Текст книги "Великий запой. Эссе и заметки"

Автор книги: Рене Домаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

диплопия(от др. – греч.διπλόος – двойной и οψ / οπός – глаз) – нарушение зрения, состоящее в двоении видимых предметов.

локсодромия,локсодрома (от др-.греч.λοχός – косой и δρόμος – бег, путь) – принятое в навигации название кривой, пересекающей все меридианы под постоянным углом, равным курсу судна.

Алидада(от араб.  – сторона, боковая часть, подстенок, опора) – приспособление для измерения углов в астрономических, геодезических и физических угломерных инструментах, таких как астролябия, секстант и теодолит.

…Пройти по семи мостам своего города, используя каждый мост лишь один раз… – Проблема семи мостов (можно ли пройти по всем мостам, не проходя дважды ни по одному из них) заинтересовала выдающегося швейцарского, немецкого и российского математика Леонарда Эйлера (1707–1783). В 1736 г. он сумел найти правило, которое позволяло легко решать подобные задачи. В случае с мостами Кенигсберга это оказалось невозможно.

Проблема четырех красок(можно ли всякую расположенную на сфере карту раскрасить четырьмя красками так, чтобы любые две области, имеющие общий участок границы, были раскрашены в разные цвета) была предложена в 1852 г. южноафриканским математиком и ботаником Френсисом Гутри (Francis Guthrie; 1831–1899) и разрешена лишь в 1976 г. с помощью компьютера.

…лицо французского короля… превращается в грушу. – Знаменитая карикатура на короля Луи-Филиппа приписывается художнику и журналисту Шарлю Филипону (Charles Philipon; 1800–1862), который неоднократно привлекался к ответственности за критические и сатирические материалы, публикуемые в основанных им журналах La caricatureи Charivari.Представ перед очередным судом 14 ноября 1831 г. за антимонархические высказывания, Филипон заявил, что «всё может быть похожим на короля», а потому сам художник не несет ответственность за это сходство. В подтверждение своих слов он тут же набросал рисунок, на котором лицо Луи-Филиппа в три этапа превращается в грушу За «личное оскорбление короля» Филипон был приговорен к шестимесячному заключению и штрафу в 2000 франков. Позднее эту тему развивали многие художники, в том числе Домье и Грандвиль. Но радикальнее всех оказался опять-таки Филиппон: он предложил проект памятника-груши на площади Республики, на том самом месте, где был гильотинирован Людовик XVI ( La Caricature,7 июня 1832 г.) и был обвинен в подстрекательстве к цареубийству.

Павильон де Бретей(Pavillon de Breteuil) – некогда часть ансамбля несохранившегося замка Сен-Клу в городе Севр, под Парижем. С 1875 г. в здании размещается Международное бюро мер и весов (le Bureau international des poids et mesures, BIPM).

…из Сен-Бриё(Бретань) в Париж через Гейдельберг(Баден-Вюртемберг) – все равно что из Петербурга в Москву черезАстрахань….

de jambis(от фр.jambe – нога) – шутливое псевдолатинское выражение, означающее «пешком».

Бернхард Риман(Bernhard Riemann; 1826–1866) – немецкий математик, преобразовавший сразу несколько разделов математики, автор работ по алгебраическим функциям, аналитической теории дифференциальных уравнений, распределению простых чисел, тригонометрическим рядам и теории интеграла. Положил начало геометрическому направлению в теории аналитических функций. Выдвинул ряд основных идей топологии. Рассматривал геометрию как учение о непрерывных совокупностях любых однородных объектов. Ввел так называемые Римановы пространства и развил их теорию (так называемую Риманову геометрию).

«Н.Р.Ф.», или «Нувель Ревю франсэз» (NRF La Nouvelle Revue française) – литературный журнал, основанный в 1908 г. при поддержке А. Жида группой молодых литераторов (Ж. Шлемберже, М. Друэном, Ж. Копо, А Рюйтером и А Геоном). С 1911 г. выходит в издательстве «Галлимар». В журнале печатались Г. Аполлинер, П. Клодель, Р. Деснос, А. Жид, Ж. Полан, Ф. Понж, М. Пруст, А. де Сент-Экзюпери, П. Валери, П. Дрие Ла Рошель, Ж.-П. Сартр. Ж.-М. Леклезио, Л. Арагон. С журналом сотрудничал и Рене Домаль.

«Поэтический опыт» Андре Роллана де Реневиля. – Полное название книги французского поэта и эссеиста Андре Роллана де Реневиля (André Rolland de Renéville; 1903–1962) – L’Expérience poétique, ou le Feu secret du langage(«Поэтический эксперимент, или Тайный огонь языка», 1938).

панспермия(от др. – греч.παν – всё и σπέρμα – семя) – гипотеза о появлении жизни на Земле в результате переноса с других планет неких «зародышей жизни». Была выдвинута немецким ученым Г. Рихтером в 1865 г. и поддержана Г. Гельмгольцем и С. Аррениусом. Согласно панспермии, рассеянные в мировом пространстве зародыши жизни (например, споры микроорганизмов) переносятся с одного небесного тела на другое метеоритами или под действием давления света. С помощью панспермии объясняли и появление жизни на Земле.

«De substatialitate copularum»– «О субстанциальности связей» ( лат.).

Копула(от лат.copula – соединение, связка) – в предложении или в логическом суждении связь между подлежащим и сказуемым; в обычном языке – связь, выраженная с помощью слова, обозначающего действие, например вспомогательных слов «быть» и «иметь».

