Текст книги "На волне космоса (сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Станислав Лем,Роберт Шекли,Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем,Элвин Брукс Уайт,Джон Гордон,Виталий Бабенко,Гораций Леонард Голд (Гоулд),Конрад Фиалковский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Да нет же, нет! Я чувствую себя обыкновенным человеком, таким, как ты.

– И все-таки они хотели нас уничтожить… – произнес Фукс.

– Что заставляет тебя так думать?

– Самый факт отправления корабля из антиматерии…

– А не кажется ли тебе, что им намного проще было бы выслать излучатель антипротонов?

– Возможно, им хотелось захватить нас врасплох. Мы принимаем на Земле твой космолет, возвращающийся с Веги, а он уничтожает Землю.

– Я с тобой не согласен, Фукс, – вмешался Томпи. – Ты приписываешь им свои мысли. А они – если только они действительно существуют – должны мыслить совершенно иными категориями. Захватить врасплох?.. С таким же успехом они могли иметь намерение оповестить нас о чем-то… Возможно, что подобное изменение материи космолета как раз и призвано служить каким-то сигналом… Может быть, для них это общеизвестная вещь. Может, им и в голову не приходит, что мы не в силах справиться с антиматерией…

– Да какие там сигналы! Ведь вы считаете, что они собирались уничтожить Землю, а противника не предупреждают о задуманном ударе.

– Бан! Как я раньше не подумал об этом! – вдруг воскликнул Фукс. – Ты, кажется, подсказал мне способ проверить их намерения. Я совершенно забыл о сигнале. Может быть, все дело именно в нем. Они же передавали сигнал. Тот, дополнительный сигнал, о котором я говорил тебе, Томпи, когда ты только прилетел сюда… Если в сигнале нет никакой информации…

– Тогда это будет означать, что они действительно стремились к нашему уничтожению… – закончил Томпи.

– Координатор!

– Координатор слушает, – отозвался автомат.

– Передать концепциотрону дополнительный сигнал, принятый нами. Необходимо проверить, не содержит ли он в себе какой-либо информации.

– Задача ясна.

– Результаты доложить немедленно, – добавил Фукс.

– Ну вот, Бан, через минуту все и выяснится… – Томпи внезапно умолк. Экран был пуст. – Бан! Бан! Он исчез! Скорее радар!

Фукс с минуту повозился с видеосвязью, но экран оставался пустым, только на трассе, ведущей к Луне, поблескивали маленькие светлячки грузовых ракет.

– Это конец… – сказал Фукс. – Должно быть, в него попал метеор. Пусть даже самый крохотный, но из материи – произошла аннигиляция, и космолет испарился…

– А если все-таки попробовать радар, – неуверенно предложил Томпи.

– Ни к чему!

В этот момент они услышали голос автомата.

– Поступила информация, – автомат четко и не спеша выговаривал слова. – Исследование равнозначно воссозданию. Альтернатива выбора. Если да – конец. Если нет – вторичное воссоздание с перемещением во времени. Конечная цель – получение положительного ответа.

– Значит, они все-таки хотели что-то сообщить нам… – голос Фукса сорвался на крик.

– Но что именно? Я ничего не понимаю.

– Сейчас узнаем. Необходим комментарий! – приказал он аппарату.

Ответ поступил мгновенно.

– Исследование объекта связано с его уничтожением. После чего объект воссоздается из материи или антиматерии.

– Наверное, в зависимости от того, куда его высылают, – тихо заметил Томпи.

– Космолет был воссоздан и выслан по направлению к Земле. Если он создан из нужного типа материи, пусть остается на Земле. В противном случае следует послать сигнал на Вегу. Тогда его воссоздадут из материи с противоположным знаком и пришлют через какое-то время. Конец.

– По-видимому, они разлагают на атомы все, что обследуют, – Фукс задумчиво смотрел на экран. – А потом заново синтезируют, но это уже значительно сложнее.

