Текст книги "Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана"
Автор книги: Рене Груссэ (Груссе)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Двойная империя тукю недолго удержалась на вершине могущества. Наследниками великих каганов, воспетых кошо-цайдамской надписью, стали заурядные люди. «Их младшие братья и сыновья тех стали каганами, – сообщает тот же текст, – но младшие братья были созданы не так, как их старшие братья, сыновья были не такими, как отцы. На трон восходили каганы без мудрости и смелости, что привело к распаду тюркской империи».
В действительности могущество тукю разрушило соперничество между двумя ханствами: восточным на Орхоне и западным на Иссык-Куле и в Таласе. Тюркские империи-близнецы, господствовавшие над половиной Азии, от Маньчжурии до Хорасана, были бы непобедимыми, если бы смогли сохранить свой союз на принципах 552 г., по которым вождь восточных тукю сохранял верховенство и императорский титул, тогда как вождь западных тукю довольствовался титулом ябгу. Но каган восточной половины Тобо (573–581), брат и наследник Мукана, был последним из своей линии династии, кто смог добиться от западных тукю признания своего первенствующего положения[62]62
Отметим, что между 575 и 585 гг. Тобо-хан приютил гандхарского беглеца Джанагупту, изгнанного из Китая, который обратил его в буддизм.
[Закрыть]. Между 582 и 584 гг. ябгу западных, Тарду, который, как следует из рассказа Валентина, был человеком очень вспыльчивым, порвал с новым властителем восточных и сам присвоил себе титул кагана. Китай, где активная династия Суй возобновила в Центральной Азии великую политику династии Хань, поддержал этот мятеж, разрывавший силы тюрок надвое. И действительно, с этого времени восточные и западные тукю никогда уже не объединялись, напротив, большую часть времени враждовали между собой.
Итак, в то время, когда Китай восстанавливал единство, тюрки свое разрушали. Эта перемена способствовала торжеству за их счет китайской империи династий Суй и Тан (VII–IX вв.).
Не только западные тукю взбунтовались против притязаний на превосходство своих восточных родичей, те начали делиться и между собой. Власть их нового кагана Шаболо[63]63
Китаизированная форма тюркского имени Ышбара?
[Закрыть] (581–587) в самой Монголии оспаривали его кузены Янь-ло и Да-ло-бянь. В это же время с запада на него напал новый «каган» западных тукю Тарду, а с востока кидани из Ляоси. Это вызвало беспокойство у китайских политиков: такая коалиция, если б она полностью разгромила монгольских тюрок, грозила чрезмерно усилить Тарду. Значит, следовало действовать так, чтобы он не мог восстановить в своих интересах тюркское единство. Китайский император Ян Цзянь, основатель династии Суй, внезапно сменил союзников и оказал восточному кагану Шаболо помощь против Тарду (585). В целом восточные тукю, полностью занятые внутренними распрями, больше не были опасны. Брат и преемник Шаполо, каган Мухо, очевидно, убил претендента на престол Талобяня (587), но вскоре после этого умер, а против следующего кагана Дуланя (587–600) выступил новый претендент – Тули, поддержанным китайцами. Правда, Дулань сумел изгнать этого соперника (599), но император Ян Цзянь тут же предоставил убежище Тули и его сторонникам, которых расселил в качестве федератов на Ордосе. Восточные тукю окончательно разделились.
После смерти Дуланя каган западных тукю Тарду вновь попытался воспользоваться растерянностью восточных, чтобы подчинить их и воцариться и в Монголии, и в Туркестане, воссоздать тюркское единство[64]64
Примерно в это время Тарду отправил в Константинополь, к императору Маврикию посольство с письмом, в котором открыто титуловался верховным каганом, «великим вождем семи племен и господином семи климатов».
[Закрыть]. С целью предотвратить китайское вмешательство он применил акцию устрашения. В 601 г. он подошел с войском к императорской столице Чанъяню; в 602 г. напал на китайского протеже Тули на его ордосских стойбищах. Но китайские политики действовали тайно. В 603 г. одно из главных западных тюркских племен, толос или толаш, предки уйгуров, кочевавшее предположительно в районе Табарагатая, Урунгу и Джунгарии, подняло мятеж против Тарду, чья власть в его же собственном государстве так пошатнулась, что ему пришлось бежать на Кукунор, где его следы и затерялись (603). И тотчас его царство, могущественное ханство западных тукю, заставлявшее трепетать Персию и Византию и всего несколькими годами раньше угрожавшее китайской столице, распалось. Внук Тарду, Шэгуй, унаследовал лишь самую западную часть его владений с Ташкентом, тогда как его соперник Чуло завладел Или. Впрочем, Чуло намеревался продолжить дело Тарду, но китайская дипломатия сумела его вовремя остановить: императорский комиссар Бэй Цзю тайно поддержал его соперника Шэ-Гуя. Проиграв, Чуло поступил на службу китайскому двору (611). Со своей стороны Шэгуй, обязанный победой политике Китая, насколько известно, никогда ничего против него не предпринимал. Тем временем у восточных тукю власть в конце концов досталась китайскому протеже кагану Тули (ум. 609), а потом его сыну Ши-би (609–619). И в Монголии, и в Западном Туркестане Китай династии Суй, без большой войны, одними ловкими интригами разделил тюркскую силу, устранил непокорных ханов и привел к власти таких, которые были согласны признать над собой его сюзеренитет.
