Текст книги "Старая болезнь"

Автор книги: Решад Гюнтекин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцать шестая

И снова «Ташуджу» накрыла волна полуденного зноя и духоты.

После Антальи пароход вышел из открытого моря, повернулся носом в строну суши и, обогнув скалистый мыс, остановился посреди бухты. Странно было, что в окружавшей бухту зелени не виднелись ни домики, ни что-либо похожее на деревушку.

Юсуф подошел к жене, которая уже много часов подряд лежала на шезлонге на палубе, и спросил:

– Вы спите?

Зулейха поднялась.

– Нет, – сказала она. – Я смотрю по сторонам.

– Не спросите, почему мы остановились рядом с пустынным берегом?

– Сегодня так жарко, что я поглупела от жары и даже не задумалась над этим. Очередной сюрприз, я думаю?

– Что-то вроде того… Мы теперь заплыли в морские границы нашего вилайета… Стали неподалеку от мыса Анамур. Завтра, если посчастливится, будем уже в Ташуджу… Так что сегодня – последний день нашего плавания. И в качестве прощального номера программы я хотел вам предложить отдохнуть на пляже. Вам очень понравилось тогда в Дикили… Я вам покажу, что и у нас есть пляжи ничуть не хуже.

Зулейха рассмеялась:

– Соперничество вилайетов?

– И мне кажется, что вам сегодня немного нездоровится… А сейчас искупаетесь в этой прекрасной бухте, и от недомогания не останется и следа.

Чуть спустя лодка с «Ташуджу» высадила Юсуфа и Зулейху на берег рядом с рощей рожковых деревьев. Когда они ступили на сушу, Зулейха сказала, что ей бы очень хотелось прогуляться среди деревьев.

– Что-то меня немножко укачало… Ни разу еще такого не было. Мне даже не столько вода нужна, сколько тень, – говорила Зулейха и то и дело присаживалась под деревья и, горстями захватывая землю, вдыхала ее запах.

– Ну конечно… – сказал Юсуф. – Сегодня уже двадцать восьмой день нашего путешествия. Можно сказать, половина кругосветного… Вам, наверное, уже надоело…

Зулейха испугалась, как бы Юсуф не обиделся, и, смеясь, сказала:

– Нет-нет, что вы… Я никогда ничего плохого не скажу об этом путешествии. Никогда не забуду «Ташуджу».

Они думали, что находятся в роще совершенно одни, но тут заметили заходивших туда двух маленьких девочек. Юсуф и Зулейха последовали за ними и вышли на бахчу с арбузами. Старик критянин, похожий на Баба-эфенди, пригласил их в увитую растениями беседку рядом с колодцем и, вознося хвалы и молитвы, разрезая арбузы.

Юсуф сегодня взял фотоаппарат.

Зулейха подозвала к себе двух девочек – внучек критянина – и немного попозировала. Потом, когда стало чуть прохладнее, они снова, прогуливаясь между деревьями, спустились к берегу моря.

Здесь берег не был огромным песчаным пляжем, как в Дикили.

Когда здесь, на Средиземном море, при южном ветре разыгрывались штормы, накатывавшие на берег волны ломали скалы: там виднелся небольшой островок, из которого до сих пор торчали корни деревьев, в другом месте вода проточила огромную полость у подножия скалы, еще дальше валялись груды каменных обломков, похожих на остатки пароходной пристани.

Роща рожковых деревьев, окружавшая залив, местами спускалась к самому берегу и нависала над морем с краев отвесных и голых плато, которые издалека походили на бетонные уступы на склонах.

Юсуф после того, как долго ходил туда-сюда, будто выполняя важную работу, наконец выбрал место для купания Зулейхи. Сюда же он принес в небольшой сумке красный купальник, купленный в Айвалыке. Тут Юсуф с прискорбием сообщил, что ему не удалось раздобыть что-либо, похожее на тапочки.

– Здесь все-таки дно каменистое, – сказал он. – Я тут прошелся, подумал, что можете ноги поранить… Может, мне сходить быстренько к этому садовнику-критянину? Вдруг у него найдется что-нибудь вроде тапок. Конечно, за деньги.

