Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Кир Булычев,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Еремей Парнов,Роман Подольный,Дмитрий Биленкин,Владимир Гаков,Евгений Брандис,Галина Панизовская,Геннадий Прашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

22

– Жюль, – сказала Анна. – Я знаю, что сделать.

– Да? – Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.

– Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.

– Какую еще Магду? – В гусарских глазах Жюля была тоска.

– Польскую княжну, Магдалену.

– Ну и что?

– Жюль, я пойду туда. Вместо нее.

– Ты что, с ума сошла? Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. И куда мы княжну денем?

– Да слушай спокойно. Жюль, милый, у нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.

– Замолчи. И без твоих идей тошно.

– Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?

– Конечно. – Он пожал плечами.

– Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази, наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!

– Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты что думаешь, Кин первый? Думаешь, никто из нас не погибал?…

Из окошка тянуло влажным холодом – погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.

– Не в этом дело! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы уже посвятили меня в ваши дела…

– Да, но… – Жюль замялся. – Слишком уж нарушаем прошлое.

– Переживем! Вспомни: Кин лежит связанный.

Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.

– Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.

– Не теряй времени. Веди шар в терем. Мне же надо переодеться.

– Погоди, может быть…

– Поехали, Жюль, миленький!

Анну охватило лихорадочное нетерпение, будто предстоял прыжок с парашютом, и было страшно, но страх опоздать с прыжком был еще сильнее.

Шар покинул дом Романа, пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах и далекое зарево. Впереди был терем.

Шар завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, хотела шагнуть, потом опомнилась, начала торопливо стаскивать кофту…

– Все чисто, – сказал Жюль. – Можно.

– Постой, – крикнула Анна. – Я же не могу там оставлять одежду…

Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка мерцала на столе. По слюде окна стекали мутные капли дождя.

Шар закружился по комнате, обежал углы, остановился перед задней, закрытой дверью…

– Учти, что там спит ее тетка, – сказал Жюль. Потом другим голосом, изгнав сомнения:

– Ладно. Теперь слушай внимательно. Момент переноса не терпит ошибок.

Жюль поднялся, достал из пульта плоскую облатку чуть поменьше копеечной монетки, прижал ее под левым ухом Анны. Облатка была прохладной, чмокнув, она присосалась к коже.

– Чтобы вернуться, ты должна замкнуть поле. Для этого дотронешься пальцем до этой… присоски. И я тебя вытяну. Будешь там приземляться – чуть подогни ноги, чтобы не было удара.

Польская княжна повернулась во сне, шевельнулись ее губы. Рука упала вниз – согнутые пальцы коснулись пола.

Анна быстро шагнула в раму. Платформа холодом тронула босые ноги. И сейчас же закружилась голова, и началось падение – падение в глубь времени, бесконечное и страшное, потому что не за что было уцепиться, некому крикнуть, чтобы остановили, удержали, спасли, и не было голоса, не было верха и низа, была смерть или преддверие ее, и в голове крутилась одна мысль – зачем же ей не сказали? Не предупредили? Зачем ее предали, бросили, оставили, ведь она никому плохого не сделала! Она еще так молода, она не успела пожить… Жалость к себе одолела слезной немощью, болью в сердце, а падение продолжалось и вдруг прервалось: подхватило внутренности, словно в остановившемся лифте, и Анна открыла глаза…

Твердый пол ударил снизу по ступням.

Анна проглотила слюну.

Круглая плошка с плавающим в ней фитилем горела на столе. Рядом стоял стул с прямой высокой спинкой. Запах плохо выделанных шкур, печного дыма, горелого масла, пота и мускуса ударил в ноздри… Анна поняла, что она в другом веке.

Сколько прошло времени? Час или больше?… Нет, это ложное ощущение – ведь Кин проскочил в прошлое почти мгновенно: ступил в раму и оказался во дворе Романа. А вдруг машина испортилась и ее путешествие в самом деле затянулось? Нет, на низком сундуке спит польская княжна, рука чуть касается пола.

– Раз, два, три, четыре, пять, – считала про себя Анна, чтобы мысли вернулись на место. Жюль сейчас видит ее в шаре. Где же шар? Наверное, чуть повыше, над головой, и Анна посмотрела туда, где должен был висеть шар, и улыбнулась Жюлю – ему сейчас хуже всех. Он один. Ах ты, гусар из двадцать седьмого века, тебе, наверно, влетит за ископаемую девчонку…

Теперь надо действовать. И поживей. В любой момент может начаться штурм города. Анна поглядела в небольшое, забранное слюдой окошко, и ей показалось, что в черноте ночи она угадывает рассветную синеву.

