Текст книги "Жанна д'Арк"
Автор книги: Режин Перну
Соавторы: Мари-Вероник Клэн
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Вызов брошен, и в ожидании сражения пройдет ночь с 17 на 18 июня. Все оставались на своих позициях: англичане около Мена, французы в Божанси, правда, их несколько беспокоило дальнейшее развитие событий – они знали, что к англичанам в замке подходит подкрепление. Орлеанский Бастард рассказывает, что герцог Алансонский поделился с Жанной своими сомнениями спросил у нее совета. Она громко ответила ему:
"Пусть у всех будут хорошие шпоры!" Услышав такой ответ, присутствующие спросили Жанну: "Что вы говорите? Неужели мы обратимся в бегство?" Тогда Жанна сказала: "Нет – англичане, кои не будут защищаться и потерпят поражение, и вам нужны будут хорошие шпоры, чтобы преследовать их". И так оно и случилось, ибо они бежали и оставили более 4000 убитых и пленных".
Этот день 18 июня стал днем самой большой победы, одержанной Жанной, и на этот раз не во время штурма, как при снятии осады с Орлеана, но в открытом ноле. Именно сражение при Пате является истинным повторением Азенкура; как и 8 мая. 18 июня является самой знаменательной датой военных побед, которыми мы обязаны Деве. Жан Вейврэн описывает удивительный поворот событий, в которых он участвовал лично. За авангардом находились основные силы под предводительством Фальстолфа, Талбота, некоего Томаса Раместона и других.
Цепь случайностей? злосчастных для англичан – нарушила этот прекрасный порядок: авангард, предупрежденный о приближении французов, расположился вместе с повозками с продовольствием и артиллерией "вдоль изгородей, находившихся около Пате"; затем Талбот занял место там, где, как он считал, должны были пройти французы, "полагая, что он сможет охранять этот проход до подхода других отрядов", "но все обернулось по-другому", добавляет Жан Вейврэн.
"Непреклонно и неотвратимо шли французы на врага, которого они еще не могли видеть, и не знали, где точно он находился, когда вдруг случайно дозорные, ехавшие впереди, увидели, как из леса выбежал олень и припустил в сторону Пате; он вклинился в английский отряд. Раздались громкие крики, а французы не знали, что враг так близко".
Благодаря оленю, ниспосланному Провидением, французы поняли, где стоит противник. Дозорные помчались предупредить свои отряды, сообщив им, что "наступило время потрудиться". Схватка началась до того, как в полнейшем беспорядке отряды англичан смогли соединиться. Отряды авангарда, видя, что к ним сломя голову мчится капитан Фальстолф, подумали, "что все пропало, а отряды бегут. Поэтому капитан, несший белое знамя авангарда, решив, что так оно и есть, вместе со своими людьми обратился в бегство, и они отступили от изгороди". В это время Фальстолфа и его солдат также охватила паника. "И ему было сказано в моем присутствии, – заявляет Жан Вейврэн, – чтобы он сам о себе позаботился, так как они проиграли битву". Действительно, в другом отряде был только что взят в плен Талбот; все это вызвало смятение и беспорядочное бегство.
"И уже французы, участвовавшие в схватке, могли вволю убивать или брать в плен, как им заблагорассудится; и в конце концов англичане потерпели полное поражение при малых потерях со стороны французов".
Бастард Вейврэн разделил судьбу Фальстолфа, бежавшего к Этампу и Корбею.
Было убито только трое французов, потери же английской стороны бургундский хронист оценивает в 2000 человек, и Вейврэн заключает:
"Так французы добились победы в местечке Пате, где они провели целую ночь, возблагодарив Господа Нашего за такой прекрасный исход дела…По имени этого местечка сражение вечно будет носить имя "день Пате".
Удивительный день, вызвавший переполох даже в Париже. Как только стало известно о победе при Пате, парижане подумали, что "теперь арманьяки нападут на них, усилили караулы и начали укреплять крепостные стены".