Это его простодушное предложение рассмешило Зулейху, и она сказала:

– А что случится? Мои ноги же не драгоценности, чтобы их и касаться нельзя было…

Говоря это, она встала на песок и, чтобы не осталось больше вопросов, начала снимать туфли и носки.

Юсуф оставил Зулейхе купальник и полотенце и произнес:

– Ну а теперь вы тут распоряжайтесь, как в Дикили… А я кое-что поищу. Интересно, смогу ли найти зрелых стручков?

Это был предлог, чтобы на время купания оставить жену одну и предоставить ей полную свободу действий.

Зулейха еще не забыла прелесть и спокойствие часов, что она провела, сидя на песке на мелководье в Дикили. Но тут ей сесть в воду не удалось. Уже через десять-пятнадцать шагов море резко уходило вглубь, а на дне появлялись камни и водоросли.

Она прошла совсем немного и устала. Потом забралась на обломок скалы и спустила ноги в воду.

У подножия скалы лежала бутылка, похожая на бутылку из-под газировки. Зулейха задумалась, как она могла туда попасть. Потом вспомнила сказки, в которых рассказывалось о том, как люди, затерявшиеся в морских просторах, засовывали в бутылки письма и бросали их в море. С детским любопытством она попробовала достать емкость, чтобы проверить, нет ли в ней чего-нибудь. В это время над песком образовалась легкая тень: мимо быстро проскользнула морская змея и исчезла под скалой.

Увидев ее, Зулейха вскрикнула и резким движением подняла ноги на скалу.

Она поняла, что больше не отважится спустить ноги в воду, и это ее раздражало.

Делать было нечего. Подождав немного, она позвала Юсуфа. Хорошо, что он ушел еще не слишком далеко. Он сразу же откликнулся и вышел на берег.

– Что случилось?

– Не спрашивайте… Тут змея… Я тут застряла.

– Бояться нечего… Это же морские змеи. Они не опасны.

– Может быть… Но это все нервы… Мне кажется, что если я опущу ногу в воду, то она обовьется вокруг меня.

Юсуф рассмеялся:

– Вы маленькую змейку просто в дракона какого-то превратили.

Зулейха от смущения начала привирать:

– Она вовсе не такая, как вы думаете, метра два длиной…

– Вам, наверное, показалось.

– Возможно… Но вам нужно мне подсказать, как отсюда выбраться.

– А тут умом не поможешь… Снова дяде стараться.

– Что вы сказали? Я не поняла.

– Я говорю, снова дяде стараться. Это такое выражение. Суть его такова: туда мне идти. Там мелко?

– Не знаю, местами глубоко, но в целом, кажется, мелко.

– Я смогу пройти, если высоко закатаю штанины? У меня ноги длинные.

Юсуф до голеней закатал штанины и вошел в воду. Но там оказалось глубже, чем сказала Зулейха. Юсуф походил вправо-влево, чтобы найти место помельче, и тут провалился в яму по пояс.

Зулейха снова села на скалу, чтобы не стоять так близко к Юсуфу в одном купальнике.

– Случилось то, что случилось, – сказала Зулейха и не могла удержаться, чтобы не рассмеяться, глядя на то, как положение Юсуфа все ухудшается. – Дурно смеяться, конечно, когда и вы в таком трагическом положении, но это нервы… Только осторожнее. Если змея и к вам еще подплывет…

– Тогда я выскочу на скалу к вам. Подадим «Ташуджу» сигнал о помощи.

– А как мы поступим сейчас?

– Ну, конечно, змей нам тут не изловить и территорию не очистить… Сделаем так, как в Чанаккале. Вы снова сядете мне на плечи.

Зулейха выслушала план мужа и разозлилась. В Чанаккале она была в одежде, а не практически голая в какой-то тряпке размером с платок, прилипшей к телу. Сейчас было бы просто смешно, если бы она так же свесила ноги и ухватилась за волосы Юсуфа. Но самым подходящим, наверное, было все-таки послушаться Юсуфа.

Она продолжила нервно смеяться.

– Вы подумали о том, что если я сяду вам на плечи, то ваша рубашка станет такой же, как ваши брюки?

– Теперь уже все равно. Хватит вам, я же не могу вас тут оставить… Все можно пережить.

