Текст книги "Ричард Львиное Сердце"

Автор книги: Режин Перну

На самом же деле после победы при Арзуфе Ричард направил свою армию на Яффу. Город и порт были полностью разрушены по приказу Саладина, и их надлежало восстановить и укрепить. Яффе суждено будет превратиться впоследствии в самый излюбленный крестоносцами порт, да и Тель-Авив, возникший рядом с этим древним городом, до сих пор остается отправной точкой, вокруг которой вертится вся жизнь в Израиле; рядом находится Лод, где построен аэропорт, соседствующий с другим античным городом – Лиддой. В общем, это как бы точка отсчета, столь же привычная сегодня, как и в XII–XIII веках.

Восстановительные работы затянулись более чем на два месяца. Рабочие, занятые на стройках, трудились неохотно, под угрозой постоянного нападения, так что за ними нужно было все время приглядывать. Сам король Ричард во время одной из вылазок едва не был захвачен врасплох и успел только вскочить на коня. Он так и попал бы в плен, если бы один из бывших с ним рыцарей, Гийом де Прео, не воскликнул громким голосом: «Сарацины, я – мелек!» «Мелек (или малик) – это значит король, – добавляет Амбруаз. – Турки тотчас схватили его и утащили вглубь своего войска». Им, разумеется, был нужен Ричард, и лишь благодаря жертвенности своего товарища король не попал в их руки.

К концу октября 1191 года Яффу удалось почти полностью восстановить. Часть города крестоносцев уцелела до сего дня. Правда, состоит она прежде всего из крепости, которую возвел Людовик Святой полстолетия спустя.

Под прикрытием крепостных валов Яффы христианская армия вволю предавалась роскоши и удовольствиям.

«В прекрасных садах перед Яффой войско Божие воздвигло знамена свои, – пишет Амбруаз. – Там были большие луга и выгоны, а изюму, фиг, гранатов, миндаля в столь великом изобилии, что деревья гнулись под тяжестью плодов и можно было лакомиться вволю, так что войско сильно подкрепилось».

Изобилие осенних плодов внесло в жизнь в Яффе еще одно новшество:

«Женщины вернулись в Акру и в армию и вели себя отвратительно. Они прибывали на кораблях и на барках. Какая жалость! Столько скверных орудий для отвоевания наследия Божия!»

Очевидно, речь идет о проститутках, и прежде доставлявших Ричарду массу хлопот: он уже пытался оградить от них свою армию, когда выступил в поход вдоль побережья. Происходили и дезертирства, некоторые крестоносцы не побоялись вернуться в Акру ради более веселой жизни.

Затеяны были и новые переговоры. В качестве главных действующих лиц, как всегда, выступили Малик эль-Адиль, брат Саладина, и Онфруа де Торон, говоривший по-арабски так, словно он родился в этих местах. Встал вопрос о передаче франкам всего побережья, и Саладин, похоже, склонялся к согласию на это.

Ричард, однако, не отказался от мысли о походе на Иерусалим. К концу октября он восстановил боевые порядки, поручив заботы по обороне Яффы двум своим приближенным: Жану, епископу Эврё, и Гийому, графу Шалонскому. Вернув, не без труда, солдат, застрявших в Акре (Ги Лузиньян, посланный за ними, поначалу не справился со своей задачей), Ричард первым делом побеспокоил передовые отряды войск Саладина у Язура. Он решил укрепить путь из Яффы в Иерусалим, по которому обыкновенно двигались паломники, и с помощью тамплиеров занялся перестройкой двух крепостей. Одна называлась Казаль-де-Плейн, а другая – Казаль-Муайен или Маэн; она находилась в том месте, которое теперь называется Бейт-Дежан. 6 ноября произошла случайная стычка, едва не перешедшая в самую настоящую битву: два храмовника собрались за провиантом и фуражом, но к северо-востоку от Язура наткнулись на бедуинов. Им бы не поздоровилось, но тут появились еще пятнадцать рыцарей, и среди них Андре де Шовиньи. Стали подходить подкрепления с обеих сторон. К христианам присоединились Юг де Сент-Поль, Роберт Лестерский, Гийом де Кайо, Од де Тразинье. С мусульманской стороны на подмогу поспешило довольно многочисленное войско (по словам Амбруаза, оно насчитывало четыре тысячи человек). Столкновение примерно равных сил было неизбежным, если бы не вмешался Ричард, решивший вместе с несколькими иными рыцарями ознакомиться с положением на месте. Он стремительно налетел на врага и сумел отбить Роберта Лестера и Юга де Сент-Поля. Враги отступили, освободив христианам дорогу на Иерусалим.

