Текст книги "Другое небо (сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Урсула Кребер Ле Гуин,Станислав Лем,Роберт Шекли,Эрик Фрэнк Рассел,Пол Уильям Андерсон,Артур Чарльз Кларк,Фредерик Браун,Альфред Бестер,Боб Шоу,Джон Браннер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Не бойся, дорогая, – произнес всадник. – Это было видение. Но он ждет тебя, и скоро мы к нему приедем.

Смутно, в глубине сознания Барбро понимала, что она должна испытывать ужас, смятение и еще что-то. Но память о прошлом осталась где-то позади. Она даже не знала, как попала сюда, чувствуя лишь, что любима. Покой, долгожданный покой, отдых в тихом предвкушении радости…

Спустя какое-то время лес кончился, и они въехали на широкий луг, где в отблесках лун лежали огромные валуны. Тени от них шевелились в такт всполохам северного сияния. Над растущими между ними цветами, словно крохотные кометы, летали порхунчики. Впереди блестела гора, самый пик которой скрывался в облаках.

Барбро посмотрела вперед, увидела лошадиную голову и вдруг подумала: «Это же Самбо! Мой Самбо. Я каталась на нем в детстве». Потом она запрокинула голову и взглянула на мужчину в черном плаще с капюшоном, под которым лицо едва угадывалось.

– Тим… – прошептала она, потому что просто не могла закричать.

– Да, Барбро.

– Но я похоронила тебя…

– Неужели ты думаешь, что мы – это всего лишь телесная оболочка, которую кладут в могилу? Бедняжка моя. Ту, которая позвала нас, зовут Целительница. А теперь отдыхай, спи.

– Сон… – пробормотала она, какое-то время еще пытаясь сопротивляться, но сил уже не осталось. Почему она должна верить пепельно-бледным сказкам про атомы, энергию… Сказки, которые она даже не может вспомнить… Ведь рядом Тим, и на коне, подаренном ей отцом, они едут к Джимми. Сном была та, другая жизнь, а это ее первое робкое пробуждение.

Словно в ответ на ее мысли Тим проговорил:

– У аутлингов есть песня. Она называется «Песня о человеке»:

 
 Мир плывет,
 Его гонит невидимый ветер,
 Впереди разгорается свет,
 За кормой остается ночь…
 Истинные Обитатели не знают такой печали.
 

– Я не понимаю тебя, – сказала Барбро.

Тим кивнул.

– Тебе еще многое предстоит понять, дорогая, и мы не сможем видеться, пока ты не познаешь основные истины. Но это время ты проведешь с нашим сыном.

Барбро попробовала приподняться и поцеловать его, но он удержал ее на месте.

– Рано. Ты еще не принята среди народов Царицы. Мне даже не следовало приезжать за тобой, но она была слишком великодушна, чтобы запретить. Ложись, ложись.

Время летело. Конь без устали скакал вверх по склону, ни разу не споткнувшись. Барбро заметила отряд, спускавшийся мимо них к западу на битву с… С кем? С тем, кто закован в сталь и сожаление… Позже она спросит себя и узнает, как имя того, кто доставил ее на землю Древних Истин.

Наконец впереди на фоне звезд – маленьких волшебных звезд, которые шепчут нам слова утешения, когда мы мертвы, – поднялись великолепные шпили. Они въехали во двор замка, где, не колеблясь, горели свечи, плескали фонтаны и пели птицы. В воздухе стоял запах цветов брока и перикупа, руты и роз – не все, что принес в этот мир человек, ужасно. Истинные Обитатели во всей своей красе ждали у входа, чтобы поприветствовать их. За стройными рядами встречающих играли в полутьме пэки; среди деревьев мельтешили дети; веселье сливалось с торжественной музыкой…

– Мы прибыли, – сказал Тим неожиданно хриплым, каркающим голосом.

Барбро даже не поняла, как он слез с коня, держа ее на руках. Теперь она стояла рядом с ним и вдруг заметила, что его качает.

– Тебе плохо? – со страхом спросила она и схватила Тима за руки, оказавшиеся вдруг холодными и грубыми на ощупь.

