Текст книги "Темные зеркала. Том второй (СИ)"
Автор книги: Рене Маори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
И после этого они хотят, чтобы я спал? По утрам я чувствую себя разбитым после всех этих абсурдных видений. Хорошо еще, что не все могу запомнить, хотя провалы в памяти тоже признак некоего дефекта. Хотелось бы разобраться самому, но, видимо, придется искать какую-то информацию об этом явлении. Нет, Роз, я не могу сегодня говорить я тобой. Наверное, я болен. Мне тоскливо..."
То что, пошло дальше было уже не ответами на вопросы. Арчи обрушивал шквал противоречивой информации. Трудно было уловить в его речах логику или хоть какой-то смысл.
Агата сжалась на диване. Она выглядела испуганной. Похоже, что все это ей стоило больших усилий, чем мне. Я же, памятуя о том, что Роз вынуждена была выслушивать это напрямую, испытал нечто похожее на жалость. Нелегко же пришлось нашей железной леди. А ведь к этому еще примешивались чувства. Пусть бредовые. Хотя сама Роз и называла их любовью. Наверное, любовь многолика и, к сожалению, мне знакомы не все ее лица. Сейчас же, когда Арчи рушился прямо на глазах, даже мне, человеку совершенно постороннему, было не по себе. Что же тогда должна была испытывать моя бедная сестрица? Где ее только черти носят?
"Что-то давит, сильно давит. Я с трудом могу разомкнуть глаза. И вижу красный свет. Бернард говорит, что я попал в другой мир. Да, я вижу песок под ногами. Но Он не сухой, а какой-то вязкий. Но, я слышу твой голос, Роз. Как это может быть? Если я здесь, в своей комнате, но вижу песок? И иду куда-то. Только твой голос связывает меня с реальностью. Не молчи, говори хоть что-то! Да, слышу. Странно... Не могу понять слова. Вот опять. Я не знаю это слово".
И все в том же духе. Речь становилась все отрывочнее. Паузы увеличивались. Арчи явно бредил, без конца упоминая красный свет и песок, и профессора Бернарда. Я подумал, что у него просто жар. Грипп или еще что-то... "Я тебя не знаю! Не трогайте меня... И выключите свет... Все..."
Потом, некоторое время раздавалось пощелкивание, которой при очень богатой фантазии можно было принять за какие-то сигналы. Еще его можно было принять за стрекотание кузнечика, усиленное динамиками.
Наступила тишина. Мы переглянулись с Агатой, и она уже даже открыла рот, что бы что-то сказать, но тут в комнате зазвучал голос Роз.
– Если вы нашли эту запись, – бесцветно произнесла она, – то вы на правильном пути. То, что вы услышали – далеко не все. И теперь я хочу сделать заявление – профессор Бернард проводит эксперименты над живыми людьми. Вы слышали, как Арчи превратился в идиота, а я подозреваю и большее. Я подозреваю, что Арчи уже нет в живых. Что его убили, убили жестоко. Но даже если это и не так, то все равно – разум его мертв. Я пыталась говорить с Бернардом, но не получила ответа. Он уговаривал меня подождать. Но я не желаю ждать. Я знаю, что время работает не на меня. Знаю, что меня тоже уберут как лишнего свидетеля. Поэтому тот, кто нашел эту запись, должен знать – я спряталась, меня не нужно искать. Но на внутренней стороне дверцы моего письменного стола, там, где стоит пишущая машинка, приклеен листок с адресом клиники.
Меня посетил приступ идиосинкразии. Эффектная концовка выступления Роз оказалась сильнее моего желания докопаться до истины. Пока я тихо выходил из себя и недобрым словом поминал этот сценарный идиотизм, Агата уже нашла упомянутый адрес и радостно прыгала по комнате, являя собой уморительное зрелище.
– Она жива! – вопила Агата, – жива! Жива!
Тогда и до меня, наконец, дошло, что Роз жива.
