Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Кир Булычев,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Еремей Парнов,Роман Подольный,Дмитрий Биленкин,Владимир Гаков,Евгений Брандис,Галина Панизовская,Геннадий Прашкевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

15

Все случилось без свидетелей из будущего, ночью, когда Кин, Анна, Жюль, а главное, господин епископ Альберт и ландмейстер Фридрих спокойно спали. И это было очень обидно, потому что время, если уж ты попал в течение витка, необратимо. И никто никогда не увидит вновь, каким же образом это произошло.

…Первой проснулась Анна, наскоро вымылась и постучала к мужчинам.

– Лежебоки, – сказала она, – проспите решающий штурм.

– Встаем, – ответил Кин. – Уже встали.

– Я забегу пока к деду Геннадию, – благородно пожертвовала собой Анна. – Отвлеку его. Но чтобы к моему возвращению князь Вячко был на боевом коне.

А когда Анна вернулась, с молоком, творогом, свежим хлебом, гордая своим подвижничеством, в доме царило разочарование.

– Посмотри, – сказал Жюль.

Шар был включен и направлен на склон. Там лениво догорала осадная башня – сюрреалистическое сооружение из громадных черных головешек. От катапульты осталась лишь ложка, нелепо уткнувшаяся в траву рукоятью. Вокруг стояли орденские ратники. С мостика через ручей на пожарище глядела орденская знать, окружившая епископа.

От ворот крепости до башни пролегли черные широкие полосы. В ручье – а это Анна увидела не сразу – лежали большие, в два человеческих роста, колеса, тоже черные, обгорелые – хотя тут же она поняла свою ошибку: у башни не могло быть таких больших колес.

– Они ночью все это сожгли! – сказала Анна. – И правильно сделали. Чего же расстраиваться?

– Жаль, что не увидели.

Кин быстро провел шар вниз, к ручью, близко пролетев над остовом башни, и затормозил над головами рыцарей.

– Спасибо за подарок, – медленно сказал епископ Альберт. – Вы не могли придумать ничего лучше в ночь моего приезда.

– Я еще в прошлом году советовал вам дать убежище чародею, – сказал ландмейстер. – Когда он бежал из Смоленска.

– Мы посылали ему гонца, – сказал один из приближенных епископа. – Он не ответил. Он укрылся здесь.

– Он предпочел служить дьяволу, – задумчиво сказал епископ. – И небо нашей рукой покарает его.

– Воистину! – сказал высокий худой рыцарь.

– Правильно, – согласился Фридрих фон Кокенгаузен. – Но мы не в храме, а на войне. Нам нужны союзники, а не слова.

– Дьявол нам не союзник, – сказал епископ. – Не забывайте об этом, брат Фридрих. Даже если он могуч.

– Я помню, святой отец.

– Город должен быть жестоко наказан, – сказал епископ громко, так, чтобы его слышали столпившиеся в стороне кнехты. – В любой момент может прийти отряд из Полоцка, и это нам не нужно. В Смоленске тоже смотрят с тревогой на наше усиление…

– Сюда идут литовцы, – добавил худой рыцарь.

– Если крепость не сдастся до заката, мы не оставим в ней ни одной живой души, – сказал епископ.

– И мессира Романа?

– В первую очередь Лишь то знание может существовать, которое освящено божьей благодатью.

– Но если он умеет делать золото?

– Мы найдем золото без чернокнижников, – сказал епископ. – Брат Фридрих и брат Готфрид, следуйте за мной.

16

Внутри шатер был обставлен скромно. На утоптанном полу поверх рогож лежал ковер, стояли складные, без спинок, ножки крест-накрест, стулья, на деревянном возвышении свернутые на день лежали шкуры, высокий светильник с оплывшими свечами поблескивал медью возле высокого сундука, обитого железными полосами. На сундуке лежали два пергаментных свитка.

Епископ знаком велел рыцарям садиться. Фридрих фон Кокенгаузен отстегнул пояс с мечом и положил его на пол у ног. Брат Готфрид установил меч меж ног и оперся руками в перчатках о его рукоять. Откуда-то выскользнул служка в черной сутане. Он вынес высокий арабский кувшин и три серебряные чарки. Брат Готфрид принял чарку, епископ и Фридрих отказались.