– Еще бы, – согласился Томпи. – Правда, если этот процесс отнимает у них целых сто лет… то он и для них твердый орешек…

– Это ничего не доказывает. Может быть, эти существа очень долговечны по сравнению с нами и сто лет – всего лишь маленькая частица их жизни. Да и не в этом дело. Важнее всего то, что они не стремились нас уничтожать!

– И все-таки Бан погиб. Я теперь самый старый человек в солнечной системе, вернее, раньше всех родившийся.

– Это не совсем так. Не забывай, что через двести лет Бан вернется с Веги.

– Вернется?!

– Несомненно. Это они и обещают в своем сигнале. Он, Бан, – это бессмертный с Веги. Он бессмертен благодаря их технике, ибо они записали структуру его тела, его мозга и могут воссоздать Бана в любой момент. Как только сигнал дойдет до них, они примутся за новое воссоздание Бана и космолета, а двести лет спустя наши потомки вторично будут встречать его на пути к Солнцу.

Лео Сцилард

(США)

Фонд Марка Гейбла

Мне всегда хотелось узнать, во что превратится мир триста лет спустя. Я решил «удалиться из жизни» и, сделав необходимые приготовления, вернуться к жизни в 2260 году. Я полагал, что мои вкусы и взгляды достаточно передовые и мне нет повода бояться, что я окажусь слишком отсталым в том мире, в который попаду через несколько сот лет. Однако заглядывать вперед далее чем за триста лет я все-таки не решался.

Определенные круги общественности резко выступили против «удаления из жизни». И казалось даже, что конгресс 86-го созыва примет по этому поводу специальный закон. К счастью, этого не случилось. Однако Ассоциация американских медиков смогла все-таки добиться запрещения «удаления» на том основании, что такой поступок якобы является «самоубийством» и противоречит закону. Поскольку человек, погруженный в такой сон, не может по своей воле вернуться к жизни, гласило судебное решение, с юридической точки зрения он не может считаться живым!

Последовавшая вслед за этим юридическая битва длилась… пять лет. Наконец контора «Адамс, Линч и Давенпорт», которой я поручил защиту своих интересов, добилась рассмотрения дела в Верховном суде. Тремя голосами «против» Верховный суд все же поддержал первое решение суда. Однако Давенпорт объяснил, что, хотя на первый взгляд постановление Верховного суда и выглядит для меня неблагоприятным, на самом деле оно устраняет все препятствия в осуществлении плана. Ведь это постановление раз и навсегда подтвердило, что с юридической точки зрения человек не является живым, раз он погружен в сон. Поэтому, сказал мне Давенпорт, если я посмею ослушаться и все-таки «удалюсь из жизни», против меня уже нельзя будет возбудить дела, пока через триста лет я снова не оживу. А за это время срок ответственности за мой проступок давно истечет!

Тайно закончив все приготовления и назначив Адамса, Линча и Давенпорта своими душеприказчиками, я провел свой последний вечер в двадцатом столетии за небольшим прощальным ужином, устроенным в мою честь друзьями. Нас было человек шесть – все старые приятели. Но почему-то на этот раз мы плохо понимали друг друга. У большинства из моих друзей было, кажется, такое чувство, что они присутствуют на моих похоронах, поскольку живым они меня больше не увидят; мне же, наоборот, казалось, что я сам присутствую на их похоронах, потому что, когда я проснусь, их уже не будет.

…Судя по произведенным записям, сон пришел через два часа, но уже через час я не слышал ничего.

Следующее, что я помню, был укол иглы, и, открыв глаза, я увидел склонившуюся надо мною сестру милосердия со шприцем для подкожных впрыскиваний в одной руке и с микрофоном в другой.

– Не хотите ли вы сказать несколько слов перед микрофоном? – спросила она.

