Текст книги "Ричард Львиное Сердце"
Автор книги: Режин Перну
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
* * *
Остаток сентября прошел для Ричарда в переговорах о различных сделках и распродажах. Джеффри, епископ Винчестерский, купил два добрых манора; Самсон, аббат монастыря Святого Эдмунда, приобрел манор в Милденхолле, утверждая, будто тот всегда служил его монастырю, и уплатил за это тысячу марок; Уильям Лонгчамп, епископ Илийский, как утверждали, внес три тысячи фунтов серебром за пожалование ему должности канцлера, иными словами, купил пост министра юстиции. «В самом деле, – писал об этом Ришар де Девиз, – король со многим усердием облегчал бремя всех тех, кого несколько отягощало их серебро, жалуя всякому по его вкусу должности и владения». «Я бы и Лондон продал, найдись на него покупатель», – признавался король. Если верить Бенедикту из Питерборо, Ричард собрал огромную казну, в которой, похоже, было больше серебра, чем у любого из его предшественников.
До сих пор Ричард жил главным образом в Нормандии или в Аквитании. Он едва знал свой островной домен и видел в нем прежде всего источник доходов. И в самом деле, хозяйство Англии развивалось и росло, чему немало способствовали порядки, навязанные пусть твердой и грубой, но зато бесспорно умелой рукой Генриха II. Страна, которую отец Ричарда принял в состоянии полной анархии, была поставлена под надзор юстициариев и окружных судей, а те умели добиваться мира и согласия, потребных для извлечения доходов, завершавших свой путь в сокровищницах Палаты Шахматной доски.
Нельзя тем не менее не упомянуть здесь и о той зловещей картине, которую увидел в английских городах Ришар де Девиз, – впрочем, поостережемся принимать его свидетельство за чистую монету, хотя и оспаривать его вряд ли стоит: автор говорит не от своего имени, но вещает устами некоего старого английского еврея, который уговаривает своего молодого французского единоверца перебраться в Англию. Эту последнюю он расписывает как благоденствующую землю, где, выражаясь библейским языком, «течет молоко и мед» 1. «Как будешь в Англии, смотри, если в Лондон попадешь, советую побыстрее убираться оттуда; уж очень не нравится мне этот город. Там полно людей всякого рода и от всех народов, которые только есть под солнцем, и всяк со своими пороками и своими нравами. Нет только вполне невинных; вот квартал, где если чем и богаты, так это всякой прискорбной скверной; а следующий и того лучше, там уже, считай, совсем отпетые злодеи. Я помню, кому это все говорю, не думай, – продолжает он, – знаю, что у тебя поболе будет, чем это обычно бывает в твоих летах, и горячности духа, и свежести памяти и даже довольно, чтобы умерять то или другое, осмотрительности, а она-то и делает человека рассудительным. Не страшит меня и то, что мне, тем паче тебе, не с кем там иметь дело, кроме разве что людей, живущих дурно; ибо нрав вырабатывается в общении с другими, так что с кем поведешься, как говорится… Ладно, ладно. Поезжай в Лондон. Эх, да что там! можешь мне верить: сколько ни есть всякого зла и разной злобы в мире, незачем искать их, рыская по всем краям всех частей света, ибо все это вместе и сразу ты найдешь в одном-единственном городе». И старший перечисляет все ужасы, очевидцем которых он был: игры в кости, балаганы, театры, кабаки, торговцы всякого рода соблазнами.
Далее этот псевдоеврей со знанием дела пускается в пространное перечисление: «Гистрионы, продавцы девочек, евнухи, гараманты [31]31
Гистрионы – бродячие актеры, выступавшие в масках; гараманты – народ, обитавший в античные времена южнее Нумидии (нынешняя Ливия) и славившийся колесницами; возможно, имеются в виду цыгане или иные кочевые торговцы. (Прим. пер.)