Самбо куда-то исчез. Барбро заглянула под капюшон: здесь гораздо светлее, и она разглядит его лучше… Но лицо Тима оставалось расплывчатым и изменчивым.

– Что-то не так… Что происходит?..

Тим улыбнулся. Неужели это та самая улыбка, которую она так обожала?

– Я… Мне надо идти, – выговорил Тим с трудом и так тихо, что она едва расслышала. – Наше время еще не пришло.

Он высвободился из ее объятий и оперся на фигуру в капюшоне, возникшую вдруг рядом. У голов обоих вилось нечто смутное и туманное.

– Не смотри, как я ухожу… обратно в землю, – молил Тим. – Это моя смерть… Скоро придет наше время… Вон, наш сын!

Барбро не могла не обернуться. Она упала на колени, расставив руки, и Джимми врезался в нее, словно теплое, живое пушечное ядро. Барбро ерошила ему волосы, целовала шею, смеялась, плакала, лепетала какие-то глупости. Это был не призрак, не воспоминание, которое исчезнет, едва она отвернется.

Барбро беспокойно перебирала в уме всяческие беды, которые могли выпасть на долю Джимми – голод, болезни, страх, – и не находила никаких признаков. Сады вокруг исчезли, но это уже не имело никакого значения.

– Я так скучал по тебе, мама. Ты останешься?

– Я заберу тебя с собой, золото мое.

– Останься. Здесь весело. Я тебе все покажу. Но ты обязательно оставайся.

Словно вздох, пронесся в сумерках порыв ветра. Барбро встала, и Джимми вцепился в ее руку. Перед ними стояла Царица. Высокая, очень высокая, в наряде, сотканном из северного сияния, в короне из звезд и гирляндах из цветов-недотрог. Позой она напоминала Венеру Милосскую, чье изображение Барбро часто видела на землях людей, но Царица выглядела несравненно красивее, и гораздо больше величия чувствовалось в ее осанке и сине-черных глазах. Снова восстали вокруг сады, воскресли придворные, вознеслись к небу высокие шпили.

– Добро пожаловать, – произнесла Царица, словно пропела. – Навсегда.

Но, переборов страх, Барбро ответила:

– Праматерь Лун, отпусти нас.

– Этому не бывать!

– Отпусти нас в наш мир, маленький, но любимый, – молила Барбро, словно в полусне. – Мир, который мы построили для себя и которым дорожим ради наших детей.

– К дням заточения, к ночам, полным горести, к работе, которая рассыпается в пальцах, любви, которая превращается в гниль или мусор, к потерям, к печали, к единственной уверенности, что впереди ничего не будет? Нет. Ты, которая будешь зваться отныне Странницей, тоже возрадуешься, когда знамена Северного Мира вознесутся над последним городом человека, и человек наконец оживет. А теперь иди с теми, кто будет тебя учить.

Царица ветров и тьмы подняла руку, призывая слуг, но вдруг замерла, и никто не явился на ее зов.

На фоне тихого шелеста фонтанов и мелодичной музыки нарастал свирепый рев. Метнулось пламя, где-то загрохотало, и придворные бросились врассыпную перед стальным чудовищем, взбиравшимся на скалу. Пэки испуганно взмыли в воздух и скрылись из виду. Никоры один за другим кидались навстречу машине и падали сраженные, пока Царица не закричала, чтобы они остановились.

Барбро повалила Джимма на землю и закрыла собой. Башни замка закачались и растаяли как дым. Под леденящим светом лун остался голый склон горы: камни, расселины, а чуть дальше – ледник, в прозрачной глубине которого пульсировало голубое отражение северного сияния. На вертикальной стене скалы чернел вход в пещеру. Древние с криками бросились в темный проем, ища спасения под землей. Бежали все: люди, и гротескные создания вроде пэков, никоров и призраков, но больше всего было худощавых чешуйчатых существ с длинными клювами и длинными хвостами.

