Текст книги "Темные зеркала. Том второй (СИ)"

Автор книги: Рене Маори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Но он должен был думать, – возразил Макс, – что обязательно кто-нибудь сообщит либо тебе, либо мне об этом. Знакомые-то общие.

– Я бы, может быть, не поверила, подумала бы, что нас хотят поссорить. А он, скорее всего, решил, что мы ослеплены любовью до такой степени, что в состоянии верить только ему. Уж что-что, а убеждать он умеет. Хотя в последнее время меня посещали некоторые подозрения. Но не бегать же за ним по подворотням. А свои догадки я обычно держу при себе... до подходящего момента.

– Не мог же он сделать из нас таких идиотов...

– Это только подтверждает его неспособность правильно оценить противника. Хотя этим страдают многие великие умы. Они обычно не учитывают наличия мозгов еще у кого-то.

– Как же странно ты говоришь, – заволновался вдруг Макс. – Разве мы ему враги? Эта ситуация – продукт любви, а не вражды.

– Эта ситуация – продукт, как ты выражаешься, неумелой режиссуры. (О любви мы еще поговорим, если появится такая необходимость). Но господин режиссер немного зарвался.

– Я не люблю, когда мной вертят, а ты?

– Ты говорила, что все равно не поверила бы. Почему же тогда веришь мне? Может я тоже часть вселенского заговора против тебя, – ядовито спросил Макс.

– Я верю в данном случае не тебе лично, а своей интуиции, – холодно парировала Маргарита. – Твой приход оказался последним кубиком в этом паззле.

Макс видел, что все поворачивается совершенно другой стороной. Он понимал, что было бы большой глупостью начать ей рассказывать о том, как ночами сидит у раскрытого окна и чуть не воет на луну, рассказывать о своем страхе находиться дома и объяснять, почему он снова пришел к ней – к ней, которую ненавидит больше всех на свете. Это значило бы показаться слабым. Не за утешением же, в конце концов, он к ней обратился. Хотя, может быть, и она испытывает нечто похожее. Впрочем, вряд ли. Любые движения души, если только они у нее есть, заглушаются сухой и логичной цепочкой слов, и насмешливым прищуром карих глаз. Она привыкла вращаться среди людей, которым не только нельзя доверять, но которые и не скрывают своих намерений причинить ей неприятности. Она издевательски ловко парировала удары и опережала события, чувствуя себя в болоте интриг уверенно и спокойно. Ведьма! – Мы должны мстить, – говорила она. – Мы должны сделать что-то, отчего не только у него волосы встанут дыбом, но и у всей компании, которая помогает ему играть в эти игрушки. Я – исчадие ада? Ты знаешь, что одна дама прямо так и сказала мне в лицо – ты, мол, демон, и тебя надо уничтожить. Как же, борется она с темными силами, беленькая наша, держи карман шире... Ей, просто, нужен Валентин.

Макс помнил и эту даму, и эту фразу.

“Хорошо, что я не вляпался еще и в эту историю, – подумал он. – Ведь она сейчас говорит о Вере, которая настойчиво предлагала мне свою помощь и дружбу. Помощь и дружбу. Против кого дружить будем?”

Маргарита продолжала:

– Смотри, что получается, – изменили нам обоим. Тебе со мной, а мне с тобой. Верно? Мы в равном положении. Допустим, что в равном. Среди нас двоих нет такого, кого бы предпочли другому. Или обоих?

– Мне надоело сидеть, – сказал Макс. – Давай погуляем.

Это была не очень хорошая мысль – пройтись среди ночи по криминальному району, где и фонари-то горели через один, но Маргарита охотно согласилась, лишний раз доказывая, что не боится никого и ничего. Словно была надежно защищена от любых напастей.

Исподволь зрело в нем желание отдаться на волю волн, а там будь что будет – найдутся другие виноватые. Главное, чтобы он не был виноват. В крайнем случае, все можно будет списать на то, что его околдовали. А сейчас, кто сильнее, тот пусть и тащит. Наступит момент – он сумеет оправдаться перед всеми.