[Закрыть], волокиты, педофилы, педерасты, содомиты, бродяги, торговцы зельем, паразиты, гадалки, отравители, лунатики, волхвы, мимы, нищие, шуты, и всяким таким отродьем кишат те места. Так что, коли не желаешь соседствовать с тварями, всякой мерзости преисполненными, не селись в Лондоне. Про людей ученых или религиозных или евреев я, конечно, не говорю, хотя, коль уж речь о жизни рядом с людьми дурными, то позволю себе остаться при своем мнении, а оно таково: и им в подобных обстоятельствах весьма затруднительно быть и оставаться совершенными».
После этого урагана обличительства наш еврей переходит к обзору главных городов королевства: «Как соберешься в Кентербери, смотри, можешь сбиться с пути… Да и стоит ли тратить силы на дорогу? Все, что там есть, посвящено одному только обычаю, и только его там все с некоторых пор усердно блюдут, почитая словно бы какого-то бога – это прежнего архиепископа Кентерберийского, значит – и до того эти люди доходят, что умирают средь бела дня от нехватки хлеба, лишь бы остаться в праздности». Еврей намекает на запрудивших город многочисленных паломников, пришедших поклониться «святому Фоме Мученику» (Томасу Бекету). «Рочестер и Чичестер не более чем невзрачные местечки, и непонятно, почему они зовутся городами… Оксфорд с трудом дает жить своим обывателям, уж и не знаю, чем они кормятся. Эксетер питает одним и тем же кормовым зерном и людей, и вьючный скот. Бат выстроен среди ущелий, в самых их низинах, и потому дышит грязным воздухом и сернистыми испарениями, проникающими на поверхность земли из выходов преисподней. Не стоит тебе искать обитель в городах сверхперенаселенных, каковы Вустер, Честер, Херефорд, к тому же эти валлийцы малопочтенны и никогда не бывают почтительными. Йорк переполнен шотландцами, и хотя это вроде бы человекоподобные существа, однако гомункулы сии весьма зловонны и бесстыдны. Или и его почвы всегда гнилостны по причине болот, кои суть его окрестности. В Дареме, Нориче или Линкольне слишком мало богатых людей, тебе подходящих, и не слыхать французской речи; в Бристоле нет никого, кто бы не был или не оставался бы мылоторговцем, а известно ведь, что французы почитают мылоторговцев примерно так же, как пачкунов; а вне городов и укрепленных мест нет, в сущности, никаких жителей, кроме грубой деревенщины; во всякое время ты вправе полагать таковой людей из Корнуолла, ибо их считают примерно тем же, чем во Франции числятся фламандцы (!); хотя область, ими населенная, сама по себе весьма богата, по причине обильных рос с небес и плодородности земли. Впрочем, как ни судить о местах, где можно искать чего-либо доброго, такового во всех упомянутых много меньше, чем в одном-единственном городе: это Винчестер».
И вслед за этим наш еврей пускается в безмерные славословия городу Винчестеру, «Иерусалиму евреев»: «Лишь здесь воистину наслаждаются постоянным миром и нерушимым спокойствием, ибо град сей есть подлинное училище благого жития и истинного добронравия; тут доподлинно обретешь людей в человеках; тут достанешь хлеб и вино воистину почти за ничто, ибо в городе этом монашествующие преисполнены кротости и милосердия, чиновники же судят справедливо, щедры и добродушны, граждане преисполнены веры и чрезвычайно просвещены, женщины прекрасны и целомудренны, и малого недостает мне самому, чтобы отправиться туда и зажить по-христиански там, христианином среди этих христиан: вот куда, вот в какой город советовал бы я тебе отправиться, в сей град среди городов, который есть мать им всем и лучше их всех». Насколько достоверно и сколь искренно это живое и очень неравнодушное к современной автору Англии описание? Едкая его насмешливость как бы говорит: понимайте, как знаете, догадывайтесь сами. Что ж, этот Ришар де Девиз был монахом обители Святого Суитина, находящейся именно в Винчестере. Ту же иронию мы находим и в его рассказе об избиениях евреев; правда, здесь его юмор приобретает жуткий, кладбищенский оттенок – но при этом автор не упускает случая подчеркнуть, что в Винчестере, где принято вести себя «цивилизованно», как подобает «просвещенным гражданам», никаких гонений на евреев в те дни не было.
