Текст книги "Избранные стихи из всех книг"

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

Редьярд Киплинг
Избранные стихи из всех книг

Памяти Георгия Евсеевича Бена (1934–2008), работавшего над переводами стихов Р. Киплинга с 1958 года и до последних дней жизни. В эту книгу включено большинство его переводов из Киплинга, причем некоторые из них, выполненные в 2008 году, стали последними переводческими работами Г.Е. Бена.

Предуведомление

Сначала эта книга задумывалась, как сборник переводов на русский язык всех стихотворений из книг «Казарменные баллады» и «Семь морей», но по мере работы я понял три важные вещи: во-первых, многие стихи из других книг Киплинга относятся к лучшим в его поэтическом наследии, и было бы очень обидно их не публиковать; во-вторых, в «Казарменных балладах» и «Семи морях» есть откровенно слабые, неинтересные вещи, и не хочется портить читателю впечатление от Киплинга их публикацией; и наконец, в-третьих, есть стихи, существующие переводы которых мне настолько не нравятся, что мне не захотелось эти стихи включать. Конечно, когда мне казалось, что оригинал очень хорош, а перевод никуда не годится, я сам переводил стихотворение заново, но в тех случаях, когда и оригинал плохого перевода мне был не слишком интересен, я выбрасывал стихотворение из книги.

В раздел «Вставные стихи из прозаических книг» включены стихи к сказкам и рассказам о Маугли из 1-й и 2-й «Книг Джунглей» (кроме эпиграфов), а также некоторые из самых знаменитых киплинговских стихотворений, которые не включались автором ни в одну из книг стихов – они рассеяны по его прозе. Например, такие прославленные стихи, как «Boots» (известное по-русски под названием «Пыль»), «The Press» («Пресса»), «If» («Заповедь») фигурируют у автора только как вставные стихотворения внутри соответствующих новелл.

Многие переводы, входящие в эту книгу, публиковались уже не раз, они взяты как из парижской книжки 1986 г. (в переводах Г. Бена и В. Бетаки), давно ставшей библиографической редкостью, так и из нескольких сборников, вышедших в России после 90-х годов. Кое-что лучшее перепечатано и из первого русского издания стихов Киплинга (М., ГИХЛ, 1936), также ставшего библиографической редкостью.

Несколько стихотворений представлены здесь в двух-трех переводах. Есть тут совсем старые, давно полюбившиеся русскому читателю, переводы. Есть и довольно много совсем новых.

Многие стихотворения, никогда не переводившиеся на русский язык, представлены в этой книге впервые.

Переводы, помеченные знаком * – публикуются впервые.

Стихи, помеченные знаком ** – переведены впервые специально для этого издания.

Тексты выверены по стереотипному изданию «Rudyard Kipling's Verse: Definitive Edition», выпускаемому в Англии, Канаде и Австралии раз в 5–6 лет начиная с 1940 года.

В. Б. (Василий Бетаки)

Прелюдия[1]1
  Прелюдия – большинство английских изданий поэзии Р. Киплинга открывается по традиции этим стихотворением 1896 года.


[Закрыть]

 
Я делил с вами хлеб и соль…
Вашу воду и водку пил,
Я с каждым из вас умирал в его час
Я вашей жизнью жил.
 
 
Что осталось из вашей судьбы
В стороне от жизни моей?
Ни в тяжком труде, ни в горькой беде,
За волнами семи морей?
 
 
Я так нашу жизнь описал,
Что людей забавлял мой рассказ…
Только мы с вами знаем, что шутка дурная:
Веселого мало для нас!
 

Перевел В. Бетаки

Пять стихотворений из юношеской книги
«Штабные песенки и другие стихотворения»
(«Департаментские песни»)

Основной итог*

 
Изменилась ли Европа
Со времен питекантропа?
Некий предок, тот, чей лук был подлинней,
Даже с мамонтом сражался,
Носом к носу с ним встречался,
И, как мы, плевать хотел на всех людей:
 
 
Лодку лучшую оттяпал,
Бабу лучшую захапал,
И чужой добычи кучу отхватил,
Кем-то вырезанный идол
За свою работу выдал,
И улегся в самой классной из могил.
 
 
А пройдоха, что когда-то
Стал папашей плагиата,
Заслужил хвалу и честь от короля!
Фавориты и воры
Правят нами с той поры,
Как себя считала девушкой земля.
 