– Мы приносим вам свои извинения и хотим кое-что разъяснить, – сказал хорошо одетый молодой человек, стоящий рядом с моей кроватью, также с микрофоном в руке. – Я Розенблатт из конторы «Адамс, Линч, Давенпорт, Розенблатт и Джаннини». По причинам юридического порядка мы сочли возможным вернуть вас к жизни, однако, если вы захотите продолжать ваш трехсотлетний сон, все необходимые меры будут приняты в течение одного месяца. Мы сделаем все, что в наших силах. А теперь, прежде чем вы захотите что-нибудь сказать, позвольте представить вам джентльмена, сидящего рядом со мной. Это мистер Макклинток, мэр нашего города. Ваша беседа будет транслироваться по телевидению, если вы согласны. Все доходы от этой передачи поступят в фонд Престарелых Дегенератов. Телевизионные компании, конечно, понимают, что у вас могут возникнуть возражения. На этот случай подготовлена для замены другая программа. Однако если вы согласны, мы через минуту включим эфир.

– Прежде чем я отвечу на ваше предложение, – начал я, – не скажете ли мне, сколько времени я проспал?

– О, это мне нужно было сообщить вам раньше, – последовал ответ. – Ваш сон длился девяносто лет.

– В таком случае, я согласен, – сказал я после минутного размышления. – У меня теперь уже не осталось друзей, от которых нужно таить секреты.

Слово было передано мэру.

– Являясь председателем фонда Престарелых Дегенератов, я хотел бы выразить вам свою благодарность за ваше любезное согласие на это интервью. Дегенерация престарелых – одна из самых тяжких наших болезней. От дегенерации умирает каждый восьмой житель страны. Но мне нельзя монополизировать эфир, а у вас, должно быть, столько вопросов о жизни в нашем обществе. Не стесняйтесь, пожалуйста, задавайте вопросы.

– Почему меня вернули к жизни? – спросил я.

– Я уверен, что Адамс, Линч, Давенпорт, Розенблатт и Джаннини детальнейшим образом проинформируют вас об этом. Решение было принято ими, и у меня нет никакого сомнения, что при сложившихся обстоятельствах оно было единственно правильным. Я не юрист, но смогу вам рассказать о политической подоплеке этого решения. Политика – вот сфера моей деятельности.

– Вы, должно быть, даже не представляете себе, сколько хлопот вы причинили правительству своим удалением из жизни. В течение первых нескольких лет вашему примеру последовали немногие – главным образом политические деятели и антропологи. Но потом совершенно внезапно возникла эпидемия. Люди уходили из жизни просто так, чтобы насолить своим ближним. Должен с сожалением отметить, что многие католики, не имея возможности получить разрешение на развод, выбирали этот способ, чтобы пережить супруга или супругу, а потом, став вдовами или вдовцами, вступить в брак вторично.

В конце столетия в спячку погружались больные богачи, страдающие раком и другими неизлечимыми недугами, в надежде, что в последующие годы будут найдены средства борьбы с их болезнями. Но часто этому противились наследники богатых больных. Наследники тоже стали удаляться из жизни на тот же срок, чтобы не нарушать естественную смену поколений. Сейчас в состоянии сна пребывают миллион больных и полмиллиона их наследников.

Но самая большая неприятность из-за вашего поступка возникла двадцать пять лет тому назад, когда разразился продолжающийся до сих пор большой экономический кризис. В первый же год кризиса количество безработных выросло до десяти миллионов человек. Дела шли отвратительно. Никакой программы общественных работ, никакой помощи безработным не было. Тогда конгресс принял «закон 2025 года об удалении из жизни». По этому закону были получены правительственные ассигнования на удаление из жизни желающих безработных на весь срок кризиса. Безработным пообещали, что вернут их к жизни тогда, когда правительство решит, что рынок труда нуждается в их услугах.

Семь из десяти миллионов безработных приняли это предложение к концу первого года кризиса. За последующий год безработица охватила еще семь миллионов человек, из которых пять миллионов опять были удалены из жизни. Так продолжалось из года в год, и всего федеральным правительством было удалено двадцать пять миллионов человек.