Нильс Клим– герой написанного по-латыни сатирического романа «Nicolai Klimii iter subterraneum» («Путешествие Нильса Клима под землей», 1742) норвежско-датского писателя Людвига Хольберга (1684–1754); «Os homini sublime dédit, cœlumque tueri Jussit et erectos ad sidera tollere vultus»– «Высокое дал он лицо человеку и прямо / в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи» ( Овидий.Метаморфозы, 1–84. М.: Художественная литература. 1977. С. 33. Пер. С. Шервинского).

Слово и муха

Леон-Габриель Гро(Léon-Gabriel Gros; 1905–1985) – французский поэт, переводчик, критик, главный хроникер журнала Les Cahiers du Sud.

Валерий Кислов
Послесловие

Игра начинается рано. В 1924 году шестнадцатилетний Рене Домаль, сын чиновника Министерства финансов, и три его приятеля по реймскому лицею (греко-латинский класс) – Роже Вайан, Роже Жильбер-Леконт [10]10
  Роже Жильбер-Леконт (Roger Gilbert-Lecomte; 1907–1943) – французский поэт, эссеист, один из основателей и самых последовательных участников «Большой игры», проповедовал саморазрушение как непременное условие творчества («смерть – двигатель жизни»; «не длиться ради вечного бытия»). В шестнадцать лет этот «лунный борец, прозрачный искатель» (П. Мине) пишет текст «Мистический столбняк», а в тридцать шесть лет умирает от столбняка настоящего. Автор двух поэтических сборников «Жизнь любовь смерть пустота ветер» (1933) и «Черное зеркало» (1937).


[Закрыть]и Робер Мейра – основывают тайное общество «Простые братья» [11]11
  Или «Простые фратья», если учитывать сознательно искаженное написание phrères вместо frères.К подобной деформации орфографии, phynanceвместо finance,прибегал Альфред Жарри.


[Закрыть]. Этих юношей – «Ангелов-Братьев или, возможно, одного ангела о четырех телах» [12]12
  La lettre de R. Daumal à M. Henry du 12 août, Les Poètes du Grand Jeu,Gallimard, 2003, p. 333.


[Закрыть]– объединяет интерес к мистике и эзотерике (Домаль придумывает себе псевдоним Натаниэль [13]13
  Нафанаил – буквально: «дар», «дарованный» ( ивр.); тот самый евангельский Нафанил под смоковницей, «в котором нет лукавства» (Ин 1: 45–50).


[Закрыть]и охотно играет со своим именем René – Re-né, дословно «вновь-рожденный»). Все четверо много читают и пробуют – под сильным влиянием Жерара де Нерваля (в частности, романа «Аврелия», 1855), Альфреда Жарри, Артюра Рембо и сюрреалистов – сочинять. По примеру Рембо они ищут вдохновение в «расстройстве всех чувств», экспериментируют над собой, используя всевозможные средства: эфир, тетра-хлорметан, гашиш, опиум, телепатию, русскую рулетку. Опыты с аскезой и анестезией на грани сознания, подсознательного и бессознательного ставятся в надежде достичь состояния «над-сознательного». Они, «техники отчаяния» и «четыре стороны света одной души» [14]14
  La lettre de R. Daumal à M. Henry du 12 août 1926, Les Poètes du Grand Jeu,p. 333.


[Закрыть], призваны открыться для Абсолюта, спустить метафизику с теоретических небес, дабы воплотить ее здесь, на земле. «Я пытаюсь себя придушить, – пишет Домаль, – чтобы познать, как теряется сознание и какой властью над ним я обладаю» [15]15
  R. Daumal. «Résumé de ma vie», Chaque fois que l’aube paraît,Gallimard, 1953, p. 10.


[Закрыть]. На смену этому познанию, повлиявшему на все дальнейшее жизнетворчество, приходит увлечение традиционной эзотерической литературой, каббалой и, самое главное, индийской философией – «Индия, изначальная родина» (Рембо). Тогда же Домаль начинает самостоятельно изучать санскрит.

В 1925 году Домаль поступает в престижный парижский лицей «Генрих IV», где слушает лекции Алена и встречается с Симоной Вейль; он пишет прозу, которая, по-прежнему испытывая влияние сюрреалистической поэзии, все больше тяготеет к философской эссеистике. В текстах того времени уже проявляется характер последующей деятельности: пытливость исследования, эрудированность, аргументированность, парадоксальность мышления, логичность и ясность формулировок. «На каждом квадратном сантиметре моей кожи всегда найдется место для небесной градины, – заверяет он в тексте „Дом сна“. – Я не уклонюсь от ударов или, точнее, не уклонится моя кожа, или, точнее, та кожа, которую я на себе ношу, и не могу ничего с этим поделать. Так ли это важно? Это форма всей моей мысли; всей мысли вообще; еще одна форма, которую надо оставить, еще одна кожа; с моих глаз спадает пелена. Возможно, эти истины не следует оглашать для всех, ибо некоторые в них не увидят ничего, кроме истин: истина за истину, почему бы не сказать кожа за кожу?» [16]16
  R. Daumal. «La maison du sommeil», René Daumal ou le retour à soi (textes inédits et études),L’Originel, 1981, p. 26–27.


