Текст книги "Возлюбленный враг (СИ)"

Автор книги: Регина Грез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Грау, почитай мне стихи.

Он немедленно встрепенулся и сурово глянул на меня сверху вниз:

– Ты никогда не называешь меня по имени, я давно заметил. Чем тебе не нравится мое имя, ответь?

– Имя как имя.

Мне становится немного смешно, я не знаю, как ему объяснить, что это слово мне кажется кусочком взрослого имени, уменьшенной формой какого-нибудь Октавиана, например. Просто Отто – это коротко и несерьезно, совсем как Ася. У меня в школе поначалу даже были комплексы, я хотела зваться Анастасией, но мама не позволяла. Может, Отто тоже бы хотел быть Фридрихом или Вильгельмом.

– Грау мне нравится больше. Это имя похоже на крик одинокой чайки над водной гладью.

– А еще похоже на Грэй, верно? – оскалился он. – Даже не знаю, повезло мне с этим или нет… Ты помешалась на морях и капитанах, вот что я тебе скажу. У тебя в голове сущая чепуха, ты еще ребенок.

– Ты от меня недалеко ушел, между прочим, некоторые твои поступки это вполне доказывают.

Ладно, от тебя проку нет, тогда я сама буду читать стихи. Хочешь послушать Марину Цветаеву? В детстве и юности не понимала ее мятежности, а теперь каждый ее образ, каждая фраза проходит через открытое настежь сердце.

Не суждено, чтоб сильный с сильным

Соединились бы в мире сем.

Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,

Брачное дело решив мечом.

В братственной ненависти союзной

– Буйволами! – на скалу – скала.

С брачного ложа ушел, неузнан,

И неопознанною – спала.

Порознь! – даже на ложе брачном —

Порознь! – даже сцепясь в кулак —

Порознь! – на языке двузначном —

Поздно и порознь – вот наш брак!

– Я не Зигфрид, – мрачно заметил Грау. – Значит, шанс у нас с тобой точно есть. И ничего не поздно.

– А я просто слабая трусиха. Из союза двух слабаков тоже не будет толку, – поддела я.

– Откуда в тебе эти комплексы? Сейчас же прекрати ныть!

И так мы препирались до самого вечера, слонялись без цели по маленькому садику, потом снова бродили по дому, ужинали молча, косясь на Виту, которая бегала туда-сюда с тарелками, не столько прибиралась, как шпионила. Особого внимания удостаивался, конечно, Отто и казалось, Вита едва сдерживается, чтобы не плеснуть мне горячим супом в лицо.

Она открыто кокетничала с «паном офицером», будто случайно две верхние пуговки были расстегнуты на тесной лиловой блузочке. Меня эти выкрутасы жутко бесили, но Грау, вроде бы, не обращал внимания на прислугу, занятый своими унылыми думами.

К вечеру поднялся ветер, словно перед грозой, и мы закрыли все окна. Небо потемнело, а мое настроение стремительно покатилось вниз. Грау предложил пойти наверх, чтобы слушать дождь на чердаке. И я согласилась.

Единственная ночь

Кажется, был только девятый час, но быстро стемнело, небо закрывали тучи, ни единого просвета. Отто вытащил из коробки огромный потертый канделябр, разместил на нем две наши полуобгоревшие свечки и зажег их. По стене с алыми парусами вспугнутыми птицами замелькали тени – на крохотные огоньки дуло из невидимой щели. Странные мысли роились у меня в голове.

«На свечку дуло из угла и жар соблазна вздымал как ангел два крыла крестообразно… На озаренный потолок ложились тени, скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья...»

Борис Пастернак. А тут еще, как нарочно, и крест готов из двух перекладин корабельной мачты. Меня будто обожгло.

– Грау, а ты никогда не думал… О, нет, ты даже представить себе не можешь, что я сейчас скажу…

Он не обращал внимание на мои взволнованные слова, вытаскивал из-под тряпья старой корзины бутылку вина и коробку конфет, подготовился, значит, ну-ну...

– Отто, ты слышишь, как я тебя называю, милый Отто, бросай немедленно гламурную мишуру и слушай внимательно.

Грау сел на тахту, улыбаясь хитро и довольно, словно я должна ему сообщить что-то очень смешное. А вот ошибаешься! К подобному повороту ты вообще не готов.