– Когда же вернутся к жизни эти двадцать пять миллионов безработных? – спросил я.

– Постепенно, – объяснил мэр. – Большинство спящих не принадлежит к католической церкви, и их внезапное возвращение сразу же нарушит политический баланс в стране. Кроме того, обслуживание холодильных установок в общественных спальнях для усыпленных двадцати пяти миллионов безработных является важной частью наших общественных работ.

Но возник спорный вопрос: не нарушаете ли вы закон 2048 года о запрещении ухода из жизни, – продолжал мэр. – В конце концов ваши адвокаты решили вернуть вас к жизни, чтобы вы могли обратиться в суд за разрешением продолжать спать дальше. Маловероятно, чтобы суд вам в этом отказал. Но я надеюсь, что вы найдете наше общество столь передовым, что захотите остаться с нами в двадцать первом веке.

– Большое спасибо, мистер мэр, – сказал ведущий. – Передача прошла отлично, нас уже отключили.

Мэр повернулся ко мне.

– Если вы чувствуете себя хорошо, мне хотелось бы пригласить вас домой к обеду. У нас будет четыре-пять человек гостей, жена и дочь Бетти. У бедной девочки разбитое сердце. Она только что объявила о разрыве своей помолвки, и я делаю все, чтобы ее ободрить. Она очень любит этого парня…

– Если она его так сильно любит, то зачем же ей расставаться с ним? – удивился я.

– Над ней смеялись все знакомые из-за того, что ее жених носит зубы, – пояснил мэр. – Конечно, законом это не запрещено, но просто уже никто так не делает.

В этот момент меня вдруг осенило. В самом деле, у сиделки, молодой и хорошенькой девушки, отсутствовали зубы. Не было зубов и у Розенблатта и у самого мэра. Зубы вышли из моды!

– Но у меня же есть зубы, – сказал я.

– Конечно, – отвечал мэр, – и вы носите их с большим достоинством. Но если вам захочется с нами остаться, придется от них отделаться. Это негигиенично.

– А как я смогу пережевывать пищу и как вы ее сами пережевываете?! – воскликнул я.

– Мы едим не зубами, – ответил мэр. – За нас пережевывают пищу специальные челюсти, привинчиваемые к столу. Мы снимаем с них пищу и отправляем ее ложками в рот.

– И бифштексы? – полюбопытствовал я.

– Да, все что угодно, – был ответ. – Не беспокойтесь, для вас найдется сегодня и нож, и вилка, и обычная тарелка – все, к чему вы привыкли. Моя дочь держала их для своего жениха.

* * *

– Мне очень жаль, что моя вторая дочь не сможет быть с нами сегодня вечером, – сказал мэр, трогая с места автомобиль. – Моя дочь учится в колледже, она изучает математику и химию – вы бы смогли поговорить с ней на языке науки.

– Что, с ней случилось что-нибудь серьезное? – спросил я.

– Да нет, – ответил мэр. – Пустяковая пластическая операция. Она вернется через день-два.

– С новым носом? – задал я вопрос.

– Нет, с носом у нее все в порядке, – ответил мэр. – Ведь у нее нос Марка Гейбла. Она делает одну из этих новомодных операций. Жена и я против, но ее не переспоришь. Хочет вставить себе новый пищевод. Не нужно, понимаете ли, заботиться больше о фигуре, сидеть на диете. Ешь сколько влезет – лишняя пища уйдет в резиновый пищевод, который можно потом легко заменить другим. Я пытался ее отговорить, но бесполезно.

– Может быть, она и права, – сказал я, вспомнив не без труда, что раньше всегда старался принимать сторону молодежи.

* * *

Когда мы уселись за стол, я с вожделением подумал о мясе, потому что к тому времени порядком проголодался. Но вот принесли бифштекс. После нескольких безуспешных попыток расправиться с мясом ножом и вилкой, пришлось и мне запросить жевательную челюсть.

– Куски, которые отбирают по заказу, всегда очень твердые, – пояснила хозяйка дома.