– Ты говоришь, брат Фридрих, – сказал епископ, – что мессир Роман и в самом деле посвящен в секреты магии?

– Я уверен в этом.

– Если мы не убьем его завтра, – сказал брат Готфрид, – он с помощью дьявола может придумать нашу гибель.

– Я помню главное, – сказал Фридрих. – Я всегда помню о благе ордена. А мессир Роман близок к открытию тайны золота.

– Золото дьявола, – возразил мрачно Готфрид фон Гольм.

– Мессир Роман любит власть и славу, – заметил Фридрих. – Что может дать ему князь Вест?

– Почему он оказался здесь? – спросил епископ.

– Он дальний родственник князя, – сказал Фридрих. – Он был рожден от наложницы князя Бориса Полоцкого.

– И хотел бы стать князем?

– Не здесь, – улыбнулся брат Фридрих. – Не в этой деревне.

– Хорошо, что он сжег башню, – сказала Анна. – Иначе бы они не стали об этом говорить.

– Что случилось в Смоленске? – спросил епископ, перебирая в крепких пальцах янтарные четки с большим золотым крестом.

– Тамошний владыка – византиец. Человек недалекий. Он решил, что умение мессира Романа от дьявола. И поднял чернь…

– Ну прямо как наши братья, – улыбнулся вдруг епископ Альберт. Взглянул на Готфрида. Но тот не заметил иронии. – И кудесника пригрел князь Вест?

– Он живет здесь уже третий год. Он затаился. Он напуган. Ему некуда идти. В Киеве его ждет та же судьба, что и в Смоленске. На Западе он вызвал опасное вожделение короля Филиппа и гнев святой церкви. Я думаю, что он многое успел сделать. Свидетельством тому – гибель нашей башни.

– Воистину порой затмевается рассудок сильных мира сего, – сказал епископ. – Сила наша в том, что мы можем направить на благо заблуждения чародеев, если мы тверды в своей вере.

– Я полагаю, что вы правы, – согласился брат Фридрих.

– Сохрани нас господь, – сказал тихо брат Готфрид. – Дьявол вездесущ. Я своими руками открутил бы голову чародею.

– Не нам его бояться, – сказал епископ. Не поднимаясь со стула, он протянул руку и взял с сундука желтоватый лист, лежавший под свитками. – Посмотрите, это прислали мне из Замошья неделю назад. Что вы скажете, брат Фридрих?

Рыцарь Готфрид перекрестился, когда епископ протянул лист Фридриху.

– Это написано не от руки, – сказал Фридрих. – И в этом нет чародейства.

– Вы убеждены?

– Мессир Роман вырезает буквы на дереве, а потом прикладывает к доске лист. Это подобно печати. Одной печатью вы можете закрепить сто грамот.

– Великое дело, если обращено на благо церкви, – сказал епископ. – Божье слово можно распространять дешево. Но какая угроза в лапах дьявола!

– Так, – согласился брат Фридрих. – Роман нужен нам.

– Я же повторяю, – сказал брат Готфрид, поднимаясь, – что он должен быть уничтожен вместе со всеми в этом городе.

Его собеседники ничего не ответили, епископ чуть прикрыл глаза.

– На все воля божья, – сказал он наконец.

Оба рыцаря поднялись и направились к выходу из шатра.

– Кстати, – догнал их вопрос епископа, – чем может для нас обернуться история с польской княжной?

– Спросите брата Готфрида, – сказал Фридрих фон Кокенгаузен. – Это случилось неподалеку от замка Гольм, а летты, которые напали на охрану княжны, по слухам, выполняли его приказ.

– Это только слухи, – сказал Готфрид. – Только слухи. Сейчас же княжна и ее тетка томятся в плену князя Веста. Если мы освободим их, получим за них выкуп от князя Смоленского.

– Вы тоже так думаете, брат Фридрих? – спросил епископ.