И тогда мы с Агатой решили ехать по найденному адресу. То есть не так, ехать мы собирались давно, но только адреса не было. А теперь, когда он нашелся, не было смысла тянуть время. И тогда мы быстренько оседлали мой автомобиль и направили его копыта в сторону осиного гнезда. Хотя не так уж быстренько все это и получилось. Сначала Агата выбирала одежду – такую, как она сама выразилась, чтобы было удобно драться. Потом она долго металась по дому в поисках какого-нибудь оружия. Понятно, что ничего не нашла. Но, все-таки, сунула в свою торбу кухонный нож. Поточить она его забыла – я проверил.
В конце концов, мы уселись-таки в свое транспортное средство и взяли старт. Агата вертелась, подпрыгивала на сиденье, тыкала пальцем в стекло и комментировала все, что попадалось ей на глаза. А поскольку в это же самое время она безостановочно ела какие-то то ли печенья, то ли пирожные, то все стекло пошло мутными пятнами. Крошки падали с ее рук и вылетали изо рта – словом, она доставляла мне массу удовольствия, потому что ничто в жизни не раздражает меня больше, чем всякие крошки на гладких поверхностях.
– А один раз мы изображали замороженные куриные тушки, которые плавают в бассейне, – рассказывала она. – Францу Фердинанду приснился такой сон. А все сны обязательно нужно проигрывать, чтобы понять, зачем они снятся. Ха-ха-ха... Это было так смешно... Даже смешнее, чем когда мне пришлось изображать рекламу батареек "Энержайзер". А вообще, я могу сыграть, что угодно. Вот! – гордо заявила она и тут же предложила показать свои способности.
– Да-да... – ответил я. – Покажи, как ведет себя манекен, когда едет в автомобиле. Помолчи хоть пять минут, и как можно артистичнее.
Агата взвизгнула и залилась таким пронзительным смехом, что у меня заложило уши. Но, я нашел выход – опять включил кассету с Арчи. Нет, определенно, он гипнотически действовал на женщин. Агата тут же замерла с открытым ртом.
"... знаешь, помнишь мою прошлую депрессию – скоро начнется третья от рождества Христова. За последние две недели я перешел на следующий этап... вырос над собой... Из свинарника попал в лабиринт отражений. Люди подкидывают новые задачи, но на самом деле движения нет. Лишь какое-то кручение на месте. Нет, я говорю не так, не правильно. Знаешь, я бы, наверное, тебя полюбил. Может быть, у меня когда-то была мечта, чтобы на свете оказался человек, способный полюбить только меня. Сейчас мне не нравится, что я мог подумать об этом, но, кажется, уже поздно жалеть. Я чувствую, как какие-то пласты внутри меня словно сдвигаются с места. Я вижу в этом движении слепоту, черный космос позади плоских предметов, какими их вижу я... Но, не могу, не могу убедить себя в реальности всего, с чем соприкасаюсь. Это похоже на самоистязание. Я не могу принять вторжение извне, потому что не способен принять реальность. У меня нет чувств – только мысли, и внутри этим мыслей я начинаю понимать, что ничего не вижу и не слышу. Когда меня вдруг начинает затягивать пространство, тащит меня наружу, где все должно оказаться понятным и простым, где даже движения бога станут детской игрой... Да, Роз, я вижу окончание своего пути, отсутствие будущего, неэффективность анализа настоящего. Все остановилось, все искажено”...
Мы обнаружили улицу, носящую гордое имя Элжбет. Я не знаю, кем был этот Элжбет, возможно очень достойным человеком... Но назвать такую улицу хоть чьим-то именем – варварство. Поганый грязный переулок, в узком пространстве которого витал запах помойки, смешанный с еще другим неопрятным кухонным запахом. Это амбре усилилось, когда мы подошли к ржавым железным воротам, выкрашенным в незапамятные времена в голубой цвет. Пятна ржавчины вкупе с ароматом наводили на мысль о покойниках. Я с неохотой потянул на себя тяжелую створку, ощущая под пальцами скользкую жирную поверхность металлической ручки. Нашим взорам открылся грязный двор, серая стена какого-то здания с подслеповатыми окнами и маленькая деревянная дверь в ней. Без опознавательных знаков.