[Закрыть]

В 1926 году Домаль не проходит по конкурсу в Эколь Нормаль и поступает в Сорбонну, где начинает изучать философию, психологию и социологию. В незавершенном эссе «Мятежность и ирония» (1925–1927), результате осмысления стоиков и Монтеня [17]17
  Эпиграфом взята строка Монтеня: «Есть люди, старающиеся выйти за пределы своего существа и ускользнуть от своей человеческой природы. Какое безумие: вместо того чтобы обратиться в ангелов, они превращаются в зверей, вместо того чтобы возвыситься, они принижают себя» (Опыты, часть 3, глава XIII. Пер. А. С. Бобовича).


[Закрыть], гегелевская диалектика и картезианское сомнение используются как инструменты для выработки «принципа отрицания»: «Кто я? Я – не мое тело; мне можно ампутировать руку или ногу, я остаюсь по-прежнему самим собой; мое тело – делимо, тогда как я – един и являюсь частью внешнего для меня существования. Я – ни мои аппетиты, ни мои страсти, которые исходят от этого существования и питаются от моего тела. Впрочем, я – ничто из того, чем обладаю, ибо могу быть лишь обладателем, а не обладаемым предметом; я – ничто из того, что могу познать, ибо в акте познания я – лишь то, что познает. Я – ни мои речи, ни мои концепты, ни мои идеи; поскольку для меня это предметы или инструменты познания. На вопрос „кто я?“, каким бы ни был ответ, я всегда скажу: „Это еще не то“. То, что я есть, это как раз то, что отрицает; или, точнее, в акте отрицания я улавливаю себя самого» [18]18
  R. Daumal. «La révolte et l’ironie», L’évidence absurde,Gallimard, 1972, p. 123. Стоит отметить поразительную перекличку с тем, как априори неопределимая суть Брахмана (высшего начала, символизирующего Истину, Сознание и Благо) определяется в «Упанишадах» и веданте: нети, нети(«не это, не это»).


[Закрыть]. Антагонизм индивидуального и божественного в человеке перекликается с антиномией «Я» и «я», центральным принципом «Упанишад»; самоотрицание означает виртуальное утверждение трансцендентной природы человеческой сущности: «Мое сознание ищет себя вечным в каждый миг длительности, убивая свои последовательные оболочки, которые становятся материей. Я иду к несуществующему будущему, каждый миг оставляя позади себя еще один труп. Сознание – это вечное самоубийство» [19]19
  R. Daumal. «La révolte et l’ironie», L’évidence absurde,p. 133.


[Закрыть].

Постулат отрицания получает дальнейшее развитие в эссе «Свобода без надежды» (1928). «Акт отрицания, – пишет Домаль, – не свершается раз и навсегда, он есть вечное жертвование мятежностью». Человеку познающему предстоит пройти три стации: принятие всех правил и условностей, дарующих покой; мятежность во всех ее формах, будь то борьба против общества или уход в пустыню; и, наконец, смирение, подразумевающее неизбывную мятежность духа. Рациональное сомнение (картезианский анализ) и сведение (гегелевский синтез) сочетаются в скептическом и аскетическом подходе, который Домаль называет диалектикой отрицания: «Отрицание есть постоянное разрушение всех панцирей, в которые стремится облечься индивидуум; когда человек <…> засыпает в удобном умиротворении, этот панцирь утолщается, и сокрушить его можно лишь с помощью насилия. Постоянно отбрасывать любые костыли надежд, ломать прочные творения клятв, беспрерывно преодолевать каждое свое желание и никогда не быть уверенным в победе – таков трудный, но верный путь отрицания» [20]20
  R. Daumal, «Liberté sans espoir», Lévidence absurde,p. 13–14.


[Закрыть].

В 1928 году с тремя реймскими «братьями-ангелами» и чешским художником Жозефом Сима (Йозефом Шима [21]21
  Именно Йозеф Шима предложил использовать патафизическую спираль Жарри в качестве эмблемы журнала «Большая игра» (позднее Пикассо предложит ее для «Ордена Великого Гидуя» Патафизического коллежа).


[Закрыть]) Домаль основывает группу и одноименный журнал под названием «Большая игра» («Grand jeu»). Впоследствии к ним примыкают А. Роллан де Реневиль [22]22
  Андре Роллан де Реневиль (André Rolland de Renéville; 1903–1962) – французский поэт, эссеист, один из основателей «Большой Игры», автор книг «Крашеный мрак» (с предисловием Ф. Супо, 1926), «Рембо ясновидец» (1929), «Поэтический опыт, или Тайный огонь языка» (1938), «Вселенная слова» (1944), «Ночь, дух» (1946), главный редактор собрания сочинений Рембо в коллекции «Библиотека Плеяды» (1946); основатель журнала «Кайе д’Эрмес» (1947).


[Закрыть], М. Анри, А. Арфо, Мони де Булли, Ж. Рибмон-Дессень [23]23
  Жорж Рибмон-Дессень (Georges Ribemont-Dessaignes; 1884–1974) – французский писатель, поэт, драматург, художник. С 1915 г. вместе с Ф. Пикабиа и М. Дюшаном зачинает в Париже движение, которое позднее в Цюрихе получает название «дада»; в 1919 г. знакомится с цюрихскими дадаистами (Т. Тцара, Г. Арп) и парижскими литераторами журнала «Литератюр» (А. Бретон, Ф. Супо, Л. Арагон). Активно участвует во всех самых скандальных дадаистских и сюрреалистических акциях, печатается в журналах «291», «391», «Проверб», «Са ира», «Кёр а барб». В 1928 г. сближается с «Большой игрой» (по словам Рене Домаля, был «ближе всего к эзотерическому ядру»). Позднее заведует журналом «Бифюр», пишет критические статьи, сопроводительные тексты и комментарии к классическим произведениям (Стендаль, Толстой, Дидро, Вольтер, Рембо), книгам о художниках (Брак, Пикассо, Дюбюффе, Шима), ведет радиопередачи (Шагал, Матисс, Тцара).