– Ни в коем случае, – ответил Фридрих. – Не секрет, что князь Вячко отбил княжну у леттов, Нам не нужен выкуп.

– Я согласен с вами, – сказал епископ. – Позаботьтесь о девице. Как только она попадет к нам, мы тут же отправим ее под охраной в Смоленск. Как спасители. И никаких выкупов.

– Мои люди рисковали, – сказал Готфрид.

– Мы и так не сомневались, что это ваших рук дело, брат мой. Некоторые орденские рыцари полагают, что они всесильны. И это ошибка. Вы хотите, чтобы через месяц смоленская рать стояла под стенами Риги?

17

– Разумеется, Жюль, – сказал Кин, – начинай готовить аппаратуру к переходу. И сообщи домой, что мы готовы. Объект опознан.

Кин вытащил из шара шарик. Пошел к двери.

– Я с вами? – сказала Анна, о которой все забыли.

– Как вам угодно, – ответил Кин равнодушно.

Он быстро вышел в большую комнату. Там было слишком светло. Мухи крутились над вазочкой с конфетами. В открытое окно вливался ветерок, колыша занавеску. Анна подошла к окну и выглянула, почти готовая к тому, чтобы увидеть у ручья шатры меченосцев. Но там играли в футбол мальчишки, а далеко у кромки леса, откуда вчера вышло злосчастное стадо, пыхтел маленький трактор.

– Это портрет епископа? – спросила Анна, глядя, как пальцы Кина превращают шарик в пластинку.

– Нет, помните желтый листок бумаги, что показывал рыцарям епископ? Это первый в Европе типографский оттиск. – Он склонился над столом, читая текст.

– Читайте вслух, – попросила Анна.

– Варварская латынь, – сказал Кин. – Алхимический текст. Безопаснее было напечатать что-нибудь божественное. Зачем дразнить собак?…

«Чтобы сделать эликсир мудрецов, возьми, мой брат, философической ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва… после этого накаливай сильнее, и она станет львом красным…»

Трактор остановился, из него выпрыгнул тракторист и начал копаться в двигателе. Низко пролетел маленький самолетик По-2…

– «Кипяти красного льва на песчаной бане в кислом виноградном спирте, выпари получившееся, и ртуть превратится в камедь, которую можно резать ножом. Положи это в замазанную глиной реторту и очисти…»

– Опять ртуть – мать металлов? – спросила Анна.

– Нет, – сказал Кин, – это другое.

«…Кимврийские тени покроют реторту темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, который пожирает свой хвост…»

Нет, это не ртуть, – повторил Кин. – Скорее, это о превращениях свинца. Зеленый лев – окисел свинца, красный лев – сурик… камедь – уксусно-свинцовая соль… Да, пожалуй, так.

– Вы сами могли бы работать алхимиком, – сказала Анна.

– Да, мне пришлось прочесть немало абракадабры. Но в ней порой сверкали такие находки!..

– Вы сейчас пойдете туда?

– Вечером. Я там должен быть как можно меньше.

– Но если вас узнают, решат, что вы шпион.

– Сейчас в крепости много людей из ближайших селений, скрывшихся там. Есть и другие варианты.

Кин оставил пластинку на столе и вернулся в прихожую, где стоял сундук с одеждой. Он вытащил оттуда сапоги, серую рубашку с тонкой вышивкой у ворота, потом спросил у Жюля:

– Ну что? Когда дадут энергию?

– После семнадцати.

18

– Знаете, – сказал Кин вечером, когда подготовка к переходу закончилась, – давай взглянем на город еще раз, время есть Если узнаем, где он скрывает свою лабораторию, сможем упростить версию.

Шар завис над скопищем соломенных крыш.

– Ну-с, – сказал Кин, – где скрывается наш алхимик?

– Надо начинать с терема, – сказал Жюль.

– С терема? А почему бы не с терема?