– Пожалуйста, отнесись к серьезно и проникнись моментом, ладно? – попросила я.

– Давай, говори, я знаю, что от тебя любой причуды можно ждать.

Я встала перед ним, соединив ладони будто для молитвы:

– Грау, ты мессия!

– Кто я? – он рот приоткрыл и вытаращил глаза.

– Ты немецкий Иисус Христос! Стой, погоди, я сейчас объясню… Все сходится – ты умер и воскрес, и живешь снова. Значит, ты – Мессия и у тебя особое назначение на земле, которое ты должен выполнить с блеском. А почему нет? Вы же себя считает особой, высшей расой. Евреям послали Сына Божьего, в России каждый десятый сейчас мученик за "веру, царя и Отечество", так почему бы и в Германию не отправить пророка. Грау, я все про тебя поняла! Осознай свое истинное предназначение.

Он немного подумал, опустив голову, потом протянул руки ко мне и очень проникновенно сказал:

– Я знаю только одно мое истинное предназначение сейчас – это любить тебя. Как я могу, как ты захочешь, как позволишь – я приму все. А больше я ничего и знать не хочу. Ася, ты надо мной смеешься? Ты что думаешь, я должен идти по улицам Берлина и кричать ребятам в черной форме, чтобы они покаялись? Да мне и квартала не пройти, меня сразу же заберут. И какой в этом смысл? Быть избитым, растерзанным, расстрелянным… И кто знает, воскресну ли я снова. Хотя, идея интересная, я впечатлен.

Он грустно рассмеялся, хлопая себя по коленям.

– Это надо же придумать такое? Отто Грау – немецкий Иисус Христос! Такое могло прийти только в твою безумную русскую голову. Все русские помешаны на Боге, я слышал. На Боге и социализме – вот две ваших главные идеи. Две основы вашего русского мира.

Может, вы мечтаете построить Царство Божие на земле, где всеобщее равенство и братство… и лев ляжет рядом с ягненком, а волки и козы будут пастись вместе? Такого не может быть, Ася! Значит, это не настоящие волки и не настоящий лев, ибо хищник останется хищником даже в клетке, даже с вырванными клыками и перебитым хребтом. Хищник рожден убивать, а овца рождена, чтобы быть съеденной. И никому никогда этого не изменить!

– Жаль, – вздохнула я, – мне бесконечно жаль, Грау, что твое предназначение пока остается для тебя загадкой. Печально, что ты не мессия, а то я бы согласилась стать твоей Марией Магдалиной и всюду ходить за тобой. Правда, у меня нет таких густых и длинных волос, как у нее...

– О, ради этого я готов снова оказаться распятым! – горячо воскликнул он.

– Ты дурак, да? Не надо так страшно шутить, я говорю очень серьезные вещи… ну, почти-почти...

– Я открою вино!

– Нечего праздновать, никаких застолий, не надо превращать этот вечер в оргию.

– Согласен! Нечего праздновать, так давай поминать… всех! И даже еще живых… поминать заранее… До единого… ваших и наших заодно – ВСЕХ!

В его голосе вдруг зазвучали металлические нотки, глаза стали дикие и чужие, он с размаху швырнул бутылку с вином об стену, по нарисованной корме корабля потекли бурые струи. Я вздрогнула и сжалась, сидя на стуле. А потом скороговоркой произнесла:

– Отто, пожалуйста, успокойся. Знаешь, я бы сейчас выпила твоего шнапса, у тебя, случайно, нет здесь припрятанной фляжки? А что, русский солдат Андрей Соколов перед Мюллером целых три стакана этого самого шнапса выпил, не закусывая, разве я не осилю пару глоточков…

– О чем ты? – хрипло спросил он, будто очнувшись и только что заметив меня в комнате.

– Грау, шнапс в студию! Ну, и чего мы стоим, чего ждем – давай нажремся как свиньи и завалимся спать, раз уж вояки из нас никакие, что нам еще остается. Я так больше не могу, мне плохо, мне страшно, мне стыдно, я не знаю, что делать и ты постоянно дергаешься.

– Все, все… хватит… я не буду больше… ничего, слышишь, все…

Теперь он пытался меня утешить и все получилось так легко и правильно, что не оставалось никаких сомнений. Я поняла это сразу, как только он оказался рядом, невероятно близко, с первого же мгновения стало легко.