– Расскажите мне, – попросил я, – когда и зачем люди стали вынимать свои зубы.

– Это случилось, – ответил мэр, – лет тридцать назад. Жевательные челюсти, изготовляемые Фордом, долгое время рекламировались по телевидению. Ну, а если люди купят искусственные челюсти, то зачем им собственные зубы? Как подумаешь о том, сколько времени люди раньше проводили у зубных врачей, и все без толку, поневоле согласишься, что мы достигли значительного прогресса.

– А что сталось с зубными врачами? – спросил я.

– Многих из них поглотила новая отрасль промышленности – по изготовлению челюстей. Генри Форд VI отдавал им предпочтение перед всеми другими видами квалифицированных рабочих. Другим пришлось совсем переменить специальность. Возьмите, к примеру, мистера Марка Гейбла, – сказал мэр, указывая на моего соседа справа, мужчину лет пятидесяти, весьма обаятельного. – Этот человек сам готовился стать зубным врачом, а сегодня он один из самых популярных доноров и самый богатый в Соединенных Штатах человек.

– О! – воскликнул я. – А чем же он занимается?

– Более миллиона мальчиков и девочек в Америке являются его прямыми отпрысками, – сказал мэр. – Спрос все увеличивается.

– Вы, должно быть, очень занятой человек, мистер Гейбл, – сказал я, не зная, что еще можно заметить по такому поводу.

Но, кажется, я попал пальцем в небо. Мистер Гейбл покраснел, а мэр засмеялся.

– Мистер Гейбл женат и счастлив, – сказал мэр. – Ему было двадцать четыре года, когда он стал донором, и его хватило бы надолго – даже на большее время, чем держится спрос. Но Главный хирург постановил, что семена, взятые у лица свыше двадцати пяти лет от роду, не могут продаваться в пределах Соединенных Штатов.

– И такую большую власть предоставил Главному хирургу особый закон? – спросил я.

– Нет, – ответил мэр. – Принятие этого закона сорвали флибустьеры-обструкционисты в сенате. Но Главный хирург обладает полномочиями по закону о чистоте пищи и медицинских препаратов.

– Какая же здесь связь?

– Существует решение Верховного суда, принятое тридцать лет назад, по которому всякое вещество, вводимое любым путем в организм, попадает под действие упомянутого закона и должно отвечать стандарту. Но, поскольку специального закона в этой области не было, любая женщина вольна рожать ребенка и от собственного мужа. Таким путем появляются на свет более пятнадцати процентов всех детей. Но большинство женщин, конечно, предпочитают выбирать в качестве отца одного из доноров.

– Как же они их выбирают? – спросил я.

– О, – воскликнул мэр, – журналы переполнены их фотографиями. Лица доноров демонстрируются с экранов телевизоров, их показывают в кино. На доноров тоже существует мода, конечно. Сегодня более семидесяти процентов «донорских детей» являются потомками тридцати пяти самых популярных доноров. Все эти доноры, конечно, миллионеры. Сегодня один сперматозоид Марка Гейбла оценивается в тысячу долларов, хотя можно купить очень приличный сперматозоид и за сотню. Состояние мистера Гейбла еще долго будет пополняться.

– Я заработал очень большие деньги, – сказал мистер Гейбл, обращаясь ко мне, – и без всякого труда. А теперь я подумываю об учреждении благотворительного фонда. Мне хотелось бы сделать что-нибудь такое, что принесло бы счастье человечеству. Но так трудно распорядиться своими деньгами! Когда я узнал, что сегодня увижу вас здесь, то попросил мэра пригласить меня к ужину. Я был бы вам так признателен за совет!

– Не хотите ли вы сделать что-нибудь для прогресса науки? – спросил я.

– Нет, – ответил Марк Гейбл. – Я думаю, наука и так зашла уже слишком далеко.

– Вполне разделяю вашу точку зрения, – сказал я одобрительно. – Так, может быть, вы захотите сделать что-нибудь для ее регресса?