– Ты собираешься предать меня? – вдруг спросила Маргарита. – Рано, ведь мы еще даже не партнеры. Но, бог с тобой, я могу многое вытянуть на себе. Я привыкла.

Если бы Макс в этот момент взглянул на нее, то, может быть, увидел бы, что сказано это только для того, чтобы опередить события. Для того, чтобы потом можно было сказать: “Ну и что ж. Я и не строила никаких планов, я знала, что так и будет”. Это был наработанный прием, за которым стояла давняя привычка получать от людей лишь разочарования и удары и умение встретить их прежде, чем они будут нанесены. Но, Максу показалось, что она прочитала его мысли, и он слабо запротестовал:

– С чего ты взяла? – он совершенно точно при этом знал, что было с чего. На душе появился неприятный осадок – он чувствовал себя виноватым, что совсем не входило в его планы. В планы бесстрашного борца за свое счастье.

Они шли по дороге, залитой ярко-оранжевым светом, но вдруг, не сговариваясь, свернули вглубь квартала.

– Смотри, осень, – сказал Макс, указывая на высокое дерево, чьи только что распустившиеся листья горели всеми оттенками осени под освещавшим их оранжевым фонарем. – И вправду, осень, – согласилась Маргарита. – А еще хочу тебя обрадовать – вон там уже зима.

Дерево, стоящее неподалеку, было высохшим – ни один листок не сохранился на его корявых ветках. А фонарь под ним – белый – лампа дневного света старого образца. Голые белые сучья, покрытые изморозью.

– Что же это получается, если мы пойдем дальше – то увидим весь год? Двенадцать месяцев собрались сегодня вместе?

– Я знаю, почему, – ответила Маргарита, – время сжалось в комок, чтобы мы успели решить то, что решается долго.

И они вошли под деревья и оказались на темной-темной тропинке. С одной стороны ее возвышалась насыпь, вся поросшая кустарниками, а с другой – жались друг к другу серебристые частные гаражи.

– За этими гаражами вечно находят трупы, – вяло сообщила Маргарита, – не удивительно, здесь пахнет смертью.

Словно отвечая ей, неожиданный луч света прорвался сквозь спутанность ветвей и высветил написанную на стене гаража, пугающую надпись: “Жива!”

– Это машина проехала, – отшатнувшись, пробормотал Макс. – Я и забыл, что рядом дорога, а вокруг дома. Мне казалось, что только мы одни и остались.

И они вошли обратно в весну, не зная еще, что предстоит долгий путь в лето.

– Я думаю, еще пара дней, и твой портрет уже можно будет считать законченным. Сегодня пишем часов до двенадцати – пока солнце в комнате. А потом набросаю несколько мазков попозже вечером. Ты как, готова к работе? Я был прав, что упросил тебя не красить волосы. У тебя сейчас такой интересный импрессионистский вид. Тебе ведь и раньше говорили, что ты похожа на даму с портретов Ренуара. Надеюсь, что это не стремление соответствовать понравившимся образцам, а твой собственный стиль? Я же помню, что и твое жилище было пропитано этаким ароматом Серебряного века. Время там текло само по себе, занавески всегда задернуты и включен свет. И только ночью ты открывала окна и впускала неверный свет луны. Я знаю, ты сейчас скажешь, что просто квартира была в первом этаже, что с улицы можно было увидеть всю ее насквозь. Что ты не любишь жить на базарной площади. Вот так. Романтика вновь отравлена прагматизмом.

Кстати, я постоянно замечаю за собой некоторую странность. Я вижу только окружающие меня стены, но с трудом запоминаю лицо знакомого человека и даже не могу узнать его на улице. Зато какую-нибудь глупую деталь обстановки помню годами. И если замечаю в знакомой комнате какие-либо изменения, то чувствую себя обиженным. Однажды пришел в новую квартиру друга и увидел, что это уже другой человек, а вовсе не тот, которого я знал. И понял, что он мне неинтересен. Как ты думаешь, что – мои привязанности сродни кошачьим? И о тебе тогда я тоже думал, что ты должна навсегда остаться в этой голубой свежеотремонтированной спальне с запахом краски, освещенная луной. А я должен сидеть вот так, на краешке кровати и рассказывать истории про листья и цветы. Лилии, розы, фиалки...

