Текст книги "Темные зеркала. Том второй (СИ)"
Автор книги: Рене Маори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
– Сейчас мы все принесем кровавую жертву, – заявила она. – Возьми вино и лей его по направлению ножа.
Пока я соображал, что к чему, она схватила нож и провела лезвием по своей ладони. Я плеснул ей вина на ладонь. Трижды она проделала это, повторяя:
– Это – кровь моя!
Потом, то же самое было предложено сделать мне и Крупскому. Мы повиновались. Каждый раз, как нож касался моей ладони, я чувствовал ломоту и могильный холод, словно нож долгое время пролежал в холодильнике. Чаша с нашей «кровью» оказалась в центре стола. Каждый из нас уколол палец иглой и выдавил в нее каплю крови. Обряд был завершен. Я услышал, как Лена пробормотала:
– Не бойся, мой рыцарь… За дело, за дело… Тебя ожидает железная дева…
Тень монаха исчезла. И я почувствовал облегчение. Лена дала мне в руки чашу с жертвенной кровью и велела вылить на землю. Я спустился вниз. Ветер шелестел в кроне огромного дерева. Как обычно в темном небе кружили летучие мыши. Кажется, они жили на этом дереве, и в темноте выходили на охоту. Я вылил адскую смесь прямо под это дерево, и мне показалось, что в тот момент оно зловеще зашелестело. И тут же услышал тоненький серебряный звон, и в свете фонаря к моим ногам подкатилось маленькое колечко. Я поднял его, это было серебряное кольцо, как видно оброненное кем-то. Такие кольца продаются в любой лавке. Я положил его в карман и вернулся назад. Свет уже был включен, окна открыты, а Лена разливала вино. Мы выпили. Красное вино имело привкус железа и соли – крови. У меня закружилась голова и словно в полусне, я увидел Алекса, подвешенного вниз головой над помостом «Подземелья», и нишу, в которой стояла «железная дева». Потом воображение совместило их, и Алекс исчез в ее утробе. Всегда разговорчивый Крупский молчал. А мне так хотелось узнать и о его ощущениях. Лена говорила о какой-то ерунде. Я сжимал в кулаке серебряное кольцо и размышлял о том, что вот такие кольца и носит Алекс. Три или четыре. Носит или носил. И вообще, будет ли этот обряд иметь последствия. Или же это просто был любительский театр, для успокоения вздернутых нервов мстительной дамы.
Утром я решил позвонить Алексу. Металлический голос мне ответил, что абонент недоступен. Я продолжал звонить ему каждый день, но всегда получал один и тот же ответ – недоступен. Может быть, он сменил номер телефона? Ведь, в конце концов, всему можно найти объяснение. Можно было бы найти, если бы однажды тот же металлический голос робота не хихикнул, прежде, чем произнести стандартную фразу. И я снова искал объяснение, и говорил себе, что это были помехи, игра моего воображения. Но, факт, Алекса найти я не мог. Может быть, он исполнил свою мечту и пребывал за границей? Старик Крупский рассказывал, что приходил к нему на работу, но его встретили удивленными взглядами и утверждали, что такой «никогда здесь не работал». Но, старик любил приврать. А Лена ничего не говорила, но я знал, что Алекс больше не появляется с деньгами, потому что квартиру она все-таки сменила, и поселилась где-то в Южном Тель-Авиве. В первое время она еще звонила, а потом замолчала совсем. Старик Крупский часто потом повторял:
– Чтобы я еще хоть раз пожалел несчастную женщину? Они не бывают несчастными. Это страшные создания, поверь мне. Сильные и страшные. – и добавлял, – вот поэтому я никогда не женюсь.
