Текст книги "Собор"

Автор книги: Реймонд Карвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Я тебя слушаю, – сказал он.

– Слушаешь? Что? – спросила Мариан. – Ты ругаешься и огорчаешься, Ральф, а, право же, не из-за чего. Не из-за чего, родной, поверь мне. Ничего больше не было.

– Продолжай, – сказал он.

– Что с нами такое, господи, – сказала Мариан. – Как это все началось? Ты можешь мне объяснить? Потому что я не могу взять в толк, как это началось.

Он сказал:

– Мариан, продолжай.

– Это все, Ральф, – ответила она. – Я уже говорила. Мы поехали на машине. Разговаривали. Он меня поцеловал. До сих пор не могу понять, как это нас не было три часа или сколько ты там сказал.

– Скажи мне, Мариан, – снова заговорил он, чувствуя, что произошло гораздо больше того, что она ему рассказала, и что он всегда это знал. Внутри у него все противно дрожало. Он сказал: – Нет. Если не хочешь, не рассказывай. В самом деле, думаю, лучше мне не настаивать. – И мельком подумал: если бы только он не был женат, он сегодня был бы где-нибудь в другом месте и занимался бы чем-нибудь другим. И в этом другом месте было бы очень тихо.

– Ральф, – сказала она, – ты правда не будешь сердиться? Мы ведь просто разговариваем, и все. Не будешь? – Она слезла с табурета и села на стул у стола.

Он сказал:

– Не буду.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Она закурила. Ему вдруг ужасно захотелось пойти и взглянуть на детей, взять их на руки из теплых постелек, сонных, тяжеленьких, разметавшихся во сне, усадить на колени и подкидывать, пока совсем не проснутся. Он переключил внимание на самую последнюю черную карету в узоре скатерти. Каждую из таких карет влекли четыре белые лошади, скачущие во весь опор. Кучер на облучке поднял обе руки, погоняя лошадей, а на крыше были крепко привязаны чемоданы и баулы. Сбоку висело что-то, отдаленно напоминавшее керосиновый фонарь, и то, что он теперь слушал, доносилось вроде бы изнутри этой черной кареты.

– …Мы поехали сразу в винный магазин, и я ждала в машине, пока он вернется. Он вышел с бумажным пакетом в одной руке, а пластиковый мешочек со льдом держал в другой. Покачиваясь, шел к машине. Я и не поняла, насколько он пьян, пока он не взялся снова за руль. Тогда я заметила, как он ведет машину. Ужасно медленно. И весь согнулся над рулем. Глаза словно стеклянные. Говорили мы о каких-то вещах, совершенно бессмысленных, даже не могу припомнить. О Ницше говорили. О Стриндберге[10]10
  Юхан Август Стриндберг (1849–1912) – шведский писатель. В начале XX века, наряду с Ибсеном, был властителем дум европейской интеллигенции. «Фрёкен Юлия» (1888) – пьеса, в которой автор воплощает принципы философской драмы, обоснованные в предисловии к ней.


[Закрыть]. Митчел собирался ставить «Фрёкен Юлию» в следующем семестре. И еще что-то о Нормане Мейлере[11]11
  Норман Мейлер (род. 1923) – современный американский писатель. На русском языке выходили романы «Нагие и мертвые» (1972), «Майами и осада Чикаго» (1971) и некоторые другие.


[Закрыть], который ударил свою жену ножом в грудь. Потом он остановил машину прямо посреди дороги. И мы оба глотнули из бутылки. Эн сказал, как больно ему думать, что меня кто-нибудь мог бы ударить ножом в грудь. Сказал, ему хотелось бы целовать мою грудь. Он отогнал машину к обочине. Положил голову мне на колени.

Она продолжала говорить, торопливо и сбивчиво, а он сидел – стиснутые руки на столе, глаза пристально следят за движениями ее губ. Потом взгляд его скользнул по кухне, задержался на мгновение на плите, потом на салфеточнице, снова на плите, на чашках, на плите, на тостере, снова на ее губах, снова на черной карете в узоре скатерти. Он вдруг подумал: как хочется, чтобы она положила руку мне на колено, представил, как касаются его, лаская, ее пальцы, потом ощутил мерное покачивание кареты, и ему захотелось крикнуть изо всех сил:

– Стой! – И тут он услышал, что она говорит:

– …он сказал: слушай, а почему бы нам не попробовать? – И продолжала: – Я сама виновата. Я одна виновата. Он сказал, решай сама, все от тебя зависит, как хочешь, так и поступай.