Юсуф, словно носильщик, который собирается взвалить на себя груз, согнулся перед скалой и подставил жене спину.

Зулейха подумала, что удобнее ей будет устроиться по-другому, – сесть на плечо, а ноги свесить назад. Так она и сделала. Но в таком положении сложно было удержаться. Зулейха протянула правую руку ко лбу Юсуфа, а пальцы сцепила у него на затылке.

Несмотря на всю свою силу, Юсуфу с трудом удавалось удерживать равновесие. Вода доходила ему до бедер, и он спотыкался почти на каждом шагу.

Несколько раз он вместе с Зулейхой чуть не опрокинулся в море.

Зулейха тоже медленно начала сползать к его груди, ее сцепленные руки сначала опустились со лба ему на лицо, потом на подбородок, на шею.

И в какой-то момент случилось так, что Зулейха оказалась в положении обнаженной женщины, оказавшейся в объятиях крепкого мужчины, который в минуты сильного возбуждения прижимает ее к груди и готов растерзать.

Их подбородки соприкасались, руки сжимали друг друга с силой тетивы лука, груди тесно прижимались друг к другу.

В этот момент глаза Зулейхи оказались на уровне глаз Юсуфа, и она увидела в них желание и смятение.

Эта была случайность, которую себе сложно представить. Их тела вспомнили друг друга, руки сцепились в приступе страсти. Зулейха, вся дрожа, закрыла глаза. У нее перехватило дыхание от того, что Юсуф крепко прижимал ее к себе. Она ждала, приоткрыв губы.

Но проходили секунды, и того, что она ожидала, не происходило. Когда она снова открыла глаза, то увидела перед собой совершенно другого Юсуфа. Кровь отлила у него от лица, губы были сжаты…

Тяжело дыша, Юсуф опустил жену на землю. Потом стер со лба несколько крупных капель пота и прерывисто сказал:

– Вы совсем легкая… Но в воде идти тяжело.

После этих слов он оставил ее одну, чтобы она переоделась, и ушел.

Глава двадцать седьмая

Осень они провели в Гёльюзю, а ближе к зиме переехали в дом в Силифке, окна и двери которого все еще были заколочены.

Внешне ничего не изменилось. Они вели ту же жизнь, что и раньше. Юсуф даже в ночь, когда отмечали годовщину Республики, устроил в особняке торжественный суннат[117]117
  Суннат – традиционный для мусульман обряд обрезания.


[Закрыть] для детей бедных работников.

Сам он, казалось, был очень занят все эти месяцы. Рано утром уезжал в город или спускался на нижний этаж особняка и только поздно вечером возвращался к ужину.

Они привезли в особняк Баба-эфенди и поселили его в комнате на нижнем этаже.

Старый критянин и здесь вел себя так же по-хозяйски, как и на «Ташуджу».

Он выговаривал работникам, случалось даже, что судачил о Юсуфе, чем сильно пугал Зулейху.

Он считал, что все эти люди не умели работать, просто позорили особняк. Разве правильно было Юсуф-бею так их баловать? Он сам на Крите управлял особняками и побольше этого. На месте Юсуф-бея он бы всех горе-работников вышвырнул на улицу, а на их место взял других.

Каждое утро голос Баба-эфенди поднимал на ноги всех в особняке. Если он не находил, кого можно отчитать, то начинал бубнить перед курами и кошками.

Наверное, единственным человеком, который не страдал от этого шума, была Зулейха. Голос критянина почему-то напоминал ей звуки моря и тот период ее жизни, который она провела на «Ташуджу» в полном спокойствии и когда ждала неизвестных перемен.

Обитатели особняка с изумлением наблюдали, как Зулейха часто разговаривала с этим человеком, звала по вечерам его с собой на прогулки и уходила с ним в горы или на реку.

* * *

Но отношение Юсуфа к Зулейхе чуть заметно переменилось. Когда они находились в обществе домашних или гостей, то он был с женой так же внимателен и заботлив, как и на «Ташуджу». Но когда они оставались одни, он молчал, не считая нужным даже договорить фразу до конца, и уходил.