Дверь была не заперта. За ней оказался длинный темный и пустой коридор. И мы поползли по этому коридору, вдыхая запахи кухни. Агата шла за мной след в след и сопела в ухо. Коридор перешел в другой такой же кишкообразный и темный. И ни одной живой души не попадалось на пути. Когда я уже совсем упал духом, перед моими глазами возник уборщик в камуфляжной форме. Он неприветливо взглянул на меня, осмотрел Агату с головы до ног, но, по-видимому, мы не вызвали в нем жгучего интереса, потому что он, двинув саженными плечами, начал нас обходить справа.
– Стой, – рявкнула Агата. – Как нам найти профессора Бернарда?
Чудовище ткнуло сосисочным пальцем куда-то себе за спину. Это можно было расценивать как ответ, и мы потопали дольше. И как ни странно увидели просвет – огромный холл, где за стойкой, в стеклянном аквариуме сидел весьма презентабельный дед.
Такой же молчаливый, как и давешний уборщик, он, в ответ на наш вопрос ткнул пальцем в сторону полированной деревянной двери с надписью – "Демонстрационный зал". Указующим перстом сама судьба вела нас к цели.
За дверью оказался довольно большой зал, уставленный креслами, правая ручка каждого из которых представляла собой маленький письменный столик. Зал был почти пуст, но в первом ряду уютно расположилась стайка старичков, удивительно похожих друг на друга. На лицах старцев было навеки запечатлено одно и то же выражение – брезгливый скепсис. Мне показалось, что они всю свою жизнь прожили бок о бок в замкнутом пространстве, не позволяя себе расслабиться ни на минуту, чтобы ненароком не согласиться с мнением коллеги. Во всяком случае, взгляды, которые они кидали на лектора и друг на друга, не навевали стороннему наблюдателю мыслей о, каком бы то ни было, дружелюбии. На сцене, или как еще можно назвать этот помост, стояли высокий стол и кафедра. На столе я приметил какой-то стеклянный сосуд с неаппетитным содержимым. А тот, кто стоял за кафедрой – самый желчный из всех, но с видом победителя, самый, может быть, юный среди своих коллег, самый, не знаю какой еще, но заметно отличающийся от остальных, словно излучающий гипетрофированный академизм, – и был Бернардом. Я сразу понял это, хотя никто не назвал его имени. Еще, как только мы открыли дверь, то по отрывочным фразам, я понял, что речь идет о каком-то эксперименте. За трескучими сугубо научными фразами трудно было увидеть смысл. А каббалистические знаки на доске, которые он вожделенно выводил, едва не продавливая мелком черную поверхность – наводили тоску. Указка порхала в его руках как дирижерская палочка. Словом, это было актерство, действо. Через какое-то время в голове у меня начало проясняться. Я даже отметил, что начинаю понимать отдельные слова. А потом и немного больше. Речь шла "о сращении биологии с компьютерными технологиями", или наоборот. Не хило, принимая во внимание средний возраст заседающих ученых.
– Нам нужен был робот. Но не просто робот, действующий только в рамках заложенной программы. Нет. При высадке на другую планету, в полном одиночестве, он должен суметь принять решение при любых обстоятельствах, а также суметь модифицировать свои механизмы и форму в соответствии с необходимостью. Он должен был эволюционировать и адаптироваться, постепенно превращаясь в совершенное существо, которому никакие помехи, никакие экстремальные условия не страшны.
Поэтому, отказавшись от кристаллического мозга, я вырастил мозг биологический.
Один из слушателей взмахнул розовой ладошкой и заговорил:
– Но вы вырастили его из человеческого нейрона? Не проще ли было трансплантировать в машину обычный человеческий мозг, создав киборга? Это, по крайней мере, было бы хоть смешно. Мы все давно не верим в фантастику. Подобные опыты проводились еще в конце ХХ века. И ни к чему не привели. Ни к чему. Что же принципиально нового в вашем подходе?
– Уверяю вас, в данном случае мы использовали совершенно иные механизмы, – несколько желчно отреагировал Бернард, – Достаточно ли вам узнать, что в этом нервном веществе заложены возможности трансформации организма. Хотя, как оказалось в дальнейшем, – не только самого организма в целом, но и собственно мозга.