Будто все мои чувства и обрывки мыслей, все живое во мне переместилось к области соединения наших тел – там, где была обнажена плоть и души словно тоже проникли друг в друга. А ведь мы оба были почти одеты, он даже не расстегнул рубашку, а мое платье задралось выше талии и белье я просто отодвинула в сторону, чтобы ему было удобнее.

Я отчаянно хотела близости с ним, мне казалось, умру, если не приму его именно сейчас. Это было похоже на безумие, на потерю разума, когда верх полностью берут первобытные животные инстинкты. Пусть кто-то назовет похотью, – не буду скрывать, я хотела его и даже еще раньше, когда изо всех сил гнала подобные мысли прочь. Но что-то сокровенное, самое тайное во мне, чему я всегда доверяла, сейчас подсказывало, что я права.

Какое-то время назад, осознав острую потребность в нем, я боролась со своими желаниями, ненавидела их и себя заодно. Но сейчас что-то вдруг изменилась во мне, я отключила ум, и сама открылась перед ним, предсказуемо прекрасно. Мы же люди. Мужчина и Женщина. Вот сейчас, когда он был так близко мне, я это окончательно поняла. Мы – просто люди и остальное не важно.

* * *

– Тебе было хорошо.

– Как ты догадался?

– Ты вцепилась мне в волосы.

– Прости…

Но в моем голосе ни капли раскаяния. Отчего-то вдруг стало весело. Он готов был и это разделить:

– Ты самая невероятная девушка на земле, ты настоящая, ты волшебная, я схожу по тебе с ума!

– Ничего не говори, не надо… – устало пробормотала я.

– Но почему? Я не могу молчать, это переполняет меня, это больше меня… больше всего на свете…

Он сейчас был настоящий мальчишка, такой искренний и чистый, такой счастливый. Нам придется заплатить. И возможно, уже очень скоро, но время еще есть. Хотя бы до конца ночи. И нельзя терять ни минуты, потому что завтра может все измениться в худшую сторону.

Мы лежали тесно прижавшись друг к другу, слушали дождь за окном и на крыше. Отто гладил мои волосы, мои брови, мою щеку – не то улыбался не то плакал. А я смотрела на его лицо в темноте, пыталась запомнить и голос тоже. У него бесподобный голос.

– Ты – моя Лорелей… у тебя холодный нос и губы… и глаза как море… сине-зеленые…

– Как ты можешь видеть цвет моих глаз, ты же потушил свечи?

– Я знаю тебя и без света, я и в полной темноте знаю каждую твою черточку.

Мне вдруг вспомнились чьи-то стихи, слышала их в детстве или даже сама сочинила, словно пророчество.

Зимним солнышком меня называешь,

Мол, свечу, да не грею.

Говоришь, меня увидев, вспоминаешь

Гейневскую Лорелею.

Каждый пальчик на руках перецелуешь,

Волосы растрепанные тронешь

Говоришь, что без меня тоскуешь

И в глазах моих при встрече тонешь.

Быстро к твоим ласкам привыкаю,

Ночью долго не могу уснуть,

И, смеясь, сама себя пугаю

Как бы вместе нам не утонуть...

Я не знаю, что со мной сейчас, но очень похоже на то состояние, когда ты лежишь на летнем лугу под открытым прозрачным небом, а вокруг пахнет цветами и жужжат шмели. А потом прилетает бабочка и садится тебе на руку, а ты боишься ее спугнуть и просто зачарованно смотришь, как она складывает крылышки и снова их расправляет.

И в этот миг больше ничего нет, только ты и маленькое чудо у тебя на руке. Все остальное исчезло, весь внешний мир и все его проклятые войны.

А потом раздался скрип сапог где-то поблизости, резкий щелчок и ослепительная вспышка света. В полной темноте по нам пробегает лучик карманного фонаря, и Отто тотчас поднимается, чтобы закрыть меня от чужих глаз. Я прячу свое лицо у него на груди и слышу за его спиной чеканный голос Вальтера:

– Должен сообщить, что ваши каникулы подошли к концу. Через пять минут жду обоих у себя в кабинете. У меня есть важная информация для вас. Дорогая Ася, а ты не желаешь со мной поздороваться? Полагаю, сделаешь это позже, сейчас не совсем удобно. Не задерживайтесь, я думаю, вы и так многое успели.