Платье Магдалены лежало на табурете рядом с сундуком, невысокие сапожки без каблуков валялись рядом.

Анна прислушалась. Терем жил ночной жизнью – скрипом половиц, шуршанием мышей на чердаке, отдаленным звоном оружия, окриком караульного у крыльца, шепотом шаркающих шагов… Княжна забормотала во сне. Было душно. В тринадцатом веке не любили открывать окон.

Громко зашуршало платье княжны. Надевать его пришлось снизу – выше талии оно скреплялось тесемками. В груди платье жало – ладно, потерпим. Теперь очень важно – платок. Его нужно завязать так, чтобы скрыть волосы. Где шапочка – плоская с золотым обручем? Анна взяла плошку, посветила под столом, в углу – нашла шапочку. Сейчас бы зеркало, – как плохо отправляться в прошлое в такой спешке. «Наряд нам должен быть к лицу, – подумала Анна, – но как жаль, что информацию об этом придется черпать из чужих глаз». Конечно, у княжны где-то есть зеркальце на длинной ручке, как в сказках, но нет времени шарить по чужим сундукам. Анна сунула ногу в сапожок. Сапожок застрял в щиколотке – ни туда, ни сюда. За перегородкой кто-то заворочался. Женский голос спросил по-русски:

– Ты чего, Магда? Не спишь.

Анна замерла, ответила не сразу.

– Сплю, – сказала она тихо.

– Спи, спи, – это был голос тетки. – Может, дать чего?

Тетка тяжело вздохнула.

Анна отказалась от мысли погулять в сапожках. Ничего, платье длинное. Как жаль, что дамы в то время не носили вуаль… Впрочем, наша трагедия проходит при тусклом искусственном освещении; тут и в родной маме можно усомниться. Анна осмотрелась в последний раз, – может, забыла что-нибудь? Легонько подняла руку княжны и положила на сундук – чтобы не затекала. Подумала, что сейчас Жюль, наверное, обругал ее последними словами. Что за ненужный риск! Анна ощущала странную близость, почти родство с девушкой, которой в голову не могло бы прийти, что ее платье надела на себя другая, та, которая будет жить через много сот лет…

– Ничего, – прошептала она, старательно шевеля губами, чтобы Жюль видел, – она спит крепко.

Анна скользнула к двери – сильно заскрипело в соседней комнате, и голос окончательно проснувшейся тетки сообщил:

– Я к тебе пойду, девочка, не спится мне, тревожно…

Анна потянула к себе дверь. Дверь не поддалась. Голые ступни коснулись половиц – как все слышно в этом доме! – тетка уронила что-то. Шлеп-шлеп-шлеп – ее шаги. Проклятое кольцо в львиной пасти – это старый колдун дед Геннадий во всем виноват… Анна догадалась повернуть кольцо. Сзади тоже отворялась дверь, но Анна не стала оглядываться, – нагнувшись, чтобы не расшибить голову, юркнула в темень коридора. За дверью бубнил голос тетки.

23

Первый человек, который попался Анне, был стражник у входа в терем. Он стоял у перил крыльца, глядя на зарево, трепетавшее за стеной города, прислушивался к далекому шуму на стенах.

Стражник оглянулся. Это был пожилой мужчина, кольчуга его была распорота на груди и кое-как стянута кожаным ремешком.

– Что горит? – спросила Анна, не давая ему поразмыслить, чего ради польская княжна разгуливает по ночам. Впрочем, стражнику было не до нее: ощущение нависшей угрозы овладело всеми горожанами.

– Стога горят – на болоте. Я так думаю.

Дождь почти прекратился, зарево освещало мокрые крыши, но переулки за площадью тонули в темноте. Отсюда, с крыльца, все выглядело не так, как в шаре, и Анна заколебалась – куда идти. Может, потому, что холодный ветер, несущий влагу, звуки и дыхание города заставили все воспринимать иначе. Перед ней был уже не телевизор.

– Погоди, боярышня, – сказал стражник, только сейчас сообразив, что полька собирается в город. – Время неладное гулять.