Лилии, розы, фиалки.

Это была его любимейшая теория. Он не помнил, откуда она пришла, но благодаря ей родилась серия графических работ “Цветы”, из которых выделялась особенно одна – “Запах лепестка белой лилии”.

В тот вечер он решил подарить ее Маргарите по одной простой причине. Он чувствовал себя обесцененным всей этой историей. Ему необходимо было доказать свое несомненное превосходство, хотя бы в тех вещах, в которых он действительно превосходил ее.

– Лилии, – говорил он, – лилии – это совсем никакая не невинность. Хотя в классическом понимании они символизируют чистоту и непорочность. Мы не приписываем этот цветок маленькой девочке, так ведь? Маленькую девочку мы сравним с простенькой ромашкой. А лилию – лилию мы отдадим вполне созревшей девице, которая еще невинна в чисто физическом смысле, но уже обуреваема, разъедаема страстями и желаниями. Пусть еще туманными и несформированными, но известными. Лилия – символ непорочности, но лишь физической, за которой маячит явное желание с этой непорочностью расстаться.

А этот запах! Запах, который может свести с ума за одну только ночь. Неприлично иметь такой запах. Конечно, линии самого цветка строгие, готические и не такие вульгарные и пошлые как у розы. Но, мне кажется, что за чистотой и строгостью форм прячется извращенность и надуманность. Это – непорочность, которая еще не успела.

Он указал на картинку. Вот в этом все. Иногда я думаю, что это лучшее, на что меня хватило. И еще мне хочется, чтобы это лучшее хранилось у тебя. Не знаю почему, но мне кажется, что все растеряется, исчезнет. Я безалаберный человек и не смогу сохранить... – Сохранить, – задумчиво повторила Маргарита. – Я сохраню это в большей степени, чем ты даже рассчитываешь. Я напишу стихи.

И написала на другой же день. “Из хрустальной темно-синей дали – запах лилий мертвенной отравой...” Это было продолжение его картинки – изображение плавно перетекало в слова. И было странно, очень странно, потому что на мгновение Максу показалось, что его понимают. И снова боль нежданного стыда кольнула сердце. Искра доверия, возникшая из удачного сочетания слов на листе бумаги, изменила его планы, и он принял игру, предложенную Маргаритой.

***

– Что для него больнее всего? Только если мы будем вместе.

– Ты хочешь сказать... Но это невозможно. Ты мне совсем не нравишься. Ты – старая, толстая и не в моем вкусе.

На эту тираду Маргарита не обратила никакого внимания, можно было подумать, что речь идет вовсе не о ней.

Макс продолжал:

– У меня, конечно, были женщины, и я, конечно, знаю, как с ними обращаться.

– У меня, конечно, была собака... – язвительно продолжила Маргарита. – Какое мне дело до того, был у тебя кто-то или нет. Уж как-нибудь переживу.

Макса передернуло от ее холодного презрения. Можно ли иметь дело с таким человеком? Но это пробуждало и любопытство – она предлагала не любовь, а сделку. Выгодную ли? Это, конечно, был вопрос. Но это было действием, а действие, как известно, отвлекает от переживаний. В чем Макс в этот момент себе ни за что бы не признался – так в том, что где-то в подсознании у него зрел и другой интерес к подобному предложению. Это было любопытство ревности. Он хотел найти в той, которую предпочли ему, собственные ощущения Валентина, ощутить его желание, понять его интерес к этому, в глазах Макса невзрачному, существу, которое, несомненно, представляет что-то как собеседник, но не более того. Но Валентин-то нашел в ней другое – в собеседниках он не очень нуждался – сам мог заговорить кого угодно до полусмерти. Лишь бы слушали.

Это было мазохистское желание самому стать участником того действа, которое вставало перед его глазами в ночных кошмарах.

Нужно было решаться, и Макс предпринял последнюю попытку наладить все другим возможным путем. Он подкараулил Валентина возле его дома. Точного адреса Макс не знал, но случайно в разговоре услышал про кафе “Анечка”.