Поначалу все шло так, как мы и предполагали. Мозг развивался, обучался, воспринимал огромное количество информации. Но это был стационарный механизм. Находясь в лабораторных условиях, мы не создавали организм в целом. Скажем так – это была виртуальная модель сознания в виртуальном мире. Хотя мы имели возможность с ним общаться – через компьютер. И даже синтезировали голос. Это, конечно, было необязательно, но, почему бы и нет.
– Еще бы. Вот так и приносим науку в жертву. Синтезировали голос... К чему? Для пущего эффекта? Коллега, вам нужно вести шоу, а не заниматься изысканиями. То вы даете ему глаз в виде web-камеры, то голос. Вы что же – господь бог? Все можно было сделать гораздо проще и с меньшими затратами.
– Мозг начал приобретать индивидуальность. В какой-то момент мы задали ему желаемую модель действительности. И вот тут, к сожалению, начались неприятности. Мозг начал трансформацию, но не предполагаемой модели, а себя.
Желчный оппонент залился неприятным смехом и долго не мог остановиться. Промокнув глаза белейшим платочком, он выдал очередной визгливый залп:
– А как же... Что ему еще оставалось делать? Вы ж его очеловечили. Вы сделали его реальным, а ждали при этом каких то там виртуальных ответов? Нет, дорогой мой, что заложили – то и получили. Не единый организм био-техно и что там еще, а просто организм – мозг, живущий по своим правилам и вашей программе.
Но Бернард продолжал, словно и не слышал:
– Вместо того чтобы передать нам предполагаемую форму организма или механизма (если вам так удобнее), он начал видоизменяться. По мере ужесточения наших условий – начали исчезать извилины. Мозг становился гладким и вытягивался в длину, пока не стал вот таким.
Бернард поднял вверх стеклянный сосуд, и я увидел нечто отвратительное – прозрачного белого червя с толстыми отростками по бокам. Он спустился с помоста и начал трясти этой мерзостью перед глазами собравшихся.
– Ха-ха, – вскричал неутомимый противник, – и что это такое, по-вашему?
Бернард академически хитро прищурился и изрек:
– Думаю, что увеличенный мозг таракана, точнее – его нервный узел. Вот – все на месте, ганглии... Наш любимец просто трансформировался в таракана. Вот доказательство наиболее приемлемой формы жизни в созданных нами условиях. Беда только в том, что естественное общение на этом прекратилось. Возможно, он все-таки ответил на наши вопросы, возможно – ответит и в будущем. Но наш Арчи уже не скажет ни слова. Арчи – мертв.
"Арчи мертв"... У меня закружилась голова, и зашумело в ушах. Вот он, тот, кого я видел человеком, думал найти его, увидеть, а может и поговорить. Вот он – романтический герой Роз.
– Меня сейчас вырвет, – взревела Агата и пулей вылетела из зала.
Я не стал ее догонять. Я сидел в ступоре и пытался проанализировать свое состояние. Подумать только, я издевался над Роз и Агатой, ставил им в вину излишнюю эмоциональность, а сам, тем не менее, тоже велся на очарование Арчи, на его знания и логику. Я видел в нем человека. Ох, уж это вечное очеловечивание!
Бернард говорил что-то о буквенном коде, который веселые сотрудники перевели как имя Арчи. О том, что в результате мозг погиб из-за своих размеров, потому что таракана ростом с человека быть не может. Говорил, что, в принципе, неважно, что он погиб, главное, что проведенный опыт можно считать удачным. Он постоянно говорил – "мозг". А я видел, прячущегося за дверью бесполого Арчи, странного и пугливого, но живого. Которого я никак не мог ассоциировать с содержимым мерзкой банки со спиртом.
Я дождался, пока старички покинули помещение, и подошел к Бернарду. Оставался еще один вопрос – где же Роз? Он возился с какими-то бумажками. И это занятие поглотило его настолько, что он не услышал меня.
– Вы знаете Роз Витан?
– А?
Это "А" испортило мне весь сценарий. Я потерял почву, но вопрос повторил:
– Вы знаете Роз Витан?