Они сейчас практически не оставались вдвоем. Несмотря на это, Юсуф проводил почти все время, за исключением часов, когда спал, вне дома, и пил больше, чем обычно, хотя и пытался это всячески скрыть.

Со слугами он обращался строго и раздраженно. А однажды ни с того, ни с сего ударил управляющего хлыстом.

Баба-эфенди тоже прекрасно знал про эту вспыльчивость и теперь, только завидев Юсуфа, убегал в уголок и не решался и рта раскрыть, когда Юсуф находился дома.

Примерно в то время, когда они переехали в городок, Зулейха перенесла ангину и несколько ночей из-за сильного жара пролежала в бреду.

Во время болезни за ней ухаживала свекровь. Энисе-ханым сидела на подушечке, что положила на пол рядом с кроватью, сердилась, если кто-нибудь из дочерей заходил в комнату, и сказала, что будет присматривать за больной сама.

Каждый раз, когда Зулейха просыпалась ночью, она видела перед собой свекровь. Ее глаза казались еще больше на осунувшемся с недавних пор лице.

Они улыбались друг другу, пожилая женщина поправляла ей подушки и покрывала, щупала температуру и спрашивала, не нужно ли ей что-нибудь.

За все время, что Зулейха болела, муж заглянул к ней всего два или три раза.

Ступая на носках, чтобы не шуметь, он открывал и закрывал окна, переставлял вещи и, как будто считая, что на этом его работа окончена, произносил несколько избитых фраз и выходил из комнаты.

Зулейха обратила внимание на поведение Энисе-ханым. Она обращалась с ней очень вежливо, искренне интересовалась ее здоровьем. И хотя они смеялись и смотрели друг на друга, но во взгляде свекрови проскальзывала та же отстраненность, что во время бесед с Юсуфом на «Ташуджу». С той лишь разницей, что Юсуф в такие моменты медленно отводил взгляд в сторону. Пожилая женщина делала по-другому: двумя руками, будто желая погладить невестку, она брала ее за затылок и волосы и прижимала голову к своей груди.

* * *

И хотя внешне казалось, будто все забыто и жизнь вошла в привычную колею, Зулейха очень хорошо чувствовала, что это ненормальное состояние и продолжаться так больше не может. Пришло время открыто поговорить с мужем. Она больше не могла терпеть такое положение дел. В любом случае у Юсуфа должны были быть соображения на этот счет и плохие или хорошие решения. Возможно, он молчал, потому что ждал инициативы от Зулейхи.

В те дни, когда болезнь ее ослабевала, но Зулейха по-прежнему чувствовала сильный жар, она составила сама для себя план. Даже мысленно заготовила некоторые фразы.

Но когда она наконец настолько окрепла, что поднялась с постели, то снова почувствовала, что решимость ее несколько угасла, и ждала, как будут развиваться события. Потому что любимое выражение отца все крутилось у нее в голове.

И хотя они решили оставаться в Гёльюзю до первых зимник месяцев, суровая зима заставила семью немедленно переехать в город.

Эта перемена как будто на какое-то время отвлекла Зулейху. Она помогала наводить порядок в доме, который вот уже несколько месяцев был необитаемымым. Часто к ним приходили гости, да и она сама не отказывалась от обязанности отдавать визиты. Юсуф несколько раз – как в прошлые годы – даже устроил пышные званые обеды для друзей и важных гостей, которые посетили город.

Юсуф, казалось, был еще больше занят, чем в Гёльюзю. Мало того, у него появилась страсть к охоте. Взяв с собой нескольких недавно объявившихся друзей-охотников, он гнал вперед себя охотничьих собак, которых специально привезли с Крита, уезжал из города и пропадал целыми днями.

Но тем не менее Зулейха с удивлением смотрела на то, как он с учтивым и веселым выражением лица ходит на приемы и встречает гостей. Такое же лицо было у него на «Ташуджу» или, скорее, в ту ночь в Каршияка, когда они приплыли в Измир, чтобы встретиться с ее дядей.

Юсуф этими вечерами выказывал такое уважение жене, что, казалось, просто не знал, чем ей еще можно угодить. Его поведение несколько раз обмануло Зулейху, и она пару раз проявила беспечность, подумав, что так будет и когда они останутся наедине.