Система «Вальтер»

«Точен, надежен, неприхотлив, благодаря массовому выпуску имеет широкое применение во всех частях Вермахта...»

Отто прошел в кабинет первым, а я тотчас следом за ним. Сначала пряталась за его спиной и наконец вышла вперед, чтобы быть рядом. Вальтер некоторое время молча разглядывал нас, потирая руки и хрустя пальцами, потом по его лицу пробежала нервная судорога, генерал резко поднялся из-за стола и заговорил:

– Сначала о тебе, Грау… С завтрашнего дня поступаешь в распоряжение полковника Шнайдера, будешь служить при канцелярии его отдела. Пора заняться делом, пора взрослеть! Хельмут нашел тебе квартиру в городе, до полудня ты отсюда съедешь.

– Кто теперь будет с Францем? – отрывисто спросил Отто.

– Рильке нашел отличную замену, у него медицинское образование, он сможет ускорить выздоровление мальчика. Все уже решено!

– Ася уйдет со мной. Мы любим друг друга и хотим быть вместе.

– Исключено! – отчеканил Вальтер. – Ты свободен, Грау, можешь начинать собирать вещи или дождаться утра.

– Ася уйдет со мной! – как заведенный повторил Отто, шатнувшись в мою сторону.

Вальтер усмехнулся и подошел к окну, вставая перед ним в своей любимой позе, – руки за спину, слегка покачиваясь на носках:

– Ты собираешься спорить? Напрасно. Что ты вбил себе в голову, Грау? Какая у вас может быть любовь? О, конечно, конечно! Я давно наблюдаю за вашим противоборством. Порой это даже забавно… вы поначалу так ненавидели друг друга, что неминуемо должны были оказаться в одной постели, но каникулы кончились. Начинаются суровые будни.

Генерал повернулся к Отто и продолжил монолог, сверля взглядом его переносицу:

– Женщины словно виноградные лозы – всегда обвиваются вокруг ближайшей опоры, потому что по сути своей так устроены. Женщины слабы и без поддержки не продержатся долго. Я позволил тебе ненадолго стать такой опорой для нашей гостьи. Я хотел, чтобы русская – хм... «княжна» привыкла к тому, что на ее опоре висит немецкий мундир, и ты идеально подходил для столь деликатной миссии, Грау. Последний романтик Великого Рейха… Ты прекрасно справился с возложенной на тебя задачей.

Фон Гросс выждал театральную паузу и повысил голос:

– Так вот – пришло время сменить опору! Возможно, процедура вам обоим покажется несколько болезненной, но такова жизнь, а сейчас идет война и вовсе не до сантиментов. А что касается этой нежной лозы…

Генерал улыбнулся, скользнув по мне почти отеческим взглядом.

– Все женщины одинаковы, Грау, они уважают силу и власть, и чем больше силы и власти, тем более трепета и преклонения. В душе они готовы подчиняться и даже жаждут этого, хотя вслух могут утверждать совершенно обратное. Ты еще здесь… странно. Я велел тебе идти и готовиться к переезду. Ты хорошо понял приказ?

– Да, я все понял, – медленно, будто через силу проговорил Отто, безразлично глядя перед собой. – Я иду собирать вещи. Надеюсь, ты дашь ей время немного отвыкнуть... от прежней опоры.

– Разумеется, – кивнул генерал, – я вовсе не хочу повредить тонкий стебелек.

Отто круто повернулся и вышел, буквально выбежал из кабинета, а меня словно обдало потоком ледяного ветра от закрывшейся за ним двери. Я стояла ни жива не мертва, губы у меня мелко дрожали, я прикусила нижнюю изнутри и осмелилась поглядеть на Вальтера. Он вынул откуда-то папку и бросил ее на стол передо мной.

– Узнаешь?

Я бросилась вперед и протянула руку, но генерал оказался быстрее. Его ладонь раньше моей легла на черный пластик с золотым тиснением "Erich Krause”.

– Это мое, мое… Откуда у вас? Вы… ох, взяли ее у Стефана…

– Что там лежит, Ася?