После этого Ричард прибыл в Рамлу – историческое место для средневековых пилигримов. Именно здесь весной 1065 года, в Великую пятницу, паломники епископа Бамбергского Понтера подверглись нападению и были поголовно вырезаны. Резня продолжалась двое суток, до самой Пасхи. Это случилось незадолго до Первого крестового похода. Массовое избиение безоружных людей – а Понтер увлек за собой добрых десять тысяч паломников – бесспорно повлияло на призыв Урбана II тридцать лет спустя на соборе в Клермоне позаботиться о безопасности паломников в Святой земле. Да и сегодня имя Рамла на табличках и дорожных указателях, выставленных вдоль шоссе, порождает у любого человека, знакомого со средневековой историей, немало живых чувств…

Как раз между Рамлой и городом Лидда находилось то место, куда поначалу двинулся Ричард. Саладин, верный своей тактике выжженной земли, поспешил истребить все. Сам он избрал для себя путь, почти параллельный маршруту Ричарда, и находился у крепости, которая носила тогда имя Торон Рыцарей, а теперь называется Латрун (там и поныне возвышается монастырь траппистов). Войско разместилось лагерем в руинах Рамлы и устроилось более или менее сносно, когда начались осенние дожди – ливни, мучившие воинов почти шесть недель подряд. Волей-неволей пришлось задержаться, так что этап этот занял время с 15 ноября до 8 декабря 1191 года, причем войско находилось «в великом стеснении и неудобстве», уточняет Амбруаз. Да и внезапные нападения противника были не редкостью. Однажды, например, граф Роберт Лестерский с горсткой бойцов едва отбился от врага, обладавшего значительным численным превосходством, и вряд ли спасся бы, не появись Андре де Шовиньи со своим отрядом. В это самое время в Иерусалиме Малик эль-Адиль спешил с починкой городских укреплений; он увеличил стены, окаймлявшие гору Сион, и позаботился о припасах, без которых нельзя было выдержать осаду.

Непогода по-прежнему мешала армии двинуться в путь. Ричарду пришлось заняться обустройством войска на месте. Он занял Латрун и близлежащее местечко Бейт-Нуба, которое у крестоносцев называлось Бетенобль – «Благородный зверь», и устроил здесь лагерь, где предполагалось отпраздновать Рождество. Отсюда было рукой подать до водораздела между равниной и подножием холмов Иудеи, и каждая возвышенность, любой пригорок грозили стать западней, потому что за ними могли прятаться враги, способные устроить засаду и превратить скромную высоту в кровавую баню.

«Погоды стояли холодные и пасмурные, – писал Амбруаз. – Из-за великих дождей и великих бурь мы потеряли многих из наших животных. Дождь и град побивали нас и переворачивали наши шатры. Мы потеряли там до Рождества много лошадей. Пропали еще и сухари, которые испортились, потому что их заливала вода. Соленая свинина из-за бурь обветрилась и стала загнивать. Кольчуги покрылись ржавчиной, так что снимать и надевать их удавалось с немалым трудом».

Но Иерусалим был совсем близко, и всех переполнял восторг от мысли, что скоро они увидят Святой Град.