 
В чем, скажите без обиды,
Тайна некой пирамиды?
Да, один подрядчик был других шустрей,
Он сумел спереть казенных
Пару-тройку миллионов,
И в Египте стал богаче всех людей.
А Иосиф? Продвиженье
До Начальника Снабженья[2]2
  А Иосиф? Продвиженье /До Начальника Снабженья – Иосиф Прекрасный – библейский персонаж, иудейский патриарх, сын Иакова и Рахили. Проданный в египетское рабство братьями, он довольно быстро, благодаря своим талантам, стал первым советником фараона и по сути дела управлял всей экономикой Египта (см. знаменитый роман Томаса Манна «Иосиф и его братья»).


[Закрыть]
И ему не вредно было, ей же ей!
 
 
Извините, эта песня
Не новей, не интересней
Тех, что самый дальний предок распевал,
Таковы уж человеки:
Ныне, присно и вовеки
Воровство на этом свете правит бал!
 

Перевел В. Бетаки

Шифр нравственности

 
Оставив юную жену хозяйничать по дому,
Уехал Джонс на горный пост к афганскому кордону.
Там гелиограф[3]3
  Гелиограф – зеркальный телеграф.


[Закрыть] был, и Джонс жене растолковал
Сигнальный шифр, чтоб ей с горы слать нежные слова.
 
 
Любовь ему вручила ум, ей красоту – Природа,
И гелиограф их связал в честь Феба и Эрота.
Джонс наставленья слал жене, когда вставал рассвет,
И на закате тоже слал супружеский привет.
 
 
Он ей твердил: «Страшись юнцов, внушающих соблазны,
И льстивых, лживых стариков с отеческою лаской».
Но подозрительнее всех для Джонса, говорят,
Был генерал-полковник Бенгс, заслуженный солдат.
 
 
Ущельем как-то ехал Бенгс, с ним штаб и адъютанты.
Вдруг видят: гелиограф с гор сигналит беспрестанно.
Они подумали: мятеж! туземцы жгут посты!
Остановились – и прочли шифровку с высоты:
 
 
«Тире, и точка, и тире, тире, тире, и точка…»
О черт! Давно ли генерал стал нежным ангелочком?
«Мой птенчик… Козочка моя… Мой свет… Моя звезда…» —
О дух милорда Уолсли! Кто сумел попасть туда? —
 
 
И штаб, как вкопанный, застыл, и адъютант опешил;
Все стали, сдерживая смех, записывать депешу.
А Джонс как раз на этот раз писал жене своей:
«Не знайся с Бенгсом, он ведь здесь распутней всех, ей-ей!»
 
 
И, гелиографом с горы безжалостно сигналя,
Из жизни Бенгса сообщал интимные детали;
Тире и точками жене он мудрый слал наказ…
Но, хоть Любовь порой слепа, у мира – много глаз.
 
 
И штаб, как вкопанный, застыл, и адъютант опешил,
И генерал в седле краснел, читая, как он грешен;
И наконец промолвил он (что думал он, не в счет):
«Все это – частный разговор. Кррругом! Галоп! Вперед!»
 
 
И, к чести Бенгса, Джонсу он ни словом, ни взысканьем
Не дал понять, что прочитал в горах его посланье.
Но всем известно – от долин до пограничных рек,
Что многочтимый генерал – распутный человек.
 

Перевел Г. Бен

Дурень*[4]4
  Дурень – в оригинале – «Вампир». Стихотворение навеяно знаменитой одноименной картиной двоюродного брата поэта Ф. Берн-Джонса, изображающей женщину-вампира, склонившуюся над распростертым на постели мужчиной.


[Закрыть]

 
Жил-был дурень. Вот и молился он
(Точно как я или ты!)
Кучке тряпок, в которую был влюблен,
Хоть пустышкой был его сказочный сон,
Но Прекрасной Дамой называл ее он
(Точно как я или ты).
 
 
Да, растратить года и без счета труда,
И ум свой отдать и пот,
Для той, кто про это не хочет и знать,
А теперь то мы знаем, – не может знать,
И никогда не поймет.
 
 
Дурней влюбленных на свете не счесть
(Таких же, как я или ты),
Загубил он юность, и гордость и честь
(А что у дурней таких еще есть?)
Ибо дурень – на то он дурень и есть…
(Точно как я и ты).
 
 
Дурню трудно ли все, что имел, потерять,
Растранжирить за годом год,
Ради той, кто любви не хочет и знать,
А теперь-то мы знаем – не может знать
И никогда не поймет.
 
 
Дурень шкуру дурацкую потерял,
(Точно как я или ты),
А могло быть и хуже, ведь он понимал,
Что потом уж не жил он, а существовал,
(Так же как я и ты).
 
 
Ведь не горечь стыда, даже так – не беда
(Разве что-то под ложечкой жжет!)
Вдруг понять, что она не хотела понять,
А теперь-то мы поняли – не умела понять,
И ничего не поймет.
 

