Текст книги "Царство количества и знамения времени"

Автор книги: Рене Генон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 33. СОВРЕМЕННЫЙ ИНТУИЦИОНИЗМ

Тенденции, соответствующие в области философии и психологии второй фазе антитрадиционной деятельности, естественно выражаются обращением к «подсознательному» во всех его формах, то есть к самым низшим элементам человеческого бытия; конкретно это обнаруживается, если речь идет о собственно философии, в теориях Уильяма Джемса и в бергсоновском «интуиционизме». У нас уже выше был случай говорить о Бергсоне по поводу той критики, которую именно он сформулировал, хотя, может быть, не совсем ясно и в несколько двусмысленных терминах, в адрес рационализма и его последствий; собственно же «позитивную» (если так можно сказать) партию философии характеризует то, что вместо того, чтобы искать средство исцеления разума над ним, она, напротив, ищет его под ним; и таким образом, вместо того, чтобы обратиться к подлинной интеллектуальной интуиции, о которой она, так же, как и рационалисты, совершенно ничего не знает, она ссылается на так называемую «интуицию», принадлежащую исключительно сенситивному и «витальному» порядку, в крайне спутанном понятии о которой собственно чувственная интуиция смешана с самыми темными силами инстинкта и чувствования. Следовательно, явное родство этого «интуиционизма», особенно заметное в том, что можно было бы назвать его «последней фазой» (что также приложимо и к философии Уильяма Джемса), с «неоспиритуализмом» не является более или менее «случайным», поскольку, по существу, это лишь различные выражения одних и тех же тенденций: отношение одного к рационализму параллельно отношению другого к материализму; один стремится к «инфрарациональному» так же, как другой стремиться к «инфрателесному» (разумеется, также бессознательно); таким образом, в обоих случаях, в конечном счете, речь идет об одном направлении в смысле «инфрачеловеческого».

Здесь не место изучать все эти теории детально, но по крайней мере, нам надо отметить некоторые подробности, более непосредственно относящиеся к нашему предмету, и прежде всего их столь интегрально «эволюционистский» характер, насколько это только возможно, поскольку они располагают всю реальность исключительно в «становлении», что является категорическим отрицанием всякого неподвижного принципа и, следовательно, всякой метафизики; отсюда их «ускользающая» и неосновательная манера, создающая, по контрасту с рационалистским и материалистическим «отвердением», образ, как бы предвещающий растворение всех вещей в окончательном «хаосе». Именно такой пример мы находим в том способе, каким рассматривается религия и какой представлен в одной из работ Бергсона, олицетворяющий ту "последнюю фазу", о которой только что шла речь;[132]132
  «Два источника религии и морали».


[Закрыть] по правде говоря, здесь нет чего-то совершенно нового, так как, по существу, отстаиваемый там тезис очень прост: известно, что для всех современных теорий является общей в этом отношении чертой то, что они хотят свести религию к чисто человеческому факту, что в результате ведет к ее отрицанию, сознательному или бессознательному, потому что это означает отказ учитывать саму ее сущность; и в этом отношении бергсоновская концепция не составляет исключения. Все эти теории могут быть в целом сведены к двум главным типам: «психологическому», который претендует на то, чтобы объяснить ее человеческой природой, и «социологическому», который хочет видеть в ней факт исключительно социального порядка, производя ее из чего-то вроде «коллективного сознания», которое доминировало бы над индивидами и навязывалось бы им. Оригинальность Бергсона состоит только в том, что он старался комбинировать оба вида объяснения, и делал это довольно странным образом: вместо того, чтобы рассматривать их как исключающие друг друга, как это делают сами их представители, он их принимает сразу оба, относя к двум различным вещам, называя их, тем не менее, одним и тем же словом «религия»; рассматриваемые им два источника являются на самом деле именно этим.[133]133
  Что касается морали, которую мы здесь специально не рассматриваем, то предлагаемое объяснение, естественно, будет таким же, как и для религии.