Неустанно ходившие к ним в дом гости и эти современные званые приемы отвлекали молодую женщину и даже радовали, но вместе с тем они ее утомляли. После них она просто валилась с ног. А причиной усталости было то, что эти собрания являлись ничем иным, как продолжением той ночи, когда она вышла в свет в доме в Каришияка.

Хотя Зулейха стала относиться к этому проще, но при разговорах с людьми по-прежнему чувствовала волнение. Она гордилась, когда, несмотря на любезность улыбок и серьезность взглядов, могла определить, как на нее смотрят, и это подталкивало ее к тому, чтобы стараться выглядеть еще более независимой, веселой и раскрепощенной. А то напряжение, которого требовала эта роль, сильно ее выматывало.

Ее очень тронул визит двух бедных гостей, о которых никто и подумать не мог, что они придут к ним в это время и втянут ее в мир совершенно иных мыслей. Благодаря им она много дней прожила радостно и спокойно.

Капитан во второй раз облачился в парадную униформу, на голову надел шитую золотом фуражку, а в руках держал трость с серебряной рукоятью. На маленьком юнге, несмотря на холодную и дождливую погоду, была легкая белая рубашка. В честь Зулейхи Халиль принарядился: повязал синий галстук и выбрил голову опасной бритвой до середины затылка. Когда Зулейха в передней услышала их голоса, то бегом сбежала по лестнице и просто повисла на шее у Халиля, который пытался поцеловать ей руку. Капитан вместе с оставленными Зулейхой на борту книжкой и шейным платком привез ей небольшие подарки вроде кувшина из Чанаккале и стеклянного браслета, которые купил во время их последнего рейса Халиль, когда сходил на какой-то пристани.

Кроме того, они еще привезли с собой целый сундук овощей и свежих ягод из Антальи и отправили его на кухню со слугой.

Капитан был человеком почтительным. Он пришел, только чтобы убедиться, что Зулейха здорова, и поинтересоваться, как она себя чувствует, а потом собирался сразу же уйти. Но Зулейха удержала гостей до вечера и проводила их до пристани на автомобиле, чтобы еще раз издалека взглянуть на «Ташуджу».

Глава двадцать восьмая

Подходил к концу февраль. В солнце, воздухе и начавших зеленеть деревьях проглядывали первые признаки весны.

Юсуфа снова не было с ними уже несколько дней. Конечно, некоторые знали, куда он уехал. Но Зулейха не видела смысла расспрашивать кого бы то ни было о том, что ее не интересовало.

Ей было все равно, находится ли Юсуф рядом или нет. Она даже признавала, что чувствовала себя свободнее, когда он отсутствовал. И в то же время, когда в доме не слышался его голос, не раздавались его шаги, она ощущала какую-то ненадежность. Как будто лежала в комнате, в которую не закрыта дверь, и легкую тоску. Даже в те времена, когда она была на него сильно обижена, это неприятное чувство сразу же улетучивалось, стоило ей услышать, как он звонит в дверь или спускается по лестнице.

Жена управляющего имущественными делами в их ильче[118]118
  Ильче – единица территориального деления Турции, уезд.


[Закрыть] сказала, что ее муж видел Юсуфа прошлой ночью в каком-то ресторане в Адане. То место, что наша бедняжка тактично назвала рестораном, возможно, было и трактиром. В последнее время, казалось, не проходило ночи, чтобы Юсуф не пил. Кто знает, может, он вспомнил забавы тех времен, когда был еще холостым. В вилайете он мог встретить самых разных женщин, потоком хлынувших туда из Стамбула, артисток в барах. Вполне возможно, что Юсуф с его демократичностью нашел общий язык с кем-то из них. А если это предположение верно, то поступил он очень правильно. Кто имел право хоть что-то на это сказать?

Юсуф пропал на пять дней. Должно быть, он и сам в этот раз почувствовал неестественность происходящего, потому что счел необходимым на третий день послать из Аданы телеграмму, в которой говорилось что-то туманное о том, что он еще не закончил дела.