Джимми плакал, прижимаясь к груди Барбро – может быть, от страха, а может, оттого что растаяло очарование сказочного мира. На мгновение Барбро даже стало жаль Царицу. Та осталась теперь одна и стояла совершенно нагая. Но затем она тоже бросилась бежать, и мир вокруг Барбро рухнул.

Пулеметы смолкли, машина с лязгом остановилась. Из кабины выпрыгнул юноша и закричал во весь голос:

– Тень Сновидения, ты где? Это я, Погонщик Туманов! Иди сюда!

Только потом он сообразил, что приехавший с ним человек не понимает его слов, но продолжал кричать, пока девушка не выбралась из кустов, где спряталась с самого начала атаки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга сквозь дым и пыль, пронизанные лунным светом. Затем девушка бросилась вперед.

А из кабины донесся еще один голос:

– Барбро! Скорее!

В Рождественской Посадке был день. Короткий в это время года, но все же день – с солнцем, голубым небом, белыми облаками, сверкающей водой, соленым ветром на улицах и организованным беспорядком в гостиной Шерринфорда.

Он долго перекладывал одну ногу на другую, тянул трубку, словно хотел поставить дымовую завесу, и наконец спросил:

– Ты уверена, что уже поправилась? Тебе не следовало излишне волноваться.

– Не беспокойся, все хорошо, – ответила Барбро Каллен, хотя голос ее оставался бесцветным. – Усталость, конечно, еще чувствуется, и, наверно, это заметно. Но ничего удивительного тут нет: за одну неделю от такого трудно оправиться. Однако я встаю, хожу. И, честно говоря, прежде чем осесть и начать набираться сил, мне не терпелось узнать, что случилось там и что происходит сейчас. Ни в прессе, ни по телевидению ничего не было.

– Ты с кем-нибудь говорила о нашей экспедиции?

– Нет. Посетителям я просто отвечала, что слишком устала и не могу разговаривать. Не очень веселая жизнь. Но я решила, что для секретности есть какие-то причины.

Шерринфорд вздохнул с облегчением.

– И правильно. Это по моей просьбе. Ты можешь представить себе, что произойдет, если все станет известно широкой публике прямо сейчас? Власти согласились, что нужно изучить факты, обдумать, обсудить их в спокойной обстановке и выработать какую-то программу, которую можно будет предложить населению Роланда. Иначе все просто свихнутся. – Он едва заметно улыбнулся. – А кроме того, и тебе, и Джимми надо привести нервы в порядок перед началом журналистского штурма. Как он там?

– Он-то ничего. По-прежнему пристает, чтобы мы отправились играть с его друзьями в Прекрасный Замок. Но в таком возрасте… Это пройдет. Он забудет.

– Возможно, он еще встретит своих друзей.

– Что? Мы… – Барбро чуть подвинулась в кресле. – Знаешь, я тоже забыла. В памяти почти ничего не осталось о последних часах. Мы привезли с собой кого-нибудь еще из похищенных?

– Нет. Они и так испытали слишком сильное потрясение, а тут еще проблема адаптации в обществе… Погонщик Тумана – парень вполне трезвомыслящий, он заверил меня, что, пока мы будем готовиться, они выживут. Но по правде сказать, я и сам не уверен, что это будут за приготовления. Никто пока не знает. Очевидно, они должны включать в себя какие-то меры, нацеленные на воссоединение этих людей с человечеством. Особенно тех, что еще не подросли. Хотя, возможно, они уже никогда не будут считать цивилизацию своим домом. Может, это и к лучшему: нам все равно как-то нужно будет поддерживать контакт с Истинными Обитателями.

Его ровный, почти лишенный эмоций голос действовал успокаивающе на обоих, и Барбро, собравшись с духом, сказала:

– Наверно, я вела себя как полная идиотка, да? Помню, что я кричала, выла и билась головой об пол.