* * *
Если Ричард и питал какие-то чувства к Англии, то они, во всяком случае, не могли удерживать его на острове. Какое-то время ушло на улаживание запутанных дел его брата Джеффри, епископа Йоркского, но здесь так и не вышло ничего путного, и Ричард решил пока отстраниться. Свои французские заботы король попытался переложить на плечи Гийома де Мандевилля, а сам непрестанно думал о близящейся экспедиции на Ближний Восток.
Примерно тогда же он принял Ротру, графа Перша, прибывшего к нему для обсуждения приготовлений короля Франции: Филипп Август на собрании в Париже поклялся приложить все старания и прибыть на Пасху в Везеле, дабы, по уже прочно установившемуся обычаю, отправиться в Иерусалим именно оттуда. Филиппа интересовали намерения короля Англии и его баронов на этот счет, а также место и время возможной встречи двух королей. Ричард созвал такое же собрание в Лондоне, и бароны пообещали прибыть в Везеле к 1 апреля.
В том же ноябре в Дувр явился кардинал Жан д'Ананьи, папский легат. Ему устроили торжественную встречу в Кентербери, где легат стал судьей в споре между архиепископом Балдуином и монахами Свято-Троицкого аббатства; тяжбы эти, впрочем, к его прибытию поутихли. Сам король Ричард несколько раз присутствовал на службах в Вестминстере, в храме Святого Эдмунда, где принимал участие в праздновании дня памяти этого святого. Затем он также прибыл в Кентербери для разрешения упомянутого спора. Король решил отменить выбор некоего Роджера Норрея в качестве настоятеля. После переговоров с прелатами и аббатами Ричард и Алиенора добились смещения того, кто не был угоден монахам, и переместили его в аббатство в Эвешаме. Ричард действовал в обычном для себя духе, заботясь прежде всего о мире и спокойствии, которые должны царить на острове во время его отсутствия.
Вскоре, в декабре, в Кентербери приехали для присяги король Шотландии Уильям с братом Давидом. После торжественной церемонии король Англии передал гостям замки в Роксборо и Берике. Он согласился даже на то, чтобы освободить их наследников от всякой вассальной зависимости и подданства в отношении английского престола; при этом сокровища, собранные для будущей экспедиции, увеличились на сумму в 10 тысяч фунтов стерлингов. В том же месяце Ричард даровал своему младшему брату Джону еще четыре графства: Корнуэлл, Девон, Дорсет и Сомерсет. Но более всего король одарил свою мать, Алиенору, вдову и трижды королеву: во-первых, королеву того королевства, которое король Генрих I, дедушка его отца, отдал своей супруге, королеве Матильде; во-вторых, того, которое король Стефан отдал своей супруге, королеве Аделаиде; и, в-третьих, того, которое досталось ей самой от Генриха II. Никто из восседавших прежде на английском престоле не обладал могуществом, сравнимым с той личной властью, которую отныне приобретала эта женщина.
Собрания, проходившие в Кентербери, не могли не увенчаться возведением Джеффри на архиепископскую кафедру в Йорке, что должен был официально утвердить папский посланник. Тем не менее против бастарда Джеффри высказывались многие из сильных мира сего, в том числе Гуго де Пюйсе, епископ Даремский, и, возможно, по наущению Ричарда, Губерт Солсбери; но кардинал д'Ананьи остался непоколебимым и ратифицировал его избрание, которое было конфирмировано папой Климентом III в марте следующего года. «После чего всяк возвратился в свои пределы, славя великодушие и великолепие короля».
Ричард оставил Кентербери, полагая, что он уладил споры и достиг мира и согласия в своем островном королевстве. 5 декабря он окончательно утвердил избрание своего брата Джеффри. Доброй воле, выказанной королем, никак не помешали три тысячи фунтов стерлингов, врученные удовлетворенным братом. Итак, открывалась дорога на Дувр, в гавани которого уже стояли многочисленные суда, построенные или приобретенные им в других английских портах во время подготовки к великому переходу.