Кин повел шар над улицей к центру города, к собору. Улица была оживленна, в лавках – так малы, что вдвоем не развернешься, – торговали одеждой, железным и глиняным товаром, люди смотрели, но не покупали. Народ толпился лишь у низенькой двери, из которой рыжий мужик выносил ковриги хлеба. Видно, голода в городе не было – осада началась недавно. Несколько ратников волокли к городской стене большой медный котел, за ними шел дед в высоком шлеме, сгорбившись под вязанкой дров. Всадник на вороном жеребце взмахнул нагайкой, пробиваясь сквозь толпу, из-под брюха коня ловко выскочил карлик– княжеский шут, ощерился, прижался к забору, погрозил кулаком наезднику и тут же втиснулся в лавку, набитую горшками и мисками.

Кин быстро проскочил шаром по верхним комнатам, а в них – словно всех вымело метлой – лишь какие-то приживалки, сонные служки, девка с лоханью, старуха с клюкой… запустение, тишь…

– Эвакуировались они, что ли? – спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от своего пульта, который сдержанно подмигивал, урчал, жужжал, словно Жюль вел космический корабль.

– Вы к звездам летаете? – спросила Анна.

– Странно, – не обратил внимания на вопрос Кин.

В небольшой угловой комнате, выглядевшей так, словно сюда в спешке кидали вещи – сундуки, тюки и короба, – удалось, наконец, отыскать знакомых. На невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой сидела пожилая дама, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом малиновом платье с серебряными ткаными цветами стояла у небольшого окошка, глядя на церковь.

Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук. Кин спросил:

– Какой язык?

– Старопольский, – сказал Жюль.

– Горе, горе, за грехи наши наказание, – говорила, смежив веки, пожилая дама. – Горе, горе…

– Перестаньте, тетя, – отозвалась от окна девушка.

Накрашенное лицо пожилой женщины было неподвижно.

– Говорил же твой отец, подождем до осени. Как же так, как же так, меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… Тошно, тошно…

– Могло быть хуже. – Девушка дотронулась длинными пальцами до стоявшей рядом расписной прялки, задумчиво потянула за клок шерсти. – Могло быть хуже…

– Ты о чем думаешь? – спросила старуха, не открывая глаз. – Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.

– Он князь, он храбрый витязь, – сказала девушка. – Да и нет греха в моих мыслях.

– Грешишь, грешишь… Даст бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была…

– Скоро служба кончится? – спросила девушка. – У русских такие длинные службы.

– Наш обряд византийский, торжественный, – сказала старуха. – Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за княжича, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать…

– Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов в плену. Возьмут нас меченосцы, город сожгут…

– Не приведи господь, не приведи господь! Страшен будет гнев короля Лешко.

– Нам-то будет все равно.

– Кто эта Магда? – спросила Анна. – Все о ней говорят.

– Вернее всего родственница, может, дочь польского короля Лешко Белого. И ехала в Смоленск… Давайте поглядим, не в церкви ли князь?

Перед раскрытыми дверями собора сидели увечные и нищие.

Шар проник сквозь стену собора, и Анне показалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет дрожал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески – суровых чернобородых старцев, глядевших со стен на людей, наполнивших небольшой собор.

Роман стоял рядом с князем, впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.

– Ворота слабые, – тихо говорил он князю. – Ворота не выдержат. Знаешь?

Князь поморщился:

– На улицах биться будем, в лес уйдем.

– Не уйти. У них на каждого твоего дружинника пять человек. Кольчужных. Ты же знаешь, зачем говоришь.

– Потому что тогда лучше бы и не начинать. Подумай еще чего. Огнем их сожги.

– Не могу. Припас кончился.

– Ты купи.

– Негде. Мне сера нужна. За ней ехать далеко надо.

– Тогда колдуй. Ты чародей.

– Колдовством не поможешь. Не чародей я.

– Если не чародей, чего тебя в Смоленске жгли?

– Завидовали. Попы завидовали И монахи. Думали, я золото делаю…

Оба замолчали, прислушиваясь к священнику. Князь перекрестился, потом бросил взгляд на соседа.

– А что звезды говорят? Выстоим, пока литва придет?

– Боюсь, не дождемся. Орден с приступом тянуть не будет.

