Текст книги "Царство количества и знамения времени"

Автор книги: Рене Генон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7. ЕДИНООБРАЗИЕ ПРОТИВ ЕДИНСТВА

Если мы будем рассматривать ансамбль той области проявления, которая представляет собою наш мир, то мы можем сказать, что по мере удаления от начального единства существование становится все более количественным и все менее качественным; в самом деле, это единство, синтетически содержащее в себе все качественные определения возможностей этой области, есть в ней сущностный полюс, тогда как субстанциальный полюс, к которому, очевидно, приближаются в той мере, в какой удаляются от другого полюса, представлен чистым количеством с бесконечным «атомным» множеством, заключающимся в нем, исключая всякие иные различия между элементами, кроме нумерических. Это постепенное удаление от сущностного единства, кроме того, может рассматриваться под двойным углом зрения, в одновременности и в последовательности; мы хотим сказать, что его можно рассматривать, с одной стороны, в организации его проявленного бытия, где эти степени проявляют что-то вроде иерархии для входящих сюда элементов или модальностей, им соответствующих, и с другой стороны, в самом ходе ансамбля проявлений от начала и до конца цикла; очевидно, что здесь мы должны особенно остановиться на второй из этих точек зрения. В любом случае, область, о которой идет речь, можно представить в том отношении треугольником, вершина которого есть сущностный полюс, представляющий собою чистое количество, в то время как основанием является субстанциальный полюс, то есть для нашего мира чистое количество, изображенное множеством точек этого основания в противоположность единственной точке, представляющей собой вершину; если начертить параллели основанию, чтобы представить различные степени удаления, о которых мы только что говорили, то очевидно, что множественность будет тем более явной, чем более мы удалимся от вершины, чтобы приблизиться к основанию. Для того, чтобы символ был максимально точен, необходимо предположить, что основание бесконечно удалено от вершины, прежде всего потому, что эта область проявления поистине бесконечна сама по себе, а также и для того, чтобы множественность точек основания была, так сказать, доведена до своего максимума; сверх того, этим будет обозначаться, что это основание, то есть чистое количество, не может быть никогда достигнуто в процессе проявления, хотя и приближается к нему все более и более, и что, начиная с некоторого уровня, вершина, или сущностное единство, или чистое качество, теряется, в некотором роде, из виду, что в точности соответствует современному состоянию нашего мира.

Мы только что сказали, что «единицы» различаются между собою в чистом количестве только нумерически, и в самом деле, здесь нет никакого иного отношения, в котором они могли бы быть различны; но в действительности это показывает, что это чистое количество поистине и с необходимостью располагается под всяким проявленным существованием. Здесь уместно напомнить то, что Лейбниц называл "принципом неразличимых", в силу которого нигде не могут существовать два идентичных существа, то есть сходных между собою во всех отношениях; как мы уже показали, это есть непосредственное следствие беспредельной универсальной возможности, которая влечет за собою отсутствие всякого повторения в частных возможностях; можно еще сказать, что два бытия, предполагаемые тождественными, поистине будут не два, но совпадая во всем, они будут в реальности одним и тем же бытием; но говоря точно, для того, чтобы два бытия не были тождественны или неразличимы, надо чтобы между ними всегда было какое-нибудь качественное отличие, следовательно, их детерминация никогда не будет количественной. Именно это выразил Лейбниц, сказав, что никоим образом не является истинным то, что два бытия, каковы бы они ни были, отличались бы между собою только solo numero (одним числом); в приложении к телам это нацелено против концепций «механицистов», таких как Декарт; он говорит еще, что если бы они не отличались качественно, то "это не было бы далее и бытием", но нечто сравнимое с частями, совершенно между собою сходными, гомогенного пространства и времени, у которых нет никакого реального существования, но которые являются лишь тем, что схоласты называли entia rationis (мысленная сущность). Отметим, впрочем, по этому поводу, что у него самого не было удовлетворительной идеи о природе пространства и времени, так как когда он определяет первое как "порядок сосуществования", а второе "как порядок исследования", то рассматривает их с чисто логической точки зрения, которая как раз сводит их к гомогенным вместилищам, лишенным какого бы ни было качества и, следовательно, всякого действительного существования. Он, таким образом, не отдавал себе отчета в их онтологической природе, мы хотим сказать, реальной природе проявленных пространства и времени в нашем мире и, следовательно, существующих на самом деле в качестве условий, определяющих тот особый способ существования, который и есть в собственном смысле слова телесное существование.