Ральф закрыл глаза. Помотал головой, попытался представить себе какие-то иные возможности, иную ситуацию, иные последствия. Ему в самом деле вдруг показалось возможным вернуться в ту ночь два года назад, и он представил себе, как входит в кухню – они уже на пороге, открывают дверь, чтобы уйти, – услышал, как сам он этак добродушно, сердечно говорит: да нет, нет, никуда ты с этим Митчелом не пойдешь ни за каким виски парень совершенно пьян и вдобавок отвратительно водит машину даже когда ни в одном глазу а тебе надо отправляться в постель и выспаться как следует встанешь завтра вместе с малышами рано утром и остановись! О господи, остановись! Остановись, пока не поздно!

Он открыл глаза. Мариан громко всхлипывала, пряча лицо в ладонях.

– Зачем ты это, а, Мариан? – спросил он.

Не убирая от лица ладоней, она помотала головой.

И вдруг он понял. В мозгу у него что-то вроде бы щелкнуло, как будто щелчком соединились два конца пряжки. Мгновение он мог лишь молча созерцать свои стиснутые ладони. Все встало на свои места. Теперь он знал. Знание это наполнило мир ревом и грохотом.

– Господи! Нет! Мариан, ради бога! – произнес он, вскакивая со стула. – Господи! НЕТ, МАРИАН!

– Да нет же, нет, – сказала она, поднимая к нему лицо.

– Ты согласилась! – Голос его сорвался на визг.

– Нет же, нет. – Теперь она молила его поверить.

– Ты согласилась! Попробовать! Разве нет? Разве нет? «Попробовать» – ведь так он выразился? Отвечай, так? – Собственный голос показался ему чужим. – Ты позволила ему? Ты позволила ему попробовать?

– Послушай же меня, Ральф! Послушай! – рыдала она. – Я клянусь тебе, ничего не было. Не было ничего больше. Не было! – Мариан в отчаянии качалась из стороны в сторону.

– О господи, будь ты проклята! – выкрикнул он.

– Боже мой, – сказала она, поднимаясь и протягивая к нему руки, – мы что, сошли с ума? Совсем потеряли разум? Ральф? Прости меня, Ральф! Прости…

– Не прикасайся ко мне! Убирайся прочь! – кричал он. Не кричал – визжал.

Она задыхалась от ужаса. Пыталась остановить его. Отвлечь. Он схватил ее за плечо и отшвырнул в сторону.

– Прости меня, Ральф! Пожалуйста! Пожалуйста, прости! – Теперь кричала и она.

2

Ему пришлось остановиться и прислониться к машине, прежде чем он смог двинуться дальше. Навстречу по тротуару шли нарядно одетые парочки. Какой-то мужчина громко рассказывал анекдот. Еще не закончил, но остальные уже смеялись. Ральф оторвался от машины и пересек улицу. Через несколько минут он вошел в бар Блейка, он бывал там довольно часто. Заходил вместе с Диком Кёнигом по дороге в детский сад, когда шли забирать домой детишек.

В баре было почти темно. Вдоль одной стены тянулся ряд столиков. Трепетало пламя свечей, вставленных в высокогорлые бутылки. Ральф смутно различал за столиками силуэты мужчин и женщин, тесно сблизивших головы, тихо толковавших о чем-то. Когда он вошел, двое у самой двери замолкли и посмотрели на него. Наверху под потолком медленно вращалось нечто, напоминавшее небольшой ящик с прорезями. Из прорезей струились тоненькие, как иглы, лучики света, сражавшиеся с темнотой то по одну, то по другую сторону зала. У дальнего конца стойки сидели на высоких табуретах двое мужчин. Еще одна темная, словно из черной бумаги вырезанная, мужская фигура склонилась над автоматическим проигрывателем. На прозрачно светящемся пластике крышки видны были темные руки – широкие ладони с растопыренными пальцами. Этот человек собирается включить музыку, подумал Ральф, словно сделал неожиданное открытие, и как вкопанный встал посреди зала, не в силах оторвать от человека взгляд.

– Ральф! Мистер Уайман, сэр!