– Выстоим, – сказал князь. – Должны выстоять. А ты думай. Тебя первого вздернут. Или надеешься на старую дружбу?

– Нет у меня с ними дружбы.

– Значит, вздернут. И еще скажу. Ты на польскую княжну глаз не пяль. Не по тебе товар.

– Я княжеского рода, брат.

– А она королевской крови.

– Я свое место знаю, брат, – сказал Роман.

– Хитришь. Да бог с тобой. Только не вздумай бежать. И чародейство не поможет. Ятвягов за тобой пошлю.

– Не грози, – сказал Роман. – Мне идти пора.

– Ты куда? Поп не кончил.

– Акиплешу на торг посылал. Ждет он меня. Работать надо.

– Ну иди, только незаметно.

Роман повернулся и стал осторожно проталкиваться назад. Князь поглядел вслед. Он улыбался, но улыбка была недоброй. Роман скрылся в полутьме.

Кин вывел шар из собора, и тот завис над папертью, где ждали конца службы, ежились под сумрачным мокрым небом калеки и нищие. Роман быстро вышел из приоткрытых дверей. Посмотрел на площадь. Там ковылял шут, прижимая к груди глиняную миску и розовый обожженный горшок.

– Тебя за смертью посылать, – сказал Роман.

– Не бей меня, дяденька, – заверещал шут скалясь. – Гости позакрывали лавки – врага ждут, придет немец, снова торговать начнут. Что гостю? Мы на виселицу, а он – веселиться.

Роман крупным шагом пошел через площадь. Шут за ним, прихрамывая, горбясь. Миновали колодец, коновязь, завернули в узкий, двоим не разойтись, закоулок. В конце его, у вала, в заборе была низкая дверца. Роман ударил три раза кулаком. Открылся глазок. Потом медленно растворилась дверь. Там стоял стражник в короткой кольчуге, кожаной шапке и длинных штанах. Он отступил в сторону, пропуская Романа. Тесный двор, заросший травой, несколько каменных глыб, окружавших выжженную яму… Роман по деревянным мосткам пересек двор, поднялся на крыльцо приземистого бревенчатого дома на каменном фундаменте. Отворил дверь, потянув за кольцо, вставленное в медную морду льва.

В горнице Роман сбросил плащ на руки подбежавшему красивому чернобровому отроку.

– Ты чего ждешь? – спросил он шута.

Шут поставил на пол миску, взялся за скобу в полу, потянул на себя крышку люка – обнаружился ход в подвал. Роман спустился первым. За ним шут и чернобровый отрок.

Обширный подвал освещался из окошек под самым потолком. На полках стояли горящие плошки с жиром. Огоньки отражались от реторт, банок мутного, грубого стекла, от глиняных мисок, медных сосудов, соединенных металлическими и стеклянными трубками… В низкой с большим зевом печи горел огонь, возле нее стоял обнаженный по пояс жилистый мужчина в кожаном фартуке. Он обернулся к вошедшим.

– Остужай понемногу, – сказал Роман, заглянув в печь.

Шут заглянул в печь из-под локтя чародея и сказал:

– Давно пора студить.

– Знаем, – сказал мужчина. У него были длинные усы, черные близко посаженные глаза. Редкие волосы падали на лоб, и он все время отводил их за уши.

– Скоро орден на приступ пойдет, – сказал Роман.

– Остудить не успеем, – ответил тот. – А жалко.

– Студи, – сказал Роман. – Неизвестно, как судьба повернется. У меня нет сил в который раз все собирать и строить.

– А ты, дяденька, епископу в ноги поклонись, – сказал шут. – Обещай судьбу узнать, золота достать. Он и пожалеет.

– Суета и скудоумие, – сказал Роман.

– По-моему, что скудоумие, что многоумие – все нелепица, умами чиниться – ума не надо, – сказал шут. Подошел к длинному, в пятнах столу, налил из одной склянки в другую – пошел едкий дым.

Роман отмахнулся, морщась. Жилистый мужик отступил к печи.

– Ты чего, – возмутился Роман. – Отравить нас хочешь?