– Я вернусь, – сказала Анна.

Ее тень, тонкая, зыбкая, длинная, бежала перед ней по мокрой земле площади.

– Если на стене будешь, – крикнул вслед ратник, – погляди, это стога горят или что?

Анна миновала колодец, площадь сузилась, – собор казался розовым. Здесь от главной улицы должен отходить проулок к дому Романа. Анна сунулась туда – остановилась. Она больше не была наблюдателем и стала частью этого мира.

Ууу, – загудело впереди, словно какой-то страшный зверь надвигался из темноты. Анна метнулась в сторону, налетела на забор. Рев – или стон – становился громче, и Анна, не в силах более таиться, бросилась обратно к терему – там был стражник.

Из переулка возник страшный оборванный человек, одну руку он прижимал к глазам и между пальцами лилась кровь, во второй была сучковатая палка, которой он размахивал, удручающе воя – однообразно, словно пел. Анна побежала к терему, скользя по грязи и боясь крикнуть, боясь привлечь к себе внимание. Пьяные, неверные, угрожающие шаги человека с дубиной приближались, к ним примешивался мерный грохот, топот, крики, но негде было спрятаться, и куда-то пропал, как в кошмаре, стражник у крыльца – крыльцо было черным и пустым – и терем был черен и пуст.

Рычание преследователей вдруг перешло в крик – визг – вопль – и оборвалось. Ветром подхватило, чуть не сбило Анну с ног – мимо пронеслись тенями с огненными бликами на лицах всадники Апокалипсиса – ятвяги, окружившие князя Вячко, передние с факелами, от которых брызгами летели искры.

Анна обернулась – неясным пятном, почти не различишь, лежал убитый. Терем вдруг ожил, осветился факелами, выбежали стражники. Князь соскочил с коня. Ятвяги не спешивались, крутились у крыльца.

– Кто там был? – спросил князь.

– Пьяный, которым овладели злые духи, – ответил ятвяг.

– Хорошо. Не хватало еще, чтобы по городу бегали убийцы. Ты и ты, зовите боярина Романа. Если не пойдет, ведите силой.

– Позовем. – Анне из тени у забора видна была усмешка ятвяга.

Всадники одновременно хлестнули коней, промелькнули совсем близко от Анны и пропали. Значит, там и есть нужный ей закоулок. Она слышала, как топот копыт оборвался, прозвучал резкий гортанный голос, который ударился о заборы, покатился обратно к улице, и Анна представила себе, как запершиеся в домах жители прислушиваются к звукам с улицы, всей кожей ощущая, что настала последняя ночь…

Князь Вячко вошел в терем. Ятвяги соскакивали с седел, вели поить коней.

Анна колебалась – идти или не идти. А вдруг примчатся обратно ятвяги с Романом? Но Роман мог не вернуться из подземного хода. А если он решит убить Кина? Время тянулось, как песок из-под пальцев, бежали минуты. Нет, ждать больше нельзя. Она сделала шаг за угол, заглянула в короткий проулок. Ворота распахнуты. Один из ятвягов стоял снаружи, у ворот, держал коней. И тотчас в воротах блеснуло пожаром. Шел стражник Романа с факелом. Роман шагал следом. Он спешил. Ятвяги вскочили на коней и ехали чуть сзади, словно стерегли пленника. Роман был так бледен, что Анне показалось – лицо его фосфоресцирует. Она отпрянула – человек с факелом прошел рядом. И тут же – глаза Романа, близко, узнающие…

– Магда! Ты ко мне?

– Да, – сказала Анна, прижимаясь к стене.

– Дождался, – сказал Роман, – пришла, голубица.

– Торопись, боярин, – сказал ятвяг. – Князь гневается.

– Йовайла, проводи княжну до моего дома. Она будет ждать меня там. И если хоть один волос упадет с ее головы, тебе не жить… Дождись меня, Магдалена.

Ятвяг дотронулся рукоятью нагайки до спины чародея.

– Мы устали ждать, – сказал он.

Свет факела упал на труп сумасшедшего.

– Магда, я вернусь, – сказал Роман. – Ты дождешься?

– Да, – сказала Анна. – Дождусь.