Но не в Париж намеревается Жанна направить королевскую армию, собранную в Жьене, к тому времени она могла насчитывать около 12 000 воинов. После сражения король, отныне уверовавший в правоту Жанны, решил направиться в Реймс. Он начал рассылать приглашения, как тогда полагалось, добрым городам своего королевства, а также вассалам, тем, кого называли пэрами, – светским и церковным, – которые должны были присутствовать на церемонии коронации и участвовать в ней. Среди них был герцог Бургундский. Жанна сама послала ему письмо – к сожалению, теперь утерянное, – в котором призывала его приехать дать клятву верности королю Франции. Другое письмо, продиктованное ею, сохранялось в наших архивах до пожаров второй мировой войны; в этом письме жители Турнэ приглашались в Реймс: "Клянусь моим древком, я в целости и сохранности доведу милого короля Карла и его приближенных до Реймса, и он будет там миропомазан". Если верить Персевалю де Кани, хронисту герцога Алансонского, состоявшему в то время у него на службе, Жанна была чрезвычайно раздосадована этой новой отсрочкой, испытывающей ее терпение: одиннадцать дней прошло с победы при Пате до выезда из Жьена. И правда, король отправился в путь лишь 29 июня, "и раздосадованная (Дева) уехала и два дня до отъезда короля провела в полях".
По правде говоря, с точки зрения стратегии этот выезд в Реймс бы совершеннейшей бессмыслицей, так как предстояло пересечь районы, где хозяйничали бургундцы.
Дорога в РеймсНа бургундский гарнизон натолкнулись при первом же переходе, 20 июня в Оксере. В течение трех дней шли переговоры между королем и горожанами, которые в конце концов поставили армии продовольствие и, будучи людьми осторожными, заявили, что «окажут королю такое же повиновение, как города Труа, Шалон и Реймс».
Говорить о Труа означало напомнить о городе, где король Англии Генрих V [52]52
Генрих V (1387 – 1422) – английский король с 1413 г., сын Генриха IV, основателя династии Ланкастеров на английском престоле, пришедшего к власти в результате государственного переворота и свержения последнего короля из династии Плантагенетов, Ричарда II. Генрих V начал принимать участие в управлении государством еще при жизни своего отца. Одной из его главных забот после прихода к власти было стремление умиротворить многочисленных представителей английской аристократии, недовольных ланкастерским правлением. Надежным способом могла бы стать успешная война, которая принесла бы новые земли и добычу. Поэтому Генрих V решительно стремился к возобновлению военных действий во Франции. Удачная кампания в Северной Франции, победа в сражении при Азенкуре и, наконец, договор в Труа (см. прим. 26) сделали его на некоторое время популярным правителем, полководцем и политиком в глазах широких слоев английского общества. Однако последние два года перед своей внезапной кончиной Генрих V провел в состоянии глубокого разочарования и сомнений в успехе избранного пути укрепления положения Ланкастеров в Англии. Возможно, их исток крылся в отчетливом понимании Генрихом V сомнительности его прав на английский престол. Ланкастеры были потомками третьего сына Эдуарда III, в то время как оставались живые представители дома Йорков – потомки второго его сына.
[Закрыть]был провозглашен регентом Франции. После женитьбы на Екатерине Французской он становился шурином несчастного Карла VI и Изабо Баварской, а их потомкам была обещана корона Королевства Франции. Нигде более нельзя было найти подобного нагромождения событий, направленных на то, чтобы отстранить «буржского короля». Доехав до Сен-Фаля – чуть больше пяти лье (22 км) от Труа, – Жанна предусмотрительно направила 4 июля письмо жителям города, и Карл между тем поступил так же. Так же как и Жанна, он им обещает полную амнистию:
"Законопослушные французы! Выходите встречать короля Карла, и да не будет на вас вины, и не опасайтесь ни за свою жизнь, ни за свое добро, если вы так поступите; если же вы так не сделаете, я обещаю вам и заверяю вашей жизнью, что мы войдем с помощью Божьей во все города, которые должны по праву принадлежать святому королевству, и установим там добрый прочный мир, кто бы ни выступал против нас. Поручаю вас Богу, и да хранит Он вас, ежели Ему будет угодно. Ответьте кратко".