Так же обстояли дела в Кукуноре. Там сяньбийская, то есть монгольская, орда тогонцев, соседство с которой вот уже три века беспокоила китайские пограничные посты в Ганьсу, была в 608 г. раздавлена китайскими войсками и вынуждена бежать на Тибет. В том же 608 г. Китай вновь оккупировал оазис Хами. В 609 г. царь Турфана Цзю-бай-я признал себя вассалом императора Ян-ди.
Все это здание рухнуло, когда неудачные походы императора Ян-ди в Корею (612–614) разрушили престиж династии Суй. Каган восточных тукю Ши-би взбунтовался и едва не захватил самого Ян-ди в крепости Яньмэнь на северо-западе Шаньси (615). Разразившиеся в Китае гражданские войны, в которых погибла династия Суй (618), окончательно вернули тукю смелость. Когда новая китайская династия Тан, истребив конкурентов, наконец взошла на трон, дело династии Суй было полностью уничтожено, и надо было начинать все сначала. Степные орды доходили до сердца Шэньси. В 624 г. новый каган восточных тукю Сяле (620-630), воспользовавшись хаосом, вызванным гражданской войной, во главе своих конников пришел к императорской столице Чанъ-яню.
К счастью, у династии Тан был замечательный полководец, наследник престола принц Ли Шиминь, который, несмотря на молодость, был подлинным творцом восхождения своего дома на трон. Ли Шиминь отважно выступил навстречу варварам, дошел до Бин-чжоу на Цзин-хэ и своей твердостью сумел нагнать на них страху. Вожди орды посовещались, потом, не приняв боя, бежали. Через несколько часов на район обрушился проливной дождь. Ли Шиминь тут же собрал своих офицеров. «Товарищи, – такие слова приписывает ему Тан Шу[65]65
Книга Тан («Старая история Тан», «Цзю Тан шу») – официальная историческая хроника династии Тан. (Примеч. пер.)
[Закрыть], – вся степь стала морем. Опускается ночь, которая будет одной из самых темных. Самое время выступать. Тукю страшны, когда могут стрелять из луков. Пойдем на них с саблями и пиками в руках и ударим на них прежде, чем они сумеют изготовиться к обороне!» Так он и поступил. Тюркский лагерь был атакован на рассвете, и китайская конница саблями прорубила себе путь до шатра кагана Сяле. Тот запросил мирных переговоров и ушел в Монголию (624). После такой блестящей победы Ли Шиминь, которому тогда было двадцать семь лет, взошел на трон Китая и с того момента известен истории под тронным именем Тай-цзун (626).
Император Тай-цзун (627–649) является подлинным творцом китайского величия в Восточной Азии. Он разрушил ханство восточных тукю, способствовал расколу ханства тукю западных, завоевание которого уже после его смерти завершит его сын, и установил протекторат над таримскими индоевропейскими царствами.
В тот самый год, когда Тай-цзун взошел на престол, каган восточных тукю Сяле вновь предпринял новый поход к стенам Чанъ-яня. 23 сентября 626 г. его стотысячное войско появилось перед мостом Бэньцзяо у северных ворот города. Сяле нагло потребовал дань, угрожая в противном случае предать столицу огню и мечу. Тай-цзун, у которого, кажется, было недостаточно войск, компенсировал их нехватку отвагой. Он вывел всех, кого нашел, из ворот и выстроил перед ними, а сам с горсткой кавалеристов прошел вдоль берега реки Вэй, перед вражеским войском. Впечатленный его мужеством, вождь тукю слез с коня и поприветствовал его. В это время китайская армия разворачивалась в боевой порядок в долине у него за спиной, «сверкая на солнце своими доспехами и знаменами». Тай-цзун верхом на коне подъехал к тюркскому лагерю на расстояние, с которого был бы слышен его голос, подозвал кагана и его военачальников и стал упрекать за нарушение перемирия. Убежденный им Сяле на следующий день заключил мирный договор после традиционного принесения в жертву белого коня.