– Слава богу, – ответил Роман. Уходя, он оглянулся – убедиться, что стражник подчинился приказу. Стражник, не оборачиваясь, шел по переулку, крикнул:

– Ворота не закрывайте, меня обратно послали. – И добавил что-то по-литовски. Из ворот выглянуло лицо другого стражника.

«Нет худа без добра», – подумала Анна. Не надо думать, как войти в дом. Он ждал, он был готов увидеть княжну. И увидел.

24

Стражник проводил Анну до дверей. Литовцы смотрели на нее равнодушно. Она шла, опустив глаза.

Заскрипели доски настила, стражник взошел на крыльцо, толкнул дверь и что-то крикнул внутрь.

Анна ждала. Зарево как будто уменьшилось, зато с противоположной стороны небо начало светлеть, хотя в городе было еще совсем темно.

Изнутри донеслись быстрые шаги, и на порог выбежал, хромая, шут. Он остановился, всматриваясь.

– Пани Магда?! – Кажется, он не верил своим глазам.

– Пан Роман, – сказала Магда, – велел мне ждать его.

– Не может быть, – сказал шут. – Ты должна спать. Ты но должна была сюда приходить. Ни в коем разе! Пока ты в тереме он не убежит, неужели не понимаешь? Почему ты не спишь? Ты же выпила зелье? Ах, теперь ты в его руках…

Анна подумала, что о зелье ей, Магде, знать не положено. Но выразить интерес нужно.

– Какое зелье? – спросила она.

– Ступай, княжна, – сказал шут. – Не слушай дурака. Иди, сыро на улице стоять…

Он протянул слишком большую для его роста руку, и Анна послушно, держась за его сухие пальцы, прошла в горницу.

Люк в подвал был закрыт. До Кина всего несколько шагов.

– Сюда иди, – сказал шут, открывая дверь во внутренние покои. Но Анна остановилась на пороге.

– Я подожду здесь, – сказала она.

– Как хочешь. – Шут был удручен. – И зачем ты пришла… Кто разбудил тебя?

– Я пришла сама, – сказала Анна.

– Неужели я ошибся…, это же зелье, от которого сама не проснешься…

«Он дал ей снотворного? Ах ты, интриган!» – чуть не вырвалось у Анны. Вместо этого она улыбнулась и спросила:

– А где же твой хозяин занимается чародейством? Здесь? Или в задней комнате?

Она прошлась по комнате, топая голыми пятками.

– Разве это так важно? – спросил шут. – Это уже не важно. Ты говоришь по-русски. Но странно. Говор у тебя чужой.

– Ты забыл, что я воспитана в Кракове?

– Воспитана? Чужое слово, – сказал шут. – Ты говоришь странные слова.

Крышка люка приподнялась. Шут проворно обернулся. Голова отрока появилась в люке.

– Ты чего, Глузд?

– Тот, литвин, бьется… боюсь я его. Погляди, Акиплеша.

– Прирежь его, – спокойно ответил шут.

– Нет! – вырвалось у Анны. – Как можно? – Она сделала шаг к открытому люку. – Как ты смеешь!.. – Она почти кричала: только бы Кин понял, что она рядом.

Шут ловко извернулся, встал между люком и Анной.

– Тебе туда нельзя, княжна, – сказал он. – Не велено.

– Эй! – раздался снизу зычный голос Кина. – Развяжи меня, скоморох. Веди к князю. Я слово знаю!

– Знакомый голос, – сказала Маг да. – Кто у тебя там?

– Не твое дело, госпожа.

– Раб! – воскликнула она. – Смерд! Как ты смеешь перевить! – Анна не боялась сказать какое-нибудь слово, которого они не знали. Она иностранка и не имела иного образования, кроме домашнего.

И в голосе образованной москвички конца двадцатого века вдруг зазвучали такие великокняжеские интонации, что Жюль, напряженно следивший за происходящим из деревенской комнаты, усмехнулся…

– С дороги! – крикнула Анна. – Посмотрим, что скажет боярин, когда узнает о тв оем своеволии.

И шут сразу сник. Словно ему стало все равно – увидит Магда пленника или нет…

Анна величественно отстранила отрока и спустилась вниз в знакомое ей скопление реторт, горшков, медных тиглей – неведомых предвестников химической науки. Сильно пахло серной кислотой. Кин следил, прислонившись к стене. Анна мигнула ему, Кин нахмурился и проворчал сквозь зубы:

– Еще чего не хватало.