– А может, так и надо? Ты девицу полюбил, а тебе не положено, я склянку вылил, а мне не положено, князь епископу перечит, а ему не положено. Вот бы нас всех и отправить на тот свет?

– Молчи, дурак, – сказал Роман устало, – лучше бы приворотного зелья накапал, чем бездельничать.

– Нет, – воскликнул шут, подбегая к столу, запрокидывая голову, чтобы ближе поглядеть на Романа. – Не пойму тебя, дяденька, и умный ты у нас, и славный на всю Европу – на что тебе княжна? Наше дело ясное – город беречь, золото добывать, место знать.

– Молчи, смерд, – сказал Роман. – Мое место среди королей и князей. И по роду, и по власти. И по уму!

Отрок глядел на Романа влюбленными глазами неофита.

– Сделанное, передуманное не могу бросить. Во мне великие тайны хранятся – недосказанные, неоконченные. – Роман широким жестом обвел подвал.

– Значит, так, – сказал шут, подпрыгнув, посмеиваясь, размахивая склянкой, бесстыжий и наглый, – значит, ты от девицы отказываешься, дяденька, ради этих банок-склянок? Будем дома сидеть, банки беречь. Пока ландмейстер с мечом не придет.

– Но как все сохранить, – прошептал Роман, уперев кулак в стол. – Скажи, как спасти? Как отсрочку получить?

– Не выйдет, дяденька. Один осел хотел из двух кормушек жрать, как эллины говорили, да с голоду помер, не придумал, с какой начать.

Роман достал с полки склянку.

– Ты все помнишь?

– Если девице дать выпить три капли, на край света пойдет. Дай сам отопью. Романа полюблю, ноги ему целовать буду, замуж за него пойду…

Отрок хихикнул и тут же смешался под взглядом Романа.

– Хватит, бесовское отродье! – взорвался чародей. – Забыл, что я тебя из гнилой ямы выкупил?

– Помню, дяденька, – сказал шут. – Ой как помню!

– Все-таки он похож на обезьяну, – сказала Анна. – На злую обезьяну. В нем есть что-то предательское.

– Боярин! – сказал жилистый мужчина. – А что с огненным горшком делать?

– Это сейчас не нужно, Мажей, – сказал Роман.

– Ты сказал, что меня пошлешь, – сказал Мажей. – Божие дворяне весь мой род вырезали. Не могу забыть. Ты обещал.

– Господи! – Роман сел на лавку, ударился локтями о столешницу, схватил голову руками. – Пустяки это все, суета сует!

– Господин, – сказал Мажей с тупой настойчивостью. – Ты обещал мне. Я пойду и убью епископа.

– Неужели не понимаешь, – почти кричал Роман, – ничем мы город не спасем! Не испугаются они, не отступят, их впятеро больше, за ними сила, орден. Европа, Магдебург, папа… Конрад Мазовецкий им войско даст, датский король ждет не дождется. Вы же темные, вам кажется, что весь мир вокруг нашего городка сомкнулся! Я и башню жечь не хотел… Вячко меня прижал. Лучше смириться, ордену кровь не нужна, орден бы князю город оставил… Неужели вам крови мало!

– Ты заговорил иначе, боярин, – сказал Мажей. – Я с тобой всегда был, потому что верил. Может, я других городов не видел – наши литовские городки по лесам раскиданы, но пока орден на нашей земле, мне не жить. Мы орден не звали.

– Бороться тоже надо с умом, – стукнул кулаком по столу Роман. – Сегодня ночью они на приступ пойдут. Возьмут город, могут не пощадить. Если мы поднимем руку на Альберта – они всех нас вырежут. И детей, и баб, и тебя, шут, и меня…

– Я убью епископа, – сказал Мажей.

– А я, дяденька, – сказал шут, – с тобой не согласен. Овцы добрые, а овец волки кушают.

– Молчи, раб! – озлился Роман. – Я тебя десятый год кормлю и спасаю от бед Если бы не я, тебя бы уж трижды повесили.

– Правильно, дяденька, – вдруг рассмеялся шут. – Зато я иногда глупость скажу, умные не догадаются. Рабом я был, рабом умру, зато совесть мучить не будет.