– А как же. Милая девочка.
А чего я собственно, ждал? Испуга? Смущения? Чего? Вот так – милая девочка.
– Кстати, как она? – спросил Бернард без интереса. – Давно не появлялась. Зарплату ей перевели. Впрочем, делать ей тут больше нечего. Но она хороший специалист, и я с удовольствием порекомендую ее своим коллегам. Вы ведь, наверное, ее муж?
– Вовсе нет. С чего вы взяли? Я ее брат.
– Да, вы очень похожи, – ответил Бернард, не глядя. – Так передайте ей, что я жду ее звонка.
Я знал, что ученые – странные люди. Знал, что часто не понимают простых вещей, потому что заняты сложными. Но я уже знал ответ – Бернард непричастен к исчезновению Роз. Вы спросите, как я сделал подобный вывод? Этот человек явно ни видел ничего даже у себя под носом. Я даже подумал, что он не знает Роз в лицо. Она была просто работником, просто одним из винтиков в этом исследовании. А винтиков таких было много. Возможно, что пришлось бы убивать не одну сотню человек, если бы это вообще кому-то понадобилось. Просто Роз была единственной, кто не знал правды. Поэтому ее заменила фантазия. Ведь человек достраивает любую непонятную ему ситуацию в меру своих способностей.
И я задал еще один вопрос, который мучил меня с того момента, как мы переступили порог этого заведения.
– В таком случае, скажите мне, где я нахожусь? У вас нет при входе опознавательных знаков.
Бернард взглянул на меня удивленно.
– Как так нет? Неужели опять ремонт?
– Вообще ничего нет, – ответил я, – только подозрительная дверь.
Бернард снова загадочно на меня взглянул и повел куда-то из зала через холл. И тут я увидел – огромные стеклянные ворота. Мы вышли наружу, и моим глазам во всей красе явилась огромная вывеска, оповещающая, что за учреждение находится в этом здании. Я невольно посмотрел на название улицы на стене. Увы – это не была улица Элжбет.
Несколько месяцев Роз ходила на работу в черного хода, думая, что идет в психиатрическую клинику. И ни разу у нее даже не возникло мысли обойти здание. Конечно, это было вполне в ее духе. И в ту минуту я понял, что Роз бежала не от преступного психиатра, каким она видела Бернарда, а от собственных иллюзий, создавая которые, она не позаботилась о реальной почве под ними.
– Вот все и выяснили, – с облегчением сказала Агата, которую я нашел возле входа. – Никто никого не мучил и не убивал. Обычный эксперимент. – Роз найдется. Сама где-то спряталась, сама вокруг этого накрутила детектив. Нетерпеливая она... Что стоило чуть подождать? Хотя, конечно, эти Арчины разговоры и камень выбьют из колеи.
Агата задумалась. Скорее всего, она вновь прокручивала в голове сентенции Арчи, потому что взгляд ее сделался отрешенным. Она смотрела сквозь меня. Ненавижу, когда смотрят сквозь! Переведи себе взгляд на неодушевленный предмет и смотри, сколько хочешь. Я попытался выйти из ее поля зрения. Агата вдруг встрепенулась, словно обнаружила перед глазами, что-то неожиданное для себя. Оно и понятно, лягушка тоже видит только движущиеся предметы. Заметив, наконец, меня она вдруг сделала круглые глаза, и пусть меня разорвет, если я не прав, но, кажется, она меня впервые увидела. Потому что вдруг вся как-то напряглась и протянула ко мне свою птичью лапу. Она нарушила мое пространство, и я инстинктивно отступил назад. Агата тут же дернулась, сощурила глаза и замогильным голосом выдала следующее:
– Конечно, где уж нам уж до великолепной Роз.
Это меня несколько сбило с толку. Причем тут Роз? Я и не думал о Роз в эту минуту. Огромное количество мыслей толпилось в моей слабой голове о чем угодно – о суетности и тщетности добрых намерений, например. Но Роз там не присутствовала.
– Конечно, все для нее, – продолжала Агата. – Даже мужчина всей моей жизни – тоже для нее.