«Как бы ни страдали люди от дурного питания, но сердца их радовались и веселились по причине надежды дойти до Пресвятой Усыпальницы. Они столь жаждали Иерусалима, что готовы были жизни свои положить в его осаде. Лагерь пополнялся народом, прибывавшим в великой радости и вожделевшим великих дел. Те, которые заболевали в Яффе или где-то еще, укладывались на носилки и доставлялись в лагерь в великом множестве, из душевной решимости и доверчивости… Грохотали кольчуги, а люди воздевали головы горе и говорили: „Боже, помоги нам, Владычица святая Дева Мария, помоги нам, да поклонимся мы вам и да возблагодарим вас в виду Пресвятаго Гроба Господня“. Повсюду только обнимались и радовались, и все говорили: „Боже, наконец-то мы на верном пути, и это Милость Твоя руководит нами“» [45]45
  René Grousset, t. VI, p. 180.


[Закрыть].

Но уже в нескольких льё [46]46
  Льл – мера длины, около 4 км.


[Закрыть]от лагеря бросалось в глаза неистовое рвение, с которым мусульмане отстраивали крепостные стены Святого Града, готовясь к предстоящей осаде. Рассказывали, что султан эль-Адиль сам возил камни на своем седле, помогая рабочим, укреплявшим крепостные валы. В свою очередь, Саладин собирал в Египте войско, чтобы вновь вторгнуться в Палестину.

Почему же осада не началась? Как знать, быть может, еще раз проявились колебания и замешательства, столь свойственные королю Ричарду, у которого, как известно, приступы неукротимого неистовства непременно чередовались с проявлениями осторожности и нерешительности («Да-и-Нет»!). Благо что в поводах недостатка не бывало, да и многие из баронов, его окружавших, колебались и выказывали нерешительность – и не только те, которых называли «пуленами», то есть «жеребятами» (это прозвище давали рыцарям, которые родились на Святой земле и не очень-то желали подвергаться опасностям), но и славившиеся своей храбростью госпитальеры и храмовники. Было очевидно, что подходящий момент, скорее всего, упущен и что марш в горах Иудеи может оборвать любая неожиданность, а на берегу и на широкой равнине, того и гляди, развернутся полки новой армии Саладина, так что создавшееся положение выглядело не слишком надежным. Амбруаз добавляет еще один довод, к которому стоит прислушаться: «Они (то есть „пулены“) говорили, что даже если и удастся взять город, то все равно предприятие это окажется слишком рискованным, если город тотчас же не получит постоянного населения, ибо все крестоносцы, сколько бы их ни было, до сих пор всегда, совершив свое паломничество, возвращались в свои страны, а значит, и на этот раз, как только они рассеются, эта страна будет потеряна вновь». Эти люди, кровно связанные со здешней землей, знали из собственного опыта, что будет непросто выдержать затруднения наподобие тех, что столетием ранее обрушились на Готфрида Бульонского. Да и что значит «выдержать», если страна систематически опустошается по повелению Саладина? Если даже предположить, что какие-то крестоносцы согласятся продлить свое пребывание в месте паломничества и даже поселятся тут, как это часто бывало раньше, то разрушения, которые уже налицо, отвратят многих от желания осесть на Святой земле, а те, что все-таки решатся, вынуждены будут начинать жизнь на новом месте среди развалин.

Однако мыслимо ли после такой бури восторгов, поднявшихся в христианском войске, начать отступление? Вспомним уже излагавшийся выше эпизод с герцогом Бургундским Югом III, который якобы предпочел предать Ричарда, лишь бы тому не достались все плоды возможной победы.

Как бы то ни было, но армия получила приказ о всеобщем отступлении.

 
Тогда, в День памяти Илария святого [47]47
  13 января 1192 г.


[Закрыть]
Дни, в коем жить, в коем довелось родиться,
Всяк проклинал, не в силах примириться
С отказом от надежды, – ей не сбыться:
После всего, что было прежде с нами,
Когда Господень Гроб пред нашими очами,
Когда Иерусалим как на ладони,
О том ли мы молились? Кто нас гонит?
Но мы уходим от Святого Града,
Без боя, не испробовав осады.
 