– Вот это с удовольствием, – сказал Гейбл. – Но как это осуществить?

– Что же, – ответил я, – думаю, это будет нетрудно. Я даже думаю, что сделать это будет совсем легко. Учредите фонд с ежегодным взносом пожертвований в тридцать миллионов долларов. Предложите субсидии ученым, занимающимся научными исследованиями и испытывающим недостаток в средствах, – пусть они только представят убедительные доказательства ценности своих работ. Организуйте десять комитетов и в каждый включите двенадцать ученых для рассмотрения этих заявок. Вытащите из лабораторий самых способных ученых и сделайте их членами комитетов. А лучших из лучших в своих отраслях поставьте председателями комитетов с ежегодным окладом в пятьдесят тысяч долларов. Учредите также десять премий размером в сто тысяч долларов за лучший научный труд года. Вот и все.

– Но как такой фонд сможет послужить регрессу науки?

– Ну, это просто. Прежде всего лучшие ученые покинут свои лаборатории и отдадут все свое время комитетам по рассмотрению заявок на субсидии. Во-вторых, научные работники, нуждающиеся в средствах, сконцентрируют все свое внимание на вопросах, по которым можно добиться видимого успеха. Первые несколько лет можно будет ожидать роста научной продукции, но затем в погоне за быстрым успехом и самоочевидными фактами наука быстро зачахнет. Она превратится в подобие салонной игры. Возникнут моды. Те ученые, которые будут следовать моде, получат субсидии. Остальные их не получат. Вскоре и они научатся следовать моде.

– Не останетесь ли вы вместе с нами, – сказал Марк Гейбл, обернувшись ко мне, – чтобы помочь в учреждении фонда?

– Это я сделаю с удовольствием, мистер Гейбл. Уже через несколько лет мы увидим, как осуществляется план, а я уверен, что он осуществится. Я могу себе позволить пожить несколько лет с вами, чтобы потом заснуть и проснуться через триста лет.

– Итак, вы только хотите претворить в жизнь план, но не собираетесь остаться с нами до конца дней? – спросил меня мэр.

– Честно говоря, мистер мэр. – сказал я, – до того, как был выдвинут план учреждения фонда Марка Гейбла, я, учитывая столь быстрый прогресс в науке, был встревожен мыслью о том, каких успехов она добьется еще через двести лет. Но если мистеру Гейблу удастся приостановить прогресс науки, мир через двести лет может стать вполне сносным для жилья местом. Если же мистеру Гейблу не удастся осуществить свой проект, я, может быть, предпочту провести жизнь с вами в двадцать первом веке. А что, мистер мэр, найдется ли у вас работа для меня, если я решу остаться?

– Но зачем же вам работать?! – ответил мэр. – Вы, кажется, не понимаете, что вас окружает слава.

– А как эта слава даст мне средства к жизни? – задал я вопрос.

– К примеру, вы можете стать донором, – ответил мэр. – Ведь вы медик, а многие матери мечтают о детях с научными способностями.

– Но мне же больше двадцати пяти лет!

– Конечно, – ответил мэр, – но мы будем продавать семена за границу. Обменный курс валют не слишком благоприятен, но вы все равно отлично заработаете.

– Не знаю, мистер мэр, – ответил я. – Сама мысль об этом еще непривычна для меня, но я думаю, что как-нибудь с этим свыкнусь.

– Я уверен в этом, – сказал мэр. – Да, кстати, если вы захотите избавиться от зубов, я помогу вам попасть к хирургу Смиту. Он вытащил зубы у всех моих детей…

– Я очень благодарен вам за вашу доброту, мистер мэр, – сказал я, вежливо улыбаясь и стараясь подавить внезапно возникшее чувство отчаяния. Всю жизнь я боялся зубных врачей, лечивших и рвавших мои зубы. Но тут я болезненно ощутил, что теперь уже никакая наука не поможет мне перенестись обратно в двадцатый век.