Из этого определенно следует вывод, что единообразие, чтобы быть возможным, предполагает существа, лишенные всякого качества и сведенные к простым нумерическим «единицам»; такое единообразие в действительности никогда не может быть реализовано, а все усилия реализовать его, в частности, в человеческой области, могут иметь своим результатом более или менее полное лишение существ их собственных качеств и создание из них чего-то такого, что похоже, насколько это возможно, на простые машины, так как машина, типичный продукт современного мира, как раз есть то, что в наивысшей из достижимых степеней представляет преобладание количества над качеством. Именно к этому ведут с собственно социальной точки зрения «демократические» и «эгалитарные» концепции, для которых все индивиды между собой эквивалентны, что ведет за собою абсурдное допущение, что все должны быть равно способными, безразлично к чему; это «равенство» есть нечто такое, чему природа не дает никакого примера по тем же причинам, которые мы только что указали, потому что оно не было бы ничем другим, как совершенным подобием индивидов; но очевидно, что именем этого так называемого «равенства», которое является одним из самых дорогих для современного мира "идеалов наизнанку", индивиды действительно делаются настолько похожими друг на друга, насколько это позволяет природа, стремясь прежде всего всем навязать единообразное воспитание. Само собою разумеется, что как, несмотря на все, нельзя полностью устранить различие в способностях, так и это воспитание не даст для всех одинаковых результатов; но однако слишком ясно, что если оно и не способно дать некоторым индивидам качества, которыми они не обладают, то оно, напротив, очень пригодно для того, чтобы задушить у других все способности, превосходящие средний уровень; так, например, «уравнивание» всегда осуществляется по «низу», да оно и не может осуществляться иначе, потому что само оно есть выражение тенденции к низу, то есть к чистому количеству, которое располагается ниже всех телесных проявлений, не только под ступенью, занятой самыми рудиментарными живыми существами, но также и ниже того, что наши современники договорились называть "грубой материей" и что, тем не менее, еще далеко от того, чтобы быть полностью лишенным качества, поскольку оно обнаруживается для чувств.

Современный западный человек, впрочем, не удовлетворяется тем, что у себя учреждает такой тип воспитания; он хочет навязать его и другим со всем ансамблем своих умственных и телесных привычек, чтобы сделать единообразным весь мир, который он в то же время делает единообразным вплоть до внешнего вида через распространение продуктов своей промышленности. Парадоксальным, но только на первый взгляд, является то следствие, что мир, насколько он является менее «единым» в реальном смысле слова, настолько становится более единообразен: и это, по сути, совершенно естественно, потому что его влечет, как мы уже говорили, в том направлении, где «разделенность» все более и более усиливается; но мы видим, что здесь появляется «пародийный» характер, который так часто встречается во всем специфически современном. Действительно, во всем противясь истинному единству, это сведение к единообразию, поскольку оно стремится реализовать то, что наиболее от единства удалено, представляет собою как бы некую карикатуру, и происходит это на основании аналогичного отношения, в котором, как мы уже отмечали вначале, само единство отражается обратным образом в «единицах», образующих чистое количество. Именно эта инверсия позволила нам только что сказать об "идеале наизнанку", и действительно, его надо понимать в очень точном смысле; впрочем, это не означает, что мы испытываем потребность, сколь мала она ни была бы, реабилитировать слово «идеал», которое служит всем нашим современникам без различия, в особенности для того, чтобы замаскировать отсутствие всякого истинного принципа, которым злоупотребляют до такой степени, что оно в конце концов полностью лишилось смысла; но мы не можем, по крайней мере, не отметить, что в ходе самого этого отклонения становится заметной некая тенденция к «идее», понятой в более или менее платоновском значении, то есть, в общем, к сущности и к качеству, насколько бы смутно их ни понимали, несмотря на то, что чаще всего, как и в случае, о котором идет речь, его, то есть идеал, на самом деле принимают, обозначая нечто, в точности ему противоположное.