[Закрыть]и еще несколько эпизодических участников. С 1928 по 1930 годы выходят три номера: № 1 – март 1928-го, № 2 – май 1929-го, № 3 – октябрь 1930 года; в 1931 году группа распадается, частично подготовленный четвертый номер журнала так и не увидел свет.

Основополагающие манифесты «Большой игры» пронизаны пафосом противостояния и борьбы, созвучным не столько с сюрреалистическим, сколько с дадаистским протестом. Вот что декларируется в статье «Фокусировка, или Ломка догм»: «Мы готовы на все, мы решились целиком посвятить себя тому, чтобы по возможности портить, рушить, ломать и взрывать любые социальные институты, разбивать любые моральные оковы, уничтожать любую самоуверенность» [24]24
  R. Daumal, R. Gilbert-Lecompte, «Mise au point ou casse-dogme», L’Evidence absurde,p. 150.


[Закрыть]. Авторы отметают идеологические и эстетические ограничения, нормативность, конформизм; отвергают дискурсивный разум. «Как внутри, так и снаружи человек думающий, – пишет Домаль в „Письме к себе самому в форме притчи“, – непримиримый враг любой навязанной веры, любой догмы, любой тирании. Он – Революционен по своей сути» [25]25
  R. Daumal, «Lettre à soi-même en forme de parabole», Les pouvoirs de la parole,p. 127.


[Закрыть]. Разрушать все, что ограничивает и порабощает, все, что останавливает и увековечивает: не указывать человеку, где правильный выход, а попытаться «закрыть как можно больше выходов; он будет биться в двери, которые ведут ко сну, к рабству, к духовной смерти» [26]26
  R. Daumal, Tu t’es toujours trompé,Mercure de France, 1970, p. 166.


[Закрыть]и сам найдет выход. Разрушать все, но не занимать место, не заполнять, но оставлять для заполнения: предлагать не полноту, а пустоту. Разрушать все, отказываться от застывших теорий, воспевать динамику и практику, где проживаемое неразрывно связано с продумываемым, а само продумывание важнее того, что его спровоцировало: «Нас интересует не мысль автора, а то, что мы мыслим, читая его произведение» [27]27
  R. Daumal, «Essai sur l’introspection», L’évidence absurde,p. 172.


[Закрыть]. Причем нигилизм продумывается коллективно. «Большая игра» отказывается от самодостаточной индивидуальности во имя многогранной, гармоничной общности, однако объединяться с кем угодно не намерена. В «Открытом письме Андре Бретону» Домаль, поясняя свое нежелание сближаться с сюрреалистами, критикует их деятельность, которая сводится к «путанице, неуклюжести и обманкам», их «салонные игры» и «развлекательные находки типа „изысканного трупа“ или автоматического письма» и противопоставляет им задачи «Большой игры». «В ответ на вашу забавную науку, – объявляет он, – у нас – изучение всех приемов деперсонализации, переноса сознания, ясновидения, медиумических возможностей; у нас – безграничное поле (во всех возможных ментальных направлениях) индийской йоги; систематическое сведение лирического и онирического факта с учениями оккультной традиции (но к черту живописность магии!) и практиками так называемого примитивного мышления… и это еще не все» [28]28
  R. Daumal. «La lettre ouverte à André Breton», Les Poètes du Grand Jeu,p. 344.


[Закрыть].

Цель этой титанической программы одна: достичь другого состояния «я», где жизнь и смерть, реальное и воображаемое соединяются, добраться до того главного, сокровенного, истинного ядра, где сокрыта человеческая суть. «…Мы верим во все чудеса, – заявляют авторы предисловия к первому номеру журнала. – Поведение: нужно привести себя в состояние полного приятия, для этого быть чистым, достичь пустоты внутри себя. Отсюда – наше стремление к идеалу, установка на то, чтобы каждый миг все ставить под сомнение… Мы не желаем писать сами, мы позволяем писать собой» [29]29
  R. Gilbert-Lecompte. «Avant-propos au premier numéro du Grand Jeu», Les Poètes du Grand Jeu,p. 31–32.


[Закрыть]. В этом медиумическом творчестве языку придается особое значение. Следует найти истинное слово, которое содержит и пронизывает все слова, пароль, способный открыть все грани реальности: «Большая игра объединяет людей, которые должны сказать одно Слово, неизменное и постоянное на любом из тысячи языков: то самое, которое было изречено ведическими риши [30]30
  Р и ши, или рши (санскр.  – провидец, мудрец) – мудрецы, которым боги открыли ведийские гимны.


[Закрыть], раввинами-каббалистами, мистиками, великими еретиками всех времен и поэтами, истинными поэтами» [31]31
  R. Daumal. «Projet de présentation du Grand Jeu», Les Poètes du Grand Jeu,p. 27.