А вот строки, относящиеся к январю 1192 года:

«Многие французы, преисполнившись досады, блуждали из стороны в сторону, от одного берега к другому, одни двинулись в Яффу и пробыли там какое-то время, иные вернулись в Акру, где жизнь не была слишком дорогой. Некоторые же отправились в Тир, чтобы быть поближе к маркизу Монферратскому, который пригласил многих из них. Были и такие, которые, из досады и презрения, двинулись прямо в Казаль Равнин, вместе с герцогом Бургундским, и остались там на восемь дней. Король Ричард вместе с оставшимися в войске, весьма огорченными, и со своим племянником графом Генрихом Шампанским и его близкими направился в Ибелин; но, преодолев столь скверную дорогу, они нашли настолько скверные жилища, что расположение духа у них было весьма скверным».

Тем временем Ричард вновь начал переговоры с Маликом эль-Адилем. Он уже неоднократно встречался с этим принцем и завязал с ним сердечные отношения, несмотря на то, что они противостояли друг другу как враги. Арабский летописец Ибн ал-Асир описывает одну из встреч, состоявшуюся ранее, 8 ноября 1191 года:

«Эль-Адиль привез с собой кушанья, лакомства, напитки, предметы искусства и все иное из того, что пригодно для преподнесения в дар одному государю другим государем. Король Англии встретил его в своем шатре самым почетным образом, после чего проводил к себе и велел подавать ему те из блюд, которые считаются у этого народа особенно приятными и желанными. Эль-Адиль откушал этих блюд, а король со своими спутниками ел кушанья, предложенные эль-Адилем. Их беседа затянулась далеко за полдень, а расстались они, заверяя один другого в совершенной дружбе и искренней привязанности».

Мы уже не говорим о пении под гитару, которое король Ричард слушал с великим наслаждением…

В войске явно выражали недовольство обменом послами, ибо «это давало повод к великим обвинениям против Ричарда и к злословию», о чем свидетельствует Амбруаз. Король Англии между тем склонялся к решению, так сказать, в романтическом духе: в самом деле, почему бы Малику эль-Адилю не сочетаться браком с сестрой короля Иоанной, Жанной Прекрасной, бывшей королевой Сицилии? Они могли бы совместно управлять всем палестинским побережьем, но жили бы в Иерусалиме, властвуя над образовавшимся христиано-мусульманским владением, и такой кондоминиум позволил бы латинскому духовенству беспрепятственно совершать богослужения у Пресвятой Усыпальницы Господней, тогда как мусульмане могли бы продолжать молиться в своих мечетях. Таким образом разрешился бы вопрос о святых местах.

Похоже, что столь странное предложение – пусть и знакомое на Западе, потому что там бытовал обычай скреплять брачным союзом вновь заключенный мирный договор, – встретило, вопреки нашим сегодняшним представлениям, вполне благожелательный прием. По крайней мере со стороны мусульман, поскольку Иоанна от одной только мысли о бракосочетании с иноверцем приходила в неистовое бешенство. Она соглашалась на замужество лишь при условии, что Малик эль-Адиль примет христианство. Ричард согласился с этим предложением и передал его брату Малика Саладину; тот, разумеется, с ужасом отверг саму мысль о крещении мусульманина.

Итак, предполагавшийся христианско-мусульманский брачный союз провалился. Ничего не оставалось, как вновь браться за оружие, о чем и отдал приказ Ричард, на этот раз не настаивавший на участии в военных действиях герцога Бургундского и его людей. Их он послал восстанавливать Аскалон. Работы начались 20 января; французские крестоносцы хотя и присоединились к армии под Аскалоном, но сделали это много позже.

Тем временем в Сен-Жан-д-Акр начались споры между генуэзцами и пизанцами. Первые поддерживали Конрада Монферратского, вторые – Ги Лузиньяна. Необходимо было, чтобы сам Ричард вмешался и помог помирить соперников. Маркиз, похоже, завязал свои собственные отношения с Саладином, и королю Англии казалось, что ситуация ускользает из-под его контроля. Он провел переговоры с Конрадом Монферратским, но они не завершились примирением. Маркиз, в свою очередь, вступил в сношения с герцогом Бургундским и его войском, которое вновь подалось было в Акру, так как король Франции Филипп Август, покидая Палестину, обещал содействие французов лишь до 1 апреля 1192 года. Ричард запретил им входить в Акру, и они перебрались в Тир, под руку маркиза. Амбруаз неодобрительно описывает их предосудительное поведение в этом городе:

«Они проводили свои ночи в плясках и украшали свои головы гирляндами цветов; они рассиживались перед бочонками вина и пьянствовали до утра, после чего шатались по домам дщерей радости, разбивая двери, провозглашая безумства и проигрывая все, что только можно было проиграть».