Было 11 декабря, канун Дня святой Люсии, когда сам он взошел на палубу судна. Ричард намеревался провести какое-то время в Кале, во Франции. Его радостно принял Филипп, граф Фландрский, и сопроводил до Нормандии. Примерно тогда же пришла весть о смерти Гийома, короля Сицилии, графа Апулии и князя Капуи, женатого на сестре Ричарда Иоанне. Ричард некогда сопровождал сестру во время ее путешествия по югу Франции, когда она направлялась на встречу со своим женихом. Гийом умер в Палермо, не оставив наследника. Он словно предвидел это, ибо загодя, несколько лет назад, назначил наследницей свою юную тетю Констанцию, дочь Рожера II Сицилийского, которая стала женой Генриха, сына германского императора Фридриха Барбароссы. Это решение имело долговременные последствия для будущего как Сицилии, так и Империи. Но Танкред Леччийский, родившийся вне законного брака и приходившийся племянником королю Гийому, нарушил клятву, принесенную им в свое время Констанции, и объявил о своих притязаниях на Сицилийское королевство. Ричард должен был посетить остров на пути в Иерусалим, что оказалось на руку его сестре Иоанне.
Между тем приближалось Рождество. Ричарду надо было созывать свой первый коронный Королевский суд в Бюре, в Нормандии. Он и созвал его со всей приличествующей торжественностью.
Через несколько дней Ричард повстречался с королем Франции, чтобы обговорить подробности предстоящего отправления. Источники сообщают, что встреча имела место в Ге-де-Сен-Реми, по-видимому, 30 декабря; утверждение же договора датируется 13 января. Ге-де-Сен-Реми (или «Брод святого Ремигия») расположен как раз посередине между Дрё и Нонанкуром, и похоже, что между двумя указанными датами Ричард проводил время в Вернёй-сюр-Авр. Как бы то ни было, два короля заключили договор, скрепив его должным образом печатями, и поклялись содействовать друг другу и хранить верность взаимным обязательствам касательно жизни, здоровья и владений друг друга. Кроме того, они поклялись действовать в союзе при любом нападении на город Руан во владениях английского короля или на город Париж в домене короля Франции. Возможно, этот документ принадлежит к числу самых первых свидетельств возрастающего значения Парижа для французского королевства. Можно не сомневаться, что Филипп Август чувствовал, что Париж превращается в столицу – каковое понятие его предшественникам на французском троне было неведомым и чуждым, да и на протяжении последующего столетия ничуть не утвердилось. Это представление укоренится в будущем, когда за него ухватится Филипп Красивый: именно при нем Париж – город, который его предок и тезка вымостил брусчаткой и обнес высокими стенами, изменив весь архитектурный план и устроив Торговые ряды, и на правом берегу которого возвел башню Лувра (открытую вновь нашим двадцатым веком), город, в котором этот Филипп подолгу и охотно жил, – станет местом пребывания парламента и Генеральных штатов, подобно тому, как при Филиппе Августе, в первые годы XIII века, он стал университетским городом.
Итак, оба короля поклялись использовать свои военные силы для обороны главных городов, нормандского и французского. Вслед за королями в том же присягнули графы и бароны, обязавшиеся также не воевать друг против друга на то долгое время, пока будет продолжаться крестовый поход. Архиепископы и епископы, в свою очередь, обязались карать отлучением от Церкви тех, кто посмеет нарушить эту клятву и этот договор о мире. Еще одна статья предусматривала, что в случае если кто-то из двух королей умрет во время экспедиции, переживший его король обратит деньги и людей усопшего на исполнение служения Божия. Наконец, согласно этим договоренностям, если ни тот, ни другой короли не успеют к назначенному сроку, то есть к 1 апреля, то они откладывают встречу и обязуются прибыть в Везеле ко Дню святого Иоанна Крестителя (24 июня).