– Чем болтать, иди к княжне, – сказал Роман жестко. – Дашь ей приворотное зелье. Так, чтобы старуха не заметила.

– И это гений, – вздохнула Анна.

– А что? – спросил Кин.

– Верить в приворотное зелье…

– Почему же нет? И в двадцатом веке верят.

– Иду, – сказал шут, – только ты к немцам не убеги.

– Убью. Ты давно это заслужил.

– Убьешь, да не сегодня. Сегодня я еще нужен. Только зря ты епископа бережешь. Он тебе спасибо не скажет.

Шут подхватил склянку и ловко вскарабкался вверх.

Мажей вернулся к печи, помешал там кочергой, долго молчал. Роман прошелся по комнате.

– Нет, – сказал он сам себе. – Все не так. Как устал я от глупости человеческой.

Отрок присел у стены на корточки. Роман вернулся к столу.

– Может, посмотреть за шутом? – спросила Анна.

– Мне сейчас важнее Роман, – сказал Кин

– Поди сюда, Глузд, – сказал Роман, не оборачиваясь.

Отрок легко поднялся, сделал шаг и тут же обернулся.

Роман резко поднял голову, посмотрел туда же.

Вскочил из-за стола. Мажея в комнате не было.

Роман одним скачком бросился за печку. Там оказалась низкая, массивная дверь. Она была приоткрыта.

– Глузд, ты чего смотрел? Мажей сбежал!

– Куда сбежал? – не понял отрок.

– Он же с горшком сбежал. Он же епископа убить хочет! – Роман толкнул дверь, заглянул внутрь, хлопнул себя по боку, где висел короткий меч, выхватил его из ножен и скрылся в проходе

Отрок остался снаружи, заглянул в ход, и Анна увидела, что его спина растет, заполняет экран. Стало темно – шар пронзил отрока, пронесся в темноте, и темнота казалась бесконечной, как кажется бесконечным железнодорожный туннель, а потом наступил сиреневый дождливый вечер. Они были метрах в ста от крепостного вала в низине, заросшей кустарником. Между низиной и крепостью медленно ехали верхом два немецких ратника, поглядывая на городскую стену. На угловой башне покачивались шлемы стражников.

Вдруг в откосе низины образовалась черная дыра – откинулась в сторону дверь, покрытая снаружи дерном. В проеме стоял Роман. Он внимательно огляделся. Дождь усилился и мутной сеткой скрывал его лицо. Никого не увидев, Роман отступил в черный проем, потянув за собой дверь. Перед глазами был поросший кустами откос. И никаких следов двери.

Кин вернул шар в подвал, на мгновение обогнав Романа.

Отрок, так и стоявший в дверях подземного хода, отлетел в сторону – Роман отшвырнул его, метнулся к столу. Отрок подошел, остановился сзади. Роман рванул к себе лист пергамента и быстро принялся писать.

– Стучат, – сказал Ким, – Анна, слышишь?

В дверь стучали.

Роман свернул трубкой лист, протянул отроку.

Анна сделала усилие, чтобы вернуться в двадцатый век.

– Закрой дверь, – быстрым шепотом сказал Кин. – И хоть умри, чтобы никто сюда не вошел. Мы не можем прервать работу. Через полчаса я ухожу в прошлое.

– Есть, капитан, – сказала Анна также шепотом.

От двери она оглянулась. Кин следил за шаром. Жюль – за приборами. Они надеялись на Анну.

Отрок Глузд взял трубку пергамента, слушал, что говорил ему Роман.

За дверью стоял дед Геннадий. Этого Анна и боялась.

– Ты чего запираешься? – сказал он. – По телевизору французский фильм показывают из средневековой жизни. Я за тобой.

– Ой, у меня голова болит! – сказала Анна. – Совершенно не могу из дома выйти. Легла уже.

– Как легла? – удивился Геннадий. – Воздух у нас свежий, с воздуха и болит. Хочешь, горчишники поставлю?

– Да я же не простужена. У меня голова болит, устала.