С целью ослабления силы Сяле Тай-цзун поддержал мятеж против него двух непокорных тюркских племен: толосов или талашей и сир-тардушей, из которые первые (будущие уйгуры) жили в Тарбагатае, а вторые возле Кобдо (627–628). В это же время Тай-цзун поддержал в самой Монголии нового претендента на трон, Тули, поднявшего мятеж против Сяле (628). Окружив Сяле враждебным кольцом, великий император в 630 г. двинул против него китайскую армию под командованием Ли Цзина и Ли Шэ-си, которая настигла его во Внутренней Монголии, на севере Шаньси, внезапно атаковала его лагерь и рассеяла его орды. Сам Сяле был взят в плен. На пятьдесят лет (630–682) ханство восточных тукю оказалось в подчинении у Китая. «Сыны благородных тюрок, – гласит знаменитая тюркская надпись в Кошо-Цайдаме, – стали рабами китайского народа, их чистые дочери стали рабынями. Благородные тюрки отказались от своих тюркских титулов и, приняв китайские, подчинились китайскому кагану и целых пятьдесят лет отдавали ему свой труд и свою силу. Для него они ходили в походы встречь восходящему солнцу и на запад до Железных ворот. Китайскому кагану отдали они свою империю и свои установления».
С такими помощниками Тай-цзун после разгрома монгольских тюрок в течение следующих двадцати лет подчинил туркестанских тюрок и индоевропейские оазисы в Гоби. В его царствование на удивление Азии возвысился неожиданный Китай, эпический Китай. Он заставил варваров тоже дрожать от страха, не вступая с ними в переговоры и покупая за золото их отступление. В течение трех веков китайский народ, который столько страдал от набегов тюрко-монголов, ассимилировал победоносные орды. Он подпитался и укрепился их кровью и теперь обратил против степняков полученную от них силу, добавив к ней огромное превосходство, даваемое тысячелетней цивилизацией.
Распад ханства западных тукюПреобразовав территории Ордоса и Внутренней Монголии в укрепленные пограничные области (630), Тай-цзун занялся западными тукю. Те, как мы знаем, объединились под властью хана Шэгуя. Добившись покорности алтайских сир-тардушей, Шэгуй, проводивший лето возле Текеса и в верховьях Юлдуса, царствовал между 611 и 618 гг. от Алтая до Каспия и Гиндукуша. Его брат и преемник Тун Шихэ, то есть Тун ябгу (между 618 и 630), еще более увеличил свое могущество. Победитель толашей на северо-востоке, на юго-западе он укрепил свою власть над Тохаристаном или Бактрией и протекторат над частью Тарима.
В тот момент, когда китайский паломник Сюаньцзан в начале 630 г. увидел его близ Токмака, Тун Шихэ находился на вершине могущества. В зависимости от времени года он кочевал между долинами в верховьях Юлдуса, где, как и его предшественник, проводил лето, и берегами Иссык-Куля, «горячего озера», у которого он зимовал. Также он с удовольствием разбивал свои стоянки дальше к западу, у «тысячи родников», возле Таласа, нынешнего Аулие-ата. Царь Турфана был его вассалом, а его родной сын Тарду-шад – царем Тохаристана с резиденцией в Кундузе. «Он, – говорит «Книга Тан», – имел власть над всеми странами Запада. Никогда еще западные варвары не были столь сильны». Император Тай-цзун, который в то время как раз готовился сокрушить восточных тукю, полагал, «что следует соединиться с теми, кто далеко, против тех, кто близко», и поэтому относился к Тун Шихэ как к союзнику.
Описание последнего, оставленное Сюаньцзанем, напоминает Аттилу или Чингисхана. «Лошади этих варваров были крайне многочисленны. Хан носил зеленый атласный плащ и оставлял непокрытыми волосы; только на лбу у него была шелковая лента длиной десять футов, многократно обернутая вокруг головы, а концы ее ниспадали сзади. Он был окружен приблизительно двумя сотнями военачальников, одетых в парчовые плащи, а волосы у них были заплетены в косы. Остальное войско составляли всадники на верблюдах и лошадях, одетые в меха или тонкие шерстяные ткани и вооруженные длинными копьями, флагами и прямыми луками. Их было такое великое множество, что глаз не мог охватить всех их до конца».