– Так вот ты где! – возмущенно заговорила княжна, глядя на Кина. – Почему связан? Что они с тобой сделали?

– Госпожа, – сообразил Кин. – Я плохого не делал. Я пришел к господину Роману от вас, но меня никто не слушает.

Анна обернулась. Отрок стоял у лестницы, шут – на ступеньках. Оба внимательно слушали.

– Do you speak English? [1]1
  Вы по-английски говорите?


[Закрыть]

– A little [2]2
  Немного.


[Закрыть].

Анна вздохнула с облегчением.

– Нам нужно их убедить, – продолжала она по-английски.

– Молодец, – сказал Кин. – Как прикажете, госпожа.

– Развяжи его, – приказала Анна отроку.

– Сейчас, госпожа, – сказал он робко. – Сейчас, но… Господин…

– Господин сделает все, что я велю.

Отрок оглянулся на шута. Тот спустился в подвал, сел за стол.

– Делай, – мрачно сказал он, – господин выполнит все, что она скажет.

– Где ваш возлюбленный? – спросил Кин по-английски.

– Не смейтесь. Я честная девушка. Он с князем. Они обсуждают вопросы обороны.

Кин поднялся, растирая затекшие пальцы.

– Я пошел. Мне надо быть с ним. А вам лучше вернуться.

– Нет, я останусь. Роман просил меня остаться. Я могу помочь вам, когда вы вернетесь.

– В случае опасности вы знаете, что делать?

– Разумеется, – сказала Анна по-русски. – Иди к Роману, береги его. – Она обернулась к отроку. – Проводи моего слугу до выхода. Чтобы его не задержали стражники.

Отрок взглянул на шута. Тот кивнул. Отрок последовал за Кином. Шут сказал:

– Thy will releaseth him from the fetters [3]3
  Твоя воля отпустила его из оков (староангл.).


[Закрыть].

Анна опешила.

– Ты понимаешь этот язык?

– Я бывал в разных краях, княжна, – сказал шут. – С моим господином. Мы, рабы, скрываем свои знания…

«Не может быть, – подумала Анна, – он не мог все понять. Ведь семь веков прошло, язык так изменился».

25

– Здесь вы добываете золото? – спросила Анна.

Печь совсем прогорела, лишь под пеплом тлели красные угольки.

– Мой господин, – сказал шут, – делает угодное богу.

– Верю, верю, – сказала Анна. – А правда, что он изобрел книгопечатание?

– Не ведаю такого слова, госпожа, – сказал шут. Он подошел к тлеющим углям и протянул к ним свои большие руки.

– Ты помогаешь господину?

– Когда он позволяет мне. А зачем тебе и твоему человеку мой господин? – спросил карлик.

– Я не поняла тебя.

– Вы говорили на языке, похожем на язык саксов. Твой человек побежал за моим господином.

– Ты боишься за него?

– Я боюсь страха моего господина. И его любви к тебе. Он забывает о других. Это приведет к смерти.

– Чьей смерти?

– Сегодня смерть ждет всех. Когда хватаешься за одно, забываешь о главном.

– Что же главное? – Анна хотела прибавить: раб или дурак, но поняла, что не хочет играть больше в эту игру.

– Главное? – Шут повернулся к ней, единственный его глаз был смертельно печален. – Ты чужая. Ты не можешь понять.

– Я постараюсь.

– Сейчас божьи дворяне пойдут на приступ. И никому пощады не будет. Но коли я догадался верно, если боярин Роман ходил наружу, чтобы договориться с божьими дворянами, как спастись и спасти все это… коли так, главное пропадет.

– Но ведь остается наука, остается его великое открытие.

– Ты, княжна, из знатных. Ты никогда не голодала, тебя не пороли, не жгли, не рубили, не измывались… тебе ничего не грозит. Тебя никто не тронет – ни здесь, ни в тереме. А вот все эти люди, те, что спят или не спят, тревожатся, пьют, едят, плачут на улицах, – их убьют. И это неважно моему господину. И это неважно тебе – их мука до вас не долетит.

Карлик, освещенный красным светом углей, был страшен.

Вот такими были первые проповедники средневековой справедливости, такие шли на костры. Люди, которые поняли, что каждый достоин жизни, и были бессильны.

– Ты не прав, шут.