[Закрыть] Следовательно, для него существует два типа религий, «статическая» и «динамическая», которые он довольно странно называет «закрытой» и «открытой религией»; первая имеет социальную природу, вторая – психологическую; и естественно, именно ей он отдает свои предпочтения, ее он рассматривает как высшую форму религии; мы говорим «естественно», так как совершенно очевидно, что в «философии становления», каковой она и является, не может и быть иначе, потому что для нее то, что совершенно не меняется, вовсе не отвечает никакой реальности, и даже препятствует схватить реальность таковой, какой она ее понимает. Но отметим, что такая философия, для которой нет «вечных истин»,[134]134
  Следует отметить, что Бергсон, похоже, даже избегает слова «истина» и что он заменяет его почти повсюду словом «реальность», что означает для него только то, что подлежит постоянному изменению.


[Закрыть] логическим образом должна не признавать никакой ценности не только за метафизикой, но и за религией, что на самом деле и происходит, так как религия в подлинном смысле этого слова и есть как раз то, что Бергсон называет «статической религией», в которой он хочет видеть лишь совершенно иллюзионную «игру воображения»; что же касается его «динамической религии», то, по правде говоря, это вовсе не религия. Эта так называемая «динамическая религия», в действительности, не обладает ни одним из характерных элементов, входящих в само определение религии: нет догм, поскольку это нечто неподвижное и, как говорит Бергсон, «застывшее»; разумеется, нет, тем более, и обрядов по той же причине, а также из-за их социального характера; и те и другие должны быть оставлены за «статической религией»; что же касается морали, то Бергсон с самого начала оставил ее в стороне, как нечто, находящееся вне религии в его понимании. И тогда больше ничего не остается, в лучшем случае, туманная «религиозность» (нечто вроде неясного устремления к некоему «идеалу», довольно сходному с идеалом модернистов и либеральных протестантов), напоминающая во многих отношениях также «религиозный опыт» Уильяма Джемса, так как все это, очевидно, довольно близко. Это та самая «религиозность», которую Бергсон принимает за высшую религию, полагая таким образом «сублимировать» религию, как и все те, кто подчиняется той же самой тенденции, в то время как на самом деле он лишь опустошает ее от всякого позитивного содержания, потому что оно в действительности не содержит в себе ничего такого, что соответствовало бы его концепциям; кроме того, несомненно, что это все, что может получиться из психологической теории, так как мы на самом деле никогда не видели, чтобы такая теория была бы способна выйти за рамки «религиозного чувства», которое, повторим, не есть религия. Эта «динамическая религия», по мнению Бергсона, находит свое высшее выражение в «мистицизме», понятом к тому же достаточно плохо и воспринятом с его самой дурной стороны, так как он превозносит его за то, что в нем есть «индивидуального», то есть смутного, бессознательного, и в некотором роде, «анархического», лучшие примеры которого, хотя он их и не приводит, можно было бы найти в некоторых «учениях» оккультистского и теософского духа. По существу, у мистиков ему нравится, это надо сказать четко, тенденция к «блужданию», в этимологическом смысле этого слова,[135]135
  «divagation» – отклонение от пути, бред, отступление от предмета речи (прим. перев.).


[Закрыть] которое они слишком легко обнаруживают, будучи предоставленными сами себе. Что касается того, что составляет само основание мистицизма в собственном смысле слова, оставляя в стороне его более или менее аномальные и «эксцентрические» отклонения, то есть его воссоединения, хотят этого или нет, со «статической религией», то он явно считает это не заслуживающим внимания; однако чувствуется, что здесь есть нечто, его смущающее, так как его объяснения по этому поводу являются весьма путанными; но это увело бы нас слишком далеко от существа нашего вопроса, если бы мы захотели более внимательно это изучить.