Все это было предпринято ради мира и согласия между двумя великими державами Запада, решившимися оказать помощь Святой земле. Однако всего не предусмотришь: 15 марта умерла королева Франции Изабелла Геннегауская. Белокурая хрупкая королева произвела на свет двух близнецов, но ни младенцы, ни мать не выжили. Всех троих погребли в Сен-Дени, где уже в наше время нашли посмертную маску двадцатилетней королевы. Оттиск не сообщил ничего существенного о принцессе, числившей среди своих предков Капета, кроме представления о ее пленительной белокурости и слабом здоровье. Это событие, однако, не задержало начало похода.
В феврале Ричарда посетили королева Алиенора и Аделаида, сестра короля Франции. Их сопровождали епископы королевства Английского, а также братья короля – Джон и Джеффри. Король подтвердил звание и полномочия канцлера, которыми он наделил Уильяма Лонгчампа, епископа Илийского; его же он избрал своим юстициарием для Англии, тогда как Гуго, епископу Даремскому, поручалось исполнение тех же обязанностей разъездного юстициария по течению рек Хамбер, Уз и Трент, вплоть до верховий Кингстон на Халле, то есть до земель короля Шотландии. От своих братьев король потребовал клятвы не возвращаться в Англию в течение ближайших трех лет без его ведома и позволения. (Впоследствии, однако, Алиенора под давлением обстоятельств будет вынуждена разрешить Джону вернуться на остров.) Впечатляет число привилегий, которые Ричард предоставил монастырям в своих доменах: 3 февраля он побывал в аббатстве Спаса в Ла-Реоль, 7 марта в аббатстве Благодати Божией в Сен-Жан-д'Анжели, а накануне отправления в Святую землю посетил Монтьернёф. Тогда же он основал в Тальмонде монастырь Места Божия и монастырь Святого Андрея Гурфэйльского в Фонтене. Традиционные дары перед крестовым походом вошли в обычай, а такими обычаями он не пренебрегал.
Пребывание Ричарда во Франции, где он усиленно готовился к приближающемуся отплытию, омрачилось очередной дурной новостью, пришедшей в марте 1190 года. За несколько дней до Вербного воскресенья евреи Йорка, страшась избиений, решили укрыться от преследователей в городской башне. Простонародье ненавидело евреев, которые, будучи по большей части ростовщиками, давали под заклад взаймы, так что со временем почти все обыватели оказывались их должниками, особенно в городах, где скапливалось множество бедного и впавшего в нужду люда. Муниципальные власти угрожали взять башню приступом, и укрывшиеся евреи совершили массовое самоубийство, разведя огонь в своем убежище. Тем временем некоторые горожане разграбили еврейские дома, намереваясь сжечь свои долговые расписки и вообще записи о долгах. Уильям Лонгчамп приказал арестовать представителей городских властей и разыскать инициаторов погромов. Это стало одним из первых его деяний на посту юстициария.
Король Англии между тем предпринял очередную карательную экспедицию в Гасконь, откуда пришли вести о новых разбойничьих вылазках неуемных басков против паломников, шедших на поклонение в Сантьяго-де-Компостела. К тому времени за басками уже прочно закрепилась дурная слава неисправимых злодеев: автор «Путеводителя паломника Святого Иакова» Эмери Пико среди прочего повторяет прежние и расточает новые инвективы против хищных и лживых басков: «Народ этот варварский, отличный от всех народов и по обычаям, и по природе, исполненный злобы, окрасом черный, ликом безобразный, распутный, извращенный, коварный, неверный, порочный, сластолюбивый, пьянствующий» – перечисление еще далеко не закончено! – «искушенный во всяческом насилии, свирепый и по-звериному дикий, нечестный, жестокий и сварливый, неспособный ни к какому доброму чувству, носитель всех пороков и всякой неправды… За одно су наваррец или баск убьет француза не задумываясь». Разделял ли Ричард столь мрачные воззрения? Во всяком случае, на этот раз он действовал стремительно. Один из атаманов шаек, нападавших на пилигримов, Гийом де Шизи, был схвачен после осады замка, из которого он совершал набеги, и повешен «высоко и коротко» [32]32
Обыкновенная формула описания расправы с уголовниками. (Прим. пер.)