– Нет, прав. Даже сейчас в твоих добрых глазах и в твоих добрых речах нет правды. Тебе неведомо, есть ли у меня имя, есть ли у меня слово и честь. Шут, дурак…

– Как тебя зовут?

– Акиплеша – это тоже кличка. Я забыл свое имя. Но я не раб! Я сделаю то, чего не хочет сделать Роман.

– Что ты можешь сделать?

– Я уйду подземным ходом, я найду в лесу литвинов, я скажу им, чтобы спешили.

– Ты не успеешь, Акиплеша, – сказала Анна.

– Тогда я разрушу все это… все!

– Но это жизнь твоего господина, это дело его жизни.

– Он околдовал тебя, княжна! Кому нужно его дело, мое дело, твое дело, коль изойдут кровью отроки и младенцы, жены и мужи – все дети христовы? Но я не могу разрушать…

Шут вскарабкался на стул, сел, ноги на весу, уронил голову на руки, словно заснул. Анна молчала, смотрела на широкую горбатую спину шута. Не поднимая головы, глухо, он спросил:

– Кто ты, княжна? Ты не та, за кого выдаешь себя.

– Разве это так важно, Акиплеша?

– Рассвет близко. Я знаю людей. Дураки наблюдательны. Мой господин нас предаст, и я не могу остановить это.

– Скажи, Акиплеша, твой господин в самом деле такой великий чародей? Выше королей церкви и земных князей?

– Слава его будет велика, – сказал шут. – И короли придут к нему на поклон. Иначе я не связал бы с ним мою жизнь.

– А что ты мог сделать?

– Я мог убежать. Я мог уйти к другому хозяину.

– Ты так в самом деле думал?

– Не раз. Но кому нужен хромой урод? Кому я докажу, что во мне такое же сердце, такая же голова, как у знатного?

– Роман это знает?

– Роман это знает. Господь одарил его умом и талантом.

– А тебя?

– Роман знает мне цену.

– И все?

– А что еще? Что еще нужно рабу и уроду?

– Ты ненавидишь его? Ты… ты ревнуешь меня к нему?

Шут откинулся от стола, расхохотался, исказив гримасой и без того изуродованное лицо.

– Тебя? К нему? У меня один глаз, этого хватает, чтобы понять, что княжна Магда спокойно спит в тереме. Ты даже не смогла натянуть ее сапожки, ты не очень осторожна. И голос тебя выдает. И речь Но не бойся. Роман не догадается. Он видит лишь свою любовь, он сам ею любуется. Ты птица в небе, сладость несказанная – потому ты и нужна ему. Мало ему власти на земле, он хочет и птах небесных приручить… Он примет тебя за Магду, оттого что хочется ему принять тебя за Магду, тетенька! Он умный, а в приворотное зелье верит!

– Так ты вместо приворотного сделал сонное?

– А ты чего хотела? Нельзя же было, чтобы она бежала сюда. Потому я так тебе изумился. Зелье-то испробованное. Я с ним два раза из оков уходил. Даже из замка Крак.

– Как ты попал туда?

– Известно как – за ворожбу. За глупость.

– Мне странно, что ты раб, – сказала Анна.

– Иногда мне тоже… Господь каждому определил место. Может, так и надо… так и надо.

– Ты опасный раб. Ты не дурак, а притворщик.

– Нет, дурак. Только без нас, дураков, умники передохнут от своего ума и от скуки… Да вот и они…

Роман спустился по лестнице первым.

– Вы почему здесь? – спросил он. – Почему не провел госпожу в покои?… – Он дотронулся до плеча Анны.

Кин и отрок спустились следом. Кин поклонился Магде. Роман кинул на него взгляд и спросил:

– Верно, что он с тобой, княжна?

– Он всегда со мной, – сказала Анна твердо. – Я посылала его к тебе, чтобы он берег тебя. И он будет беречь тебя.

– Я рад, – сказал Роман. – И все обойдется. Все обойдется! Мы сделаем, как нам нужно. Орден уже подступил к стенам

– Как? – Шут помрачнел. – Уже приступ?

– Они в ста шагах, и они идут к воротам. Литвы все нет…

– А почему ты пришел сюда? – спросил шут. – У нас с тобой нет здесь огня и мечей. Наше место на стенах… Со всеми.