– Ха-ха-ха, – смеялся тогда Валентин, – эта Анечка постоянно заглядывает в мои окна.

Разумеется, при таком ориентире вычислить дом не составило труда. И рано утром Макс уже прогуливался под окнами кафе. Не прошло и часа, как появился Валентин. Макса он увидел сразу, и его лицо выдало... что? смятение? раздражение? ярость?

Он подлетел к Максу и зашипел:

– Кого это ты здесь ждешь? Не меня, случайно? Разве тебе еще не объяснили, что мне можно изменить один раз. Что я не прощаю такие вещи.

– Я думал... – растерялся Макс, от неожиданности решив, что Валентину известны его разговоры с Маргаритой. В голове четко сформировалась мысль о вероломстве женщин и еще о том, что его опередили. Неужели она позвонила ночью, как только Макс ушел?

– Ничего ты не думал, – оборвал его Валентин, – мне рассказали, что ты ушел с марафона с этим ничтожеством.

Тут Макс понял, что Валентин говорит об одном небезызвестном эпизоде, который имел место быть. Совершенно озверев от холодности любовника, Макс позволил себе забыться настолько, что провел ночь с незнакомым мужчиной, о чем было незамедлительно сообщено по адресу. Кто-то вдохновенно следил за каждым его шагом, и не просто следил, а даже пытался двигать им, как шахматной пешкой. Он чувствовал, что с той самой минуты, как переступил порог Дома Знаний, его всего опутали паутиной домыслов, сплетен и еще чего-то, названия не имеющего, но очень опасного.

Макс вовремя сдержался и ничего не сказал о своих встречах с Маргаритой. Он имел оружие, которое необходимо было прятать до времени.

– Почему, где бы ты ни появился, – с отвращением спросил Валентин, – ты всегда тащишь за собой воз всякого дерьма? Ты еще не понял, что между нами нет ничего общего?

“Конечно, – с тоской подумал Макс, – я всегда был для тебя ничем. И тебе всегда есть куда пойти. Но подожди, ты тоже останешься один. И это сделаю я. Ты тоже переживешь унижение быть брошенным – и переживешь это вдвойне”.

Возможно, Валентин думал услышать мольбу о прощении, возможно, он еще бы поломался и простил эту “измену”. Но казалось, что вся эта придуманная ревность нужна лишь для того, чтобы избавиться от Макса, как от лишней обузы.

“С ней он так не разговаривает, за нее он держится, – обиженно размышлял Макс, – а я – лишний. Ну и пусть! Теперь лишним станет он”.

Он не стал бросаться вдогонку и устраивать истерику. Не начал мечтать о самоубийстве – эта мысль его больше не развлекала. Он ушел. Но теперь он уже знал, куда идти.

Они сидели на двуспальной кровати в маленькой квадратной спальне с голубыми стенами, с запахом краски и особенной послеремонтной пустотой. Сквозь тонкую занавеску светила луна – вечное полнолуние, сопровождающее ее жизнь.

В этом голубом аквариуме был сосредоточен весь мир, потому что мир за окнами не имел для этих двоих никакого смысла.

Эта комната, напоминающая нутро лилии, казалась бесстыдной. Наполненной шорохами и ворожбой. – Что такое “Система прозрения Хо”? – говорила Маргарита. – Я как-то лежала так в полудреме и вдруг услышала голос. Нет, не в прямом смысле услышала. Он был похож на мои собственные мысли там внутри вот этой самой головы. – Она тряхнула лохматыми волосами. – Но не могла же я думать о том, чего никогда в жизни не слышала и ни в одной книге не читала. Верно?