Эпилог
Пространство и время пронизаны множеством связей. Иногда мы чувствуем их, иногда – не замечаем. Нет ни одного живого существа или предмета, которые не имели бы в своем существовании неких ниточек, связывающих его с другими объектами, порой совершенно чуждыми ему и его настоящей жизни. Моя настоящая жизнь сделала виток, петлю, и вернулась в свое русло. И все это, благодаря настойчивой воли кого-то другого и моему молчаливому согласию. А все могло бы быть иначе. И сколько таких других вариантов было отметено в угоду единственному сценарию? Какая разница – и этот сценарий отыгран. Через год, в день моего рождения, который мы отмечали пышно и большой компанией в одном из ресторанчиков на набережной, меня вдруг потянуло в «Подземелье». Мне показалось, что визит туда был бы прекрасным завершением праздничного вечера. Компания подобралась литературная, и, рассказанная мной история, имела успех. Всем сразу же захотелось взглянуть на этот клуб. И мы пошли по набережной, мимо здания Бейт-Опера, мимо развалин Дельфинария – туда в Старый Яффо. Но, нас ожидало разочарование. Клуб был закрыт. В соседнем ресторане мы выслушали от лысого бармена душераздирающую историю о том, что в подвале стало появляться привидение, и дела «Подземелья» пришли в упадок. Уже полгода как подвал пустует.
– Но, – бармен понизил голос, – мы-то ведь находимся напротив. И я часто вижу мелькающий у двери подозрительный свет. Иногда дверь приоткрывается, но оттуда никто не выходит. Говорят, что там замуровывали людей.
– Кто замуровывал? – также таинственно спросил старик Крупский. – Тамплиеры?
Бармен пугливо покосился куда-то в угол и прошептал:
– Свои… современные.
Больше ничего не удалось из него вытянуть. И хотя эта история продолжала волновать меня, но все следы оказались уничтоженными. Словно и не было никакого Алекса и никакого «Подземелья». Жизнь моя опять текла по накатанной дорожке. И вокруг почти ничего не менялось. «Мужской клуб» так же открывался по четвергам. Все так же, писатели и поэты ненавистнически критиковали друг друга. Только Рабчевский ушел из газеты и стал продавать книги. Он говорил, что не настолько талантлив, чтобы писать, зато продать чужой талант – умеет. И я не захаживал больше в редакцию газеты. А при воспоминании о ней, испытывал тоскливое отвращение. И хотя иногда, некий голос, сродни совести, и говорил мне, что следует публиковаться, чтобы совсем не исчезнуть, я его не слушал. Я говорил ему: «Свою бочку этой славы, я уже выпил». И голос успокаивался. Однажды зазвонил мой мобильник и знакомый женский голос сказал:
– Все уезжаю в Россию. Прощай.
И все, больше ни слова. Мстительная Медея завершила свое дело и теперь на железном драконе отправлялась на родину. И все-таки я не верил. Не верил, что Алекса больше нет в природе. Не могло этого быть, хотя все факты и говорили об этом. И как показало время, я был прав. Прошло еще несколько лет. Я шел по улице Алленби, и услышал, как сзади меня притормозил автомобиль. Хлопнула дверца, и пронзительный детский голос закричал:
– Аба, аба, ине!!! (Папа, папа, вот!!!)
Я обернулся, чтобы посмотреть, что же такое увидел этот ребенок. Обернулся и не поверил своим глазам. Из машины выгружалось семейство. Трое маленьких детей, дама в шляпке и в сетке на волосах, и, наконец, толстый мужчина в кипе на поредевших волосах. Мужчина продолжал копаться в салоне автомобиля.