– Забудь. Все нормально. – Шерринфорда по-прежнему беспокоило, что думает эта женщина о случившемся с ней и о его роли в недавних событиях. Он встал, подошел и положил руку ей на плечо. – Тебя заманили в ловушку искусной игрой на глубоких человеческих инстинктах, причем ты была взволнована и напугана. После, когда это раненое чудовище унесло тебя, очевидно, появилось еще одно существо, буквально накачавшее тебя иллюзиями с близкого расстояния. А потом мое прибытие, внезапное исчезновение всех галлюцинаций – должно быть, это подействовало очень сильно. Неудивительно, что ты кричала, словно от дикой боли. Однако прежде ты все-таки успела посадить в машину Джимми, забралась сама и ни разу не пыталась помешать мне в дороге.

– А что ты сделал потом?

– Дунул оттуда на полной скорости. Через несколько часов магнитная буря немного поутихла, и я сумел связаться с Портолондоном, чтобы запросить самолет. Возможно, это было уже не так важно – Древние вряд ли смогли бы нас остановить, да они и не пытались, – но все же быстрый транспорт оказался нелишним.

– Это я примерно так себе и представляла. – Барбро поймала его взгляд. – Но я имела в виду другое. Как ты нас нашел?

Шерринфорд чуть отодвинулся.

– Дорогу указывал пленник. Я не думаю, что убил кого-то из тех, кто явился на поляну, чтобы разобраться со мной. Надеюсь. Я дал несколько предупредительных выстрелов и повел машину вперед, а потом просто обогнал их. Это даже нечестно – сталь и высокооктановое горючее против слабой плоти. А вот у входа в пещеру мне действительно пришлось застрелить десяток троллей. Поверь, я этим совсем не горжусь. – Он умолк на короткое время, потом закончил: – Но тебя взяли в плен. Я не знал, что они могут с тобой сделать, и тебе не на кого было больше рассчитывать. – Снова пауза.

– Хотя на самом деле я человек мягкий.

– А как ты заставил… того парня… помочь?

Шерринфорд отошел к окну, откуда открывался вид на Северный океан.

– Я отключил гасящее поле и позволил отряду аутлингов подойти поближе. В полном блеске иллюзорного величия. А затем снова включил, и мы оба увидели их так, как они выглядят в действительности. По дороге на север я объяснил Погонщику Тумана, что и его, и всех остальных людей обманывали, использовали, заставляли жить в мире, которого никогда не было. Спросил, хочется ли ему, чтобы он сам и те, кто ему близок, до самой смерти жили, как прирученные животные, – вроде бы и на свободе среди холмов, но чуть что, мысленный приказ: «Назад! В будку!» – Шерринфорд волновался и выпускал целые облака дыма. – Не дай Бог кому увидеть столько горечи на человеческом лице. Всю жизнь заставляли верить, что он свободен.

В комнате наступила тишина, только шум транспортных потоков доносился снизу. Карл Великий спустился к самому горизонту, и небо на востоке уже потемнело. Наконец Барбро спросила:

– Ты узнал, для чего все это?

– Для чего они похищали детей и воспитывали их в таком духе? Отчасти для реализации своего плана, а отчасти, чтобы изучить нас и экспериментировать над нами. Мы нужны были им, потому что у людей есть особые способности, которые их интересовали. Например, способность переносить яркий дневной свет.

– Но какую конечную цель они себе ставили?

Шерринфорд отвернулся от окна и прошелся по комнате.

– Об этом трудно судить. Мы можем лишь догадываться о том, что они думают и тем более как на самом деле к нам относятся. Но, похоже, наши догадки подтверждаются объективными данными. Почему они прятались от людей? Подозреваю, что так называемые Древние или, вернее, их предки, поскольку, ты сама знаешь, никакие не эльфы, а обычные смертные, подверженные ошибкам существа, – так вот, я подозреваю, что поначалу аборигены осторожничали больше даже, чем некоторые примитивные племена на Земле, хотя и там встречались случаи, когда местные жители далеко не сразу открывались путешественникам. Шпионя и подслушивая мысли, обитатели Роланда в конце концов освоили язык настолько, что сумели понять, как сильно отличаются от них люди и как они могучи. Им стало известно, что скоро прибудут большие корабли с множеством поселенцев, но не пришло в голову договориться о своем праве на землю. Возможно, у них территориальные чувства развиты гораздо сильнее наших, и они решили сражаться, чтобы уничтожить нас, но по-своему. Я уверен, что, едва мы начнем изучать их образ мышления, с нашей психологической наукой произойдет нечто подобное революции, которую Коперник совершил в астрономии. – Шерринфорд буквально загорелся. – И мы сможем обогатиться знаниями не только в этой области. У них тоже была своего рода наука – нечеловеческая, неземная. Ведь они наблюдали за нами очень пристально, даже разработали направленный против нас план, для которого потребовался бы век или два. Возможно, они знают и что-то еще. На чем, например, держится их цивилизация без видимого сельского хозяйства, без наземных зданий, без шахт и тому подобного? Как им удается по желанию создавать новые виды разумных существ? Миллионы вопросов и десятки миллионов ответов!