[Закрыть]. Истинные поэты, о которых пишет Домаль, – Рембо, Нерваль или Лотреамон – воспринимаются сквозь призму традиционного визионерства и эзотерического опыта. Чтение «озаренных» и «одержимых» всех времен и народов сочетается с изучением работ современных антропологов и этнографов, в частности, трудов Л. Леви-Брюля о «дологическом мистическом мышлении».

Так, уже в первых воззваниях за провокационным отрицанием прочитывается потребность в утверждении, за обособлением и отстранением – готовность критически воспринимать: это «первое явление экспериментальной метафизики» – скорее поиски направления или даже направлений, мобилизация всех рациональных и иррациональных возможностей, от воображения до мистического экстаза, но еще и склонность к аналитической, логической методичности, осознающей свои пределы. Недолгая, но напряженная «Большая игра» – редкий, если не единственный коллективный «авангард» XX века, который призывал низвергать, опираясь на традицию, устремлялся в будущее, постоянно обращаясь к прошлому. Соавторам «Большой игры» – в первую очередь, Домалю – предстояло выйти за рамки «отрицания традиции», чтобы ступить на путь традиции отрицания. Ради обретения.

Внимательное чтение мистиков, преимущественно Рене Генона (знакомство с его работами можно датировать серединой 1920-х годов), все больше склоняет Домаля к традиционной метафизике. Веданта параллельно с философией Бенедикта Спинозы или Джордано Бруно ведут к поискам «анархического Абсолюта, Единого или идентичного осуществления всего возможного, того Абсолюта, который вне всех форм и всей сути является одновременно всеми формами и всей сутью» [32]32
  М. Random. Le Grand Jeu,Paris, Denoël, 1970, t.I, p. 190.


[Закрыть]. На этом пути вполне закономерным оказывается знакомство с Александром де Зальцманом, учеником и приятелем Георгия Гурджиева [33]33
  Георгий Гурджиев (1866?/1872? /1877?-1949) – философ-мистик. В путешествиях по Азии и Африке изучал различные духовные традиции, собирал отрывки древних знаний и фольклор. В 1912–1913 гг. в Москве организовал теософскую группу; в 1915 г. встретился с философом, журналистом, автором работ по мистицизму П. Д. Успенским, с которым сформировал комплекс концепций и практик под названием «Учение Гурджиева-Успенского», или «Четвертый путь». В 1922 г. в поместье Приэр под Парижем основал «Институт гармонического развития человека», где преподавал учение под названием «Путь хитреца», или «Айда-йога», организовывал публичные лекции и демонстрации «Священных Движений». Учение Гурджиева-Успенского, включающее элементы йоги, а также буддистских, суфийских и христианских учений, направлено на пробуждение спящей мысли и ощущения истинной реальности в человеке; большое внимание уделено искусству (магическим танцам) и созданию «коммун», где единомышленники помогают друг другу осознать себя. После смерти Гурджиева его ученица Жанна де Зальцман объединила учеников различных групп, что положило начало организации, известной как «Фонд Гурджиева».


[Закрыть]; знаменательная встреча происходит в 1930 году и радикально изменяет самого Домаля и его творчество (к нему, по его словам, возвращается «надежда и смысл жизни»). Он входит в круг гурджиевских учеников, все больше отдаляется от французской и вообще западноевропейской культуры, чтобы приблизиться к культуре восточной, осознает невозможность любого социального прогресса без индивидуального изменения и необходимость диалектическойтрансформации – себя и одновременно мира. Дерзкое отрицание «внешнего» сменяется тщательным изучением и терпеливым постижением «внутреннего», прежде всего самого себя. «Первым знанием, которое мне предстояло овладеть, – позднее отметит Домаль, – было болезненное и реальное осознание моей тюрьмы. Первой реальностью, которую мне предстояло испытать, была реальность моего невежества, моего тщеславия, моей лени, всего того, что привязывает меня к моей тюрьме» [34]34
  R. Daumal. «Pour approcher l’art poétique hindou», Les pouvoirs de la parole,p. 83.


[Закрыть].

Важным результатом этого испытания и познания становится текст «Клавикулы большой поэтической игры» (написанный в 1930-м, частично опубликованный под названием «Аскеза как мгновенная реальность» в «Антологии современных философов» в 1931-м и полностью в 1936-м). Домаль рассматривает необходимые условия для создания подлинной поэзии, вписывая литературное творчество в общий процесс пробуждения сознания и совершенствования духа. В поэме тридцать две [35]35
  32 (или 64) – число зёрен из ягод дерева рудракша в четках Шивы; в тантрических текстах 32 – число лепестков чакры Анахата.


[Закрыть]строфы или, правильнее сказать, песни, поскольку архаизированной торжественностью и эпичностью они напоминают ведические гимны; каждая строфа сопровождается комментарием, что позволяет связать воедино акт творческий и акт когнитивный. По образцу сократовской майевтики и традиционной риторики Домаль обращается к гипотетическому идеальному читателю, который стремится к истинному творчеству, очищая его от индивидуализированной сиюминутности и развлекательности с помощью отрицания («„отрицательной теологии“ в ее практическом применении к индивидуальной аскезе»). Описание духовных, ментальных и телесных стадий поэтического созидания – от вдоха-вдохновения до выдоха-изречения – выстраивается в своеобразную космогонию. В результате творящего отрицания (утверждающего жертвоприношения) Высшее начало вызывает к жизни две сущности: активный мужской принцип, представленный субъектом познающим (любящим), и пассивный женский принцип, символизируемый объектом познаваемым (возлюбленным). Мужскому принципу соответствует Дыхание (существительное мужского рода Souffle), женскому – Речь (существительное женского рода Parole). Из единения двух сущностей-принципов (по-знание-любовь) рождается поэтическое Слово.