Получив это решительное письмо, обеспокоенные горожане Труа задались, как и жители Оксера, вопросом: как поведут себя жители Реймса и других городов? Одного за другим посылают гонцов; уполномочили также вести переговоры некоего францисканца, брата Ришара, пользовавшегося репутацией в высшей степени благочестивого человека. Жанна не без иронии упомянет о его приезде: "Когда он пришел ко мне, он стал, приближаясь, все кругом осенять крестным знамением и окроплять святой водой; и я сказала ему: "Подходите смелее, я не улечу!" Она начала уже привыкать к подобным заклинаниям злых духов!
На самом деле положение армии было критическим. Не хватало продовольствия, в городе стоял сильный бургундский гарнизон, и, как всегда, мнения капитанов о том, что следует предпринять, разделились. Орлеанский Бастард рассказывает, что Жанне снова пришлось вмешаться:
"И тогда пришла Дева, и вошла в Королевский совет, говоря следующие слова или примерно такие: "Благородный дофин, прикажите, чтобы ваши люди пришли и осадили город Труа, и не затягивайте Совет, потому что, во имя Бога, не пройдет и трех дней, как я введу вас в город Труа любовью, или силой, или храбростью и лживая Бургундия будет этим поражена".
Сказав это, Жанна принялась расставлять войска и артиллерию вдоль крепостных рвов, "и она так хорошо потрудилась этой ночью, что на следующий день епископ и горожане, дрожащие и трепещущие, выказали повиновение королю".
Другой очевидец событий, Симон Шарль, уточняет, что Жанна развернула свое знамя.
"За ней следовало множество пеших людей, которым она приказала приготовить охапки хвороста, чтобы заполнить рвы. Они сделали много вязанок, и на следующий день, дав сигнал бросать хворост в рвы, Жанна кричала: "На штурм!" Видя все это и опасаясь штурма, жители Труа решили обговорить с королем договор. И король пришел к соглашению с жителями города и с большой торжественностью вошел в Труа; Жанна, несущая свое знамя, ехала рядом с королем".
Этот торжественный въезд в город – въезд, которым обязаны предательству, – произошел в воскресенье 10 июля.
12 июля армия вновь пустилась в путь и через два дня подошла к Шалон-сюр-Марн. Королевский глашатай Монжуа передал письма дофина, обещавшего, как и везде, "отмену" (амнистию); епископ Жан де Монбельяр, подражая епископу Труа Жану Легизе, сразу же выехал навстречу дофину, чтобы передать ему ключи от города. Таким образом, по мере приближения к цели путешествия переговоры становились все короче, ожидание менее гнетущим, а продвижение армии более уверенным.
На этом переходе до Шалона – последнем, когда пришлось вести переговоры, – произошло важное событие, которое следует запомнить, так как оно имеет значение для последующего хода нашего повествования. Послания, отправленные королем для того, чтобы оповестить жителей его королевства о том, что он направляется в Реймс, дабы получить там по многовековой традиции миропомазание, глашатаи должны были повторять повсюду – во всяком случае, в районах, сохранивших преданность королю. В результате простой люд поспешил в Реймс. И это тоже традиция; коронация короля считалась народным праздником, конечно же, очень торжественным, но начисто лишенным той чопорности и закрытости, которые обязательны для церемоний в наше время.
По дороге Жанна встретила некоторых из тех, кто называл ее Жаннеттой, – жителей ее родной деревни, пришедших из Домреми, чтобы присутствовать на церемонии миропомазания, которая для них имела значение большее, чем для кого бы то ни было в королевстве. Здесь же один из ее родственников по имени Жан Моро, который с волнением будет рассказывать, что при встрече Жанна подарила ему "красную куртку, которую она носила". Жан Моро отправился в дорогу вместе с четырьмя другими жителями Домреми. Беседуя с ними, Жанна сделает важное признание. "Она говорила, – рассказывает один из них, некто Жерарден из Эпиналя, – что не боится ничего, кроме предательства". В тот момент подобное признание могло удивить: Жанна уже на пороге близкой победы, но нам еще не раз представится случай вспомнить об этом ее предчувствии, высказанном в необычных обстоятельствах.
