объяснений, почему подслушал чужой разговор, который в придачу не предназначался для лишних ушей.

Так и есть. Она зашла в мою палату с бутылкой разбавленного фурацилина и легкой улыбкой.

– Ну-с, Хмырев… (внутри у меня похолодело)… пора полоскать горлышко!

Я вздохнул с облегчением, стараясь сделать это как можно незаметнее, и взял у врачихи бутылку с зеленой как моча жидкостью.

Сполоснув истерзанное изуверским и постоянным кашлем горло над раковиной, я вернул сосуд Тамаре Михайловне и уселся обратно на койку.

– Так, Хмырев… (волосы у меня на макушке стали дыбом)… как себя чувствуешь?

– Плохо, – просипел я и кашлянул. Вновь полоснула по горлу беспощадная боль, мне кажется, что еще чуть-чуть – и я начну харкать кровью, такое создается ощущение при подобной боли.

– Вижу, – сочувственно покачала головой медсестра. – Полежи еще дня три, я, может, выпрошу разрешение у директора подлечить тебя усиленными волшбой лекарствами. Мне самой плохо, когда я на тебя смотрю…

Она еще что-то выясняла у меня насчет моего здравия, потом, причитая и качая головой, ретировалась.

Я тщательно просканировал все ближайшие углы и комнаты, чтобы увериться в отсутствии Тамары Михайловны, потом пошел к Кирке. Надо же поделиться и рассказать!

По дороге я поднял с пола пять самолетиков. Кира сидела на койке и насмешливо улыбалась.

– Эх, Кира, Кира, не стыдно больного человека эксплуатировать? – с сожалением пропел я и бросил самолетики на тумбочку.

– Тебя заэксплуатируешь, как же, – фыркнула Кира.

– Но я к тебе не за этим, – обратился я к цели визита. – Вот слушай, что я услышал…

И я постарался как можно точнее воспроизвести разговор медсестры с кем-то там. Кира сидела с сосредоточенным и внимательным видом – она слышала, что я ей передавал.

– И что же это за чувак, который так нами интересуется? – задумчиво изрекла она, когда все прослушала.

– Я вот тоже подумал, что за лошарик, – протянул я. – Только это, Кир, не ищи его, я тебя умоляю!

– А кто сказал, что я его собираюсь искать? – удивленно вскинула она брови.

– Да от тебя неизвестно чего ждать надо! – откликнулся я.

Кира только слегка повела плечиком и уперлась остреньким подбородком в сцепленные между собой тонкие пальцы рук. Даже не стала биться током, что уже удивительно.

– Как ты думаешь, а надо ли говорить директрисе?.. – с сомнением проговорил я.

Кира замотала головой.

– А зачем? – задала она логичный вопрос. – Вдруг ничего серьезного? Да и неэтично подслушивать. Что о нас подумает Василиса Ивановна?

– Логично, – признал я. – Значит, оставляем это без внимания и забываем?

– Можно поступить и так, – согласилась Кира.

Иногда на Киру накатывают приступы благоразумия, и накатывают они, как правило, весьма кстати. Следовать им в такие моменты бывает очень полезно.

– Ну-с, тогда решили? – спросил я. Кира согласно кивнула. – Ничего не говорим, словно я и не слышал ничего. Так?

– Угу.

В горле опять засвербело, и я снова был вынужден хрипло и болезненно откашляться.

– Иди и ляг в постель, – напутствовала Кира. – А то заразишь меня, и я слягу…

Я спешно бросился к двери своей палаты, ибо заражать Киру опасно, как вам уже известно. Вслед мне полетел самолетик.

Глава 7.

Тюня.

Шмяк!..

“Блин, долетаюсь когда-нибудь на фиг с этим плеером!”

Эх, быть летучей мышью гораздо интереснее, чем человеком или каким-либо еще инопланетником. Согласитесь, мы, летучие мышки, более маленькие и юркие, к тому же умеем летать и взирать на мир с заоблачной высоты, нас не заботят проблемы, которые заботят человека. Разве что лично я не отказался бы от волшебных способностей некоторых людей, но, если рассуждать здраво, то они же ни к чему!

Я, заслушавшись песенок “Раммштайна”, весьма чувствительно врезался в ледяной сталактит пещеры и грохнулся кверху лапами на каменистый пол прямо между двумя сталагмитами. Правда, завязывать надо с этим, а то и впрямь зашибусь.

Свежи воспоминания двенадцатилетней давности, когда моего хозяина замуровал здесь нынешний Темный Олигарх, то бишь… нет, имя не скажу в целях конспирации. Он долго расхаживал по этой пещере и размышлял вслух, куда же все-таки поместить хозяина. То он хотел использовать для этого систему лямбда Овна, то тройную Омрикон-2 Эридана, то каппу Южной Короны, то 39 Дракона…. Короче, он долго думал, даже допускал мысль об ипсилоне Андромеды, но решил, что мой хозяин должен быть подальше от Килли, ибо Килли находится как раз в ипсилоне Андромеды. И вот теперь мы с хозяином находимся на планете Кассаир, система 47 Большой Медведицы. Планетка эта нежилая, ибо температура на ней не дай бог никому – где-то -358 градусов по Цельсию. Только я и хозяин можем выдержать эти условия, плюс хозяин еще и в криостате…

Мои большие уши уловили слабый шорох. Это… это… это… это хозяин!