В 1932 году «Большая игра» окончательно распадается, и попытки Домаля возродить группу (последняя, в 1933 году, – вместе с Жильбер-Леконтом и Анри Мишо) оказываются безуспешными. Прекращение коллективной деятельности совпадает с началом индивидуальной работы над романом «Великий запой» и еще одной знаменательной встречей. Домаль присутствует на спектакле знаменитого индийского танцовщика и хореографа Удая Шанкара [36]36
  Удай Шанкар (1900–1977) – прославленный индийский танцор, хореограф. С 1920 г. студент лондонского Королевского колледжа искусств, с 1923 г. партнер и участник труппы А. Павловой; активный популяризатор традиционных индийских танцев, создатель собственного синтетического коллектива танцоров, певцов и музыкантов, реформатор танцевального искусства. Режиссер и исполнитель главной роли в фильме-балете «Калпана» («Воображение»; 1948).


[Закрыть], испытывает настоящее потрясение (для Антонена Арто таким же откровением оказались танцы острова Бали) и в качестве пресс-секретаря уезжает с труппой на гастроли в США зимой 1932–1933 гг.

По возвращении в Париж Домаля призывают на военную службу, но вскоре демобилизуют по состоянию здоровья. Он находится в трудных материальных условиях, без постоянного места жительства, посещает гурджиевский круг вдовы Зальцмана [37]37
  Жанна де Зальцман (Jeanne de Salzmann; 1889–1990) – дочь швейцарского архитектора Жюля Аллемана, училась в Женевской консерватории, как преподаватель танца и ритмики участвовала в работе авангардного Института Искусств, открытого Далькрозом в 1912 г. в Геллерау (Германия). В 1917 г. вышла замуж за А. де Зальцмана и открыла школу танцев и музыки в Тифлисе, где в 1919 г. была представлена Георгию Гурджиеву Позднее стала доверенной помощницей Гурджиева, а после его смерти продолжательницей его дела, редактором переводов и публикацией.


[Закрыть]. Переводит с английского (Э. Хемингуэй, Д. Т. Судзуки) и санскрита (ведические гимны), пишет статьи и рецензии на современные книги и фильмы [38]38
  Одна из них – о фильме Дмитрия Кирсанова «Похищение» («Rap», 1934), другая – о творчестве Александра Алексеева («Новое искусство: подвижная пластика Алексеева» – «Un art nouveau: la plastique mouvante d’Alexeieff»).


[Закрыть], преимущественно об индийской музыке, танце, поэтике, а также патафизические тексты для постоянной рубрики журнала «Н.Р.Ф.». Родившийся через четыре месяца после смерти Жарри и умерший за четыре года до создания Патафизического коллежа [39]39
  Патафизический коллеж (Collège de Pataphysique) – интернациональное оккультное сообщество ученых, писателей, художников, музыкантов, режиссеров, созданное в 1948 г. для развития патафизики. Коллеж с разветвленной структурой комитетов, комиссий и подкомиссий, пародирующей официозные научные институции, имел свои церемонии и ритуалы, устраивал чтения и семинары, вел собственный календарь, выпускал периодические издания, вручал награды. В разные годы членами коллежа были, среди прочих, Ф. Аррабаль, Б. Виан, Ж. Дюбюффе, М. Дюшан, Э. Ионеско, Р. Кено, Р. Клер, М. Лейрис, П. Мак-Орлан, X. Миро, П. Пикассо, Ж. Превер, М. Рэй, У Эко, М. Эрнст, М. Эшер.


[Закрыть], Домаль оказывается незаменимым звеном в развитии этой «науки всех наук», чья цель – выявлять парадоксальность всего сущего. Не только высмеивать и выворачивать весь мир на абсурдную изнанку, сколько вызывать методичное сомнение и пробуждать критическую мысль. «Патафизические рассуждения не создают стройных систем с целью доказать истинность того или иного предположения, – поясняет Домаль. – Как правило, они развиваются по типу порочного кругаи приводят человеческий разум к предельному состоянию ступора и возмущения» [40]40
  R. Daumal. «Notes diverses sur la Pataphysique», Tu t'es toujours trompe',p. 225.


[Закрыть].

В тексте с показательным названием «Меж двух стульев» Домаль призывает: «…не верьте литературе, не верьте философии, не верьте воображаемым путешествиям, не верьте экспериментам других, не верьте тому, что не обязывает ни к чему, ни к чему существенному! И помните, что тело приводится в движение не с помощью трактата по анатомии, а при желании идти и видении цели. И звук воспринимается не наличием другого звука, а слухом, так же как речь познается не посредством слов, а в тишине» [41]41
  R. Daumal. «Entre deux chaises», Les pouvoirs de la parole,p. 147.


[Закрыть]. Главный результат патафизического воздействия – не совершенная доктрина, а побуждение к свершению, не продуманная система, а пробуждение обдумывания.

«Единственная позитивная вещь, которую может передать нам книга: вопрошание» [42]42
  R. Daumal. «Le non-dualisme de Spinoza», L’évidence absurde,p. 94.