В довершение и без того скверного положения пришли дурные известия из Англии. Ричард созвал в Аскалоне своих баронов и рыцарей и вынужден был объявить о своем отбытии из Святой земли, ибо поведение его брата Иоанна Безземельного не оставляло иного выбора. Он решил оставить в Святой земле триста конных рыцарей и две тысячи пехотинцев. Но кто возглавит это воинство? Кому передать наследственные права королей Иерусалимских? Съезд единодушно отверг мысль об оставлении при власти Ги Лузиньяна. Посему Ричарду не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на признание за Конрадом Монферратским тех прав, на которые маркиз притязал со времени взятия Тира.

И тогда произошло событие, которого никто не ожидал. 28 апреля 1192 года, когда его супруга Изабелла задержалась в купальне, Конрад отправился поужинать к епископу Бовейскому Филиппу де Дрё. По пути, в одном из тесных переулков, его окликнули два местных уроженца, якобы намеревавшиеся о чем-то перед ним ходатайствовать. Пока он читал поданное ему прошение, один из туземцев вонзил ему кинжал прямо в сердце. Конрад скончался на месте.

Говорили, что эти двое убийц были «ассасинами»; этот термин возник как искажение слова «гашишин», то есть пожиратель гашиша – такое прозвище закрепилось за членами одной, пользующейся страшной славой мусульманской секты, в которой верховодил некий Старец Горы, обитавший на высотах Кадма. Для этой шиитской секты политическое убийство превратилось в самое привычное и самое удобное оружие. Члены секты легко шли на преступление, потому что наркотическая зависимость от гашиша превращала их в послушных исполнителей чужой воли. Выяснилось, что оба неизвестных, которых обвинили в убийстве Конрада, в то самое утро крестились, чтобы не вызывать подозрений, а крестными отцами у них были Бальян д'Ибелен и сам Конрад.

Как оказалось, Конрад захватил торговое судно, принадлежавшее исмаилитам (другое название той же шиитской секты). Старец Горы дважды требовал возврата корабля и перевозимого им груза. На деле же бальи Тира Бернар дю Тампль, сообщая Конраду о судне с весьма богатым грузом, заверял, что мог бы завладеть им «таким образом, что никто никогда ничего бы не узнал»; тогда, добавляет хронист, «однажды ночью он приказал утопить матросов в море». Ярость Старца Горы могла утолить лишь смерть Конрада. Следует добавить, что, упоминая об этом происшествии, один арабский летописец, а именно Ибн ал-Асир, обвиняет во всем Саладина, тогда как другой, Беха эль-Дин, винит короля Англии.

В общем, все будущее королевства Иерусалимского вновь оказалось под вопросом. «Крепкого мужа», на которого надеялся Ричард и который энергично доказывал свою доблесть, больше не было. Надлежало отыскать другого претендента, поскольку собрание баронов единодушно отвергло саму мысль о Ги Лузиньяне.

Бароны склонились к кандидатуре графа Генриха Шампанского, который прибыл в Тир, узнав о произошедшем убийстве. По матери, Марии Шампанской, дочери Алиеноры Аквитанской, граф приходился племянником Ричарду Львиное Сердце, тогда как по отцу, графу Шампанскому, – Филиппу Августу. Ничего лучше нельзя было и выдумать ради примирения двух армий, разногласия между которыми недавно вновь обострились. Выбор одобрили все, включая короля Ричарда, которому тем не менее пришлось и поспорить со своим племянником: «Он говорил графу Шампанскому, что эта дама (то есть Изабелла.  – Р. П.)понесла бремя от маркиза». Это означало, что если родится ребенок мужского пола, то именно ему должно будет перейти наследное право на королевство Иерусалимское. «Мне придется воспрепятствовать этой даме!» – отвечал ему граф Шампанский. Он, однако, поспешно переменил свое мнение, увидав Изабеллу, «ибо она была столь же красива, сколь и благородна». В конце концов, весь свет в согласии со всеми баронами дружно рукоплескал бракосочетанию Генриха и Изабеллы, каковая церемония состоялась в Тире 5 мая 1192 года.