Он огляделся. Это Дэвид Паркс окликал его из-за стойки. Ральф медленно подошел, постоял, опершись локтями на стойку бара, потом взобрался на табурет.

– Нацедить вам стаканчик? А, мистер Уайман? – Паркс улыбался, держа в руке стакан. Ральф кивнул, стал смотреть, как Паркс наливает стакан, наклонно подставив его под кран. Стакан медленно наполнялся.

– Ну как они там, а, мистер Уайман? – Паркс поставил ногу на перекладину под стойкой. – Кто, по-вашему, победит на этот раз? На следующей неделе? А, мистер Уайман?

Ральф помотал головой, поднес стакан к губам. Паркс легонько кашлянул.

– Этот стакан за мой счет, хорошо, мистер Уайман? Я угощаю. – Он снял ногу с перекладины, кивнул, как бы подтверждая сказанное, и полез под белый фартук, в карман брюк.

– Вот, – пробормотал Ральф. – Вот у меня есть, вот тут. – И он вытащил какую-то мелочь, стал рассматривать монетки на ладони. Двадцать пять центов, пятак, две монетки по десять центов, две монетки по центу. Он тщательно их сосчитал, словно расшифровывая очень важный код. Положил на стойку двадцать пять центов и поднялся, заталкивая мелочь обратно в карман. Черный человек по-прежнему склонялся над проигрывателем, ладони с растопыренными пальцами – на прозрачной крышке.

На улице Ральф в нерешительности повернул сначала в одну сторону, потом в другую, пытаясь привести в порядок мысли. Сердце колотилось, словно после долгого бега. За спиной у него открылась дверь, из бара вышли мужчина и женщина. Он шагнул в сторону, пропуская их, они сели в машину, машина стояла у обочины, и Ральф заметил, как женщина, усаживаясь, тряхнула волосами: ничего ужаснее этого жеста он в жизни своей не видал.

Он дошел до конца квартала, пересек улицу и прошел еще целый квартал, прежде чем решил направиться прочь от центра. Шел торопливо, засунув сжатые в кулаки руки глубоко в карманы штанов, гулко стуча каблуками по тротуару. Глаза его часто моргали, время от времени он встряхивал головой. Думал: не может быть, что я живу в этом городе, в этом районе. Надо бы сесть где-нибудь, тихонько посидеть и подумать обо всем. Но он понимал, что не в силах сейчас сидеть тихонько и думать ни о чем не в силах. Вспомнил, как однажды увидел – на обочине сидит человек, это было в Аркате, – сидит на обочине старик, давно не бритый, на голове шерстяная вязаная шапка, руки свесил между колен, просто сидит и руки свесил между колен. Тут Ральф подумал: Мариан! Дороти! Роберт! Невозможно. Невыносимо. Попробовал представить себе, как все это будет выглядеть лет через двадцать. Но ничего не смог представить. И вдруг представил себе, как выхватывает из рук ученика записку, которая ходит по классу: «А почему бы нам не попробовать?» Потом он больше уже не мог думать. Потом ему все стало глубочайшим образом безразлично. Потом он подумал о Мариан. О Мариан, какой он видел ее всего час или два назад. С лицом сморщенным, залитым слезами. Потом – Мариан на полу, с окровавленным ртом: «За что ты меня ударил?» Потом Мариан, расстегивающую пояс! Мариан, всю выгнувшуюся назад! Мариан, кричащую в экстазе: ну же, ну, НУ!

Он остановился. Кажется, его сейчас вырвет. Отошел к краю тротуара. Несколько раз сглотнул. Поднял голову и посмотрел на машину, набитую вопящими подростками: проезжая мимо, ребята посигналили ему, гудок у машины был особый, музыкальный. Ральф подумал: где-то за тонкой оболочкой нашей жизни бьется, рвется к нам великое зло. И нужна лишь узенькая щелочка, небольшое отверстие, чуть приоткрытый вход.

Он пришел на Вторую улицу, в ту часть города, которую называли «Двуулок». Она начиналась здесь, в Шелтоне, под фонарем у последнего доходного дома и спускалась к пирсу. Пройдешь три-четыре квартала, и можно увидеть привязанные к причалу рыбачьи лодки. Он когда-то уже забирался сюда, лет шесть тому назад, приходил в букинистический магазин покопаться в старых книгах, которыми завалены были пыльные полки. Напротив, через улицу, он увидел винную лавку. Внутри, за стеклянной дверью, какой-то человек просматривал газету.