[Закрыть], – отмечается в эссе «He-дуализм Спинозы»: все последующее творчество Домаля есть не что иное, как большой развернутый вопрос, обращенный к человеку и человечеству. Эта «вопрошательная» философия раскрывается в очередном эссе «Пределы философского языка» (1935); характерная для юношеского максимализма, она выражается в жгучем недоумении, в стремлении понять: «Пламя, которое внезапно окрашивает для подростка самые сухие формы философской спекулятивности, активизирует одновременноего мысль, его страсти и его действия» [43]43
  R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole,p. 12.


[Закрыть], заставляет задавать вопрос в нужной перспективе; он ищет не истину, а себя самого, и этот порыв надо всячески поддерживать. Однако сугубо вербальные пояснения редко эффективны, поскольку слова лживы, словами человек лжет себе и другим, «слово убивает идею», причем «об этом не ведает тот, кто его произносит и у кого в голове – в лучшем случае тень намека или наброска идеи». Поэтому присущая западноевропейской культуре передача одними словами, не подкрепленными ни телом, ни духом, – дискретна и недостаточна. «Буквально „передача“ – ложь; все, что можно передать, это сосуд для мысли или стрекало для мыслителя» [44]44
  R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole,p. 15.


[Закрыть]. Говорящий находится в плену у концептов, абстракций, он «повторяет, не думая» [45]45
  R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole,p. 24.


[Закрыть]; поскольку роль абстракции «не заставлять думать, а предвидеть то, что будут думать, когда задумаются». Этим абстракциям Домаль противопоставляет образ и символ традиционной индийской поэтики. Образ глубок, а символ противоречив, они позволяют встречаться противоположностям и ускользать от рационального одностороннего прочтения.

В 1935 году выходит поэтический сборник «Противонебо», отмеченный премией Жака Дусе: череда кошмарных видений, являющих сонмы кровожадных чудовищ и демонов, разрушение духа, разложение плоти, мрачную бездну человеческого одиночества, страдания и отчаяния, где смерть – не тема, а мотив, движущая сила, подобная пустому центру в колесе дао; поле письма – промежуточное пространство, место бесконечных метаморфоз, а само письмо – возможность отбрасывать, как старые кожи, мертвые формы эго. Некоторые из авторских комментариев звучат воистину пророчески: «Отучиться мечтать и научиться думать, отучиться философствовать и научиться высказывать за один день невозможно. А у нас остается очень мало дней».

С середины 1930-х годов Домаль все чаще отказывается от «рациональных умозрительных построений», погружается в изучение традиционных текстов, совершенствует свои познания в веданте. И переходит к тому, что можно назвать «аскетическим» творчеством: диалектическипоэт отделен от Себя самого собой самим и может стать Собой самим, только устранив то, что он считает собой: он достигнет полноты бытия только в стирании индивидуальности; результатом этого постоянного соперничества становится поэтика «отстранения» или «стирания». Отныне все творческие акты сопоставляются с их индийскими парадигмами, а структуры поэтической деятельности задумываются и испытываются в соответствии с традиционными моделями индийской поэтики и через призму духовности веданты. Домаль изучает канонические тексты, переводит первую главу древнейшего трактата по театральному искусству, теории драмы и музыки «Натья-шастра» (IV–III вв. до н. э.) и первую главу трактата В. Кавираджи по санскритской поэтике «Сахитья-дарпана» (XIV в.). Параллельно пишет рецензии на книги «Зогар», «Бардо тхёдол», «Бхагават-гита», статьи о ведических гимнах и молитвах, буддизме, йоге, индийском театре «Театр Бхараты» (1935) и три значительных эссе-изложения: «Сущностная природа поэзии» (1935), «Сила слова в индийской поэтике» (1938) и «Приближение к индийскому поэтическому искусству» (1940). Излагая основы индийской поэтики, Домаль отказывается от интерпретации, он выступает в роли простого «изрекателя», «описателя», а все противоречия и неясности текстов приписывает исключительно своей неспособности их разрешить и снять. Лингвистическому аспекту индийской традиции он уделяет особенное внимание, ибо поэзия – подобно танцу, музыке и живописи – составляет путь духовной реализации, способный привести совершенного поэта к освобождению [46]46
  Не случайно четыре из шести веданг(циклов обрядовой и научной литературы, примыкающих к Ведам) относятся к языку: фонетика, грамматика, лексикология и метрика.


[Закрыть]. «Традицией я назову то, каким образом цивилизация подчиняет все свои знания и умения наивысшей цели. Для индийских мудрецов всех сект и эпох такой целью является освобождение ( мокша); то есть сначала познать порочный круг существования ( сансара), перестать отождествляться с ним и с помощью „различающего знания“ (вивека)стать „Самостью“ (атман),последняя задача может быть определена лишь отрицанием всех остальных: „нет, нет“ (нети, нети).Но первыми среди средств освобождения идут науки о языке» [47]47
  Цит. по: Pierre Pasquier. «L’Armoire aux masques ou la poétique de René Daumal», René Daumal ou le retour à soi,p. 268.


[Закрыть].