Это положило начало периоду сердечного согласия между христианами, пребывавшими в Святой земле. Генрих Шампанский вступил в пределы Сен-Жан-д-Акр вместе со своей супругой Изабеллой, что была «чище драгоценного самоцвета», как пишет хронист.

Что касается Ги Лузиньяна, то и для него подвернулся неожиданный выход. Король Ричард, не имея средств для сохранения за собой нечаянно завоеванного им острова Кипр, попытался было продать его ордену тамплиеров за сто тысяч дукатов, но храмовники побоялись враждебности островитян: восстание в Никосии накануне Пасхи, 5 апреля 1192 года, оказалось достаточно жестоким, чтобы напугать несостоявшихся властителей. Тогда-то и задумал Ричард превратить остров во фьеф Ги Лузиньяна, короля без королевства. В мае 1192 года барон из Пуату вступил во владение островом, ценой уплаты сорока тысяч дукатов, взятых взаймы у одного обывателя из Триполи. Не ведая того, он основал династию, просуществовавшую на острове более двух столетий, до 1474 года.

Но эпопея Ричарда была далека от завершения. 17 мая, после нескольких вооруженных стычек в окрестностях Аскалона, король осадил Даронскую крепость, которая благодаря своим семнадцати башням, что незадолго до этого были укреплены мусульманами, господствовала над равнинным побережьем на пути через Синайскую пустыню. Он взял эту твердыню через пять дней, как раз в то самое время, когда на помощь к нему подошли с одной стороны Генрих Шампанский, торжественно отпраздновавший свое бракосочетание, а с другой – войска Юга Бургундского. Вооруженные силы франков, воссоединившись, совместно отметили в Дароне праздник Пятидесятницы, пришедшийся в том году на 24 мая.

Выступление на Иерусалим на этот раз казалось неминуемым. «Так уговорились король со всеми его людьми об осаде Иерусалима, и предложено было присягнуть на Святом Евангелии, что никогда никто не откажется от осады, пока есть у него конь или иное животное, которое можно съесть, прежде чем город не будет сдан или взят силою», – читаем мы в прозаическом англо-нормандском повествовании о крестовом походе и о смерти короля [48]48
  См.: Johnston R. С.The Crusade and death of Richard I. Oxford, 1961; P. С. Джонстон опубликовал тексты рукописей из собрания англо-нормандских текстов (Anglo-Norman Texts, XVII).


[Закрыть]. Сам король как будто тоже был настроен решительно и собирался взять Иерусалим, несмотря на дурные вести из Англии. Армия перегруппировалась в Аскалоне и выступила в направлении крепости, которая носила имя Белый Страж, или Тель-эс-Сафиех, и располагалась на возвышенности, господствовавшей над портом, и далее на Латрун и Бетенобль.

В самом Святом Граде беспокойство достигло предела; арабские летописцы оставили нам описание паники, овладевшей обывателями: пришлось силой удерживать население от массового бегства. Встревожился и сам Саладин, а еще более эмиры из его окружения, особенно когда стало известно об одной из разведывательных вылазок короля и о том, что несколько его рыцарей подъехали совсем близко к Иерусалиму и их было видно в каких-то пяти километрах с крепостных стен города; рыцари разграбили место, которое сегодня носит имя Абу-Гхош и в котором в то время находился прославленный источник и караван-сарай. Храмовники воздвигли там церковь, поскольку полагали, что здесь некогда располагался евангельский Эммаус. В наше время этот храм отреставрирован.