– Хозяин! – пискнул я и, сделав круг почета по пещере, опустился на плечо хозяина. Даже, несмотря на ядреную температуру вокруг, его тело было настолько холодным, что лапки мои с первого мгновения начали замерзать.

– Тюня! Ты здесь, брат, – усмехнулся экс-Темный, потрепав меня ледяным пальцем по спинке. По ней мигом пробежала стая мурашек, невзирая на мою густую шерстку.

– А где же мне еще быть? – я вспорхнул с плеча хозяина и замер прямо перед его лицом. – Куда я без вас?

– Ну надо же, – удивленно приподнял брови хозяин. – Хоть кто-то меня не забыл. А раз так, то уже можно приступать к разработке планов мести. Не ожидал я, однако, от этого мальчишки такой подлянки, не ожидал…. Вот блин!

Его глаз выпрыгнул из глазницы и, вращаясь, грохнулся на ледяной пол пещеры. Я подхватил его и снова завис у хозяина перед лицом. Он начал нервно расхаживать по пещере, приговаривая:

– Вот елы-палы, вообще уже никуда не гожусь… вот уже и глаза выпрыгивают… скоро превращусь в детский конструктор “Собери Темного Олигарха”…. А ну дай сюда глаз!

Я послушно опустил ему на ладонь бледно-голубой глаз. Хозяин вставил его и отчаянно заморгал.

– Итак, на чем мы остановились? Ага, месть! – Хозяин обернулся ко мне. – Ну-с, брат, какие ваши предложения?

Я вспорхнул под свод пещеры, потом кое-как повис на сталактите, и сказал:

– Пока никаких. Я кое-что слышал, и, кажется, нас не ждут во всех цивилизованных мирах. Наш пацаненок тоже не утруждает себя беспокойствами, но он не был бы Темным, если бы не предусмотрел наше появление!

– Всегда восхищался твоим здравомыслием! – усмехнулся экс-Темный. – Да, ты прав. Я его слишком хорошо знаю. Он всегда предусматривает даже что-либо самое невероятное. Что же нам делать?

– Обратите свой ясный взор на Килли. Эта планетка ему дорога, – сказал я.

Лицо хозяина расплылось в довольной улыбке…

Леха.

“ВНИМАНИЕ! В период с 08.11.2006 г. по 20.02.2007 г. на строящемся общежитии будут проводиться фасадные работы методом промышленного альпинизма. Убедительное требование: веревки рабочим не резать!!! И другими способами не препятствовать их работе!!!

Отдельная просьба к Адашевой К. Я.”.

Вот такое объявление появилось спустя где-то недели полторы после моего выхода из больнички. В чем дело? Да ни в чем. Просто наши заранее стали готовиться к приезду польской делегации и взялись за постройку общежития для нас, учеников, а наши домики собирались бессовестно отдать делегатам. Надо сказать, реакция у наших была не самая положительная, и я их понимал, ибо разделял общественную точку зрения, и не я один. Кира вообще так пылала от негодования, что мне казалось, будто у нее в любой момент может повалить дым из ушей. Невзирая на объявление и действуя только из духа противоречия, Адашева все же под покровом ночи попыталась перепилить трос, но была поймана на месте преступления и заперта в астрале. После этого Кира не пыталась более насолить строителям (они же не виноваты!), но ее треугольная мордашка имела выражение задумчивости и угнетенности, и не надо быть опытным читателем эмоций, чтобы понять это.

Кстати, вышел на работу Василий Петрович, подивился слаженной работе Кретинова и похвалил его. Теперь идет прежняя история, нудноватая и неинтересная.

Нет вестей также ни от Щеглова, ни от Гречанинова. Как сквозь землю провалились. Это совсем ни в какие ворота не лезет. Куда они все подевались? Борзёж полнейший и дурдом. Не дай бог вернутся… убью на месте, и не посмотрю, что это уголовно наказуемое деяние. А то меня заколебали уже вопросами “Ну, че, вернулись?”. Если бы вернулись, че им, не сказали бы?

Кирку я все-таки заразил ларингитом, но она переносит его лучше меня. Разве что только шпрехает через пень-колоду. Хрипит, то есть. И, что странно, тихо как-то она болеет в этот раз, без дрязгов и матерных выражений. Сегодня она почему-то не пришла. Надоть к ней сходить.

Уже на подходе к ее жилищу я заметил, что Кира сидит за столом и что-то сосредоточенно мастрячит. Интересно, что?