В субботу 16 июля в замке Сэт-Со король принимал депутацию горожан Реймса, которые сообщили о полном повиновении и покорности своему суверену. Впервые столь открыто выражал свою лояльность город, расположенный в "бургундских" краях. Следует добавить, что в тот же день незначительное число тех, кого называли "отрекшимися французами" (мы бы сказали: те, кто сотрудничал с врагом), покинуло город, среди них бывший ректор Парижского университета, уроженец Реймса по имени Пьер Кошон, один из основных участников переговоров, окончившихся подписанием договора в Труа… И в тот же вечер Карл вступил в город Реймс, население встретило его криками: "Ноэль, ноэль!" [Noel (фр.) – радостная весть.]
Миропомазание и коронация короля прошли на следующий день, в воскресенье 17 июля 1429 года, по принятому церемониалу, хотя подготовка к нему и была слишком поспешной. Отныне дофин становится Карлом VII, помазанником Божьим, освященным миром, ибо только обряд миропомазания превращает королей в законных наследников королевства.
У нас мало подробностей о том, как проходила церемония. На протяжении веков обряд миропомазания мало менялся, поэтому можно предположить, что этот обряд, за исключением некоторых деталей, сохранился практически неизменным со времен Людовика Святого, прошедшего через это таинство ребенком почти на двести лет раньше, в 1226 году. Карл, которого Жанна называла до сих пор дофином («Она говорила, что не назовет его королем, пока он не будет коронован и миропомазан в Реймсе, куда она полна решимости его отвести», – указывает один из королевских советников Франсуа Гаривель), по-видимому, накануне вечером пришел к собору, дабы «помолиться Богу и бодрствовать, молясь, столько, сколько он посчитает нужным и насколько его удержит его набожность». Наутро четыре всадника, которых называли «заложниками святого сосуда», вероятно, направились в аббатство Сен-Реми за драгоценным пузырьком с миром, который, по преданию, был принесен ангелами во время крещения Хлодвига [53]53
Хлодвиг I (465 или 466 – 511) – король большой группы германских племен (салических франков) с 481 г. В борьбе с бывшим римским наместником в Галлии расширил владения салических франков до Луары, что вместе с несколькими другими успешными завоеваниями заложило основу для создания Франкского государства. В 496 г. Хлодвиг принял христианство в ортодоксальной форме. Это обеспечило ему поддержку духовенства и галло-римского населения бывшей римской провинции Галлии, основы будущего королевства Франция.
[Закрыть]; по обычаю каплю этого масла следовало смешать со святым елеем; затем совершалось таинство миропомазания. «Заложниками святого сосуда» были: маршал де Буссак, адмирал де Кюлан, сир де Гравиль и Жиль де Ре, человек, который в дальнейшем заставит о себе говорить. В то время его знали лишь как отважного воина; он участвовал в снятии осады с Орлеана и в Луарской кампании; в знак признательности Карл VII дарует ему двумя месяцами позже право поместить цветок лилии на краю герба, о чем повествует документ, сохранившийся в Национальном архиве.
Возвращаясь со святым сосудом, переданным им аббатом Жаном Канаром, четверо "заложников" повстречали длинную процессию каноников, епископов и прелатов, сопровождавших короля, который, по-видимому, провел ночь в архиепископском дворце, а затем вступил в собор под пение псалмов. Обе створки больших врат были открыты, стук лошадиных подков смешался с приветственными возгласами людей, столпившихся как вне собора, так и внутри него, – в этот день четверо всадников, доставивших сосуд, въехали в собор на лошадях.
Церемония начиналась с того, что король давал требуемые клятвы; затем под пение "Те Deum" благословлялись знаки королевской власти: корона, золотые шпоры, скипетр, а также – с начала XIV века – то, что называют "рукой правосудия", нечто вроде второго скипетра из резной слоновой кости. И, наконец, само миропомазание – основная часть ритуала – таинство, подобное конфирмации или посвящению в орден. Король пал ниц на ступенях алтаря, в это время запели литанию святых; затем архиепископ, находившийся рядом с королем, мажет ему святым миром голову, грудь, плечи и руки. Король, одетый до этого в штаны и рубаху, рассеченную на груди и спине, облачается в тунику и шелковую мантию; после помазания миром кистей рук он натягивает перчатки, затем ему на палец надевают кольцо как символ союза и единения короля со своим народом. И наконец, на голову королю возлагают лежавшую на алтаре корону, но до этого двенадцать пэров (шесть светских и шесть духовных лиц) держат ее над головой короля, пока его ведут от алтаря к возвышению, где находится трон. И вот он появляется во всем королевском величии – вспомним изображения на печатях того времени.