Тут случилось происшествие, которое не могло воодушевить крестоносцев и подробности которого сообщаются в уже цитировавшемся англо-нормандском тексте:

«В эту ночь собрался король Ричард, и с ним пятьдесят рыцарей, посетить одного святого отшельника, обитавшего на утесе горы Святого Самуила, который имел дар пророчества; он никогда не покидал свою пещеру, и не питался ничем иным, кроме трав и корней, и не пил ничего, только одну воду, он не прикрывал свое тело ничем иным, кроме бороды своей и волос своих с тех пор, как сарацины вошли в Землю обетованную и захватили Пресвятой Крест. Отшельник весьма благосклонно говорил с королем и сказал, что не пришло еще время, когда Бог сочтет людей Своих достаточно освятившимися, чтобы Святая земля и Пресвятой Крест могли быть переданы в руки христиан. Затем он вынул камень из своей пещеры и вынес деревянный крест с узкой расщелиной, который был частью Святого Креста, и вручил их королю Ричарду, говоря: „Ныне остается мне семь дней до скончания века моего, и посему Господь наш Бог сподобил вас обрести памятные святыни сии, ибо вам предстоит много страданий и трудов ради любви Того, Кто на кресте изволил умереть за вас и иных грешников“. Король преклонил колени и благоговейно принял в руки свои крест, и приставил верного человека к обители отшельника того, и тот охранял его до седьмого дня, когда отшельник преставился, как и было предсказано им загодя».

Слух об этой встрече прошел по войску, измученному великим нетерпением. Военачальники пожелали дождаться подкреплений из Акры, а время уходило… В самом деле: в третий раз оказаться у самого Иерусалима и даже не попытаться пойти на приступ, хотя и султан встревожен, и окружение его не рвется в бой, и вполне можно было рассчитывать на удачу!

И тут королю Ричарду удается захватить один весьма важный караван, двигавшийся из Бильбаиса, что в Египте; о его прохождении стало известно от бедуинов, по своей воле шпионивших для Ричарда. Отправившись ночью в Каратье (Галатию), Ричард буквально обрушился на конвой у так называемого Круглого водоема; и хотя караван стерегли две тысячи солдат, он целиком оказался в руках Ричарда, а охранники разбежались. «Люди, которые вели караван, сдавались в плен оруженосцам и конным рыцарям и приводили к ним под уздцы груженых верблюдов, и мулов, и мулиц, на которых везли те грузы, что были столь же драгоценными, сколь и богатыми»; четыре тысячи семьсот верблюдов и еще столько мулов, мулиц и ослов, что «никак невозможно было их сосчитать». «Никому в этой стране так не везло с добычей»: золото, серебро, драгоценные ткани, доспехи, пряности в неисчислимых количествах!

Эта нечаянная удача в той же мере ободрила вождей крестоносцев, сколь и подорвала дух эмиров в Иерусалиме, где стали заметны разногласия между курдами и мамелюками, о чем упоминает также и Амбруаз. Беха эль-Дин дает картину крайней растерянности, в которой пребывал Саладин в дни после нападения на караван, то есть после 20 июня 1192 года.

Французские отряды и герцог Бургундский на этот раз тоже были готовы к нападению на Иерусалим. Но Ричард отказывался, и понять это никак невозможно. «Если дело обернется для нас неудачно, то я останусь навсегда виноватым и потеряю честь», – признавался он Амбруазу. Вновь созвали ассамблею: двадцать человек, которые представляли как французов, так и армию короля, ордена тамплиеров и госпитальеров и баронов Святой земли, в конце концов решили не предпринимать нападения на Иерусалим; было это 4 июля, пятью годами спустя, день в день, после разгрома у Хаттина.

 
Когда Иерусалим как на ладони,
О том ли мы молились? Кто нас гонит?
Но мы уходим от Святого Града,
Без боя, не испробовав осады.
А мы Иерусалим так вызволить мечтали,
Что жизнь пустой, пока он не свободен, почитали.
 

Несмотря на великое обожание, с которым хронист Амбруаз всегда относился к Ричарду, он так же, не без печали, вспоминает о том, что

 
Паломничества Боэмунда, Танкреда,
Вошли в историю, ибо победа
От Бога ниспосылалась им.
 