Макс кивнул. Ему нравилось ее слушать, но он не особенно вникал во всякие сложные изыскания. – Я представила старика в шляпе, похожей на пагоду. Он говорил: “... тело человека окружают десять прозрачных оболочек. Поэтому мы видим мир совсем не таким, какой он есть на самом деле. Но я нашел способ разбить их. Изнутри и снаружи”. – И он дал тебе этот способ? – Сначала мне казалось, что это лишь мое воображение, бред усталости. Я даже предположила начало шизофрении или, на крайний случай, опухоль мозга. Но тогда он сказал мне что-то такое, чего я до сих пор не могу понять. Он мне назвал книгу, номер страницы и слово, которое я должна найти. Я нашла эту книгу у подруги в библиотеке и... – И какое это было слово? – Это было мое имя в переводе на китайский. Маргарита – жемчужина – Вэй Чжу. И я нашла это слово. Факт. Хотя тот, кто убедил меня, не позаботился о том, чтобы в это поверили другие. Ты тоже можешь все посчитать подтасовкой, и в этом случае мне нечего будет предъявить. Так что, либо ты веришь просто так, либо не веришь вовсе, но только сразу об этом скажи и не называй меня сумасшедшей за глаза, как это бы делали другие. Они не могут понять, что я тоже никогда ни во что не верю бездоказательно. Вера для меня – эксперимент, повторенный бессчетное количество раз, и только потом приятие того или иного явления.

Макс поморщился. Вступление казалось сложным, формулировки тяжеловесными, и казалось, что Маргарита в чем-то пытается оправдаться. В чем?

– Ну, а дальше что? – нетерпеливо спросил он, передернув плечами.

– А дальше-то вот что, – противным голосом передразнила Маргарита. – Для того чтобы получить прозрение, нужен партнер, с которым можно работать в паре. Обрести с ним единое поле, общий разум и эмоции.

– И тело? – глупо спросил Макс.

– Нет, тело у каждого останется свое, – серьезно ответила Маргарита. – Но зато все остальное – общее, одно.

Она еще долго излагала основы своей системы, а Макс верил, потому что аналитическое чутье напрочь изменяло ему в этом иррациональном доме.

– Но ты всегда должен помнить, что система верна только тогда, когда в ее написании нет ошибки. Представь, что это всего-навсего цепочка иероглифов, и если хоть одна графема будет начертана неправильно, тот система станет нечитаемой. Она не исчезнет, но каждый из партнеров будет вечно ходить по кругу, пока не исправит ошибку.

– Значит, в твоей системе прозрения можно заблудиться? Значит, она опасна? Но я бы хотел... – Макс задумчиво уставился в пространство. – Я бы хотел... – повторил он, пытаясь оформить в слова какое-то смутное желание.

– Я знаю, что это ты, – Маргарита заметно нервничала, что было ей несвойственно. – Но прежде чем ты согласишься, ответь: хватит ли у тебя сил, навсегда остаться привязанным к другому человеку. Каждую минуту знать его состояние, его мысли. Это ведь несвобода.

– Так сразу я ответить не могу. Но все это очень интересно... А потом, может быть, еще ничего и не получится.

– Но, может и получиться, а узнаешь ты об этом в самый неожиданный момент, когда это для тебя уже может стать ненужным. Ведь результат может проявиться не сразу.

– Я все понимаю, только... – Макс замолчал.

– Только что?

– Почему ты предлагаешь это мне? Разве Валентин не согласен стать твоим партнером?

– А с чего ты взял, что я ему предлагала? – удивилась Маргарита. – Он подходит для этого не больше, чем моя кошка. Он же – предатель.

– И ты с этим предателем...

– В постели он – бог. Но разве я искала в нем чего-то еще? Разве я тебе говорила о чем-то таком? Я говорила?

– Нет, не говорила. Но, ты же собираешься мстить. Значит, все не так просто. Значит и тебя что-то задевает, но ты не признаешься. Почему ты молчишь?

– Не молчу. Думаю.

Маргарита взяла сигарету.

– Пойми, – сказала она, – что разборки с Валентином, – это еще не вся жизнь. Какими бы они ни были интересными, все рано или поздно закончится. И мне бы не хотелось посвящать свою жизнь подобным дрязгам. Сейчас это больно, так больно, но потом придет лишь пустота и скука, что еще хуже. Но именно сейчас необходимо восстановить справедливость, чтобы потом не остаться в собственных воспоминаниях жертвой. Я не желаю быть жертвой, даже если об этом никто кроме меня не будет знать.