– Добрые денечки! – приторно заулыбался я, после стука войдя в домик.

– И вам того же, – прохрипела Кира на манер профессора Лебединского.

– Шо делаем? – поинтересовался я, но ответ пришел сам собой в виде сшибающей с ног вони вокзального сортира. Я сморщился. Кира засмеялась при виде моей реакции на сие обстоятельство.

– Ты че творишь? – выдавил я сквозь плотно сжатые зубы, чтобы не опорожнить желудок прямо на ковер.

– Я? Да я просто готовлю пакость для Кретинова, – пожала Кира плечами невинно так, словно бы ничего не произошло. – У-у-у, – протянула она, видя мое состояние, – похоже, придется свернуть производство…

“Аромамагия” мгновенно исчезла. Я вздохнул полной грудью.

– Давно бы так, – выдохнул я. – Че это хоть такое?

– Да так… – Кира, морщась, хрипло откашлялась. – Тараканов дохлых и вонючих готовлю. В борсетку кретиновскую хочу подбросить.

Я увидел на ее столе дымящуюся чашку чая и открытую банку малинового варенья. Мама мия, ёкрный бабай! Она еще в таких условиях умудряется что-то есть?!

– А вот и мы! картина Репина “Не ждали”? – раздались веселые голоса, и, сбросив завесу невидимости, перед нашими очами предстали Марьяна и Лека. – А че не в настроении? – растерянно спросили они, глядя на мою кислую мину.

– Он недоволен моей идеей! – обиженно попыталась воскликнуть Кира, но поперхнулась и болезненно откашлялась.

– Какой идеей? – заинтриговались иттранки. – Это насчет Кретинова?

– Ага, – закивала Кира.

– А что именно? – шепнула Маришка.

– Я решила наделать вонючих тараканов и подсунуть их дорогому историку. То есть Кретинову, – пояснила с усмешкой Кира, теребя тонкими пальцами конец толстой длинной косы.

– Серьезно? – со счастливым в зюзю выражением лица вздернула Мариша брови.

– Нет, прикалываюсь, – пискнула Кира.

– Ой, а давайте мы с сеструхой их и подкинем? – предложила Лека.

– Чур, я кидаю в борсетку! – подала голос Марьяна.

– Ага, щас! – высокомерно возразила Лека.

– Че щас? Я кидаю, и все!

– Так, хорош выпендриваться! – подал я голос. – Я кидаю, и точка!

– Ага, разбежал-л-л-с-си! – протянула Маришка, не дав сестре вставить слово протеста. – Давай своих тараканов.

Кира вздохнула и завязала целлофановый пакет с каким-то малоприятным темно-коричневым нечто. Я догадался, что это и есть достославные туалетные тараканы.

– Точно вонять будут? – недоверчиво спросила Маришка, рассматривая содержимое пакета.

– Фирма гарантирует! – заверила Кира.

Маришка кивнула Леке, и обе, накинув на себя невидимость, быстро и без лишнего шума покинули помещение.

– Надеюсь, ты завтра придешь в школу? – поинтересовался я.

– Не боись, на съеденье злому нехорошему Кретинову я тебя не отдам! – пообещала Кирка и вновь закашлялась.

Кира.

– Знаешь что, Адашева, это уже переходит всякие границы! Завтра чтобы отец был здесь!

Я скромно потупила глазки и вперила взгляд в пол. Ага, я бы еще ножкой шаркнула, во картина Репина была бы!

Короче, операция “Ы” прошла успешно. Марьяна и Лека благополучно закинули тараканов в борсетку Кретинова, и, разумеется, подумали на нас, то есть на меня. Эх, и я сейчас стою перед Кретиновым, а он читает мне нотации.

День этот ваще какой-то бешеный. У Райки Корецкой весь день депресняк: у нее из кольца выпал камешек, и она от горя даже забыла сто первый раз глянуть в зеркальце. Маришка с Лекой передрались подушками так, что пух летел во все стороны, и моя комната ровным слоем покрылась снегом. Но я приду и заставлю убирать. Насорили они, а я не собираюсь тратить время на чужое свинячество.

– Так, где голограммный круг? Ага… – Кретинов нажал на кнопочку в стене, и по кругу побежали маленькие разряды тока. Я все так же стояла, повесив голову и едва сдерживая смех.

– Так, елы-палы, кого еще приспичило?.. О, Игорь Варфоломеевич! Очень, очень рад! – раздался папин голос.

– Взаимно, – сухо кивнул Кретинов. “Да ты как с моим папой говоришь?..” – хотела вспылить я, но придержала гневную мысль в целях безопасности. – Вот только дочка ваша ведет себя не очень хорошо…

– Ах, вот как? – старательно попытался папа изобразить на лице праведный гнев, но я-то папулю знаю лучше, чем кто-либо еще! И еще я знаю, что он мной очень доволен.

– Да, вот так, – развел руками Кретинов и подманил меня рукой. – Адашева-младшая! Подойди-ка сюда.