Шел вечер пятого дня. Зулейха уже поужинала и поднялась к себе в комнату. Ближе к вечеру похолодало, и она затопила печку. Когда она перебирала на шезлонге вновь прибывшие из Стамбула газеты, в дверь постучали. В комнату вошел Юсуф. Он выглядел усталым.

Зулейха спокойно встала, чтобы не подать виду, что знает о том, где скрывался муж. Она предложила ему сесть в кресло напротив печки и спросила, поужинал ли он.

Они сели друг напротив друга. Зулейха задавала ему ничего не значащие вопросы.

Юсуф ответил на них, а потом, понизив голос, сказал:

– Я забрал извещение из суда в Джейхане. Время отсрочки, что предоставил нам суд, вчера закончилось.

Говоря это, он положил конверт, который держал в руке, на журнальный столик. Зулейха растерялась на мгновение, но потом заставила себя собраться:

– О… Хорошо…

Почему она не подумала о том, что время судебного разбирательства в прошлом году пришлось как раз на февраль и что срок годовой отсрочки истек?

Она смутилась от того, что развод как будто стерся из ее памяти. Она хотела спасти положение, солгав что-то вроде: «Я так и подумала, что вы поедете в Джейхан, чтобы со всем этим разобраться».

Но этим вечером, когда ничего не предвещало грозы, это известие застало ее врасплох.

Ведь все-таки это был развод супругов. Ей требовалось время, чтобы суметь подготовиться и спокойно встретить это известие. Но сейчас существовала опасность того, что, начни она говорить, ее голос задрожит, и она станет запинаться. Было крайне важно сыграть перед мужем ту роль, что она разыгрывала перед посторонними, но в десять раз более спокойно и смело. Она не могла ему уступить.

Юсуф молчал и разглядывал картины на стенах.

Зулейха хотела выиграть время, чтобы овладеть собой, а для этого ей нужно было заняться чем-нибудь, что выглядело бы естественнее, чем поведение Юсуфа. В голову ей не пришло ничего другого, кроме как открыть шкаф и вытащить оттуда украшенную коробку, вытащить из нее кусок пирога, положить на тарелку и подать Юсуфу.

Юсуф не понял, что поступок жены был следствием растерянности. Он с горькой улыбкой взял тарелку из ее рук, медленно поставил на журнальный столик рядом с извещением из суда и спросил:

– Это угощение должно показать сладость расставания?

Эта простодушная шутка заставила Зулейху нахмурить брови.

– У меня и в мыслях такого не было. И развод – это расставание двух людей, которые, несмотря ни на что, долго прожили в дружеских отношениях и которые, несмотря на многие противоречия, смогли во многом оценить друг друга. А потому нет тут никакой сладости, расставание горько, но необходимо.

Юсуф немного удивился столь серьезному и откровенному разговору и сказал:

– Да, необходимо.

Потом поднялся с места и поправил заслонку у дымохода, не вставая на стул, опустил ставень у окна, подцепив его краем щипцов, и немного подвинул камод, мешавший свободно открываться балконной двери.

Зулейху почему-то очень тронуло, что ее муж занимался этими мелочами, подстраивая все под старые привычки в этой комнате, которая была ей уже чужой. Она отвернулась, чтобы этого не видеть, и стиснула зубы.

Когда Юсуф все закончил, он снова подошел к дивану.

– Нам нужно с вами обговорит все детали, – произнес он.

Потом достал из карманов бумаги с марками и печатями, показал их Зулейхе, назвал какие-то цифры, а потом долго что-то рассказывал, делая подсчеты карандашом.

Из всей его долгой речи, пересыпанной кучей правовых терминов и выдержек из законов, она смогла понять следующее.

Гражданский кодекс предполагал наличие у супругов общих сбережений. Из-за того, что обвинителем в суде выступала Зулейха, суд приговорил Юсуфа к выплатам различных компенсаций. Поэтому Зулейхе полагалась сумма, достаточная, чтобы она могла безбедно жить до тех пор, пока не определится, что делать дальше. Возможно, она сама не сможет разобраться во всех этих вопросах, которые являлись, по сути, делами мужскими, поэтому ее дядя Шевкет-бей должен был присылать ей письменные отчеты.

Сейчас Зулейха поняла, почему Юсуф так настойчиво преследовал дядю в Измире.