Я разглядел в нем что-то знакомое. Ну, конечно, это был кто-то, очень похожий на Алекса. Хотя ни следа не осталось на его лице от былого щенячьего очарования. Дети и женщина рванули к ближайшему кафе, а мужчина замешкался возле машины, и я смог разглядеть его в подробностях. Несмотря на полноту, сохранилась, все та же расхлябанность движений. Я подумал, что если это все-таки он, то он вернулся к народу. Не к своему – к чужом. К тому, к которому он рвался всей душой. Он таки принял гиюр, и мог теперь гордо называться евреем. У него было все – жена, дети, машина. Наверное, и квартира в Тель-Авиве, что недоступно нам, простым репатриантам. Наверное, он ездил за границу. Женщина окликнула его от дверей кафе раздраженным голосом. Я заметил, как мужчина непроизвольно дернул головой и состроил гримасу отвращения. Сделал было шаг по направлению к кафе, но вдруг, словно забыв что-то снова нырнул в салон автомобиля. И уже изнутри, через стекло, вдруг заметил меня и уставился светлыми бессмысленными глазами. Я с интересом наблюдал его движения за лобовым стеклом автомобиля, словно за рыбой в аквариуме. Большой рыбой. Кажется, он что-то хотел сказать, потому что открыл рот. Но вдруг выпучил глаза и уставился на что-то позади меня. Почти в ту же секунду я услышал за спиной грохот и отпрыгнул с проезжей части на тротуар. Грязная серая «Субару» неслась по встречной полосе. Вот она вильнула в бок и врезалась в машину Алекса, или того, кто был так на него похож. Послышался звон разбитого стекла, обе машины, «обнявшись крепче двух братьев», еще какое-то время скользили вместе, давя на своим пути все и всех, задевая автомобили, стоящие рядом вдоль кромки тротуара. Я нащупал какую-то дверь и влетел в помещение. В ту же минуту раздался взрыв. Лопнуло стекло двери, за которой я прятался, и меня всего осыпало осколками. Я крепко зажмурил глаза, чувствуя боль в лице и руках, словно сотни пчел одновременно приземлились на мое тело и вгрызлись в плоть. Я стоял так, с закрытыми глазами, и чувствовал, как кровь струится из ранок, но почему-то боялся взглянуть на мир. Прошли несколько мучительных минут, прежде чем раздался звук, ставший кошмаром для любого израильтянина, вой полицейских сирен. Это был теракт. Смертник ворвался в мирный город, чтобы убить как можно больше людей. У него была машина, чтобы раздавить их и взрывчатка, чтобы разорвать на куски. На ватных ногах я вышел на улицу. Машина знакомого незнакомца горела. Он сидел на том же месте у руля. Точнее уже не он, а ежик, весь утыканный какими-то металлическими осколками и стеклом. И снова кольнуло меня это неожиданное чувство узнавания истины. Разбитая машина, словно железная дева, сжимала его в своих объятиях, грозя взорваться каждую минуту. Я не стал этого ждать. Я побежал по улице, унося с собой кошмарный образ. И когда прогремел второй взрыв, я был уже далеко.
Эффект Арчи
Господа! сегодня я решил рассказать вам о своем новом изобретении. Три года назад я даже не мог предполагать, куда заведут эти изыскания. А имея сегодня готовый результат, я не могу предполагать, какой практический смысл несет это изобретение.
Но сначала поговорим об эволюции. Прослеживая историю живых организмов, мы можем заметить, что изменения, происходящие при приспособлении к определенным условиям окружающей среды, не всегда оказывались результативными, и иногда приводили к гибели вида. Почему? Отвечу – изменения происходили в связи с накоплением генетических мутаций, не всегда обусловленных необходимостью. Такое впечатление, что природа пыталась изменить вид методом случайных вариаций, не обязательно необходимых. Что-то могло пригодиться, но многое просто вредило. Проходили миллионы лет, и ветви оказывались тупиковыми, тогда она просто исчезали, как, например, динозавры или неандерталец. Природе было наплевать, она располагала неограниченным временем и количеством видов. У нас же нет ни того, ни другого. Мы должны суметь провести эксперимент за небольшое количество времени и успеть получить интересующий нас результат. А материалом для нас послужит одна-единственная клетка – нейрон.
Я не встречался с Роз Витан с тех самых пор, как придурок Джим пытался выпить все горючее в доме. Это была давняя история, из которой помню лишь ночное бдение, запах бензина и торжественную отправку пациента в психбольницу. Вообще, все наши встречи с Роз были отравлены каким-нибудь происшествием, виновниками которых всегда оказывались ее сумасшедшие клиенты. Но, такова была Роз Витан – не желала она перемещаться по жизни в одиночку.
В этот раз, однако, я рассчитывал застать ее одну. И моим надеждам, как ни странно, суждено было осуществиться – сумасшедших в доме не оказалось, но не оказалось и Роз.
Сейчас, я пытаюсь размотать спутанный клубок мыслей, чтобы рассказ мой не казался чересчур сумбурным. Поэтому начну сначала.