– Я могу сказать только, что лежало там раньше, но откуда мне знать теперь.

Мы стояли друг против друга, нас разделял только стол. Я схватилась за уголок злосчастной папки, потянула к себе, словно кусочек моей прошлой жизни мог вернуть меня обратно домой. Но Вальтер не позволил даже сдвинуть предмет с места.

– И что же было там раньше?

Устав бороться, я убрала руки со стола, выпрямилась и попыталась собраться с мыслями.

– Мои документы – паспорт, свидетельство о разводе, фотографии…

Господи! Точно... Фотографии моего класса у гранитной стеллы с выбитыми на камне именами наших земляков, погибших на фронтах Второй Мировой. И я четко помнила, что на каждом фото был виден монумент с датами 1941-1945 гг.

Видел ли эти снимки фон Гросс? Ну, еще бы!

Также в папке были чеки на канцелярские товары и на каждом дата, школьные брошюрки и сценарий празднования Дня Победы и даже стихи ветерана о городах-героях и знаковых битвах.

Я закрыла лицо руками и поняла, что больше мне скрывать нечего. Генерал смотрел строго, но без каких-либо явных проявлений злости. Даже как будто со смирением и решимостью обреченного. Я решилась заговорить:

– Книга тоже у вас, да? Вальтер, вы же все знаете. Отпустите меня домой… пожалуйста. Я вас прошу!

Это было наивно, настоящий «детский сад», но надо же было сказать для начала хоть что-то и проверить его волчью реакцию на мои слова. Я в ней не обманулась.

– Да, книга у меня. Но тебе она больше не нужна, она совершенно бесполезна для тебя, потому что скоро наступит утро. Поляк жестоко тебя обманул, Ася. Он мог вернуть тебя обратно уже на следующую ночь и в каждую из последующих ночей на протяжении двух месяцев после твоего появления здесь. Однако ему захотелось тебя продать. И как можно дороже. А для этого ты должна была ему поверить и поехать с ним до ворот клетки. Все просто.

– Что вы говорите? Я не понимаю... Не верю. За что Барановский мог так поступить со мной?

Вальтер хрипло рассмеялся над моей наивностью, вот теперь-то он и в самом деле напоминал волка, загнавшего в угол свою добычу. Почему бы не покуражиться перед последним прыжком.

– Ты верно не знаешь, как поляки относятся к русским. Я объясню. Нас – немцев, захватчиков, оккупантов они смертельно боятся, но уважают при этом, а вас – русских только люто ненавидят. И твой "друг-астролог" не исключение. Сегодняшняя ночь с двадцать второго июля на двадцать третье июля – последняя дата, когда возможно твое возвращение, но я же не идиот, чтобы вот так просто от тебя отказаться, моя дорогая Ася, и я совсем не гуманист…

Однако же и не чудовище, как ты могла бы подумать, иначе давно бы сам отвез тебя в гестапо. Но очевидно, что ты бесполезна для выполнения наших стратегических задач, а вот лично мне можешь пригодиться, Ася… из будущего. Мне и Францу.

– Господи, – простонала я – ... да что вы за люди такие!

Мне казалось на меня скоро обрушится потолок, грудь сдавило железной клешней отчаяния. Вальтер открыто наслаждался моим смятение. Даже иронично подбадривал:

– Ну, ну, не надо делать такое несчастное лицо, дорогая… Уверен, мы отлично поладим. Ты ведь уже подружилась с немецким лейтенантом, почему бы не стать подругой немецкого генерала. Я тоже немного романтик в душе… только уж очень глубоко. Вдруг ты и мне поможешь стать человечнее. Возможно, в этом и будет заключаться твоя миссия здесь. Ты хорошо поработала с Грау, прежде на него было жалко смотреть, бедняга едва не лишился рассудка, и немудрено, с его-то дурной наследственностью. Но ты сделала невозможное, ты его исцелила. Иногда мне начинает казаться, что мое сердце каменеет, может, ты спасешь и меня, русская девочка с доброй душой.

Я бросила рассеянный взгляд мимо Вальтера и вдруг увидела приоткрытую дверцу сейфа на стене, сбоку от окна. Меня пронзила мгновенная догадка: книга именно там, ведь из сейфа Вальтер достал мою папку, а значит, внутри хранится и сам артефакт. Генерал лично допрашивал Барановского и забрал себе все его "магическое имущество".