В конце 1930-х годов здоровье Домаля ухудшается, происходит частичная потеря слуха, обнаруживается неизлечимый двухсторонний туберкулез легких. В начале Второй мировой войны он перебирается в «свободную зону», под Марсель, – там женится на еврейке Вере Милановой, с которой, встретившись еще во времена «Большой игры», прожил в гражданском браке более десяти лет, – и пишет эссе «Поэзия черная, поэзия белая» (1940) о двойственной природе поэтического творчества. Черная поэзия, питаясь призраками и миражами воображения, восхваляет индивидуальное и множественное, белая поэзия воспевает универсальное и единое; черная поэзия не ведает сути поэтического дара, белая поэзия познает природу творческой индивидуальности и подчиняется главному архетипу; черная поэзия, полагая себя владелицей, пользует якобы принадлежащий ей поэтический гений, белая поэзия, не вправе распоряжаться, перепоручает свою творческую силу для высшей пользы; черная поэзия взращивает гордыню, лживость и ментальную лень. «Я перечитываю себя, – признается Домаль. – Среди своих фраз вижу слова, выражения, паразитические обороты, которые не служат Вещи-которую-следует-изречь. Вот образ, претендовавший на странность, вот каламбур, считавший себя смешным, вот показная ученость какого-то болвана, которому следовало бы сидеть за письменным столом, а не лезть со своим флажолетом в мой струнный квартет, – и всякий раз, надо заметить, они оказываются ошибками вкуса, стиля или даже синтаксиса. Словно сам язык организуется для того, чтобы выявлять вторгшихся самозванцев. Чисто технических ошибок мало. Почти все ошибки – мои. И я вычеркиваю, исправляю с той радостью, какую испытываешь, когда вырезаешь из тела кусок, пораженный гангреной» [48]48
  R. Daumal. «Poésie noire et poésie blanche». Les pouvoirs de la parole,p. 110–111.


[Закрыть].

«Святая война» (1940) становится одним из последних «писательских» произведений Домаля и может прочитываться как своеобразное завещание. В короткой заповеди-исповеди автор повествует о своей беспощадной битве с мнимыми формами себя самого: «При первой иллюзии победы я восхищаюсь своим торжеством и выказываю великодушие, я заключаю пакт с врагом. В доме предатели, но вид у них дружеский, и как неприятно их разоблачать! У них свое место у камина, свои кресла и шлепанцы, они приходят, когда я дремлю, дарят мне комплименты, волнительные истории, анекдоты, цветы и сладости, а иногда красивую шляпу с перьями. Они говорят от первого лица, и, мне кажется, я слышу свой собственный голос, мне кажется, это я изрекаю: „я есть… я знаю… я хочу…“» [49]49
  R. Daumal. «La guerre sainte», Le contre-ciel,Gallimard, 1970, p. 208.


[Закрыть]Цель этой борьбы – сорвать с себя маски, изобличить своих сокровенных узурпаторов, внутренних «предателей», извращающих мысль: «Я едва способен выговорить несколько слов, и это скорее жалкий писк, зато они умеют даже писать. Один из них постоянно находится у меня во рту, он подстерегает мои слова, едва я начинаю говорить. Он вслушивается, забирает все себе и говорит вместо меня, теми же словами – но со своим отвратительным акцентом. И именно по нему меня оценивают и находят умным… Эти призраки воруют у меня все» [50]50
  R. Daumal. «La guerre sainte», Le contre-ciel,p. 209.


[Закрыть]. Усилия «пробить корку» [51]51
  La lettre de R. Daumal à G. Ribemont-Dessaignes du 17/21 novembre 1941, R. Daumal Correspondancet. III, Gallimard, 1996, p. 253.


[Закрыть], пробиться к Самости и дойти до атмана [52]52
  Атман (хинди) – в индуизме истинное «Я» в противоположность ложному индивидуальному «я» личности, которое человек считает самим собой. В философии веданты атма– единый, присутствующий во всем сущем Абсолютный Дух, свободный от любой обусловленности и от любых признаков субъекта и объекта, от разума и от материи, но часто проявляющийся в форме отдельных «я».


[Закрыть]оказываются тщетными, и рассказчик с горечью признается, что эту борьбу он проиграл. Сдержанная, отстраненная фиксация сражения завершается отчаянным выкриком побежденного: «Да, мятежники, однажды я поставлю вас на место. Я склоню вас под свое иго, я буду кормить вас сеном и чистить каждое утро. Но пока вы пьете мою кровь и воруете мое слово… о! лучше вообще не писать стихи!» [53]53
  R. Daumal. «La guerre sainte», Le contre-ciel,p. 210.


[Закрыть]Человек отвергает часть самого себя, литератор приносит в жертву свое творчество, поэт замолкает в зыбком пространстве между трудно локализируемыми «быть» и «казаться», словно замирая перед абсурдной очевидностью, этой «мучительной уверенностью в том, что искомое слово невозможно найти» [54]54
  В письме от 24 июля 1941 г. к Макс-Полю Фуше Домаль, почти цитируя Майстера Экхарта – «третье слово, которое не изречь, не помыслить и никогда не выразить», – пишет о «неизменном, вечном непроизносимом слове», в свете которого «любая поэзия – лишь перевод безмолвного языка» (R. Daumal. Correspondancet. III, Gallimard, 1996).


[Закрыть].

В последние годы своей жизни Домаль комментирует переведенные им отрывки из «Упанишад», «Ригведы», «Манавы-дхармашастры» и «Панчатантры»; пишет краткие предисловия и аннотации, например для хрестоматии, составленной из его переводов «Натья-шастра» и «Сахитья-дарпана» (1942), прекращает «сочинять», отказывается от новых проектов и не завершает старые, в частности, свое самое известное произведение «Гора аналог», роман о фантастическом путешествии-инициации к месту тайного знания.