Если мы вернемся к "статической религии", то увидим, что, когда речь идет о ее предполагаемых истоках, Бергсон с доверием относится ко всем россказням слишком знаменитой "социологической школы", включая и наиболее сомнительные: «магию», "тотемизм", «табу», "мана", "культ животных", "культ духов", "первобытное мышление" – ничто не упущено из всего этого общепринятого жаргона и из всего этого обычного «хлама», если позволено так выразиться (действительно, так и должно быть, когда речь идет о вещах такого гротескного характера). Ему самому принадлежит, может быть, та роль, которую он отводит так называемой "функции фантазии", которая нам представляется гораздо более «фантастической», чем то, объяснением чего она служит; но ведь надо вообразить себе какую-нибудь теорию, которая позволяет сразу отрицать всякое реальное основание всего того, что принято считать «суевериями»; "цивилизованная" философия и, в особенности, "философия XX века", очевидно, полагает, что всякое иное отношение было бы ее недостойно! Во всем этом нам интересно только одно, а именно то, что касается «магии»; она является большой поддержкой для некоторых теоретиков, которые, несомненно, вряд ли знают, что реально она собою представляет, но хотят вывести из нее одновременно и религию и науку. Не такова позиция Бергсона: ища в магии "психологический источник", он делает из нее "экстериоризацию желания, которым наполнено сердце" и полагает, что "если восстановить при помощи интроспекции естественную реакцию человека на свое восприятие вещей, то оказывается, что магия и религия близки друг другу, и что между магией и наукой нет ничего общего". Но правда, далее следует некоторое колебание: если встать на определенную точку зрения, то "очевидно, что магия есть часть религии", но с другой точки зрения, "религия противоположна магии"; более четко утверждается, что "магия – это противоположность науки", что "будучи далека от того, что бы приготовить приход науки, как это предполагают, она была большим препятствием, с которым сражалось методическое познание". Все это почти в точности противоположно истине, так как магия ничего общего не имеет с религией; она есть, конечно же, не источник всех наук, но просто частная наука среди прочих наук; но Бергсон, несомненно, убежден, что не может существовать никаких других наук, кроме тех, которые перечисляются современными «классификациями», установленными на наиболее узко профанных позициях, какие только можно себе представить. Говоря о "магических операциях" с непоколебимой уверенностью человека, который их никогда не видел,[136]136
  Очень жаль, что Бергсон был в плохих отношениях со своей сестрой мм. Мак-Грегор (сиречь «Soror Vestigia Nulla Retrorsum»), которая могла бы его в этом отношении кое-чему обучить!


[Закрыть] он пишет такую удивительную фразу: «Как только первобытный разум начал постигать принципы, то он быстро извлек из этого опыт, который обнаруживал их ложность». Мы восхищены той отвагой, с которой этот философ, закрывшийся в своем кабинете и к тому же хорошо защищенный от атак со стороны определенных влияний, которые, конечно, были далеки от того, чтобы обвинять вспомогательное средство, настолько же причудливое, насколько бессознательное, отрицает априори все то, что не вмещается в рамки его теорий; как может он считать людей настолько глупыми, чтобы даже и без «принципов» они без конца повторяли «операции», которые никогда бы не приводили к успеху, и что бы сказал он, если бы оказалось, что, напротив, «опыт показывает ложность» его собственных утверждений? Очевидно, что он не предполагал даже, что подобное возможно; такова сила предвзятых идей, у него и у подобных ему, что они ни на мгновение не сомневаются, что мир строго ограничен по меркам их концепций (впрочем, именно это и позволяет им конструировать «системы»); и не мог ли он понять, будучи философом, что он должен, совершенно так же, как и простые смертные, воздерживаться высказывать то, чего он не знает?

Однако, что касается действительной взаимосвязи между бергсоновским «интуитивизмом» и второй фазой антитрадиционного действия, происходит нечто совершенно замечательное и значимое: магия, по иронии обращения вещей, жестоко мстит нашему философу за его отрицания; вновь появившись в наши дни через недавние «трещины» этого мира, в своей одновременно самой низкой и самой рудиментарной форме, под видом "психической науки" (той, которую многие предпочитают, не очень, впрочем, удачно, называть "метафизикой"), ей удалось заставить его принять ее, не распознав, не только как весьма реальную, но как должную играть главную роль в будущем его "динамической религии"! Мы ничего не преувеличиваем: он говорит о «выживании», как вульгарный спирит, он верит в "экспериментальное изучение", позволяющее "сделать вывод о возможности и даже о вероятности выживания души" (что же на самом деле следует понимать под этим, и не идет ли речь скорее о фантасмагории "психических трупов"?); при этом, однако, нельзя сказать, происходит ли это "на время или навсегда". Это фальшивое воскресение не мешает ему восклицать в дифирамбическом тоне: "Чтобы обратиться к живой и действующей реальности, отныне больше нет надобности в веровании в потустороннее, которое, видимо, встречается у большинства людей, но чаще всего оказывается вербальным, абстрактным, недейственным… На самом деле, если бы мы были уверены, абсолютно уверены в выживании, то мы бы больше не могли думать ни о чем". Древняя магия была более научной в подлинном смысле этого слова, если и не в профанном смысле, и она не имела подобных притязаний; необходимо было, чтобы некоторые из этих самых элементарных феноменов допускали подобные интерпретации, ожидая изобретения спиритизма, рождение которому могла дать только лишь уже продвинутая фаза современного отклонения; и действительно, именно теорию спиритов, касающуюся как раз этих феноменов, Бергсон, как и до него Уильям Джемс, воспринял, в конце концов, "с радостью", заставившею "побледнеть все удовольствия" (мы текстуально цитируем эти невероятные слова, которыми оканчивается его книга), а для нас она указывает ту степень здравого суждения, на которую способен этот философ, так как речь здесь, разумеется, не идет о его добросовестности; профанные философы в подобных случаях, главным образом, годятся для того, чтобы играть роль одураченных и служить бессознательными «посредниками» для одурачивания многих других; как бы то ни было, что касается «суеверия», то лучшего нельзя было и пожелать; и это дает нам самую правильную идею того, чего реально стоит вся эта "новая философия", как ее любят называть ее сторонники!