– А кто мужчина твоей жизни, – осторожно спросил я, – Икс-файл?
Дракон одарил бы меня более мягким взглядом. Агата обнажила клыки и прорычала:
– Ты. Ты мужчина моей жизни. Я загадала, если все прояснится, значит – это так.
Весь этот спектакль оказался всего лишь страстным объяснением в любви. А как же, любовное расследование должно было, так или иначе, сказаться на умственных способностях участников. Только вот пока Арчи тянул одеяло на себя, я был вне опасности. А теперь Арчи мертв, мы сами только что видели его труп, если это можно так назвать. Поэтому Агата и решила обрушить на меня накопившуюся в процессе нежность. А на кого же, не на Бернарда же? Но связывать меня при этом с Роз? Очень смешно...
Я пошел на стоянку. Агата тащилась сзади, просверливая мой затылок. Ну, ничего, перетопчется. Главное, чтобы все сошло тихо на тормозах. И не такое случалось. Пора возвращаться домой, в сладостное мое одиночество. Роз, конечно, вернется или напишет. Любопытство не даст ей долго находиться в неведении. Соберет свои группы… Сядут они с Агатой, пригорюнившись, и начнут перебирать воспоминания. И я там буду мелькать, словно призрак...
Но, как видно, такие истории никого не оставляют в стороне. Я долго анализировал эту ситуацию. И кое-что понял для себя. Я понял, что странность воздействия Арчи именно в односторонности общения. Получая запрограммированные ответы, очень часто выбранные лишь по одному слову в вопросе, Роз, тем не менее, была уверена, что получила пространный ответ именно на свой вопрос. Возможно, потому, что Арчи вываливал всю информацию, связанную со словом. Либо разум влюбленного человека имеет особенность вычленять именно то, что ему хотелось бы слышать. Не говорит ли это о том, что создание иллюзий – продукт неосознанного желания и физиологических потребностей. И если такая страстная любовь могла возникнуть на пустом месте, без присутствия самого объекта как такового, точнее без его присутствия во плоти, а всего лишь на абстрактных сентенциях произносимых неопределенным голосом, то что же такое есть – страсть? Я говорю о реальной страсти, не получившей извне ни капли подкормки, но сумевшей расцвести пышным цветом на пустоте. Мы можем допустить такие фантазии у заключенного, сидящего в одиночной камере, или у человека, ограниченного в движении и общении. Но Роз всегда была человеком, окруженным друзьями и почитателями, влюбленными мужчинами, которым и сама нередко не отказывала во взаимности.
И я уехал домой. Увозя с собой мучительное чувство недосказанного слова и недоделанного действия. Оно раздражало меня. Раздражало тем более, что не было никакой возможности вернуться обратно и разрешить уже решенную ситуацию другим путем. Это казалось мне несправедливостью и обманом. И поэтому я чувствовал себя всего лишь проходящим звеном в этой истории, а не главным ее героем. И хотя главного героя не оказалось, я все равно был унижен. Так, пребывая в легкой депрессии, я спешил вернуться к одиночеству, когда уткнувшись в компьютер, или меря ногами пространство комнаты с сигаретой в зубах я мог отдаться течению мыслей, которые чаще всего напоминали кружение опавших листьев на поверхности медленной реки. Мое одиночество не было извращенным одиночеством Роз, в толпе, в шуме разговоров, забивающих вакуум. Мой вакуум мог заполнить только я сам.
И первое время все так и было. Каждый день был похож на предыдущий, и я был счастлив тем, что следующий будет точно таким же. Но в один из вечеров, когда усталость настойчиво гнала меня в постель, вдруг некая догадка, словно молния, промелькнула перед глазами. Еще не поняв ее сути, я уже ощутил, что это и есть последнее, несказанное мною слово. И не было оно сказано мною, потому, что его уже сказали за меня. И я повторил его вслух. Маленький клочок, обрывок фразы умершего Арчи: "Что у меня есть кроме разума? В тот момент, когда я почувствую, что он умирает, я не буду больше жить. Не потому, что не смогу существовать в другой форме – смогу... Но я не хочу такого существования..."