Когда Ральф открывал дверь, жестяно звякнул колокольчик. Ральф чуть не разрыдался, так растрогал его этот звук. Купил сигареты, вышел и снова пошел вдоль улицы, заглядывая в витрины. Кое-где к стеклу были липкой лентой прикреплены объявления: танцы; бродячий цирк Шрайна – это осталось еще с прошлого лета; предвыборная афиша: «ФРЕДА УОЛТЕРСА – В ГОРОДСКОЙ СОВЕТ!» В одной витрине беспорядочно громоздились раковины и соединительные муфты для канализационных труб, и у него при виде их опять навернулись слезы на глаза. Гимнастический зал Вика Тэнни был погружен во мрак. Только между неплотно задернутыми шторами в огромном окне пробивался луч света. Ральф слышал плеск воды в бассейне и веселые голоса, приглушенные стеклом дверей и окон. Теперь на улице стало светлее – витрины кафе и баров по ту и другую сторону были ярко освещены. Стало больше прохожих – люди шли группками по трое-четверо, но попадались и одиночки, то мужчина, а то и женщина в ярких модных брючках торопливо бежала мимо. Ральф остановился перед окном кафе. В ярком свете лампы несколько негров играли в бильярд. Долго смотрел, как они гоняют шары, как поднимается к лампе над бильярдом табачный дым и плавает над головами игроков. Один из мужчин, в шляпе и с сигаретой в углу рта, натирая мелом кончик кия, сказал что-то своему партнеру, и оба ухмыльнулись. Потом первый остро глянул на раскатившиеся по зеленому сукну шары, склонился над бильярдным столом.

Ральф остановился перед Домом Джима Ойстера. Здесь он никогда еще не был, вообще в этом районе города никогда не бывал. Над дверью желтыми лампочками горела вывеска: «ДОМ ДЖИМА ОЙСТЕРА». Над нею на металлической решетке прикреплена была огромная, пылавшая неоновым огнем устричная раковина[12]12
  Ойстер – устрица (англ.).


[Закрыть], из которой торчали две мужские ноги. Тело пряталось внутри раковины, а ноги то вспыхивали красным светом, то гасли, зажигались то вверху, то внизу, и казалось, что поглощаемый раковиной человек дрыгает ногами. Ральф прикурил новую сигарету прямо от старой и толкнул дверь.

Внутри было людно, на площадке для танцев яблоку негде упасть, пары стояли обнявшись, тесно прижавшись друг к другу. Ждали, чтоб снова заиграл оркестр. Ральф протолкался к бару. По дороге ему пришлось отдирать от своего пиджака руки какой-то совершенно пьяной женщины. Табуретов у стойки не было, и он протиснулся между служителем береговой охраны и сморщенным человечком в комбинезоне из чертовой кожи. В зеркало за стойкой видно было, как поднимаются из-за столика музыканты, идут на эстраду. В белых рубашках, темных брюках, красные шнурки вместо галстуков. Сбоку от эстрады Ральф увидел камин – газовое пламя лизало металлические поленья. Один из музыкантов тронул струны электрогитары, сказал что-то остальным и ухмыльнулся многозначительно. Оркестр заиграл.