– А можем ли мы научиться чему-нибудь от них? – мягко спросила Барбро. – Или мы просто задавим их, как они того и боялись?

Шерринфорд остановился у каминной полки, оперся на нее локтем и, вынув трубку изо рта, ответил:

– Я надеюсь, мы окажемся благосклонны к поверженному врагу. Ведь они действительно враги. Они пытались покорить нас, но им это не удалось, а теперь мы в каком-то смысле обязаны покорить их. Древние ожидали, что еще увидят, как ржавеют наши машины, а вместо этого им придется смириться с существованием машинной цивилизации. С другой стороны, они никогда не поступали с нами столь же жестоко, сколь мы в далеком прошлом со своими собственными братьями. И, я повторяю, они способны научить нас многим интересным вещам. Мы сможем ответить тем же, когда они станут сдержанно относиться к чужому образу жизни.

– Очевидно, им выделят резервацию, – сказала Барбро и с недоумением взглянула на Шерринфорда, когда тот поморщился.

– Но за что же лишать их чести и достоинства? – спросил он. – Они боролись, чтобы спасти свой мир вот от этого, – Шерринфорд махнул рукой в сторону города, – и я вовсе не исключаю, что, будь всего этого поменьше, мы тоже жили бы гораздо счастливее.

Плечи у него поникли, и, тяжело вздохнув, он добавил:

– Хотя, я полагаю, если бы «королевство эльфов» победило, человечество на Роланде просто вымерло бы – тихо и даже умиротворенно. Мы живем со своими выдумками, но вряд ли бы прижились внутри этих образов.

– Извини, я тебя не понимаю, – покачала головой Барбро.

– А? – Он взглянул на нее с удивлением, мгновенно вытеснившим меланхолию, потом рассмеялся. – Это, конечно, глупо с моей стороны. За последние несколько дней я столько раз уже объяснял свою точку зрения политикам, ученым, полицейским и Бог знает кому еще, что просто забыл сказать об этом тебе. Смутная идея возникла у меня еще по дороге на север, но я не люблю обсуждать свои идеи до срока. Теперь же, когда мы встретили аутлингов и увидели, что они могут, я почувствовал себя гораздо увереннее.

– Он снова набил трубку и продолжил: – Я, например, всю свою сознательную жизнь тоже играл определенный образ. Образ рассудительного сыщика. И это, как правило, не сознательная поза, а просто образ, который лучше всего соответствует складу моего характера и профессиональному стилю. Но у большинства людей, независимо от того, слышали они про оригинал или нет, такой образ вызывает вполне определенную реакцию. Это довольно распространенное явление. В жизни нам нередко встречаются люди, которые в разной степени напоминают Христа, Будду, Прародительницу Земли или, если попроще, Гамлета или д'Артаньяна. Эти исторические, литературные или мифические фигуры концентрируют в себе определенные базовые аспекты человеческой психики, и, встречая их воочию, мы реагируем гораздо глубже, чем на сознательном уровне. – Тут его голос стал гораздо серьезнее. – Помимо этого человек всегда создавал образы или концепции, которые нельзя назвать личностями: чудовища, тени, дальние миры. Мир волшебства и чар – это раньше называлось колдовством, – мир получеловеческих существ вроде Ариэля или Калибана, свободных от немощей и забот простых смертных, а следовательно, чуть беззаботно-жестоких, игривых. Существа, что кроются в сумерках, пронзаемых лунных светом, не совсем боги, но они подвластны повелителям, достаточно загадочным и могущественным, чтобы Да, наша Царица ветров и тьмы отлично знала, какие видения подбрасывать отрезанным от больших поселений людям, какими иллюзиями окручивать их время от времени, какие песни и легенды пустить среди них. Интересно, сколько на самом деле она и ее подручные почерпнули из земных сказок, сколько придумали сами и сколько туда добавили люди уже здесь, сейчас, невольно подчиняясь ощущению, что живешь на краю мира?