Тун Шихэ оказал китайскому паломнику самый любезный прием. Действительно, он проявлял благожелательность к буддизму. В течение нескольких лет в гостях у него жил индийский миссионер по имени Прабхакарамитра, поставивший себе целью обратить народ тукю в свою веру, после чего отправиться (626) проповедовать в Китай. Точно такой же прием он оказал в своей резиденции Токмак и Сюаньцзаню, оставившему нам красочный рассказ об этом приеме: «Хан жил в большом шатре, сплошь украшенном золотыми цветами, блеск которых слепил глаза. Его приближенные выложили вперед свои длинные косы и сидели двумя рядами; на всех были блестящие одеяния из мягкого шелка. Позади них стояла ханская стража. Хотя это был всего лишь правитель варваров, сидевший в войлочной палатке, невозможно было, глядя на него, не испытывать чувства уважения». Читая эти строки, любопытно вспомнить практически те же чувства, испытываемые западными путешественники перед ханами Чингизидами. И еще одна сцена, которую мы также найдем у Рубрука в описании быта монголов XIII в., – это описание пьянок, устраивавшихся при приемах иностранных посольств. За время пребывания Сюаньцзаня Тун Шихэ принял посланцев Китая и царя Турфана. «Он пригласил этих посланцев сесть и угостил их вином под звуки музыки. Хан пил вместе с ними. Тогда мы увидели, что пирующие, все больше и больше оживлявшиеся, поднимались, принимали предложение выпить, чокались своими чашками, наполняли их снова и поочередно осушали. Тем временем гремела музыка восточных и западных варваров. Хотя это были полуварварские мелодии, они пленяли слух и веселили сердце. В скором времени после того принесли новые блюда; это были четверти вареных туш баранов и телят, которые в большом количестве выложили перед пирующими».
Через несколько месяцев после приезда Сюаньцзаня эта могущественная империя западных тукю рухнула. И в том же 630 г. одно из западных племен, карлуки, кочевавшие предоложительно между восточной оконечностью Балхаша и районом Чугучака в Тарбагатае, взбунтовалось против Тун Шихэ и убило его. Западнотукюйское царство раскололось на две части, чьи названия известны нам только в китайской транскрипции: племена нушиби на западе и юго-западе от Иссык-Куля, племена дулу на северо-востоке от этого озера. Нушиби и дулу истощили друг друга в войнах, подробности которых остаются неизвестными. Один хан дулу, по имени тоже Дулу (638–651), в какой-то момент объединил обе группы, после чего осмелился напасть на китайские военные поселения в районе Хами, но китайский полководец Го Сяо-кэ разгромил его возле горного хребта Богдо-ула, между Гучэном и нынешним Урумчи (ок. 642). Кроме того, император Тай-цзун поддержал орды нушибийцев, боровшиеся против Дулу, и хан, истощив свои силы, вынужден был бежать в Бактрию, где мы теряем его след (651).
Индоевропейские оазисы Тарима к моменту прихода к власти династии ТанУничтожив тукю, император Тай-цзун смог восстановить власть Китая над по меньшей мере половиной индоевропейских оазисов бассейна Тарима: Турфаном, Карашаром, Кучей, Кашгаром на севере, Шаньшанем, Хотаном и Яркендом на юге.
Эти древние караванные города, крайне важные в качестве мест привала на Шелковом пути между Китаем, Ираном и византийским миром, были также и местами привалов на пути буддистских паломников из Китая в Афганистан и Индию. В этом последнем качестве они отлично описаны китайским паломником Сюаньцзанем, который, выйдя в 629 г. из Ганьсу, прошел (629-630) северным маршрутом (Турфан, Карашар, Куча, Аксу, а оттуда Токмак, Талас, Ташкент и Самарканд) и вернулся в 644 г. южным маршрутом (Памир, Кашгар, Яркенд, Хотан, Шаньшань и Дуньхуан). Его рассказ подтверждает, что в ту эпоху буддизм совершенно завоевал эти мелкие таримские царства, принеся с собой индийскую культуру, так что санскрит стал богослужебным языком этого региона, наряду с местными индоевропейскими наречиями, то есть турфанским, карашарским и кучанским (древними тохарскими А и Б), и восточноиранским, на котором, вероятно, разговаривали в окрестностях Хотана.