Ральф поднес к губам и разом осушил стакан. Услышал, как женщина у противоположного конца стойки сердито сказала: – Скандал, вот что я вам скажу, будет страшный скандал. – Музыканты закончили одну мелодию и начали другую. Один из них, бас-гитара, подошел к микрофону, запел, но Ральф не мог разобрать слов песни. Когда оркестр снова ушел на перерыв, Ральф поискал глазами, где может быть туалет. Разглядел в другом конце зала двери, которые то и дело открывались и закрывались, и направился к ним. Его шатнуло, и он понял, что пьян. Над одной из дверей прикреплены были оленьи рога. Какой-то мужчина потянул дверь на себя, вошел, другой поймал ее на лету и вышел. Пришлось встать в очередь – он оказался третьим. Над автоматом, продающим расчески, Ральф заметил непристойный рисунок с объяснительной надписью, а под нею кто-то добавил: Бетти М. – лучше всех! – и номер телефона. Человек в очереди перед ним двинулся вперед. Ральф тоже шагнул. Сердце его сжало тяжкое бремя сочувствия к этой Бетти. Подошла его очередь. Облегчение, неожиданное и резкое, словно удар молнии, заставило его прислониться лбом к холодному кафелю стены. О Бетти! – подумал он. Жизнь его изменилась так внезапно, что он готов был все понять, все простить. Он глубоко вздохнул. Есть ли на земле еще люди, в пьяном тумане размышлял он, способные в одном событии разглядеть признаки надвигающейся катастрофы и направить свою жизнь в совершенно иное русло? Он еще постоял над писсуаром, опустил глаза: оказалось, что у него мокрые пальцы. Подошел к умывальнику, вымыл руки, пустив посильнее воду и по здравом размышлении решив не пользоваться грязным обмылком. Развертывая бумажное полотенце, он близко придвинулся к щербатому зеркалу, всмотрелся в свое лицо. Лицо как лицо – ничего особенного. Потрогал стекло и двинулся прочь. Какой-то человек толкнул его, протискиваясь к раковине.

Закрыв за собою дверь, он заметил еще одну, в другом конце коридора. Подошел и заглянул сквозь стекло в комнату. За столом, крытым зеленым сукном, четверо играли в карты. Ральфу показалось, что там внутри необычайно покойно и тихо, молчаливые движения игроков исполнены тайны и значения. Он прислонился к стеклу и стал смотреть. Смотрел до тех пор, пока не почувствовал, что люди в комнате исподтишка наблюдают за ним.

В баре наяривали гитары, сидевшие за столиками люди отбивали ладонями такт и насвистывали мелодию вслед за оркестром. Толстая пожилая женщина пыталась влезть на эстраду, ей помогали, подталкивали. Белое вечернее платье мешало ей, она делала вид, что ее втаскивают на эстраду силком. Ральф ясно видел – нарочно притворяется. Наконец она согласилась взять протянутый ей микрофон и слегка поклонилась публике. Публика приветственно свистела и топала ногами. Ральф вдруг понял: единственное, что может его спасти, это тишина и покой той комнаты, где играли в карты. Нужно быть там, сидеть, смотреть. Он вытащил бумажник и высоко поднял руки, стремясь получше рассмотреть, сколько у него там денег. За его спиной женщина начала петь низким, хрипловатым, словно сонным голосом.

Человек, сдававший карты, поднял глаза.

– Решили присоединиться? – спросил он, оглядев Ральфа с головы до ног и снова опуская взгляд на карточный стол. Остальные на мгновение оторвались от порхавших над зеленым сукном карт, глянули вскользь на непрошеного гостя, вновь погрузились в свое занятие. Взяли только что сданные карты. Игрок, сидевший к Ральфу спиной, внушительно засопел, обернулся и уставился на Ральфа.

– Бенни, еще один стул! – крикнул сдающий старику уборщику. Сдающего звали Клайд. Он был человек крупный, белая рубашка расстегнута у ворота, рукава слегка отвернуты, оголенные выше кистей руки поросли густой черной шерстью. Ральф длинно вздохнул.

– Выпьете чего-нибудь? – спросил Бенни, подтаскивая к столу стул. Ральф дал старику доллар и стал выпрастывать из рукавов пиджака руки. Бенни взял пиджак, повесил его у двери и вышел. Два игрока подвинулись, и Ральф сел за стол напротив сдающего.

– Ну как оно? – спросил тот у Ральфа, не поднимая глаз.

– Нормально, – ответил Ральф.

По-прежнему не поднимая глаз, Клайд сказал мягко: – Играем по малой, сдаю по пять карт. Плюсуем не больше пяти долларов. Банк на столе.

Ральф кивнул и, когда партия закончилась, купил на пятнадцать долларов фишек. Внимательно смотрел, как скользят по сукну карты, падают перед ним одна на другую, взял их тем же движением, каким брал когда-то отец, складывая веером, поднял глаза и посмотрел на лица других игроков. Подумал: а с ними такое случалось?

Через полчаса он выиграл уже две партии и, не считая фишек, которые горкой лежали перед ним, подумал, что у него должно еще быть долларов пятнадцать или даже двадцать. Заплатил еще за одну порцию виски – фишкой – и неожиданно понял, какой долгий путь прошел всего за один вечер, какой долгий жизненный путь. «Джексон, – подумал он. – Могу стать Джексоном».