[Закрыть].
После этого король вернулся в Шинон, дабы отдать последние распоряжения перед отплытием.
Глава шестая
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
«Как решили короли Франции и Англии выступить к Иерусалиму, так король Франции направил путь свой к граду Генуе, а король Англии к Марселю». С этих слов «Книга королей Англии» начинает повествование о тех четырех годах в жизни Ричарда и в истории его царствования, которые затмили собой все прочее и вознесли того, кто был еще за год до этих событий не более чем «графом Пуату», на высоты небывалой славы. В самом деле, последствия развернувшихся событий стали определяющими для будущей истории как Запада, так и Ближнего Востока.
* * *
Отплытие обоих королей, французского и английского, ознаменовано было торжественной церемонией, устроенной в Везеле 4 июля 1190 года. Казалось, что вновь зазвучали на холме отзвуки гулкого гласа святого Бернарда, поднимавшегося на вершину этого холма сорок лет тому назад, 31 марта 1146 года, когда за моря отправлялись король Франции Людовик VII со своей супругой Алиенорой; огромная толпа, которая слушала тогда клервосского аббата, столь явственно воодушевилась, что в паломничество за море с тех пор стали отправляться именно отсюда, с этого холма, посвященного Марии Магдалине, помазавшей миром стопы Христовы пред Его восшествием на Голгофу. Да и не видывал ли Везеле похожие сборища пилигримов, идущих к Сантьяго-де-Компостела? Напомним, что в следующем столетии король Людовик Святой побывает здесь четырежды.
Ричард и Филипп Август еще прежде встретились в Туре, надо думать, ради возобновления обязательств, взятых прежде. Филипп направился в аббатство Сен-Дени, где пилигримы по обычаю получали дорожную баклажку и посох. Тем временем Ричард добрался до Везеле, потом побывал в Азе, Монришаре (где он останавливался 27 июня), в Ля-Сель-сюр-Луар и, наконец, прибыл в Донзи 1 июля. В том же Везеле ему должны были вручить дорожную фляжку и посох, но, как рассказывают, стоило ему взять посох, как тот выскользнул у него из рук, что нельзя было не принять за дурное предзнаменование перед затеянным походом… Об этом происшествии, правда, ни словом не обмолвился никто из историков, наиболее близких Ричарду, прежде всего Бенедикт из Питерборо, так что очень возможно, что рассказ возник уже после завершения крестового похода.
Но что никоим образом нельзя отнести к области легенд, так это несчастья, которых хватало на пути крестоносцев. Несомненно, отправляясь в Святую землю, короли Франции и Англии еще не знали, что паломничество германского императора оборвалось так внезапно: Фридрих Барбаросса утонул в водах Салефа, в Малой Азии.
Случилось это 10 июня. Император выступил к Регенсбургу вместе со своим сыном Фридрихом Швабским 11 мая 1189 года. Он находился во главе «огромного войска», представлявшего, быть может, самую могучую армию из всех, что переправлялись когда бы то ни было за море. Весть о падении Иерусалима взволновала население Запада вплоть до скандинавских стран. Войска собирались на севере Германии, в Дании, в городах на Рейне. Летописцы-современники рассказывают, что во всей империи показывали пальцем на того, кто не был отмечен крестом. Путь следования выбрали тот же, что и во время Первого крестового похода: по суше, до границы с Арменией. Не обошлось, впрочем, без затруднений, возникших в Византии и задержавших продвижение. Там прошел слух про состоявшиеся якобы переговоры Саладина с императором Исааком Ангелом (западные хронисты именуют его Кирса-ком). Немецкая армия продвигалась медленно, то и дело подвергаясь нападению разбойников. Добравшись 24 августа до Филиппополя, Фридрих решил переждать здесь зиму. Наконец, после остановки в Адрианополе, в марте 1190 года он переправился через Дарданеллы, а затем, наткнувшись на войска султана Румского, захватил крепость, зависевшую от турецкого государства со столицей в Конье (Иконии).