Глава 34. ЗЛО ПСИХОАНАЛИЗА

Если от философии мы перейдем к психологии, то заметим, что те же тенденции проявляются в самых недавних школах и в еще более опасном виде, так как вместо того, чтобы выражаться в простых теоретических воззрениях, они находят практическое применение очень настораживающего характера; наиболее «представительными» из этих новых методов, с нашей точки зрения, являются методы, известные под общим названием «психоанализа». К тому же следует отметить, что со странной непоследовательностью это манипулирование элементами, несомненно принадлежащими к тонкому миру, постоянно сопровождается, тем не менее, у большинства психологов материалистической установкой, которой они, без сомнения, обязаны своему предшествующему образованию, а также неведению, в котором они пребывают относительно истинной природы тех элементов, которые они приводят в действие;[137]137
  Случай самого Фрейда, основателя «психоанализа», совершенно типичен с этой точки зрения, так как он никогда не переставал называть себя материалистом. Однако замечание по ходу дела: почему главные представители новых тенденций, такие как Эйнштейн в физике, Бергсон в философии, Фрейд в психологии и еще многие другие менее значительные, почти все по своему происхождению евреи, если не потому, что существует нечто, в точности соответствующее «пагубной» и разлагающей стороне сошедшего со своего пути кочевничества, которая неизбежно доминирует у евреев, оторвавшихся от своей традиции?


[Закрыть] не является ли одной из наиболее странных черт современной науки то, что она никогда в точности не знает, с чем в реальности имеет дело, даже когда речь идет о собственно телесных силах? Впрочем, само собою разумеется, что некая «лабораторная психология», завершение процесса ограничения и материализации, в котором «философско-литературная» психология университетского образования представляет собой лишь менее продвинутую стадию и которая есть не что иное, как нечто вроде побочной ветви физиологии, всегда сосуществует с новыми теориями и методами; именно к ней относится то, что мы говорили выше о попытках свести саму психологию к количественной науке.

Тот факт, очень значительный сам по себе, что современная психология всегда рассматривает только «подсознательное» и никогда «сверхсознательное», которое логически должно быть его коррелятором, конечно, выходит за рамки просто словарного способа выражения; не стоит сомневаться, что в этом выражается проникновение, которое совершается исключительно через низ, то есть с той стороны, которая соответствует здесь, в человеческом бытии, так же, как и повсюду в космической среде, «трещинам», через которые проникают самые «пагубные» влияния тонкого мира, мы бы могли даже сказать, такие влияния, которые обладают поистине "инфернальным"[138]138
  Следует отметить в этой связи, что к своему «Толкованию сновидений» Фрейд предпослал следующий, весьма значительный эпиграф: «Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo» (Вергилий, Энеиды, VII, 312).