Роз Витан, двадцативосьмилетняя очаровашка с кудряшками, приходилась мне дальней родней по линии матери. С самого детства мы бок о бок присутствовали на семейных торжествах, в молчании поглощая обильную трапезу. Но, вот Роз уезжала со своими родителями домой, а я оставался, и забывал о ней тут же, как только автомобиль скрывался за поворотом. С возрастом наши отношения не становились теплее. Но, по настоянию матери, я был вынужден навещать время от времени Роз и подкармливать ее пирожками домашнего изготовления. К этому времени она уже имела частную практику психолога и отнюдь не голодала. Но я нравился своим родным в роли Красной шапочки.
Сейчас я не могу сказать, была ли продуктовая повинность тяжким для меня бременем, но закончилась она как раз тогда – в день бенефиса Джима. С тех пор я не виделся с Роз. Тому уже три года. И особой печали по этому поводу не испытывал. И, неожиданное, возникшее вдруг, желание ее увидеть, я не мог отнести за счет своей сентиментальности. Это пришло исподволь во сне. Оне изволили мне присниться. И в момент пробуждения я вдруг ясно услышал таинственный голос, сообщавший, что родственники снятся обычно либо отходя в мир иной, либо в особо кризисные ситуации своей жизни. Голос этот звучал убедительно, и я внял его предупреждению. В самом деле, я не видел ее три года. Ну, что стоит хоть раз пойти на поводу собственного каприза. Кофе на свежем воздухе, дым сигареты поднимающийся к луне... Разговоры о минувших днях.
Поэтому, движимый внезапно возникшими родственными чувствами, и не желая нарушать сложившуюся традицию, я накупил пирожков, приложил к ним упаковку сливочного масла и отправился в путь. Но, к моменту моего прибытия волк уже успел слопать бабушку.
Уже в тот момент, когда я вылез из автомобиля и пошел по дорожке к дому, меня охватило странное чувство. Дом казался необитаемым. А где отрешенные молодые люди, бродящие по саду? Где безумного вида девицы, распивающие кофе на террасе? Была только летняя тишина и жужжание пчел над цветами. Дверь оказалась заперта. Я подергал ручку, попытался заглянуть в занавешенное окно, – никого. Я долго давил на кнопку звонка, но никто не сказал мне сладким голосом: "Дерни за веревочку, дверь и откроется". Никого не оказалось и за домом. Поэтому я просто присел на порог и решил отдаться томительному ожиданию. В самом деле, далеко ли она могла пойти? Уехала в город? Все равно вернется – Роз не любила ночевать у подруг. Рано или поздно возникнет перед моими глазами вот на этой самой дорожке, на которую я сейчас гляжу. Хотелось есть, но я не решился воспользоваться запасом подарочных пирожков. Я раздумывал над тем, что некоторые люди получают незаслуженные дары от жизни. Вот, скажем этот дом. Ни у кого из нас не было своего огромного древнего дома, окруженного садом – у Роз он был. И она могла себе позволить существовать на просторе, не стесняемая толпой родственников. Конечно, каждый из нас мог к ней приехать, но кто же мог выдержать ее "психологические группы", ее "тренинги для идиотов", ее.... Но, она зарабатывала деньги, и упреки в сторону неправильного образа ее жизни были, мягко говоря, бестактны. Поэтому все лишь пожимали плечами, но не спешили воспользоваться ее приглашением провести лето на лоне природы. Я, кажется, задремал, отдаваясь неге деревенского пейзажа, но тут скрипнула калитка.
На дорожке появилась дама в шляпке. Издали она показалась мне совсем юной, но при ближайшем рассмотрении малышке оказалось никак не менее семидесяти лет.
– Вы ожидаете Роз? – сочувственно спросила она. – А кто вы будете?