Мы говорили, что существует тенденция сводить к единообразию не только человеческие индивиды, но и вещи; если люди современной эпохи хвалятся тем, что изменяют мир во все большей и большей степени, и если действительно все становится все более и более «искусственным», то они понимают это изменение в первую очередь в том смысле, чтобы всю свою деятельность направить на область настолько строго количественную, насколько это возможно. К тому же, как только возжелали конституировать совершенно количественную науку, так неизбежно практические приложения, извлекаемые из этой науки, также приобрели этот характер; это те приложения, ансамбль которых вообще обозначается именем «промышленность»; можно даже сказать, что современная промышленность во всех отношениях представляет собою триумф количества, и не только потому, что ее технологии требуют знания чисто количественного порядка, или потому, что используемые ею инструменты, то есть собственно машины, созданы таким образом, что качественный подход к ним допускается настолько мало, насколько это возможно, а люди, приводящие их в действие, сами сведены к совершенно механической деятельности, но также и потому, что в самой продукции этой промышленности качество полностью принесено в жертву количеству. Несомненно, было бы нелишним сделать несколько замечаний по этому поводу; но прежде чем приступить к этому, мы поставим еще один вопрос, к которому вернемся впоследствии: что бы ни думали о ценности результатов осуществляемой современным человеком в мире деятельности, факт, что независимо от любой оценки, эта деятельность, по крайней мере в некоторой степени, достигает своей цели; если бы люди иных эпох действовали таким же образом (впрочем, это предположение чисто «теоретическое» и в действительности неправдоподобное, учитывая умственное различие, существующее между теми людьми и современными), то были бы достигаемые ими результаты одинаковыми? Иными словами, чтобы земная среда поддавалась такой деятельности, не должно ли быть так, чтобы она была каким-то образом к этому предрасположена космическими условиями того циклического периода, в котором мы находимся в настоящее время, то есть что по отношению к предшествующим эпохам изменилось в природе этой среды? По ходу нашего рассуждения еще слишком рано уточнять природу этого изменения и характеризовать его иначе, чем некое качественное умаление, дающее преимущество всему тому, что подлежит введению количества; но то, что мы сказали о качественных изменениях времени, по крайней мере уже открывает возможность и позволяет понять, что для реализации искусственных изменений мира должны быть предпосланы естественные изменения, которым те лишь соответствуют и с которыми они некоторым образом согласуются в силу той самой корреляции, которая постоянно существует в ходе циклического времени между космическим и человеческим порядками.

Глава 8. СТАРИННЫЕ РЕМЕСЛА И СОВРЕМЕННАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Существующая оппозиция между тем, чем являлись старинные ремесла и тем, что представляет собою современная промышленность, есть, по сути, особый случай и как бы приложение оппозиции двух точек зрения – количественной и качественной – доминирующей соответственно в том и ином случае. Небесполезно прежде всего было бы отметить для ясности, что различие между «искусствами» и «ремеслами» или между «художником» и «ремесленником» («artiste» и «artisan») является чем-то специфически современным, как если бы оно родилось от вырождения и отклонения, которые во всем заменяют традиционную концепцию на профанную. Artifex для древних – это человек, который занимается искусством или ремеслом безразлично; но, по правде говоря, это и не художник, и не ремесленник в том смысле, который эти слова имеют сегодня (к тому же слово «ремесленник» все более и более стремится к исчезновению в современном языке); это было нечто превосходящее и то и другое, потому что изначально, по крайней мере, деятельность его была связана с принципами гораздо более глубокого характера. Если ремесла также понимались некоторым образом как искусства в собственном смысле слова, не отличающиеся от них существенным образом, то следовательно, и они были по своей природе истинно качественными, ведь никто не откажется признать таковую природу за искусством, по крайней мере, по определению; однако именно по этой причине современные люди при том сниженном понимании, которое они имеют об искусстве, помещают его в нечто подобное замкнутой сфере, не имеющей уже никакого отношения к остальной человеческой деятельности, то есть ко всему тому, что они рассматривают как конституирующую «реальное» в самом грубом смысле, который этот термин для них имеет; они доходят даже до того, что охотно квалифицируют это искусство, совершенно лишенное всякого практического значения, как «бесполезную деятельность» (роскошь, «activite de luxe»), выражение, которое очень хорошо характеризует то, что можно было бы назвать без всякого преувеличения «глупостью» нашей эпохи.