[Закрыть] характером. Некоторые в качестве синонима или эквивалента термина «подсознательное» принимают термин «бессознательное», который, понятый буквально, мог бы быть отнесен к еще более низшему уровню, но, говоря по правде, который менее точно соответствует реальности; если бы действительно речь шла о подлинно бессознательном, не ясно даже, как вообще об этом можно было бы говорить и, в особенности, в понятиях психологии; кроме того, на каком основании нужно предполагать существование в реальности чего-то бессознательного, если это не простой материалистический или механистический предрассудок? Как бы то ни было, но стоит отметить ту странную иллюзию, благодаря которой психологи стали считать состояния тем более «глубокими», чем они оказываются более низкими; нет ли в этом уже как бы знака тенденции противления духовности, которая одна лишь может быть названа поистине глубокой, поскольку она одна соприкасается с принципом и с самим центром бытия? С другой стороны, поскольку сфера психологии вовсе не простирается кверху, постольку «сверхсознательное», естественно, остается для нее столь же чуждым и закрытым, как и всегда; и если что-либо и встречается, относящееся к нему, то она просто присоединяет это к «подсознательному», ассимилируя с ним; именно таков почти не меняющийся характер ее гипотетических объяснений, относящихся к таким вещам, как религия, мистицизм, а также некоторые аспекты таких восточных учений, как йога; в этом смешивании высшего с низшим уже есть что-то такое, что можно рассматривать, собственно, как подготавливающее настоящее разрушение.

Отметим также, что обращением к «подсознательному» психология, так же как и "новая философия", все более и более стремится соединиться с "метафизикой";[139]139
  «Психист» Майер (Myers) изобрел выражение «сублимированное сознание», которое для краткости было заменено позже в словаре психологов словом «бессознательное».


[Закрыть] и в той же мере, она неизбежно сближается, может быть, не желая этого (по крайней мере это касается тех ее представителей, которые считают себя материалистами, несмотря ни на что), со спиритизмом и с другими более или менее сходными вещами, опирающимися в конечном счете на одни и те же темные элементы низшего психизма. Если эти вещи, происхождение и характер которых более чем подозрительны, имеют таким образом вид «предшествующих» и скоординированных движений психологии недавнего времени, и если ей удается, пусть ложным, но тем самым и более легким образом, чем «метафизический», который еще обсуждается в определенных кругах, ввести упомянутые элементы в текущую жизнь той сферы, которая считается «официальной» наукой, то весьма трудно не признать, что истинная роль этой психологии при настоящем состоянии мира может быть только активным содействием второй фазе антитрадиционного действия. В этом отношении претензия обычной психологии, о которой сейчас шла речь, присоединить к себе некоторые вещи, искусственно относя их к «подсознательному», которые полностью ускользают от нее по самой своей природе, еще раз обнаруживает, несмотря на свой достаточно четкий разрушительный характер, то, что мы могли бы назвать ребяческой стороной этой роли, так как объяснения такого рода, точно так же, как и «социологические» объяснения тех же самых вещей, по существу есть «упрощенческая» наивность, доходящая иногда до нелепости; это значительно менее опасно с точки зрения ее действительных последствий, чем поистине «сатанинская» сторона, которую мы должны рассмотреть теперь более тщательно в том, что касается современной психологии.

Этот «сатанинский» характер проявляется с особой четкостью в психоаналитических интерпретациях символизма или того, что выдается за таковой, правильно или неправильно; мы делаем это ограничение, потому что в этом пункте, как и во многих других, необходимо сделать много различий и рассеять много заблуждений, если желают рассмотреть его более детально; так, если взять лишь один типичный пример, сон, в котором выражается «сверхчеловеческое» внушение, является подлинно символическим, тогда как обычное сновидение вовсе таковым не является, каковы бы ни были его внешние проявления. Разумеется, психологи прежних школ часто уже пытались по-своему объяснить символизм и представить его соразмерным своим собственным концепциям; в подобном случае, если речь действительно идет о подлинном символизме, эти объяснения с помощью чисто человеческих элементов здесь, как и всюду, где имеют дело с традиционным порядком, неправильно оценивают то, что в нем составляет самое существенное; если же, напротив, речь идет о вещах чисто человеческих, то это не более, чем ложный символизм, но сам факт обозначения его этим именем заключает в себе ту же самую ошибку относительно природы истинного символизма. Это также приложимо и к исследованиям, которым предаются психоаналитики, но с той разницей, что тогда больше не надо говорить только о человеческом, но также и по большей части об «инфрачеловеческом»; на этот раз, следовательно, присутствует не только простое снижение, но и тотальное разрушение; а всякое разрушение, даже если оно непосредственно вызвано лишь непониманием и невежеством (которые, впрочем, суть как раз то, что лучше всего годится для такого употребления), всегда само по себе является в собственном смысле слова «сатанинским». Кроме того, мерзкий и отталкивающий характер психоаналитических интерпретаций представляет собою «печать», которая не может обмануть; с нашей точки зрёния, особенно значимо, как мы уже показывали это в другом месте,[140]140
  См. «Спиритическая ошибка», 2-я часть, гл. X.