Манускрипты, найденные экспедициями Пеллио, Ауреля Стейна и фон Ле Кока, подтверждают, что буддистские тексты были также переведены с санскрита на различные местные индоевропейские диалекты (тохарские или называемые таковыми на севере, восточноиранский на юго-востоке), тогда как другой индоевропейский язык, согдийский, принесенный караванщиками из Бухары и Самарканда, использовался в качестве разговорного в караван-сараях от Тянь-Шаня до Лобнора, где Пеллио нашел его следы на одной из согдийских колонн, датируемых VII в. Мы уже знаем, что караванщики и купцы Шелкового пути – с одной стороны, и буддистские миссионеры – с другой, и те и другие приходившие в таримские оазисы с индо-иранского пограничья, одновременно способствовали распространению в них иранского и индийского искусства, соединенных здесь под воздействием буддистской религии в единый сплав. В этой связи мы указывали выше на различные влияния, которые можно выявить на фресках Кизила, возле Кучи: греко-буддистское, индо-гангское или ирано-буддистское, принадлежащие либо к тому, что Хаккин называет первым кизильским стилем (ок. 450–650), либо к тому, что он же определяет как второй стиль (ок. 650–750). Мы также отмечали чисто сасанидский вид буддистских живописных изображений на деревянных панно в Дандан-Юлик, восточнее Хотана (ок. 650). Наконец, мы знаем, что второй кизильский сасанидско-буддистский стиль продолжался, параллельно индийским влияниям, напоминающим Аджанту, вплоть до фресок Турфана, Базаклика, Муртука и Сангима. Рядом с этими индийскими, эллинистическими и иранскими влияниями китайское влияние, как отметил Хаккин, уже чувствуется в Кумтуре, возле Кучи, и особенно, естественно, в Базаклике и других центрах фресок турфанской группы, ближайшей к китайской границе группы.
Во время паломничества Сюаньцзаня (630) культура этого перекрестка цивилизаций достигла своего апогея, особенно в Куче. Благодаря обнаружению экспедициями Пеллио, Стейна и Ле Кока обширной буддистской литературы на кучанском языке можно предположить, что среди всех индоевропейских оазисов Гоби Куча, видимо, является одним из тех, где индоевропеизм проявлялся наиболее ярко. Само написание названия Куча на санскрите (Кутчи) и на китайском (Цэу-цзы) кажутся наиболее близкими к произношению Кютси, которое предположительно являлось названием города на местном языке, как его называли прежде, тохарском. Под влиянием буддизма кучанский диалект, то есть особый язык индоевропейского происхождения, ранее обозначенный ориенталистами как тохарский Б, а сегодня называемый просто кучанским, стал языком литературным, на который с V по VII в. была переведена с санскрита часть религиозных текстов. Таким образом, пользуясь, с одной стороны, достижениями буддистской цивилизации – все интеллектуальное наследие Индии, а с другой – ростом благосостояния, принесенного ему торговыми связями с Ираном, чью материальную культуру оно копировало, кучанское общество, каким мы его видим в текстах и на фресках Кизила и Кумтуры, предстает перед нами странно успешным, почти парадоксальным для тех времен и тех мест. То, что это изящное и утонченное общество, пышный цветок арианизма в Центральной Азии, расцвело в нескольких конных переходах от всех этих тюрко-монгольских орд, от границы с варварским миром, накануне вторжения самых грубых и примитивных племен, кажется сном. И настоящим чудом представляется то, что он мог цвести так долго на краю степи, под защитой одной лишь пустыни, под ежедневной угрозой жестоких набегов кочевников.
Кучанское общество, каким его воскрешают для нас фрески, блестящее кучанское рыцарство словно сошло с персидских миниатюр, которые будут нарисованы позже, – чистые овалы лиц, длинные прямые носы, хорошо очерченные брови, изящные, тщательно выбритые лица, если не считать едва заметных усов, тонкие талии, высокие стройные тела, будто сошедшие со страниц «Шахнамэ» времен Тимуридов, – физический тип здесь чисто иранский. То же самое можно сказать о костюмах. Во-первых, придворные одеяния: длинные прямые кафтаны, стянутые на талии металлическим поясом и открытые на груди отворотами, уже отмеченными в Афганистане на сасанидских фресках Бамиана, украшенные галунами, жемчужинами и цветами, заимствованными из иранского декора всех времен. Военный костюм: кизильские гордые копьеносцы в конических шлемах, в кольчугах, с длинными копьями, большими прямыми мечами напоминают сасанидскую Персию с уже персидской элегантностью. Наконец, прекрасные дамы и жертвовательницы с фресок Кизила и Кумтуры, с их затянутыми на талии корсажами и пышными платьями, несмотря на буддистский сюжет, напоминают нам, что среди всех промежуточных пунктов Шелкового пути, среди богатейших торговых городов Тарима именно Куча славилась как город удовольствий и что вплоть до самого Китая разнеслась слава ее музыкантов, танцовщиц и куртизанок.