Она встала, прислонилась спиной к стене, ее лица не было видно в тени абажура:

– Вы должны знать, что в этих делах я никому не доверяю больше, чем вам. Я не до конца разобрала, что вы говорили о тех вопросах, в которых могут разобраться только мужчины. Но поняла: в том, что касается денег, вы поступили со мной очень великодушно… Я должна сказать вам прямо… Я бы никогда не приняла этих денег, если бы они мне не требовались. Но так получилось, что я все же немного нуждаюсь. Поэтому я их возьму и благодарю вас.

– Не стоит. Это все естественно…

Зулейха больше ничего не сказала. Им больше не о чем было говорить этой ночью. Юсуф медленно поднялся и собрался уходить.

Зулейха, будто это только пришло ей в голову, сказала:

– Мы вот что не обговорили… Когда вы хотите, чтобы я уехала?

Юсуф смотрел на мыски своих ботинок.

– Это вы решайте… Когда прикажете…

– В таком случае, в течение нескольких дней.

– Очень хорошо. Вы мне тогда сообщите, в какой день.

– Вы кому-нибудь об этом говорили?

– Знает только мать.

– Если хотите, то скажите после того, как я уеду…

– Я думаю уладить все это еще более подходящим образом… В тот день, когда вы будете уезжать, вы со всеми попрощаетесь, будто отправляетесь в путешествие.

– Да, так будет лучше…

Юсуф тихо притворил дверь, будто в комнате находился больной или покойник, и, стараясь не шуметь, медленно зашагал в переднюю.

Не успел он дойти до начала лестницы, как дверь тихонько приоткрылась и его окликнула Зулейха:

– Вы не подойдете еще на минутку?

Молодая женщина была немного взволнована. Когда муж снова вошел в комнату, она спросила:

– Я могу уехать завтра?

– Завтра? К чему такая спешка?

– Я так хочу… К тому же я не собираюсь брать с собой никаких вещей. А те немногие вещи вы вышлете после.

– Да, но… Завтра не получится по определенным причинам… Торосский экспресс уехал сегодня.

– Я поеду на ежедневном поезде.

Юсуф улыбнулся и спросил:

– В поезде без спальных вагонов? Это невозможно…

Нужно было сказать «будь что будет». Но она испугалась, что Юсуф придаст значение этой спешке, и сдержала себя:

– Вы правы, стоит подождать первого экспресса.

– Ждать осталось недолго – до понедельника. Завтра я телеграфирую в Алеппо и закажу вам купе.

– Спасибо… Да, действительно, у меня еще остались дела. Да-да, придется остаться еще на несколько дней… В Гёльюзю разбросаны некоторые мои вещи и мне, конечно, придется собирать их самой.

– Съездите туда завтра или в любой другой день.

– В таком случае, давайте завтра.

Вещи был лишь предлогом. В ее сердце неожиданно возникло непреодолимое желание в последний раз увидеть то место у бассейна, где сидел отец, и комнату, где они с Юсуфом стали мужем и женой.

Она надеялась, что Юсуф поедет с ней. Но когда она встала утром, ей сказали, что Юсуф приготовил автомобиль для ее поездки в Гёльюзю, а сам взял собак и ружья и отправился на охоту.

Зулейха поехала в поместье в последний раз с Баба-эфенди.

День выдался влажный и холодный. И пока она со связкой ключей бродила по пыльным и неубранным комнатам и собирала вещи, Баба-эфенди ходил за ней по пятам и все рассказывал о планах на лето. Как только распогодится, первое что он сделает, это вырвет с корнем эти цветы по два пара и на их место посадит другие и превратит садик Зулейхи в сад, похожий на те, что на Крите.

* * *

В ту ночь после беседы с Юсуфом Зулейха очень тихо и осторожно, чтобы никто не слышал, перебрала свои вещи и собрала чемоданы.

Время ожидания увеличилось на целых два дня из-за ее поездки в Гёльюзю. Оставалось только ждать понедельника.

Все эти дни Юсуф где-то пропадал. Зулейха постоянно оставалась дома одна со свекровью. Она ей ни словом не обмолвилась о своей договоренности с Юсуфом. Энисе-ханым, боясь, как бы в ее словах не прозвучал какой намек, тоже молчала. Должно быть, получила строгое внушение от сына.