Тогда-то, совершая победоносный бросок к Святой земле, Барбаросса и утонул в той «широкой реке, текущей посреди земель турецких и отделяющей их от земли Рубена (армянского князя. – Р. П.)и впадающей в залив Саталия». «Прибыв к ней, – продолжает хронист, – император оставил одежды свои на берегу реки и вошел в воду, дабы омыться, ибо стояла необычайная жара. По примеру императора многие его товарищи по оружию стали сбрасывать одежды свои и входить в реку и пытаться переплывать на другой берег, как это смог император. А как он стал возвращаться, как и прежде, вплавь, сил ему не хватило, и неистовство потока утянуло его на дно. Товарищи его, пораженные случившимся, оцепенев и плача, все в тревоге, вынесли его на берег» и попытались оживить. Но тщетно: Фридрих Барбаросса был мертв, и им не оставалось ничего иного, кроме как приступить к жуткой операции, полагавшейся по обычаю в тех случаях, когда в краях столь отдаленных умирал кто-то из важных особ: следовало вскрыть тело и отделить мясо от костей – плоть погребалась на месте, а кости должны были быть преданы земле в городе Тире. Поразительно, что войско, лишившись вождя, разбежалось и буквально испарилось. Как писал историк Крестовых походов Джошуа Проуэр, «исчезновение столь великолепной армии остается неразрешимой загадкой». Фридрих Швабский, сын Барбароссы, решил тем не менее направиться в Сирию. Он разделил свои силы на три части: одна должна была двигаться к Тиру, вторая – к Антио-хии, по морю, тогда как третьей надлежало отправиться сухим путем тоже на Антиохию. Но как-то не видно, чтобы столь впечатляющая армия сыграла сколько-нибудь важную роль; впоследствии этой мощи очень недоставало жестоко страдающим французским и особенно английским крестоносцам, которые, пока разворачивались эти события, еще пребывали в пути и уповали на крепкую поддержку.
Они вместе прибыли в Лион. Пребывание в этом городе ознаменовалось еще одним происшествием: мост через Рону, по которому проходили крестоносцы, обрушился; видимо, уж слишком много народу на нем собралось. «Многие мужчины и женщины были ранены», – сообщает летописец. Ричард, по-видимому, пробыл в Лионе трое суток, с 14 по 17 июля, а на дорогу из Везеле до Лиона ушло восемь суток. Затем обе экспедиции разделились, ради пущего удобства: такое множество народу надо было кормить и как-то размещать, и это, конечно, создавало трудности. Филипп направился к Генуе, чтобы там погрузиться на корабли. Ричард продолжил путь по Роне, к Марселю. Хроника сообщает, что там его поджидало «некоторое число паломников, которые уже находились здесь длительное время и даже поиздержались, потратив все, что у них было. Приходя к королю, они предлагали ему свою службу, и многих из них взял король в свиту свою».
Ричард надеялся, что в Марселе его будет ожидать флот, который он снарядил в Англии. Однако корабли задерживались, что очень раздражало короля. В конце концов 7 августа он принял решение грузиться на суда, вероятно, сданные ему внаем марсельскими судовладельцами: двадцать «хорошо вооруженных» галер и десять больших барок. Современники отмечали, что, всходя на борт, Ричард был «печален и смущен».
На самом деле корабли, которых король дожидался, покинули Дартмут еще 18 мая. По пути, крестоносцы не теряли времени зря. На португальском побережье они захватили город Сильвию, принадлежавший тогда сарацинам. Во взятом городе оказалась церковь, превращенная мусульманами в мечеть; крестоносцы вновь обратили ее в церковь, освятив храм «в честь Божию и в честь благословенной Девы Марии Матери Божией». Освящение произошло при стечении множества португальских епископов 8 сентября, на Рождество Богородицы. Затем флот двинулся в путь и прошел через Гибралтарский пролив в День святого Михаила, 29 сентября [33]33
В этот день римская церковь празднует память архангелов Михаила, Гавриила и Рафаила. День святого Михаила Архангела в восточной церкви отмечается 8 ноября. (Прим. пер.)