Вальтеру незачем лгать мне по поводу последнего дня, когда я могу вернуться в свое время. Да уж… кому я могу больше верить – мерзкому поляку с бегающими мышиными глазками или все же генералу, что сейчас выложил передо мной все карты, все свои планы, повел разговор на чистоту.

Ася, соберись, Ася, спаси себя сама – Грау сбежал, и не важно куда, просто сдался и бросил свою Лорелею или пошел застегивать "берцы". Но пока его нет, сейчас именно я должна спасти себя. Я – русская девушка из двадцать первого века, за моими плечами огромный многовековой опыт и общее знание политики, истории и психологии… Ася, соберись, ты сможешь!

Отто.

Он ее не получит! Мне не важно, что со мной будет потом, но я не могу оставить ее здесь одну. Нет, это даже не возможно представить, чтобы моя Ася осталась тут с ним одна. Я должен хоть как-то ей помочь, хоть что-то полезное сделать за всю свою никчемную жизнь, может, второй шанс был дан мне как раз для этого – спасти хотя бы одну русскую девушку. Спасти одного человека... Может, этим я немного искуплю свою вину и то, что она считает своей виной... Нет, нет... я ее не отдам...

И еще надо забрать у него из сейфа эти бумаги – мои чертовы схемы и выкладки дат... населенных пунктов... за каждую дату уже заплачено нашей кровью... простой человеческой кровью, а она ведь одинаково красная и у нас и у них, мы же все люди... люди-и-и... что же мы сделали друг с другом... как могли осмелиться и решиться на такое, когда нужно просто жить, любить, играть с детьми... как же такое было возможно... почему никто не подумал раньше?

Я могу утонуть, я давно не боюсь смерти, но лишь бы она осталась там, наверху, на самой безопасной скале, лишь бы Ася вернулась домой, я отдал бы за это всю свою кровь до последней капли.

Ася.

Я глубоко вздохнула и успокоилась. Отступать мне некуда – позади Москва и родная Сибирь. Я улыбаюсь и делаю пару шагов по направлению к Вальтеру. Медленно оглядываю его с ног до головы и облизываю совершенно сухие губы. Если я не смогу его обмануть, меня уже ничто не спасет, другого шанса не будет, сейф закроется навсегда и тогда прощай надежда на возвращение, прощай Грау и наши алые паруса.

– Знаешь, Вальтер, а ведь ты прав! Меня с самого начала тянуло к тебе, но я постоянно боролась с собой. Больше не хочу себя сдерживать. Маски сброшены, ты мне не оставил выбора – это очень хорошо и удобно. Благодарю! Раз выбора больше нет, значит, моя совесть может спать спокойно, пока я буду делать то, что мне хотелось еще с нашей первой встречи.

На мгновение в лице генерала мне почудилась растерянность и удивление, но выражение притворной любезности вскоре вернулась на свое место. Я же шла напролом по минному полю.

– Буду с тобой откровенна, Вальтер, ты всегда меня привлекал. Грау – мальчишка… я его просто жалела. Но мне хотелось понять его, попробовать, а что же я почувствую, если сойдусь с ним поближе, с мальчишкой в ненавистной немецкой форме. Вальтер, ты тонкий психолог и был абсолютно прав, предоставив мне такую возможность – немного привыкнуть и приспособиться. Все верно, сначала должен быть он, но это уже позади, и теперь я совершенно готова быть с тобой.

Мне показалось или у генерала немного отвисла челюсть, а брови почти неуловимо метнулись вверх. Но я не дала ему опомниться и включить разум, я решительно наступала:

– Вальтер, ты сводишь меня с ума, я тебя хочу… Я понимаю, что не должна тебя хотеть, но ничего не могу с собой поделать. Ты – мужчина! Настоящий мужчина, о котором любая женщина может только мечтать. Ты сильный и волевой, ты сметаешь все на своем пути и ты сказал правильно, мне самой это нужно, и я готова тебе подчиняться, но сейчас, только один раз, дай мне возможность быть сверху, чуть-чуть поиграть… Разреши мне иллюзию победы, поверь, тебе не придется жалеть. Садись…

Я стояла прямо перед ним и смотрела ему в глаза, старалась говорить серьезно и быстро, причем как можно более искренне, даже не думая, что может случится, заподозри он какой-то подвох. Кажется, именно сейчас он увидел во мне свою бывшую жену, свою горячо любимую Эмму, узнал во мне ее повадки избалованной дикой кошки.