Во всякой традиционной цивилизации, как мы уже часто отмечали, всякая человеческая деятельность, какова бы она ни была, по своей сути рассматривается как исходящая из принципов; то, что верно для наук, так же верно и для искусств и ремесел, к тому же есть тесная связь между теми и другими, так как согласно формуле, принятой в качестве фундаментальной аксиомы строителями средневековья, ars sine scientia nihil (искусство без науки ничто), естественно, под «наукой» здесь надо понимать традиционную науку, а не профанную, применение которой не может дать ничего иного, кроме современной промышленности. Через эту связь с принципами человеческая деятельность, можно сказать, как бы «преображается», и вместо того, чтобы быть сведенной к тому, что она есть в качестве простого внешнего проявления (в чем состоит вообще профанная точка зрения), она интегрирована в традицию и создает для того, кто ее исполняет, средство действенного в ней участия, что позволяет сказать, что она облечена «священным» и «ритуальным» характером в собственном смысле слова. Поэтому можно сказать, что в такой цивилизации "всякое занятие есть священство";[27]27
  А. М. Hocart. Les Castes, p. 27.


[Закрыть] чтобы не придавать этому последнему термину если не совсем неправильное, то несколько не свойственное ему значение, мы бы сказали, скорее, что оно в самом себе обладает свойством, которое может быть сохранено одними лишь священническими функциями, если делают различие между «священным» и «профанным», которого ни в коем случае не существовало вначале.

Чтобы понять этот «священный» характер человеческой деятельности в целом, даже с простой внешней точки зрения или, если угодно более экзотически, рассматривать, к примеру, исламскую или христианскую цивилизацию Средних веков, то легче всего констатировать, что самые обычные действия существования всегда имеют в себе что-то «религиозное». Дело в том, что там религия вовсе не есть нечто узкое и тесно ограниченное, находящееся в стороне, без всякого действенного влияния на все остальное, каковой она является для современных западных людей (для тех, по меньшей мере, которые еще соглашаются принимать религию); напротив, она пронизывает все существование человеческого существа, или лучше сказать, все то, что составляет это существование, и, в особенности, в собственном смысле слова социальная жизнь оказывается как бы соединенной в своей сфере в одно целое настолько, что в этих условиях здесь не может быть ничего «профанного», за исключением тех людей, которые по той или иной причине находятся вне традиции, но их случай тогда представляет собой только простую аномалию. В ином случае, когда название «религия», собственно говоря, больше не может прилагаться к форме рассматриваемой цивилизации, все-таки существует традиционное или «священное» законодательство, которое, обладая различными чертами, в точности выполняет ту же роль; следовательно, эти наблюдения могут применяться ко всякой традиционной цивилизации без исключения. Но есть еще нечто большее: если мы перейдем от экзотеризма к эзотеризму (мы используем здесь эти слова для большего удобства, хотя они не одинаково строго применимы ко всем случаям), то в очень общей форме мы заметим существование посвящения, связанного с ремеслами и берущего их в качестве основания и "опоры";[28]28
  Мы можем даже отметить, что то, что еще существуют на Западе подлинные тайные общества, в каком бы состоянии декаданса они ни находились в настоящее время, не имеет другого истока, кроме этого; посвящения, принадлежащие к другим категориям, уже давно исчезли.


[Закрыть] следовательно, надо, чтобы эти ремесла также были причастны высшему и более глубокому значению, чтобы действительно иметь возможность открыть доступ к сфере посвящения. Это также очевидно из-за их по существу качественного характера, насколько это возможно.