Возобновились переговоры, а в лагерях измученные зноем люди распевали тем временем мстительные песни то про Ричарда, то про герцога Бургундского.

По возвращении в Акру король Англии стал готовиться к выступлению на Бейрут со своим «совсем потускневшим и безрадостным» войском.

 
Король в шатре своем к вечерне собирался
И часа должного для службы дожидался.
Тем временем вошло в порт Акры судно.
И люди на берег сошли. И как-то чудно
Себя они вели. Не грузом занялись,
А поспешили к королю. И только добрались,
С порога: «Государь! – вскричали. – Помоги!
Не то захватят Яффу вновь враги!»
 

В самом деле, 26 июля Саладин неожиданно напал на Яффу; застигнутые врасплох защитники вынуждены были оставить город и укрыться в замке. Казалось, несмотря на отчаянное сопротивление, им придется сдаться, но утром 1 августа на горизонте показались какие-то корабли; во главе флотилии, по обычаю, шло судно под королевским штандартом. После трехдневной задержки из-за неблагоприятных ветров, которые загнали корабли короля в бухту Хайфы, Ричард спешил на защиту Яффы.

Поначалу не обошлось без треволнений: король не знал, сможет ли он причалить, и если сможет, то где. Случился тут один монах, который, выпрыгнув из замка на песок прибрежного пляжа, сообщил королю о положении в городе. Ричард бросился в море, увлекая за собой других; им удалось, несмотря на сарацинские стрелы, соорудить что-то вроде баррикады из обломков кораблей и барж, и под этим прикрытием они добрались до Башни Тамплиеров.

«Он велел отворить ворота и вывел [потрясающих знаменами] знаменосцев и ударил во всю мощь по войску Саладина, которое устроилось в городе; и убиты были все те, кто пожелал отсидеться, а прочие убежали из города; и великое множество богатых людей сдалось, и так город был вызволен из рук сарацинов».

«Неустрашимость франков, их хладнокровие и точность их передвижений» исторгли восхищенные восклицания даже из уст арабского летописца Беха эль-Дина: «Сколь великолепными бойцами они себя там выказали! Какая удаль и какая отвага!»

Войско Саладина бежало до Язура. «Король, – говорит Амбруаз, – велел поставить свой шатер на том самом месте, где Саладин не посмел его дожидаться. Там стал лагерем Ричард Великий… Никогда, даже в Ронсевале [49]49
  В Ронсевальском ущелье в Пиренеях, как повествует «Песнь о Роланде», в 778 году героически погиб Роланд, племянник Карла Великого. (Прим. пер.)


[Закрыть], никто не позволял себе вести себя так, как он…»

Враг, однако, не унимался. Зная, что у Ричарда под рукой не более двух тысяч человек, а рыцарей из них всего полсотни, причем без лошадей, которых не было времени грузить на корабли, неприятель решил, что сумеет взять реванш.

Франки разбили лагерь за городом, где их не защищали крепостные стены. Под утро один генуэзец из вспомогательного флота, немного отойдя от лагеря, заметил, что вдали, в неверном свете занимающейся зари что-то блестит, и похоже, что это сталь оружия и доспехов. Он поднял тревогу. Внезапно разбуженный Ричард наспех отдавал распоряжения своему малочисленному воинству, первым делом пригрозив собственноручно снести голову тому бойцу, который первым не выдержит вражеского напора и побежит; затем он расставил, попеременно, копейщиков и арбалетчиков, придав каждому из них по оруженосцу, который должен был перезаряжать второй арбалет, пока арбалетчик разряжает в нападающих первый. Налет вражеской конницы отразили пики, а пока всадники отходили, чтобы перегруппироваться для второго удара, на них обрушился ливень густо падающих стрел из арбалетов, которые убивали и коней, и всадников. «Удаль франков была такова, что наши войска, утратившие задор из-за их сопротивления, довольствовались тем, что отходили, пытаясь сохранить строй». Тщетно Саладин воодушевлял своих воинов.