– Вы играете или нет? – спросил кто-то из сидевших за столом. – Клайд, сколько ставить? Отвечай, ради всего святого!

– Ставка – три доллара, – ответил Клайд.

– Играю, – сказал Ральф. – Я играю. – И положил в банк три фишки.

Клайд поднял глаза и снова опустил их на карты. – Если хотите большой игры, можем потом пойти ко мне, – предложил он.

– Да нет, все нормально, – сказал Ральф. – На сегодня с меня хватит. Сегодня как раз кое-что выяснилось. Про игру. Супруга моя поиграла немножко с одним парнем пару лет назад. Сегодня как раз выяснилось. – Он откашлялся.

Один из игроков положил на стол карты и закурил сигару. Пристально поглядел на Ральфа, попыхивая, раскуривал сигару, потом помахал спичкой, чтобы погасла. Снова взялся за карты. Клайд поднял глаза на Ральфа. Его тяжелые руки лежали на столе, ладони распластались, словно отдыхали на зеленом сукне, жесткие черные волоски на кистях блестели в свете лампы.

– Работаете здесь, в городе? – спросил он.

– Живу здесь, – ответил Ральф. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, поразительно легким и пустым.

– Играем мы или нет? – сказал один из игроков. – А, Клайд?

– Засохни, – сказал Клайд.

– О господи боже мой!.. – тихонько сказал игрок.

– Что такое сегодня выяснилось? – спросил Клайд.

– Про жену, – сказал Ральф. – Сегодня выяснилось.

В переулке было темно. Ральф вытащил бумажник, на ощупь сосчитал, сколько там осталось. Два доллара. И должна быть какая-то мелочь в кармане, подумал он. Как раз чтоб перекусить. Но есть ему не хотелось; он всем телом привалился к стене дома, пытаясь сосредоточиться, привести в порядок мысли. В переулок завернула машина, остановилась и снова, задом, выехала обратно. Ральф двинулся в путь. Он шел той же улицей, которой пришел сюда. Держался поближе к домам, подальше от шумных компаний, от мужчин и женщин, заполнивших тротуар. Услышал, как какая-то женщина в длинном пальто сказала своему спутнику: – Вовсе не так это было, Брюс, вовсе не так. Ты не понимаешь.

Он остановился у винной лавки. Вошел. Встал у прилавка, изучая аккуратные ряды бутылок. Купил полпинты рома и еще сигарет. Пальмы на ярлыке бутылки, их разлапистые, наклоненные вниз ветви и лагуна на заднем плане бросились ему в глаза, только потом уж до него дошло: ром. И купил. Подумал: сейчас потеряю сознание. Продавец, худой, лысый человек в подтяжках, положил бутылку в бумажный пакет, получил деньги, выбил чек – звонок кассового аппарата мелодично прозвучал в пустом магазине – и сказал: – Посошок на дорожку, а?

На улице Ральф постоял немного и направился к пирсу. Подумал, хорошо бы посмотреть на воду и как огни в ней отражаются. Подумал, как бы профессор Максвелл справился с подобной ситуацией? Запустил руку в пакет, на ходу извлек бутылку, отвинтил крышку, на каком-то крыльце прислонился к двери и, запрокинув голову, сделал длинный глоток. Подумал, а вот профессор Максвелл просто сидел бы – весьма элегантно – на берегу у воды. Ральф пересек ржавые трамвайные рельсы, свернул в какую-то совсем темную улочку и услышал плеск волн у пирса. И в тот же момент почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади. Невысокий негр в кожаной куртке обошел Ральфа сбоку, встал перед ним и произнес: – Минуточку, парень.

Ральф попробовал обойти препятствие, но негр в кожаной куртке сказал:

– Полегче, мальчик, ты отдавил мне пальчик! – И прежде чем Ральф успел опомниться и броситься прочь, он получил резкий удар кулаком в живот, застонал и стал падать вперед. Но тут негр двинул его раскрытой ладонью по носу, Ральфа отбросило к стене, и он со стоном сполз на землю. Одна нога у него подвернулась, и пока он размышлял, как бы ему половчее подняться с земли, негр залепил ему здоровую оплеуху. Ральф растянулся плашмя на мостовой.