– А может, по рюмочке? – спросил дед Геннадий.

Анна не могла пустить деда в сени, где на полу остались следы трудовой деятельности Жюля.

– Нет, спасибо, не хочется.

– Ну тогда я пошел, – сказал дед, не делая ни шагу. – А то французский фильм начинается. Эти не возвращались? Реставраторы?

– Нет. Они же на станцию уехали.

– А газика-то сначала не было, а потом взялся. Удивительное дело. Здесь разве газик проедет?

– Они с холма приехали.

– Я и говорю, что не проедет. Но люди приятные, образованные. Изучают наше прошлое.

– Я пойду, лягу. Можно?

– Иди, конечно, разве я держу, а то фильм начинается. Если хочешь, приходи, я смотреть буду.

Наконец, дед ушел. Анна не стала дожидаться, пока он скроется за калиткой – бросилась обратно в холодную горницу.

За время ее отсутствия сцена в шаре изменилась.

Она представляла собой верхний этаж терема, в угловой комнате была лишь польская княжна Магда. Анна не сразу увидела, что на полу, скрестив ноги, сидит шут.

– Я слышала шум, – сказала Магда. – Начался приступ?

– А что им делать? Пришли к обеду, значит, ложку подавай. А если блюдо пустое да они голодные…

– Ты где научился польскому языку, дурак?

– Мотало шапку по волнам, – ухмыльнулся шут, – сегодня здесь, а завтра там.

– Это правда, что твой хозяин сжег орденскую башню?

– Он и десять башен сжечь может. Было бы что жечь.

– Он чародей?

– И что, вам, бабам, в чародеях? Где горячо – туда пальчики тянете. Обожжетесь.

– Везде огонь, – сказала княжна. Она вдруг подошла к шуту, села рядом с ним на ковер. И Анна поняла, что княжна очень молода, ей лет восемнадцать.

– Я в Смоленск ехать не хотела, – сказала она. – У меня дома котенок остался.

– Черный? – спросил шут.

– Серый, такой пушистый. И ласковый. А потом нас летты захватили. Пана Тадеуша убили. Зачем они на нас напали?

– Боярин говорит, что их немцы послали.

– Мой отец письмо епископу писал. Мы же не в диких местах живем. А в Смоленске стены крепкие?

– Смоленск никто не тронет. Смоленск – великий город, – сказал шут. – Нас с боярином Романом оттуда так гнали, что мы даже бумаги забрать не успели. И печатный станок наш сожгли.

– Какой станок?

– Чтобы молитвы печатать.

– Боярин Роман с дьяволом знается?

– Куда ему! Если бы дьявол за него был, разве бы он допустил, чтобы монахи нас в Смоленске пожгли?

– Дьявол хитрый, – сказала княжна.

– Не без этого, – сказал шут. – Люб тебе наш боярин?

– Нельзя так говорить. Я в Смоленск еду, там меня замуж отдадут. За княжьего сына, Изяслава Владимировича.

– Если доедешь, – сказал шут.

– Не говори так! Мой отец рыцарям друг. Он им землю дал.

– А ночью кто разберется?

– Князь Вячко их в город не пустит. Он смелый витязь.

– Ребенок ты, ну прямо ребенок. – Шут поднялся и подошел к столу. – Это квас у тебя?

– Мне тоже дай напиться, – сказала, легко поднимаясь с ковра, девушка.

Шут вдруг резко обернулся, взглянул на дверь.

– Пить, говоришь, хочешь?

– А ну-ка, – сказал Кин и метнул шар к двери, пронзил ее, и в узком коридоре Анна увидела прижавшегося в угол Романа.

– Он ее любит, – сказала Анна.

– Этого нам еще не хватало, – сказал Жюль.

– А тетка ее ругала за склонность к князю, помните?

– Помню, – сказал Кин, возвращая шар в комнату. Как раз в тот момент, когда шут, ловко, фокусником, плеснул из склянки в кубок приворотное зелье. Протянул девушке.

– Спасибо. Ты не уходи, Акиплеша. Мне страшно одной.

– Все, – сказал Кин. – Пора собираться.