"В час, когда король был миропомазан и также когда ему на голову возложили корону, все закричали: "Ноэль!" И трубы зазвучали так громко, что казалось, своды церкви рухнут. И во время этого таинства Дева постоянно находилась рядом с королем и держала в руке свое знамя. И было так отрадно видеть короля, державшегося с большим благородством и достоинством, а также Деву. И Богу лишь известно, были ли вы здесь желанны". Так рассказывают три анжуйских дворянина, которым было поручено описать церемонию королеве и ее матери.
После того как архиепископ и пэры дали клятву верности, Жанна, встав на колени и обняв ноги короля, сказала ему, обливаясь горючими слезами:
"Милый Король, отныне исполнено желание Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в этот город Реймс принять ваше святое миропомазание, показав тем самым, что вы истинный король и тот, кому должно принадлежать королевство".
Хронист описывает возбуждение, охватившее всех при этих словах: "И она вызывала великую жалость у тех, кто видел ее".
Действительно, Жанна присутствовала на церемонии, там также находились ее отец и мать, Жак д'Арк и Изабель Роме. Тот факт, что Жанна – а в тот момент все признавали, что ее участие сыграло основную роль, – находилась ближе к королю, чем другие капитаны, подтверждают нам и ее враги, которые спросят у нее: "Почему на миропомазании короля ваше знамя занимало в Реймском соборе место лучшее, чем знамена остальных капитанов?" На что Жанна даст здравый ответ: "Оно хорошо потрудилось, и справедливо, чтобы оно было в чести".
Жан Жерсон и Кристина ПизанскаяЖители Реймса, присутствовавшие на этой торжественной церемонии, ликовали. Следует вспомнить и о впечатлении, подобном удару грома, которое произвело во Франции и за ее пределами это неожиданное для всех миропомазание.
По правде говоря, еще до миропомазания короля появились два опуса, в которых речь шла о Жанне, один из них сочинил некий ученый из Парижского университета, но текст не сохранился до наших дней. Зато в нашем распоряжении имеется ответ на этот выпад богословов из Парижского университета. Это творение человека хорошо известного – Жана Жерсона. Какое-то время ему приписывали авторство «Подражания Иисусу Христу». Бывший хранитель печати Парижского университета знал, как никто иной, царивший там дух – он был вычеркнут из списков и исключен из университетской корпорации за свои взгляды [54]54
См. прим. 73.
[Закрыть]. С 6 июля 1418 года его имя больше не значится в реестрах. Находясь на Соборе в Констанце [55]55
Констанцский собор (1414 – 1418) – Вселенский собор католической церкви, заседавший в городе Констанце (Южная Германия). Задачами Собора были преодоление раскола в католической церкви, борьба с гуситским движением, проведение реформ в церковной организации. Наряду с духовенством в работе Собора приняли участие светские феодалы, в том числе император Сигизмунд. Собор осудил как еретические взгляды Джона Виклефа и Яна Гуса. 6 июля 1415 г. Ян Гус был сожжен вопреки охранной грамоте Сигизмунда. Констанцский собор прекратил «Великий раскол» в католической церкви под давлением светских властей, которые желали консолидации церкви перед лицом расширяющихся еретических движений, часто обретавших антифеодальный характер. По решению Собора папа Иоанн XXIII был низложен, Григорий XII отрекся от своего сана, Бенедикт XIII был отлучен от церкви. 11 ноября 1417 г. был избран новый, единственный папа Мартин V (см. прим. 68). Вопрос о церковной реформе остался открытым; принцип верховенства Собора над папской властью провозглашен не был. От папы потребовали периодического созыва соборов, однако и это решение не было проведено в жизнь.