Узнав, что родственник, старушка принялась изливать на меня потоки информации, сразу переварить которую не смог бы даже Юлий Цезарь. Основное, что мне удалось понять – это то, что Роз исчезла две недели назад. Как об этом узнали? Бедный-бедный разносчик пиццы. Он долго звонил в дверь. Потом слегка толкнул ее, и дверь открылась. Однако на его призывы никто не отозвался. Тогда парень, совсем еще дитя, позволил себе сделать несколько шагов по коридору и тут в холле возле самой лестницы обнаружил распростертое тело хозяйки в розовом купальном халате. Зажмурившись, чтобы ненароком не глянуть в лицо трупа, разносчик выскочил наружу и тут дал волю обуревавшим его чувствам. На его вопли, которым могла бы позавидовать полицейская сирена, выскочили люди из соседних домов. Естественно, ворвались в дом и обнаружили купальный халат, хозяйка которого в нем не присутствовала. Он просто валялся на полу брошенный и сиротливый. И тогда все вспомнили, что, действительно, несколько дней как не видели Роз. И все эти дни в доме стояла непонятная тишина.
– Ключик в двери торчал. Я заперла дверь и ключик прибрала. Мало ли что. Говорили, она нашла работу в городе. И слава богу, слава богу! А-то ведь, бывало, какой шум тут стоял. И странный шум. Здесь собирались подозрительные люди, что-то вроде секты. Мой муж говорил, что это похоже на театральную репетицию. А он в этом разбирался. Всю жизнь проработал билетером в театре. Но, актеры, рано или поздно, дают представления, не так ли? Нет-нет, это было что-то другое. Опасное.
Она выдала мне ключ, продолжая что-то еще говорить. Но я уже перестал воспринимать ее инсинуации. Таковы особенности моего сознания – не могу долго выслушивать рассуждения об одном и том же. Отключаюсь. Старушка, однако, этого не замечала. И сопроводила меня до самой двери. А на пороге сказала:
– Если что понадобится, я здесь – рядом. Стукните в окошко.
Я шагнул в темное нутро дома, и тут же почувствовал себя отрезанным от всего мира. Всюду царил порядок, если не обращать внимания на ровный слой пыли, еще тонкий, но уже заметный. Да в кухне на столе стояла чашка с заплесневевшими остатками кофе. Да в гостиной на стуле висел небрежно наброшенный купальный халат.
Я обошел весь дом. Было настолько тихо, что мои шаги звучали подобно шагам командора. В пустоте комнат я казался себе необыкновенно высоким и целеустремленным. Со мной такое случалось. Это ощущение иногда появлялось в музеях или на открытых площадях и, как я теперь понял, было как-то связано с отсутствием людей. Значит, я ошибался, думая, что значимость мне придает открытое пространство. Пустота – да. Главное, чтобы никого не было.
Странно, прошло только две недели, а воздух уже успел застояться, задохнуться. В запахе пыли я различал ароматы склепа. Хотя, вполне возможно, что это было лишь иллюзией – созданием моих напряженных нервов. Я распахнул все окна, и стало немного легче. И еще, мне резал глаза этот безупречный порядок. Если не считать вонючей чашки в кухне и халата, – все было на местах. И эта несвойственная Роз аккуратность тревожила больше всего. Я почему-то подумал, что в последние дни Роз жила уединенно, никого не принимая. Значит, она разогнала всех психов. Соседка что-то такое говорила? Правильно, она говорила, что незадолго до отъезда Роз нашла какую-то работу в городе. То ли в клинике, то ли неизвестно где... Только разве она сказала – "отъезд"? или "исчезновение"? Роз редко появлялась дома, и еще "теперь здесь тихо". Тихо! Никого больше нет. Группы не собираются. Потому что Роз занята? А может быть, она давно исчезла? Кто же тогда заказал пиццу? Конечно, она просто переехала в город. Навела в доме порядок и уехала. Работать в клинике. Немного не вписывались в концепцию незапертая дверь с торчащим изнутри ключом и брошенный у лестницы халат. Что за спешка? И чего я вообще привязался к этому халату? К сожалению, я не был знаком с гардеробом Роз, иначе можно было бы определить, что именно она взяла с собой.
В кабинете все оставалось по-прежнему. Ряды картонных папок в шкафу, на корешке каждой – имя.