– Глупо молвишь, – сказал Роман, снова подходя к Анне и беря ее пальцы. Ладонь Романа была влажной и горячей. – Города будут погибать, и люди будут умирать, но великое знание остается навеки. Забудь о мелочах, и не по чину тебе об этом думать, – закончил Роман сухо, как будто вспомнив, что шут ему не товарищ, а только слуга.

Шут, взглянув на Анну, ответил:

– Я свое место знаю, дяденька.

Далекий шум донесся до подземелья – нашел путь сквозь заборы, стены и оконца крик многих людей, слившихся в угрожающий рев, и ответом ему были разрозненные крики и стон внутри города. Сейчас же откликнулся колокол на площади – уныло, часто, словно сжатое страхом сердце, он бился, взывая к милости божьей.

Все замерли, прислушиваясь. Роман быстро подошел к сундуку в углу комнаты, проверил замок.

– Помоги! – сказал он шуту и налег на сундук, толкая его в глубь подвала.

– Мы убежим?! – спросил отрок.

– Нет, – сказал Роман.

– Ты будешь биться? – спросил шут.

– Да, да, – сказал Роман. – Не твое дело… Ступай погляди, как на стенах. Может, твой меч там пригодится?

– Не пойду, – сказал шут.

– Не убегу я, не бойся.

– Я другого боюсь, – сказал шут.

– Чего же? Говори.

– Измены боюсь.

– Дурак, и умрешь по-дурацки, – сказал Роман, берясь за рукоять ножа.

– Все-таки убьешь меня? – Шут был удивлен.

– Когда раб неверен, – сказал Роман, – его убивают.

– Не смейте! – вскричала Анна. – Как вам не стыдно.

– Стыд? – Шут начал карабкаться по лестнице.

– Ты куда? – спросил Роман.

– Посмотрю, что снаружи, – сказал шут. – Погляжу, держат ли ворота…

Он исчез, и Роман обернулся к Кину, но передумал, посмотрел на отрока.

– Иди за ним, – сказал он. – Пригляди…

– Чего? – не понял отрок.

– Чтобы он ни к кому из княжьих людей не подошел. К князю чтоб не подошел… а впрочем, оставайся. Он не успеет.

Роман был деловит, сух ни холоден. Он кинул взгляд на песочные часы. Потом обвел глазами тех, кто оставался в подвале.

– Княжна Магда, – сказал он. – Душа моя, поднимись наверх. Иди в задние покои. И не выходи оттуда. Ни под каким видом. А ты, – сказал он Кину, – смотри, чтобы не вышла.

– Роман, – сказала Анна. – Мой человек останется с тобой. Я ему верю больше, чем другим людям.

– Будь по-твоему, – Роман улыбнулся, удивительна была эта добрая, счастливая улыбка. – Спасибо. С тобой пойдет Глузд.

– Иди, – сказал Кин. – Боярин прав. Иди, княжна, туда, где безопасно. Больше тебе здесь, делать нечего.

Анна поднялась по лестнице первой. Сзади топал отрок. Отрок устал, лицо его осунулось, он был напуган. Звон и крики неслись над городом, и когда голова Анны поднялась над полом, шум оглушил, ворвавшись в высокие окна верхней горницы… И еще Анна успела увидеть, как метнулся к выходу шут, – оказывается, он никуда не уходил. Он подслушивал. Может, это и к лучшему. Может, ей в самом деле пора дотронуться до присоски под ухом…

Она направилась к задним покоям. Отрок обогнал ее, отворил перед нею дверь; входя, Анна кинула взгляд назад: шут стоял за притолкой, смутно вырисовывался там, словно куча тряпья. Ах, не надо было оборачиваться, потому что отрок проследил за ее взглядом и заметил движение возле двери.

Наверное, он просто испугался. Наверное, не догадался, что там Акиплеша. Неожиданно, л молча, как волк, настигающий жертву, отрок кинулся в угол, выставив нож перед собой, был он слеп и неудержим. Анна лишь успела беззвучно ахнуть…

Шут мягко отпрыгнул в сторону, отрок ударился о стену и упал, заняв место шута у стены, такой же кучей тряпья. Горбун вытер тонкое лезвие стилета, проговорил, словно извиняясь:

– Он мне не чета… я у сарацинов научился.