Макс хотел сказать, что никакая она не жертва с ее-то силой. Но вовремя сдержался. Кто знает, какой бы взрыв за этим последовал. Он устал задавать вопросы, он устал получать ответы.

А потом магнитофон наигрывал тихую мелодию, в которой рассыпались и сладко звенели леденцовые шарики. Макс наклонился и поцеловал ее наугад, в плечо.

Если бы Макса теперь спросили, что это было, он ответил бы – искры, круговорот огненных искр. Метеорит, сгоревший красным фейерверком в воздухе и оставивший ожоги по всему телу.

– Что это было? – спросил он тогда непослушными губами.

– Секс, естественно, – ответила грубая Маргарита. – Ты что, не помнишь, как выглядит секс?

– Нет, – засмеялся он, – с женщинами это у меня впервые.

– Во-первых, не с женщинами, а со мной. А, во-вторых, ты что врал?

– Врал, – согласился Макс, вспомнив свои рассказы о многочисленных любовницах.

– Я тоже никогда не спала с летучими мышами, – сказала Маргарита, рассматривая на фоне окна его контражурный силуэт – торчащие уши и худые-прехудые плечи. – Смешно! – и показала ему язык.

– Знаешь, Марго, я всегда знал, что разлука с ним несправедлива. И все по моей глупости. Я сам виноват, что мои чувства поверхностны. Ах, как часто я отвлекался, подменяя главное чем-то ярким и пустым, и он ушел, а я даже не старался его вернуть. Сижу на одном месте и рассуждаю о пустоте. Пустота – женщина привязчивая и завистливая, она не отпускает так просто тех, кто обратил на нее внимание, кто признал ее смыслом своей жизни.

Не возмущайся. Не притворяйся обиженной. Ты – железная, тебя ничто не задевает. Да, я и не хочу тебя задеть. А все-таки и ты виновата во многом.

Нет, зря он так орал на нас в фойе Дома Знаний. И эту оранжевую майку зря надел. Как дико смотрела на нас вся эта толпа! И все кончилось, как глупо все кончилось, Марго!

Ты пришла тогда ко мне неожиданно, ведь до этого ни разу не была у меня дома, и с порога закричала:

– Нам изменили!

Емкая фраза, непревзойденная в маразме.

– Кто изменил? – кажется, спросил я, – кто нам изменил?

– Не нам изменили, – пояснила Маргарита. – Сейчас я только что от уфологов, я слышала, что это сказала старая дура Вера. Сказала Валентину и, судя по тому, как они замолчали при виде меня, говорила она про нас. То бишь, мы изменили. Это, конечно, понятно, но вот кому – нам? У них там что, гнездо? И еще я обратила внимание на некоторые странные взгляды. Похоже, не один человек следит за нашей историей, за нашим романом. Только не пойму, почему Валентин считает, что так и должно быть. Распивочная и на вынос? Кто еще в этом замешан? Карабанов, астрологиня Наталья, христианка Магдалина? И еще многие, многие...с кем мы даже парой слов никогда не перекинулись. Да, Валентин умеет быть в центре внимания. Все равно не понимаю, зачем им это нужно. Чужая история, чужая жизнь. Яркая, конечно, но чужая. Стая гиен, сопровождающих льва. Только фигушки, не достанутся им наши трупы.

– Значит, всё? – как-то растерянно спросил Макс. – Спектакль окончен?

Маргарита запнулась и посмотрела на него странным взглядом.

– Значит, всё. Дело сделано, – несколько изменившимся голосом ответила она. – Мы уже не нужны друг другу. Мы опять свободны.

И тут Макс увидел ее. Стройную, с короткой стрижкой, с внимательными глазами, в которых было многое от того, в чем он теперь так нуждался. Как жить без долгих таинственных ночных разговоров, без ожидания чуда? Лилии, розы, фиалки...

– Я не хочу этого, – помимо своей воли произнес он. – Дело, конечно, сделано. Но я же не могу…

Маргарита молчала. И Максу вдруг показалось, что вот еще миг, и она уйдет, закрыв за собой дверь. И тогда он навсегда останется замурованным в своем одиночестве.

– Ты... – начал он.