[Закрыть], он узнал, что Париж оказался в руках англо-бургундцев, и не пожелал возвращаться туда. Прожив некоторое время в Австрии, он едет в Лион, где встречается с братом, в то время приором ордена целестинцев [56]56
Целестинцы – монашеский орден, основанный в 1254 г. отшельником Петром из Мороне, ставшим в 1294 г. папой Целестином V. Орден был очень популярен в XIV-XV вв. из-за сочетания пышности службы и убранства церквей со строжайшим уставом и ввиду определенной оппозиционности по отношению к папским притязаниям на абсолютное верховенство в церкви. Традиция этой оппозиционности объяснялась тем, что основатель ордена отрекся от папского сана как из-за сознания несовместимости папской деятельности с личной святостью (Целестин был впоследствии канонизирован), так и под давлением своего будущего преемника Бонифация VIII.
[Закрыть]. Написанное им в июне 1429 года произведение в защиту Жанны, которая только что так блестяще повернула ход событий, – скорее всего, его последнее творение, так как он скончался 12 июля, до миропомазания в Реймсе.
Много лет тому назад Жан Жерсон выступил в защиту другой женщины – Кристины Пизанской. Строки произведений Жана Жерсона и Кристины Пизанской во многом созвучны. Кристина Пизанская, свидетельница удивительных событий, воскликнула:
Год тысяча четыреста двадцать девятый,
Вновь воссияло солнце.
Имя Кристины, поэта и историка, которую герцог Бургундский Филипп Смелый незадолго до смерти попросил написать историю своего брата, «мудрого короля Карла V», было широко известно. Она неустанно призывала своих современников к миру. Когда англичане вошли в Париж, она покинула город и удалилась, по всей вероятности, в монастырь Пуасси, где была монахиней ее дочь:
Я, Кристина, проплакавшая
Одиннадцать лет в монастыре.
И вдруг она видит, что занимается заря, на которую уже было потеряли надежду; в течение одиннадцати лет она хранила молчание, бросила писать, а если и сочиняла, то только стихи, походившие на молитвы, и вот к ней вернулось вдохновение, она вновь берется за перо, чтобы прославлять эту женщину, эту неизвестную девочку, только что одержавшую победы, на которые, как считалось, были не способны даже мужчины:
Вот женщина, отважная пастушка,
Затмившая собой героев Рима.
Ее вновь обретенный поэтический пыл неистощим:
56 строф, 448 стихов – и вот она в общих чертах, история Жанны; она напоминает, как Жанну допрашивали ученые, прелаты, а главное, как она показала себя:
И вот была осада Орлеана,
Когда впервые силу проявила.
Она вспоминает главным образом о миропомазании и короновании, которые свершились вопреки всем надеждам:
Торжественно и в полном могуществе
Коронован был Карл в Реймсе.
И наконец, в заключение:
…Никогда не слышали
О чуде столь великом.
Чувствуется, что Кристину Пизанскую буквально переполняет восторг от «потрясающих событий». Это последнее дошедшее до нас произведение Кристины, которая в данном случае выступила, причем великолепно, в двух ипостасях: историка и поэта своего времени.
Она не могла знать произведение другого поэта, своего современника, также прославлявшего Жанну – примерно в то же время, в июле 1429 года, – правда, в прозе, но в прозе, полной поэзии. Речь идет об Алене Шартье, которого можно считать первым автором стихотворений в прозе:
"Вот она, та, что, как кажется, пришла не из земной юдоли, но ниспослана Небом, дабы поддержать голову сраженной Галлии… О дева необычная, достойная похвал и славы, божественных почестей, в тебе величие королевства, ты светоч лилии, ты свет, ты слава не только французов, но и всех христиан".
И при дворе германского императора, и в лавках итальянских купцов, расположившихся в Брюгге или Авиньоне, – словом, повсюду обсуждают события, происшедшие вопреки всем ожиданиям и предсказаниям; в гуле голосов этой удивительной эпохи, не заглушенных бряцанием оружия, слышны голоса поэтов, которые, наверное – если судить из нашего далека, – наиболее правдиво описали подвиги Девы. Позже будет написана не одна страница комментариев, в которых отразятся чрезвычайно разнообразные мнения и суждения о Жанне. История должна признать, основываясь на всех ныне доступных документах, что именно поэты дали справедливую оценку Деве. Вероятно, чтобы судить о Жанне, а тем более понять ее, прежде всего нужно быть поэтом.