Это были записи, тесты, заключения. Терминология психологов напоминает код. Могу сознаться, что я в этом ничего не понимаю. Кому станет легче, если он узнает к какому психотипу относится. И что за радость, после очередного теста всплескивать руками и с гордостью восклицать: "Ах! Вот, оказывается, какой я!" Словно бы до этого ничего о себе не знал. И если уж так хочется узнать о себе все, то зачем же скрывать собственное имя? Для интриги?
А все пациенты Роз делали именно это – назывались какой-нибудь придуманной кличкой. Поэтому Роз чаще всего даже не знала, с кем имеет дело. Хотя нет, она, может быть, и знала. Но мне от этого было не легче. Что делать, когда Джим вовсе не Джим, какой-нибудь Холодок невесть какого пола, а Франц Фердинанд и вовсе женщина? Даже ее романтические партнеры носили какие-то собачьи клички. Впрочем, чему удивляться, ухажеры тоже воспитывались в психологических группах преподобной Роз Витан.
Поэтому я решил, что даже если в папках скрываются какие-то номера телефонов или адреса, – оставить их на потом.
Был еще огромный коричневый стол с двумя тумбами. За дверцей скрывалась пишущая машинка "Оптима" и пачка бумаги. Очень странно, тем более что в углу стоял компьютер с принтером. Наверное, это очень стильно, пользоваться устаревшей аппаратурой. Приходит к тебе пациент, нервничает, оглядывается по сторонам, и вдруг видит пишущую машинку. А... вот как, значит – он попал к консервативному доктору. Значит, можно ему... ей доверять. Неисповедимы пути психолога.
Я вдруг понял, что каждая деталь кабинета продумана до мелочей. И тяжелые коричневые портьеры, из-за которых невзначай пробивается зеленый простор, и картинки на стенах. Вот эта, например, изображает пасущийся табун лошадей. Висит как раз напротив окна, и тоже являет собой окно, открытое навстречу голубому небу и зеленой траве.
Вторая тумба состояла из четырех ящиков. Первые три были набиты счетами, сломанными ручками, обгрызенными карандашами и прочей ерундой. Я знал, что мне придется еще перебирать эту мелочь в поисках какой-то зацепки, но предпочитал надеяться, что до этого все же не дойдет. В нижнем ящике я обнаружил толстую тетрадь в глянцевом синем переплете, украшенном солнышком, и маленькую черную записную книжку. Тетрадь оказалась дневником. Это я сразу понял, лишь открыв ее. Ненавижу дневники. Подобное жизнеописание кажется мне насильственным актом. Стоит взять в руки толстенькую пеструю тетрадку, как сразу начинаешь представлять себе усредненного человека с усредненно-важными и умными мыслями, понятными только самому бытописателю. Ошибается тот, кто ищет в девичьем дневнике благоухание наивности и непорочности. Такому романтику долго придется продираться через нагромождение пошлостей и банальностей, сдобренных перлами ужасающей поэзии, собранной невесть где. Конечно, в дневнике Роз можно было бы найти и какие-нибудь ответы, но читать все это...
Поэтому я открыл дневник на последней странице и увидел запись, сделанную карандашом на обложке. Это, конечно же, был пример глубокомыслия моей сестрицы:
"Когда я оглядываюсь назад, то вижу свою жизнь, напоминающую многоярусную башню. Каждый этаж – определенный период. И там живут люди, с которыми меня столкнула жизнь. Чтобы встретиться снова, достаточно спуститься на лифте.
Но вот Арчи стоит обособленно. И не только потому, что, встретив его, я перестала замечать других. Беседы с Арчи – это еще и пик моего профессионального мастерства. Говоря с ним, я смогла полностью раскрыться как человек, а такое нечасто случается с тем, кто всю жизнь копается в проблемах других".
Да, Роз всегда видела не проблемы других, а собственное отражение в их глазах. Это было для нее основным стимулом. Поэтому начинала бледнеть и хиреть, оставаясь в одиночестве. Ничто не подогревало ее так, как толпа безумцев, заискивающе смотрящих ей в глаза. Хм... Арчи... Это имя я, по-моему, не слышал. Мне почему-то показалось, что носить его мог бы какой-нибудь карточный шулер. Впрочем, скорее всего это – очередная кличка. По крайней мере, можно догадаться, что это мужчина. Роз пишет "он". И, мужчина, заставивший ее "раскрыться как человека".