[Закрыть] как раз то, что именно эта же самая «печать» также встречается и в некоторых спиритических проявлениях; конечно, нужно быть слишком благосклонным, если не сказать, полностью ослепленным, чтобы не видеть в этом ничего, кроме простого «совпадения». Психоаналитики, естественно, в большинстве случаев, могут, как и спириты, совершенно не осознавать того, что реально содержится под всем этим, но и те и другие одинаково выглядят как «ведомые» разрушительной волей, использующей в обоих случаях элементы воли одного и того же порядка, если не в точности тождественные; воли, которая, каковы бы ни были существа, в которых она воплотилась, является в них совершенно сознательной и несомненно отвечает интенциям, сильно отличающимся от всего того, что могут вообразить те, кто является всего лишь бессознательным инструментом их осуществления.

При этих условиях совершенно очевидно, что основное использование психоанализа или его терапевтическое применение, может быть лишь крайне опасным для тех, кто ему подвергается, и даже для тех. кто его осуществляет, потому что это такие вещи, манипулирование с которыми никогда не остается безнаказанным; не будет преувеличением видеть в этом одно из средств, специально пущенных в действие для наибольшего увеличения нарушения равновесия современного мира и приведения его к окончательному распаду.[141]141
  Другой пример таких средств предоставляет нам сходное использование «радиостезии», так как и здесь в большинстве случаев в игру вступают психические элементы того же качества, хотя следует признать, что здесь они не обнаруживают того «гнусного» аспекта, который так явен в психоанализе.


[Закрыть] Мы не сомневаемся, что те, кто эти методы практикует, напротив, убеждены в благотворности своих результатов; как раз благодаря этой иллюзии и стало возможно их распространение, и именно в этом можно видеть всю разницу, которая существует между намерениями этих «практиков» и той волей, которая руководит работой, слепыми исполнителями которой они являются. Реально, психоанализ мог иметь своим следствием только выведение на поверхность всего содержания того дна человеческого существа, сделав его ясно осознаваемым, которое и образует то, что собственно называют «подсознательным»; кроме того, в соответствии с гипотезой, это существо уже является ослабленным, потому что если бы это было не так, то у него не было бы никакой потребности прибегать к лечению этого рода; следовательно, оно еще менее способно сопротивляться этому «разрушению» и рискует быть безвозвратно поглощенным этим хаосом неосторожно развязанных темных сил; если, несмотря ни на что, ему удается избежать этого, то оно, по крайней мере, будет сохранять в течение всей своей жизни отпечаток, который на нем будет как несмываемое «пятно».

Мы хорошо понимаем, что здесь можно было бы возразить, напомнив о сходстве с "нисхождением в ад", как это встречается в приготовительных фазах к процессу посвящения; но это сближение является совершенно ошибочным, так как их цели не имеют ничего общего, так же, впрочем, как и условия «субъектов» в обоих случаях; можно говорить только о своего рода профанной пародии, и одного этого было бы достаточно, чтобы придать тому, о чем идет речь, характер довольно опасной «подделки». Истина заключается в том, что это предполагаемое "нисхождение в ад", за которым не следует никакого «восхождения», есть просто "падение в грязь", согласно общеупотребительному символизму в некоторых древних мистериях; известно, что эта «грязь» имела свое наглядное изображение по дороге к Элевсину, и падающие в нее – это профаны, претендующие на посвящение, не имея квалификации для его получения, и, следовательно, являющиеся лишь жертвами своей собственной опрометчивости. Мы добавим только, что такая «грязь» существует как на макрокосмическом уровне, так и на микрокосмическом; это прямо относится к вопросу о "тьме внешней",[142]142
  3десь можно напомнить сказанное нами выше относительно символизма «Великой Стены» и горы Локалока (Lokaloka).


[Закрыть] и по этому поводу можно было бы напомнить некоторые евангельские тексты, смысл которых в точности согласуется с тем, что мы только что сказали. При «нисхождении в ад» существо окончательно исчерпывает некоторые низшие способности, чтобы иметь возможность затем подняться к высшим состояниям; в «падении же в грязь» низшие способности, напротив, полностью им овладевают, доминируют над ним и, в конце концов, полностью его поглощают.