– Если хочешь, переезжай, – неожиданно мягко сказала она. – Места у меня много.

А он услышал: “Я тоже не могу без тебя”.

– С тех пор, Марго, мы не расставались. Помнишь? Всегда были вместе. Ты тогда еще читала свои дурацкие лекции экстрасенсам. А я сидел на всех занятиях. И хотя, ты несла какую-то чушь, я боялся пропустить даже слово. Ты говорила, что за чушью они сюда и пришли, а от серьезного засыпают. Может быть, это и было так. Я многого не понимал, не понимаю и теперь.

Ты помнишь, как мы целовались в просвете стеклянной двери, прямо на глазах у всей теплой компании? Ты – вредная, ты хотела одним махом довести всех. Вера просто лопалась от злости. Хотя непонятно, какое все это имело к ней отношение. Почему она лезла в твои дела? Я до сих пор не знаю этого, как не знаю многого из того, что мы называем подводным течением. Но зато я знаю, что ты-то была в курсе и каким-то образом ухитрялась манипулировать всей толпой. И все только для того, чтобы не быть жертвой. “Если им обломать зубы сейчас, то больше они никогда никого не покусают”. Слово “жертва” очень часто появлялось в наших разговорах. И только однажды ты мне сказала что-то такое, что могло бы сойти за правду. А правду ты знала. И не пожимай плечиками. Помнишь? Привожу цитату: “Половина человечества помешалась на психологии. Вот они, несчастные недоучки, получившие в свои руки некую тень власти. Они желают манипулировать нами, и высшим их достижением было бы наше самоубийство.

« – Валентин сумел распознать твою склонность к суициду, и если бы опыт оказался удачным – без зрителей он не имел бы смысла. Но когда ты выскользнул из его ласковых объятий, вся эта свора торжественно накинулась на меня. Еще бы, ведь мы подставили ножку их гуру. А за своего гуру каждый прихожанин готов кинуться в бой. И тогда за психологическими играми может придти откровенное физическое насилие. Это опасные игры, а когда режиссер дурак и болен манией величия, то они опасны вдвойне. Я не хочу быть жертвой идиотов”. Из тебя получилась очень плохая жертва. Успокойся.

Ну, перестань. Это же просто слова. Нет, я не хочу задеть тебя. Просто я еще не изобразил Маргариту в ярости. Ты, что же хочешь, чтобы портрет удался только наполовину?

Что значит, издевайся над своим фавном? Как мне над ним издеваться, если он не говорит по-человечески? Физически что ли? А потом, вы все меня бросите – и я останусь один? Ну, ухмыльнись, красавица ты моя.

А все-таки, я не хотел бы быть на месте Валентина в тот день. Ты же его изничтожила, смешала с прахом, не считаясь с моими чувствами. Я пожалел его тогда какой-то презрительной жалостью. Как плохо все закончилось! Одним махом и всё, всё, всё...

Тогда ведь на лекции оказалось особенно много слушателей. Мы заняли малый зал. А в перерыв все вылезли наружу – покурить. Все твои экстрасенсы дымили как лошади. Это называется “здоровый образ жизни”.

Мы с тобой тогда тоже вышли покурить, и тут к нам метнулось что-то безобразное, оранжевое, разъяренное...

Это был Валентин в ярко-оранжевой майке. Он навис над ними, словно ярмарочный шатер. Худой длинный Макс был ниже на полголовы, а о Маргарите и говорить нечего – она просто потерялась в оранжевой тени. Он в упор разглядывал их серыми невыразительными глазами. Макс впервые заметил, какие у Валентина маленькие глаза. Но обдумать, как следует, это открытие не успел, потому что Валентин вдруг начал орать. И орал так, что привлек внимание огромной толпы, которая была не прочь отвлечься от потусторонних проблем и всласть позубоскалить на счет ближнего. Экстрасенсы разом прислушались и принялись глядеть во все глаза. Да и было на что засмотреться – уравновешенный насмешливый Валентин взорвался:

– Ты была такая чистая! – кричал он Маргарите. – И связалась с этим, с этим... – он подобрал хороший эпитет, во всяком случае, сильный. – Посмотри на себя, на что ты похожа? Что это такое на тебе надето?