[Закрыть].
В это время Ричард медленно продвигался вдоль средиземноморского побережья. Постоянные задержки, надо полагать, все более усиливали его нетерпение. Он прошел остров Святого Гонората, затем проследовал к Лерину, что напротив Канна, позже его видели у Ниццы, а после у Вентимилля. 13 августа Ричард был в Савоне, откуда рукой подать до Генуи, где он собирался повидаться с королем Франции. Тот и в самом деле находился в Генуе, но был нездоров. Снова пустившись в путь, Ричард за пять дней дошел до Форт-Дофена. У Филиппа Августа возникли какие-то затруднения с транспортировкой войск, судя по тому, что он просил у Ричарда пять галер. Король Англии предложил три, от чего, в конце концов, Филипп отказался.
Продолжив свой путь вдоль итальянского побережья, Ричард поочередно миновал Порто-Венере и Пизу. Здесь ему сообщили, что в городе находится архиепископ Руанский Готье, который замещал заболевшего епископа Эврё. Король решил продолжить путь верхом и с несколькими рыцарями выехал 23 августа, очевидно, из-за того, что ветер был неблагоприятным и корабли двигались слишком медленно. Наконец, воспользовавшись попутным ветром, он снова поднялся на борт корабля и 25 августа прибыл в Порто-Эрколе. Там из-за случившегося на его корабле обрыва паруса король вынужден был сменить судно, чтобы пристать наконец в порту Остия в устье Тибра, куда на встречу с ним явился епископ Октавиан. Хронисты отмечают, что в этом месте «было много весьма великих развалин древних стен». Можно предположить, что Ричард, на протяжении всей своей жизни отличавшийся живейшим интересом к древностям, с любопытством разглядывал античные руины в Остии, которые и ныне производят сильное впечатление.
Бенедикт из Питерборо, который наряду с Роджером Ховденским является наиболее точным и наиболее подробным из всех хронистов, освещавших этот период экспедиции, восторженно описывает лес, через который король проследовал 26 августа: «Там была дорога, из мрамора сделанная, наподобие мостовой, и она проходила посреди леса, раскинувшегося на 80 миль. Сам лес этот изобиловал оленями, косулями и ланями. В тот же день он проезжал мимо замка, именуемого Лейкум. Там имелись врата, которые некогда были покрыты медью, а за ними открывался вход в пещеру, через которую доставляли серебро для Рима».
По-видимому, хронисты очень хорошо были осведомлены об итальянском этапе путешествия короля Ричарда. В хрониках перечислены места, где побывал король: мыс Чирчельё, гористые возвышенности, город Террачина. Над всеми этими местами господствовали пики Монте-Кассино, видневшиеся за красивым цистернианским аббатством Фосса-Нова. Как известно, в наши дни вся эта местность пострадала от серьезных разрушений. В этом же пассаже упоминается остров Иския, «который всегда изрыгает дымы» (древние кратеры тогда еще не совсем угасли), а также купальни в Байе, прославленный бальнеологический курорт, где некогда располагались, как утверждает хроника, «бани Вергилия».
Ричард должен был прибыть в Неаполь 28 августа и посетить монастырь Святого Януария; он пробыл в этих местах до 8 сентября, после чего собрался в Салерно, где тогда находилась знаменитая медицинская школа. Но вряд ли именно это привлекло короля, который, как отмечает летописец, устроил там «долгое пребывание». В самом деле, он оставался в Салерно до 13 сентября. Ричард предпринял также восхождение на Везувий, так близко подходя к огнедышащим расселинам на склоне вулкана, что это пугало его спутников.