И он открылся передо мной, на мгновение сбросив контроль, пока я продолжала мурлыкать как прирожденная актриса:

– Возьми меня прямо сейчас, здесь… Садись в кресло, вот так… расстегни мундир, он меня раздражает, ну, чего ты копаешься, расстегивай уже ремень и брюки, я так долго тебя ждала. Вальтер, не будь занудой, расслабься хоть один раз в жизни, давай уже поиграем.

Я боялась, что он рассмеется мне в лицо и выставит за дверь, но к моей радости и ужасу одновременно Вальтер покорно опустился в свое рабочее кресло и начал расстегивать китель. Тогда я взгромоздилась на его стол, заваленный бумагами и сбросила туфли. Потом поставила обтянутые чулками ноги ему на колени в подтверждении серьезности своих намерений. И еще подтянула подол платья повыше...

Вальтер немного покраснел и стал расстегивать заодно и рубашку.

– Ну, же, мой генерал… а теперь брюки!

И вот когда Вальтер наклонил голову и переместил взгляд себе на штаны, я схватила со стола чугунную статуэтку всадника и со всей силы ударила в висок, впрочем, я не разобрала куда именно попала, только он покачнулся и начал заваливаться набок, а по щеке потекла тоненькая струйка крови.

У меня бешено колотилось сердце и дрожали ноги. Я спрыгнула со стола и кинулась к сейфу. Выбросила на пол все его содержимое и добралась до книги, да – это была она… Схватила величайшую ценность в охапку вместе со своей черной папкой и уже хотела бежать вон из этого волчьего кабинета, как двери его открылись и мне навстречу залетел Отто.

Я замерла на полпути к выходу, безумно испугалась, что он станет меня ругать за убийство Вальтера, как– никак тот был его соотечественник и начальник. Но Грау мигом оценил ситуацию, обошел меня и склонился над генералом.

– Он жив и скоро придет в себя! Нам надо убираться отсюда, мы уедем… попытаемся уехать. Скорее! Нет… еще одно дело…

Грау начал рыться в разбросанных на полу бумагах и тут же собрал в кучу какие-то изрисованные карандашом листы.

– Это мои воспоминания, их надо уничтожить. Пусть все идет своим чередом, ничего не изменить… будь, что будет… Каждый получит по заслугам. Каждому – свое.

Потом Грау схватил меня за руку и потащил к выходу.

– Скорее в машину!

– Нет, в комнату Франца! – крикнула я.

– Мы не можем взять его с собой! Ведь если нас поймают одних – мы просто влюбленные дураки, кое-кто еще знает моего отца, у нас будет шанс, а если в машине будет генеральский сын, получается, мы его похитили… Ася, быстрее, времени нет!

– Подожди! Я пока не могу объяснить, но просто поверь… Идем за мной к Францу, просто верь мне сейчас… так надо!

Забежав в комнату к мирно спящему мальчику, я зажгла светильник и раскрыла книгу прямо в изножье кровати Франца. Следовало еще найти нужную страницу, и я наконец отыскала металлическую рамочку из древнего могильника и тот самый текст ритуального заклинания, обведенный синим карандашом.

– Что ты собираешься делать? Что это будет? – недоумевал Отто, загнанно дыша. Мое поведение казалось ему нелепым, мы теряли драгоценное время для побега.

– Нужно попробовать… если только он не соврал… сейчас… Грау, ты знаешь латынь? Ты можешь прочесть вот этот маленький текст? Грау, пожалуйста, читай скорее, что нужно делать…

– Я разбирая только некоторые слова… подожди… тут так и сказано – написать… внести запись внутри… так… свое имя… пиши свое имя, а я буду читать стих… тут еще какое-то слово, я забыл, что оно означает haema… что-то знакомое… погоди…

Мы говорили громко, отчего Франц проснулся и теперь сидел на кровати, моргая и удивленно нас разглядывая:

– Ася, что случилось?