Нам это станет яснее с помощью того понятия, которое в индуистском учении называется swadharma (свадхарма), понятие само по себе совершенно качественное, потому что оно означает исполнение каждым существом деятельности, согласной с его сущностью или его собственной природой, и как раз поэтому в высшей степени соответствующей «порядку» (rita) в том смысле, который мы уже объяснили; и именно этим понятием, или скорее его отсутствием, ясно обнаруживается ошибка современной светской концепции. В ней, действительно, человек может избрать любую профессию, он даже может ее изменить по своему усмотрению, как если бы эта профессия была бы чем-то чисто внешним по отношению к нему без всякой реальной связи с тем, что он на самом деле есть, с тем, что делает его именно им самим, а не кем-либо другим. В традиционной концепции, напротив, каждый должен нормально выполнять функцию, к которой он предназначен по своей собственной природе, с теми определенными способностями, которые по существу в себе заключает,[29]29
  Следует отметить, что само слово «metier» (ремесло) согласно его этимологическому происхождению от латинского слова ministerium означает, собственно говоря, «функцию».


[Закрыть] и он не может исполнять другую функцию, не внося серьезного беспорядка, который имел бы последствия для всей социальной организации, часть которой он составляет; более того, если такой беспорядок будет распространяться, то будут последствия и для самой космической среды, потому что все вещи связаны между собой точными соответствиями. Не останавливаясь более на этом последнем пункте, который можно было бы приложить и к условиям современной эпохи, мы сделаем следующий вывод из того, что сказано: в традиционной концепции сущностные качества определяют деятельность существ; в профанной концепции, наоборот, эти качества больше не учитываются, а индивиды рассматриваются как взаимозаменимые и чисто нумерические «единицы». Логически эта концепция может привести только к осуществлению лишь «механической» деятельности, в которой больше нет ничего истинно человеческого, и действительно, именно это мы можем констатировать в наши дни; само собою разумеется, что эти «механические» занятия современных людей, которые образуют всю промышленность в собственном смысле слова и которые суть лишь продукт профанного отклонения, не могут предложить никакой возможности из порядка посвящения и могут быть только лишь препятствием в развитии всякой духовности; по правде говоря, впрочем, они не могут даже считаться подлинными ремеслами, если сохранять за этим словом значение, придаваемое ему традиционным смыслом.

Если ремесло есть нечто присущее самому человеку, как бы проявление и продолжение его собственной природы, то легко понять, что оно может служить основанием для посвящения, и каково бы оно ни было, в большинстве случаев оно даже лучше всего приспособлено для этой цели. Действительно, если посвящение по существу имеет своей целью превзойти возможности человеческого индивида, то так же верно, что оно может в качестве отправной точки брать этого индивида таким, каков он есть, но, разумеется, беря его в некотором роде в его высшем аспекте, то есть опираясь на то, что в нем наиболее качественно в собственном смысле слова; отсюда разнообразие путей посвящения, то есть, в конечном счете, средств, используемых в качестве «опор» в соответствии с различием индивидуальных природ, различием, которое становится впоследствии тем меньше, чем дальше существо продвигается по своему пути и таким образом приближается к цели, которая является одной и той же для всех. Используемые таким образом средства могут быть эффективными, только если они реально соответствуют самой природе существ, к которым они применяются; а поскольку необходимо действовать от более доступного к менее доступному, от внешнего к внутреннему, то нормально брать их в той деятельности, в которой эта природа проявляется вовне. Но само собой разумеется, что эта деятельность может исполнять эту роль лишь постольку, поскольку она действительно выражает внутреннюю природу; следовательно, здесь возникает вопрос о подлинной «квалификации» в посвященческом смысле этого термина; при нормальных условиях эту «квалификацию» должно требовать и при самом исполнении ремесла. Здесь мы одновременно затрагиваем фундаментальное отличие, которое отделяет инициационное обучение и, даже шире, всякое традиционное обучение от обучения профанного: то, что просто «выучено» извне, здесь не имеет никакой ценности, каково бы ни было количество так усвоенных понятий (в этом также проявляется четко количественный характер профанного "знания"); здесь, следовательно, речь идет о том, чтобы «пробудить» скрытые возможности, которые в себе носит человеческое существо (в этом и состоит истинное значение платоновского "воспоминания").[30]30
  См. по этому поводу «Менон» Платона.