Энисе-ханым заболела. Но она не ложилась и лишь бродила по дому. Ее глаза, казалось, стали еще больше и темнее на пожелтевшем лице.

Зулейха не забыла ту заботу, с которой отнеслась к ней свекровь, пока она сама была больна. Когда до отъезда остался день, она зашла к ней в комнату. Энисе-ханым лежала на ковре на полу, растянувшись в полный рост, Зулейха нагнулась и тронула ее за руку:

– У вас жар, вы плохо себя чувствуете. Вам нужно раздеться и лечь.

Старая женщина вдруг поднялась с пола.

– Нет, дитя мое, это погода на меня по весне так плохо действует, наверное. Иногда так бывает. Если бы мы были в Гёльюзю, то я бы прошлась, и все прошло. Давай-ка, если хочешь, попросим повозку да малость проедемся с тобой.

Зулейху удивило это предложение свекрови. Она не могла припомнить, чтобы они хоть раз выезжали с ней на улицу.

Немного погодя к воротам подъехала крытая повозка. Несмотря на сильный дождь, они выехали в степь, а обратно вернулись неизвестными Зулейхе путями.

Наконец, когда на окраине города показались первые дома, они остановились у начала ограды. Это было кладбище.

– Вот доченька, – сказала Энисе-ханым, – давай выйдем ненадолго и, раз уж нам по пути, навестим твоих отца и матушку… Я в том году ростки посадила, посмотрим, выросло ли чего…

Зулейха опомнилась только сейчас. Значит, свекровь привезла ее проведать отца.

Зулейха шла между могильными плитами, стараясь не увязнуть каблуками во влажной земле и опустив голову. Ей хотелось расплакаться от чистых и религиозных чувств этой старой женщины.

* * *

Наконец наступил понедельник. День расставания…

Автомобиль дожидался их уже десять минут. Все чемоданы еще полчаса назад снесли вниз и поставили у двери.

Но Зулейха все никак не могла спуститься. Она все растерянно ходила взад-вперед по комнате, будто ища что-то, и только открывала и закрывала дверь в комнату.

Наверху никого. Все домашние собрались и ждут ее в передней.

Ей предстоят последние тягостные минуты внизу… Конечно, и они пройдут. Последний раз, взглянув на себя в зеркало в прихожей и поправив волосы, она спустилась вниз.

Золовки стояли рядом с печкой. Двое слуг быстро выбежали в прихожую.

Свекровь рядом с приоткрытой дверью на улицу присела на корточки, обхватив голову руками. Увидев Зулейху, она поднялась, поправила полы энтари и платок на голове.

Зулейха спокойно и очень по-доброму обняла золовок, подняла на руки малышей, расцеловала их, потом потрепала по подбородку и по спине слуг, что хотели поцеловать ей руки.

Наконец она подошла к свекрови, которая, казалось, затаилась за створкой двери. Старая женщина всегда целовала ее в щеки, а тут еще прижала ее к груди и легко покачала, будто убаюкивая маленького ребенка.

Баба-эфенди во дворе кричал на слуг:

– Сто это такое? Вы сто, в таком огромном доме ковса воды не насли? Порядков не знаете? У вас в васих деревнях сто воду не льют, когда кто в путь отправляется? Чтоб Всевышний сохранил, да доехали все живы здоровы?

Тут откуда ни возьмись на шею Юсуфу бросился кривоногий старик с редкой бороденкой и в синем пальто, поручил привезти ему из Мерсина коробку каких-то непонятных семян и просил завязать себе ниточку на палец, чтоб не забыть.

Зулейха очень испугалась, как бы в этот раз, как во время поездке в Гёльюзю два дня назад, Юсуф не послал сопровождать ее постороннего человека.

Но тут увидела, как тот резким движением оторвал руки бородатого старика от своего воротника и направился к машине.

– Ну зачем вы себя утруждаете, что за нужда? – не могла она удержаться, чтобы не сказать.

Юсуф указал на тех, кто был во дворе.

– Да разве так поступают? Я довезу вас до Енидже.