Я бросил взгляд на папки в шкафу. Увы, там не было папки под названием "Арчи".
Вздохнув, я опять обратил свой взор к дневниковым излияниям, но тут зазвонил телефон.
Я часто замечал, что стоит на чем-то сосредоточиться, в тот самый момент, когда кажется, что ухватил суть, – звонит телефон. А если телефона нет поблизости, то какой-нибудь болван задает вопрос на тему, интересующую тебя примерно как погода в Африке.
Я решил ответить. Во-первых, потому, что мог услышать что-то полезное, а во-вторых, ненавижу бесконечное дребезжание. Ведь есть такие наглецы, что будут без устали набирать номер только для того, чтобы довести человека до белого каления.
– Мне нужна Роз Витан, – безапелляционным тоном заявила трубка. Голос был мужской, и я прямо весь встрепенулся.
– А кто ее спрашивает?
– А разве консультации не анонимны? – поинтересовался нахал. – Я, кажется, имею полное право не называть своего имени. Позовите-ка Роз!
– Ее нет, – не совсем вежливо ответил я и мстительно добавил: – Так что вам придется представиться, чтобы я мог передать.
– Не морочьте голову. Я месяц ждал очереди, и всего лишь хотел уточнить время. Сегодня в три? Так, что ли?
– Я вам не секретарша, – обиделся я. – И вообще, никакого приема не будет, потому что Роз уехала.
– Уехала? – В трубке помолчали. – Вот как. Она уехала. Ей, оказывается, наплевать на надежды больного человека.
– До свидания, – я положил трубку. – Пусть этот идиот ругается без меня.
Но дело было сделано. Мне опять нужно было начинать рассуждения с начала.
Я люблю представлять себя детективом – когда все идет по плану, одно за другим. Но мне совершенно не нравится что-то вспоминать и восстанавливать. Остается утешать себя мыслью, что это была не догадка, а очередной тупик. Я – человек с рассеянным вниманием, не способный к аналитической работе. Полдня торчу в чужом кабинете, а сам прочел едва ли пять строк. Если продолжать в том же темпе, то на изучение материалов я потрачу десять лет. Если, конечно, не появится Роз собственной персоной и не выгонит меня отсюда. Почему я не заманил телефонного клиента? Он мог что-то знать. Теперь-то его уже не вернешь. Я осмотрел телефонный аппарат – определитель номера был отключен. Да, упустил... Я запихнул дневник обратно в ящик стола. Вернусь к нему через пару часов. Надо живому человеку и поесть иногда.
Я уже допивал свой кофе, когда в окно кухни осторожно постучали. Сквозь матовое с разводами стекло я увидел неясный силуэт. Похоже женский. Соседка, что ли, зашла проведать? Но, девица, стоящая на пороге, была мне абсолютно незнакома. Она явно была из свиты Роз. Бесформенная ситцевая юбка до земли, на плечах какая-то зеленая сеть. В ушах болтались деревянные серьги, а шею украшало ожерелье из чьих-то зубов. Очень стильно. Лицо такое узкое, словно состоит из одного только профиля, зато нос будет виден, даже если она повернется спиной.
– Здравствуйте. Роз дома?
Смуглянка завлекающе стрельнула глазками, но тут же опустила их, изображая крайнюю степень застенчивости. Так мог бы кокетничать тапир.
Я зачарованно уставился на два клыка, зазывно торчащих из сексуально приоткрытого ротика. Пока я так потел и столбенел, гостья бесцеремонно отодвинув меня плечом, вошла в дом. Мне оставалось только тихо закрыть дверь и последовать за ней.
Она расположилась лагерем в гостиной. Извлекла из объемистой торбы какие-то пузырьки и принялась красить ногти. Такие длинные острые коготки. Красила она их в черный цвет и была настолько поглощена этим, что меня как бы не замечала. Говорю “как бы”, потому что я заметил быстрый взгляд, брошенный на меня вкось и приглушенный длинными ресницами.