Комнату постепенно заполнили вечерние тени. Стало прохладнее, и шум транспорта, доносившийся с улицы, заметно уменьшился.

– А какой в этом вред? – тихо спросила Барбро.

– В каком-то смысле дальнопоселенец все-таки живет тут словно в средневековье. У него мало соседей, он редко слышит новости извне и живет, обрабатывая землю, которую знает лишь отчасти. Кругом нескончаемые дикие леса, а сама планета может в любую тихую ночь обрушить на поселенца совершенно непредсказуемые бедствия. Машинная цивилизация, что доставила на Роланд его предков, здесь едва угадывается. И он просто может потерять с ней всякую связь – так же, как люди в средние века забыли Грецию и Рим, как забыла сейчас свое былое величие сама Земля. Можно накачивать его образами загадочного мира – долго, упорно, исподволь – до тех пор, пока он не проникнется верой, что волшебство Царицы ветров и тьмы сильнее энергии моторов, созданных руками человека, и тогда сначала душой, а затем и делами он последует за ней. Конечно, это не делается быстро. В идеале процесс должен идти очень медленно – так, чтобы его никто не заметил, особенно самодовольные жители городов. А когда поселенцы скатятся к примитивному существованию и в конце концов отвернутся от горожан, те просто умрут с голоду.

– Как сказала Царица, мы сами возрадуемся, когда знамена Северного Мира вознесутся над последним городом человека…

– Возможно, так бы оно и случилось, – признал Шерринфорд. – Но я все же предпочитаю выбирать свою судьбу сам.

Он передернул плечами, словно стряхивая с себя тяжелую ношу, потом выбил трубку и медленно, с чувством потянулся.

– Теперь, впрочем, ничего страшного с нами не случится.

– Благодаря тебе, – сказала Барбро, глядя на него в упор.

Щеки у Шерринфорда слегка порозовели.

– Я думаю, рано или поздно кто-нибудь другой… Гораздо важнее, что мы будем делать дальше, а это для одного человека или даже для одного поколения вопрос слишком сложный.

– Да, если только это не личный вопрос, Эрик, – сказала она, чувствуя, как горят у нее щеки, и с удивлением отметила, что он тоже взволнован.

– Я надеялся, что мы увидимся вновь.

– Обязательно увидимся.

Айох сидел на кургане Воланда. Северное сияние полыхало так ярко и такими огромными полосами света, что за ним почти не видно было ущербных лун. Цветы огненного дерева опали – лишь несколько бутонов еще продолжали светиться среди корявых корней и в зарослях сухого брока, теперь уже ломкого, трескучего, пахнущего дымом. В воздухе еще тепло, но на западе, где скрылось за горизонтом солнце, не осталось даже намека на его розовые отсветы.

– Прощайте. И удачи вам, – крикнул пэк.

Погонщик Тумана и Тень Сновидения даже не обернулись – возможно, просто не осмелились – и вскоре скрылись в темноте в направлении разбитого людьми лагеря, что светился огнями, словно новое яркое созвездие на южном небосклоне.

Айох медлил. Ему казалось, что нужно попрощаться и с той, которая присоединилась недавно к спящему в дольмене. Скорее всего, здесь никто уже не встретится, чтобы любить и творить волшебство. Но память подсказывала один-единственный старый стих подобающего содержания. Айох встал и пропел:

 
 Из груди ее цветок
 Потянулся алый,
 Но лето сожгло его,
 И песни не стало.
 

Затем пэк расправил крылья и полетел прочь от этих мест.

Перевод А. Коржневского