[Закрыть]

Из этого последнего положения можно также понять, каким образом посвящение, принимающее ремесло в качестве «опоры», осуществляет в некотором роде обратное отражение на исполнение этого ремесла. Действительно, существо, полностью реализовавшее возможности, для которых его профессиональная активность является только внешним выражением, и владеющее, таким образом, действенным познанием самого принципа этой деятельности, с этого времени будет сознательно выполнять то, что сначала было лишь совершенно «инстинктивным» следствием его природы. Таким образом, если инициационное познание для него родилось из ремесла, то последнее, в свою очередь, становится полем приложения этого познания, от которого оно уже не может быть отделено. И тогда будет полное соответствие между внутренним и внешним, и созданное произведение сможет стать не только лишь в некоторой степени и более или менее поверхностным выражением того, что было задумано и исполнено, а реальным и адекватным выражением его; это то, что составляет «шедевр» в подлинном смысле слова.

Из этого можно легко увидеть, насколько истинное ремесло далеко от современной промышленности, вплоть до того, что можно их назвать противоположностями, и насколько это, к несчастью, верно, что ремесло "в царстве количества" является чем-то отжившим, как это охотно утверждают сторонники «прогресса», естественно, приветствующие это. В индустриальном труде рабочий не должен ничего привносить от самого себя, и даже проявляется великая забота помешать этому, если бы у него появилось малейшее побуждение; но это даже и невозможно, потому что вся его деятельность состоит в том, чтобы приводить в движение машину, к тому же он стал совершенно не способен к инициативе из-за своего «образования» (formation) или, скорее, профессиональной деформации (deformation) полученной им, которая является как бы антитезой древнему ученичеству и цель которого состоит в том, чтобы обучить его выполнять некоторые «механические» движения всегда одним и тем же образом, не понимая их причин и не думая о результате, потому что он не сам, а машина на самом деле изготовляет предмет. Раб машины, человек сам становится машиной, и в его труде больше нет ничего подлинно человеческого, так как он не включает больше использования ни одного из качеств, составляющих именно человеческую природу.[31]31
  Можно отметить, что машина в некотором смысле противоположна инструменту, а вовсе не является «усовершенствованным» инструментом, как это многие воображают, поскольку инструмент это некое «продолжение» самого человека, тогда как машина превращает человека не более, чем в своего слугу; и если можно было бы сказать, что «инструмент порождает ремесло», то не менее верно, что машина его убивает; этим объясняются инстинктивные реакции ремесленников против первых машин.


[Закрыть] Все это приводит к тому, что на современном жаргоне принято называть «серийным» производством, цель которого – производить большее количество возможных объектов, и объектов, насколько возможно более похожих друг на друга, предназначенных для использования людьми, которые также предполагаются совершенно похожими; именно в этом триумф количества, как мы это выше сказали, и это также тем самым есть триумф однообразия. Эти люди сведены к простым нумерическим «единицам», их помещают жить, мы не скажем, «в дома», потому что это слово не подходит, а в «ульи», в которых жилища сделаны по одному и тому же образцу и меблированы вещами, «серийно» сфабрикованными таким образом, что из среды, в которой мы живем, заставляют исчезнуть всякое качественное различие; достаточно изучить проекты некоторых современных архитекторов (которые сами называют эти жилища «машинами для жилья»), чтобы увидеть, что мы ничего не преувеличиваем; во что превратилась традиционная наука древних строителей и ритуальные правила, предшествовавшие основанию городов и зданий в нормальных цивилизациях? Бесполезно продолжать дальше, так как надо быть слепым, чтобы не видеть пропасть, отделяющую их от современной цивилизации, и всякий, без сомнения, согласится признать, насколько велико различие; только то, что огромное большинство современных людей прославляет как «прогресс», нам представляется, как раз наоборот, глубоким падением, поскольку это явно лишь результат падения, без конца ускоряющегося, которое влечет все современное человечество на «дно», где царит чистое количество.