Маргарита повиновалась и тупо посмотрела на свои садистские босоножки, которые на самом деле были национальной индийской обувью. И которыми она имела все основания гордиться.

– А ты! А ты... опять влез, куда не просят. Ты мне всю жизнь переломал, как хотел.

Макс смотрел ошалелыми глазами. Но, даже не пытался вставить хотя бы слово в этот поток брани – да, это было и невозможно. Маргарита тоже ничего не говорила. Макс обеспокоено повернулся к ней. Его поразило неживое выражение ее лица – серая неподвижная маска с бесцветными губами. Глаза смотрели на Валентина, но взгляд их, казалось, был направлен куда-то вглубь ее головы. Это был перевернутый обратный взгляд. И Макс по-настоящему испугался.

– Я вас любил, а вы мне изменили! – Продолжал вопить Валентин. – Пусть его даже не так сильно. Но тебя-то, тебя...

Может быть. Может быть, он и любил их. Раздельно и по-разному. После ночи, проведенной с Маргаритой, спешил на свидание к Максу. А вот эти двое не захотели делиться. И почему-то заслуженное возмездие не постигло ни одного из них. Они сами решили все. Как они смели!

– Я вас любил, а вы мне изменили!

В толпе послышался смех. Все это было смешно, и, наверное, глупо. Маргарита молчала.

И вдруг Макс ощутил, что воздух сгущается, и начинает давить на голову, на плечи. Будто бы он находился под толщей воды. Замолчали экстрасенсы. Кто-то ойкнул. Маргарита, до сих пор стоявшая неподвижно, пошевелилась и двинулась прямо на Валентина. Было что-то неестественное в ее походке. Так мог бы двигаться робот. Каждый ее шаг звучал в плотном воздухе как глухой удар сердца.

– Ведьма! – услышал Макс чей-то шепот за спиной, но не смог обернуться.

И тут она засмеялась. Она шла и смеялась, а Валентин пятился от нее, замолчав на полуслове. Невыносимая тяжесть заставила Макса прислониться к стене. Зажужжала и с треском погасла лампа дневного света. И Валентин начал отступать. Он пятился, Маргарита наступала. И в глубокой тишине змеиным шипением раздались ее слова:

– Ты проиграл. Иди и выпей море.

В этот момент Макс, наконец, понял, что Валентин потерян навсегда. Что в спектакле, поставленном Маргаритой, отыгран последний акт, за которым должно следовать уже что-то совсем другое. “Что ж, она ему отомстила, но я – то – не оказался ли я всего лишь орудием ее мести? Оба они режиссеры, выдирающие друг у друга пальму первенства. Оба они равны в глазах этой публики, что стоит за моей спиной. Но где я сам в этой истории?”..

Мысль эта осталась с ним и отравила ему радость жизни. Смутный образ того, что могло бы быть, неизменно маячил между ним и Маргаритой – сидел за их столом, лежал в их постели. Макс не мог обойтись без Маргариты, но и не мог избавиться от призрачного присутствия Валентина. Очевидно в написание “системы Хо” вкралась ошибка.

“Мое дело предостеречь тебя, иначе нам обоим придется разыскивать эту ошибку. Неправильное написание графемы называется Бо. Бо – недоверие между нами, гнев, зависть, ложь, но самое большое Бо – предательство. Система мгновенно замкнется на себя, и тогда придется бегать по кругу и разыскивать ошибку. Но мало ее найти – ее нужно так же и исправить. Ты знаешь, что такое карма? Это твой урок на всю цепочку жизней, это твой путь. Когда ты отягощаешь ее – то вяжешь узлы и петли, и сам же потом не можешь из них выйти. Чтобы решить это – одной жизни может не хватить”.

***

Макс встряхивает чашку, и муть словно раскалывается на ровные квадраты, и напоминает ему рассохшуюся на солнце глину.

Кофе остыл. Он чуть теплый и несладкий, и напоминает по вкусу пережаренные желуди. Макс отставляет чашку и направляется к выходу.