– Я не могу больше, – сказала Анна. – Я больше не могу…

– Жестокое время, – сказал шут. – Наверно, не было еще такого жестокого века, и я ^жесток… Но я не подл. Понимаешь, я не подл! Я защищаюсь, но не предаю…

Шут подошел к открытому люку и остановился так, что изнутри его было трудно увидеть.

– Будет ли лучшее время? – спросил он сам у себя, глядя вниз. – Будет ли доброе время или всадники смерти уже скачут по нашей земле?

– Будет, – сказала Анна. – Обязательно должно быть.

Шут молчал. Анна почувствовала, как напряглись его плечи и короткая шея. Она сделала шаг вперед, заглянула вниз в подвал. Роман приник к потайной двери, прислушиваясь. Кин сзади.

– Отойди, – отмахнулся от него Роман.

Кин послушно отступил на несколько шагов.

В дверь ударили два раза. Потом еще три раза.

– Я так и знал! – прошептал шут. – Я знал… Надо было бежать к князю!

Роман отодвинул засов, и тяжелая дверь отворилась.

В проходе стоял рыцарь Фридрих. Кольчуга прикрыта серым плащом, меч обнажен.

Роман отошел в сторону.

Рыцарь Фридрих спросил:

– Все в порядке?

– Да, – сказал Роман. – Скорее. Как там у ворот?

– Скоро падут, – сказал Фридрих. – Скоро.

Он шагнул обратно в темный проход и крикнул что-то по-немецки.

Вдруг шут взвизгнул, как раненое животное, и прыгнул вниз, минуя лестницу, с двухметровой высоты, и следующим прыжком он был уже у двери, стараясь дотянуться до засова.

Роман первым сообразил, в чем дело, и схватился за рукоять ножа, и Анне показалось, что он неестественно медленно вытаскивает нож, – и шут так же плавно, как в замедленной съемке, оборачивается, так и не успев закрыть дверь, и в руке у него блестит стилет…

– Кин! – отчаянно крикнула Анна. – Не тот!

Кин обернулся к ней. Глаза кочевника сошлись в щелочки. Голос его был тих, но страшен, и не подчиниться нельзя:

– Уходи немедленно.

Анна сделала шаг по лестнице. Главное сейчас было – объяснить Кину…

– Нажми присоску! Погубишь все!

И Анна, почти не понимая, что делает, но не в силах ослушаться, поднесла палец к шее…

И в этот момент ее охватила дурнота, и все провалилось, все исчезло, бесконечная бездна времени приняла ее и понесла через темноту, сквозь нелепые и непонятные видения: лавина конских морд и копыт неслась на нее сквозь огонь, рвущийся из башен деревянного города, засвистел ветер, донеслись обрывки музыки…

Анна стояла в маленькой холодной комнате теткиного дома. Она держалась за голову, жмурясь от света, и Жюль, склонившийся над пультом, кричал ей, не оборачиваясь:

– Шаг в сторону! Выйди из поля!

Анна послушно шагнула – голова кружилась, она увидела перед глазами шар – как окно в подвал.

Маленький, слишком маленький в шаре шут боролся с Романом, и рука его, зажатая в тисках Романовой руки, дергалась, сжимая стилет. Свободной рукой Роман тащил свой нож и кричал что-то, но Анна не слышала слов.

– Не тот, – сказала она хрипло. – Не тот!

Шут извернулся, и Анна увидела, что стилет исчез в боку боярина Романа, и тот начал оседать, не отпуская шута. В подвал лезли один за другим немецкие ратники. Рыцарь Фридрих занес свой меч… И мелькнул тенью Кин…

– Не тот! – успела еще раз крикнуть Анна.

В тот же момент из шара исчезли двое: Кин и шут.

Меч Фридриха разрубил воздух. И, отбросив его, рыцарь опустился на колени над телом Романа, сделав знак своим, чтобы они бежали наверх. И ратники один за другим начали подниматься по лестнице – шустро и ловко…

Шар погас.

– Все, – сказал Жюль.

– Они где? – спросила Анна.

– Они прошли сквозь нас. Они уже там, дома… Ты не представляешь, как я устал.

– Я тоже, – сказала Анна. – Я тоже устала.

– Спасибо, – сказал Жюль. – Без тебя бы не вылезти.

– Не стоит благодарности, – сказала Анна.

Ей было очень грустно.

– Ты уверен, что он забрал Акиплешу?

– Ты же видела, – сказал Жюль. Он поднял пульт и уложил его в чемодан.