– Миленький мой, не волнуйся – это всего лишь игра! Мы играем в колдуна и ведьму, а потом будем играть в сказочное путешествие, ты же полетишь с нами в сказку, Франц? Или ты хочешь остаться с папой? Подумай и скажи, ведь полет может занять несколько лет… ну, с нами или с папой, Франц?

Объяснять точнее не было ни времени ни сил. Я пробовала писать свое имя на книжном листе внутри рамки, но ручка не оставляла следов, ничего не получалось… Я схватила карандаши Франца и вскоре пришла в полное отчаяние – ни один пишущий предмет не оставлял следа на серой странице. Сказки… магия… какой же абсурд… как мы могли поверить в эту ерунду… у нас ничего не получится!

Грау смотрел на меня широко раскрытыми глазами и ничем не мог помочь. Я подставила и его со своей нелепой затеей, надо было бежать сразу же, сейчас мы могли бы уже ехать дальше и дальше от этого звериного логова. А что нас ждет теперь?

Внезапно двери комнаты распахнулись и на пороге появился Вальтер. Я даже не успела испугаться, как Грау бросился к нему, но вдруг раздался странный громкий хлопок – Отто качнулся назад, а потом стал неловко садиться на кровать и вскоре упал на меня, я едва успела ухватить его за плечи и уложить рядом с собой.

На белой рубашке Грау расплывалось бурое пятно. Он жадно открывал рот, часто хватая воздух, глаза у него были совершенно растерянные.

Я не могла ничего думать, ничего не чувствовала, я словно оглохла и онемела, осталась лишь способность видеть, и сейчас я видела направленное на меня дуло маленького пистолета в руках генерала.

– Папа, стой! Это же Ася!

Франц откинул одеяло и встал у кровати. А потом развел руки в стороны и пошел к отцу. Он пошел сам, медленно и неуверенно переступая широко расставленными ногами. Вальтер опустил оружие и шагнул навстречу сыну, обхватил его, крепко прижимая к себе. А потом Отто заговорил:

– Ася, пиши… я вспомнил – это слово означает кровь… надо писать кровью… имя, Ася, скорее пиши имя… Ты должна успеть.

Грау прижал мою руку к свое груди, а после отбросил ее в сторону книги. И я, словно послушный робот, пальцем вывела внутри рамочки три красные буквы А – С – Я, а потом добавила ниже еще четыре… И это было все, на что я оказалась способна. Он умирал на моих руках, кровь вытекала из его груди – мои колени, мое платье и постель вокруг – все было залито кровью. А я ничего не могла для него сделать, не могла даже пошевелиться.

А он еще был жив и даже пробовал слабо улыбаться. У меня кружилась голова, я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание, но остатки разума мне шептали, что надо оказать ему какую-то помощь, перевязать рану, остановить кровотечение… но нет сил даже сдвинуться с места… наваждение.

– Ich liebe dich… Ich sterbe... (Я люблю тебя... я умираю)

Странно, почему сейчас звучит немецкая речь, он же раньше говорил совершенно иначе, я привыкла к другому звучанию, я его понимала.

– Отто, ты слышишь меня, я здесь, я рядом, тону вместе с тобой, как и обещала, только не исчезай!

Я наклонилась к его лицу и коснулась губами лба, а потом чернота и бесконечная пропасть… падение… холод… небытие.

Алые паруса

Ребята, надо верить в чудеса, Когда-нибудь весенним утром ранним Над океаном алые взметнутся паруса, И скрипка пропоёт над океаном. Не три глаза, ведь это же не сон, И алый парус, правда, гордо реет, В той бухте, где отважный Грей Нашел свою Ассоль, В той бухте, где Ассоль Дождалась Грея.

Я смотрела на белый потолок больничной палаты и пыталась заново научиться думать, дышать и жить.

– Девушка-а… Ася Владимировна-а? Ну, как вы – лучше? Пришли в себя? Ох, уж вы нас и напугали. Хотели уже подключать вас к аппарату искусственного дыхания, консилиум собирали вчера по вашему случаю. Но вы – умничка, сами очнулись, это до чего же дети своих учительниц доводят, а? Завтра праздник такой, у вас намечено выступление с детьми, а вы тут вздумали впадать в кому. Ну, куда же это годится?