Я ощутил неодолимое желание отнять у нее этот лак и выкрасить им ее милые зубки. Наверное, в этот момент мое лицо выглядело не особенно приветливым. Потому что она вдруг оторвалась от своего занятия и заявила:
– Я подожду Роз здесь.
– А вы, собственно, кто будете? – вежливо поинтересовался я дрожащим от ярости голосом.
– Агата, – ответила она, приподняв брови. Что, видимо, означало – вопрос ее возмутил.
Она была просто уязвлена моей бестактностью и, видимо, чтобы сдержать бушевавшие чувства, вновь сосредоточилась на когтях.
Поскольку мое присутствие в гостиной становилось тягостным для меня самого, я сделал над собой усилие и переместился в кабинет, где с жадностью набросился на картонные папки. И тут же нашел, что искал. Папка Агата стояла второй в среднем ряду. Я развязал тесемки, и с фотокарточки на меня глянула давешняя тапирша.
– Ну что? – услышал я за спиной противный голос. – Долго мне еще ждать?
Я вздрогнул, но не обернулся. Я ответил фотокарточке:
– Можете не ждать. Роз нет. Она... она уехала...
И сжался, чувствуя вонзившийся в спину ее взгляд. Я мог очертить его карандашом прямо на своей спине, между лопатками. Агата процокала по деревянному полу и возникла прямо передо мной.
– Никуда Роз не уехала! – рявкнула она. – Нечего тут врать! Это ты специально так говоришь, чтобы я ушла!
– Мне-то что, сиди. Можешь ждать хоть год. – Буркнул я, вытесняя ее за пределы кабинета.
– Ты мне обещал кофе, – вдруг сказала она кротким голосом. – Ложка кофе, две сахара и сливки.
– Обойдешься без сливок!
Потом мы сидели в кухне и наливались кофе. Здраво рассудив, что одному мне не разобраться, я решил подключить Агату к расследованию. Кто еще, кроме нее, мог подсказать в каком направлении следует начинать поиски. Агата жутко заинтересовалась и предложила провести мозговой штурм. О дневнике я решил пока ничего не говорить, чтобы не портить чистоту эксперимента.
Она перечислила всех, кто посещал группы, а я записывал. Настоящих имен она, разумеется, не знала и, как я понял, никогда и не пыталась узнать.
– В подобных вещах знать слишком много – дурной тон, – пояснила она, если ты пришел сюда, то должен принимать условия игры. Ты ведь пришел за помощью, зачем же мешать? Думаю, Роз и сама знает, что делает.
– И много она тебе напомогала?
– Конечно, помогла. Ты не видел, какой я была раньше. Деревня, одним словом. И одевалась, как дурочка – еще мамины платья перешивала. Скромненько и невыразительно. А теперь... – она изящным жестом поправила сеть. – Теперь я чувствую себя человеком.
Процессы очеловечивания как видно, были основной задачей Роз. Я вспомнил ее слова – "я раскрылась как человек"... Может быть, Роз сама обращалась к психологу? Неужели Арчи тоже психолог, только более крутой?
Но, вопреки моим ожиданиям, Агата не произнесла имени Арчи, а следовательно ничего о нем не знала.
– Арчи? – переспросила она. – Нет-нет, такого не было. Какое корявое имя...
Мозговой штурм закончился распитием бутылки джина, которую Агата извлекла все из той же торбы. Примерно на третьей рюмке она торжественно произнесла, проглатывая гласные:
– Я знаю. Ее убили и спрятали в подвале. Вот тут.
Я проследил за направлением ее птичьего пальца. Агата указывала на дверь за кухонным шкафом, которую я прежде не заметил.
Ночью я не мог заснуть. Агата преспокойно храпела на диване в гостиной. По телевизору, буквально по всем каналам показывали ужасы, и мои напряженные нервы никак не хотели согласоваться с действительностью. Я представлял себе лежащий в подвале несвежий труп, и меня тошнило. Я пытался честно бороться со своими страхами – выключил телевизор и поплотнее закутался в простыню. И даже закрыл глаза. Не знаю, было ли это состояние полудремы, но меня как-то закачало на волнах и появилось заходящее солнце. Оно опускалось в море, и я знал, что когда оно исчезнет, наступит ночь.