Только что мы здесь говорили о «подделке»; это впечатление значительно усиливается и другими утверждениями, такими, как искажение символизма, о котором мы говорили, искажение, которое стремится расшириться, к тому же, на все то, что включает в себя, по существу, «сверхчеловеческие» элементы, как это видно на примере установки по отношению к религии[143]143
  Фрейд посвятил психоаналитической интерпретации религии специальную книгу, в которой его собственные концепции комбинируются с «тотемизмом» и «социологической школой».


[Закрыть] и даже к учениям метафизического порядка посвящения, таким, как йога, которые теперь не могут уже избежать этого нового типа интерпретации, вплоть до того, что кое-кто доходит до отождествления их методов духовной «реализации» с терапевтическими процедурами психоанализа. Существует еще нечто более худшее, чем самые грубые деформации, встречающиеся на Западе, как например, когда в этих самых методах йоги предпочитают видеть нечто вроде «физической культуры» или терапии чисто физиологического порядка, поскольку они в виду самой своей грубости менее опасны, чем те, которые предстают в более утонченном виде. И причина не только в том, что эти последние рискуют соблазнить умы, на которые первые не имеют никакого воздействия; конечно, эта причина существует, но есть еще и другая, гораздо более важная, та же самая, по которой, как мы уже объясняли, материалистические концепции менее опасны, чем те, которые обращаются к низшим проявлениям психики. Разумеется, чисто духовная цель, которая, по существу, только одна конституирует йогу как таковую и без которой даже использование этого слова есть не что иное, как настоящая насмешка, ничуть не в меньшей степени остается нераспознанной как в том, так и в другом случае; фактически, йога в такой же степени не является психотерапией, как она не является и телесной терапией, и ее процедуры ни в какой степени и никоим образом не являются лечением больных или неуравновешенных людей; будучи далеки от этого, они, напротив, адресуются исключительно к тем существам, которые, чтобы иметь возможность реализовать духовное развитие, являющееся единственным ее смыслом, должны уже быть вследствие одних только своих естественных предрасположений настолько идеально уравновешенными, насколько это возможно; в этом состоит условие, которое, как это легко понять, в точности относится к вопросу о степенях посвящения.[144]144
  Относительно попытки применения психоаналитических теорий к даосскому учению, что принадлежит тому же порядку, смотрите исследование Андре Прео «Золотой цветок и Даосизм без Дао», которое представляет собою замечательное опровержение их. (Andre Preau. La Fleur d'or et le Taoisme sans Tao.).


[Закрыть]

Это еще не все, есть нечто, в отношении «подделки», что может быть еще более достойно рассмотрения, чем все то, что мы упоминали до сих пор: это настоятельная необходимость для того, кто хочет практиковать психоанализ профессионально, предварительно быть самому "подверженному психоанализу". Это прежде всего предполагает признание того факта, что существо, претерпевающее такую операцию, более никогда не будет таким, каким оно было прежде или что, как мы только что сказали, она оставляет на нем нестираемый отпечаток, как и посвящение, но в некотором роде в обратном смысле, поскольку вместо духовного развития здесь речь идет о развитии низших проявлений психики. С другой стороны, здесь есть явное подражание трансмиссии посвящения; но поскольку есть отличие по природе привходящих влияний и при этом действительный результат, что не позволяет считать это сводимым к простой, не имеющей значения видимости, то эта трансмиссия сравнима скорее, в реальности, с той, которая практикуется в такой сфере, как магия и даже, говоря точнее, колдовство. Однако существует очень темный пункт, касающийся самого происхождения этой трансмиссии: поскольку очевидно, что невозможно дать другому того, чем не владеешь сам, и поскольку изобретение психоанализа есть вещь совсем недавняя, то откуда первые психоаналитики получают «силы», которые они сообщают своим ученикам, и кем они сами могли бы быть "подвергнуты психоанализу" с самого начала? Этот вопрос, который, тем не менее, логично поставить для тех, кто хоть немного способен размышлять, возможно, слишком нескромен, и более чем сомнительно, чтобы когда-нибудь на него был дан удовлетворительный ответ; но, по правде говоря, в этом нет надобности, чтобы признать в такой психической трансмиссии еще одну, поистине зловещую «печать», учитывая те сопоставления, которым она дает место: с этой стороны психоанализ обнаруживает весьма ужасающее сходство с некоторыми "таинствами дьявола"!