Перевел В. Бетаки

Моя соперница[5]5
  Моя соперница – шуточное стихотворение – как бы монолог сестры поэта.


[Закрыть]

 
Я езжу в оперу, на бал -
И все-то ни к чему:
Я все одна, и до меня
Нет дела никому.
Совсем не мне, а только ей
Все фимиам кадят.
Затем, что мне семнадцать лет,
А ей – под пятьдесят.
 
 
Я то бледна, то вспыхну вдруг
До кончиков волос.
Краснеют щеки у меня,
А часто даже нос.
У ней же краски на лице
Где надо, там лежат:
Румянец прочен ведь у той,
Кому под пятьдесят.
 
 
Я не могу себя подать,
Всегда я так скромна!
О, если б только я могла
Смеяться, как она,
И петь все то, что я хочу, —
Не то, что мне велят!
Но мне всего семнадцать лет,
А ей – под пятьдесят.
 
 
Вниманья молодых людей
Не привлекаю я,
А с ней танцуют те, кто ей
Годятся в сыновья.
Берем мы рикшу – так за ним
Тут каждый сбегать рад:
Ведь мне всего семнадцать лет,
А ей – под пятьдесят.
 
 
Она добра ко мне, но я
При ней в тени всегда.
Она с мужчинами меня
Знакомит иногда.
Но разговаривать со мной
Лишь старики хотят,
А молодые рвутся к ней —
Ведь ей под пятьдесят!
 
 
Своих любовников она
Мальчишками зовет,
И к ней всегда мужчины льнут
Ко мне никто не льнет.
И как бы ни оделась я
На бал, на маскарад,
Я все одна… Скорей бы мне
Уж было пятьдесят!
 
 
Но ей не вечно танцевать!
Года возьмут свое!
Толпы поклонников уже
Не будет у нее!
И отыграюсь я тогда,
Пленяя всех подряд:
Ей будет восемьдесят два
А мне – под пятьдесят.
 

Перевел Г. Бен

Молитва влюбленных

 
Серые глаза… И вот —
Доски мокрого причала…
Дождь ли? Слезы ли? Прощанье.
И отходит пароход.
Нашей юности года…
Вера и Надежда? Да —
Пой молитву всех влюбленных:
Любим? Значит навсегда!
 
 
Черные глаза… Молчи!
Шепот у штурвала длится,
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест прозрачней льда,
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюбленных:
Любим? Значит навсегда!
 
 
Карие глаза – простор,
Степь, бок о бок мчатся кони,
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор…
И натянута узда,
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюбленных:
Любим? Значит навсегда!
 
 
Синие глаза… Холмы
Серебрятся лунным светом,
И дрожит индийским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы
– Офицеры… Мейбл… Когда?
Колдовство, вино, молчанье,
Эта искренность признанья —
Любим? Значит навсегда!
 
 
Да… Но жизнь взглянула хмуро,
Сжальтесь надо мной: ведь вот —
Весь в долгах перед Амуром
Я – четырежды банкрот!
И моя ли в том вина?
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно,
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюбленных:
Любим? Значит – навсегда…
 

Перевел В. Бетаки

Казарменные баллады и другие стихи

Казарменные баллады.
Часть I (1892)

Посвящение к «Казарменным балладам»[6]6
  Посвящение к «Казарменным балладам» –  одно из самых ярких у Киплинга «мифотворческих» стихотворений. В беззвездье эфира – то есть в некоем мире, недоступном никому (возможно, идея этого своеобразного подобия Эдема пришла Киплингу из образа тибетской «Шамбалы»). Там живут не святые, не блаженные, как это было бы в любом религиозном преданье, а «мореходы, титаны, борцы – создатели нашего мира», которые общаются с Богом так же свободно, как герои древнегерманских мифов общались с Одином (Вотаном) в пиршественном зале Валгаллы, и имеют право даже посещать Аид.
  Изначально «Казарменные баллады и другие стихи» печатались без этого стихотворения, написанного позднее и добавленного автором в книгу только в издании 1909 г.


[Закрыть]

 
Во внешней, запретной для солнца тьме, в беззвездье пустого эфира,
Куда и комета не забредет, во мраке мерцая сиро,
Живут мореходы, титаны, борцы – создатели нашего мира.
 
 
Навек от людской гордыни мирской они отреклись, умирая:
Пируют в Раю они с Девятью Богинями[7]7
  Девять богинь – музы античной мифологии.


[Закрыть] щедрого края,
Свободны любить и славу трубить святому Властителю Рая.
 
 
Им право дано спускаться на дно, кипящее дно преисподней,
Где царь – Азраил[8]8
  Азраил – в еврейских поверьях и исламе – Ангел Смерти.


[Закрыть], где злость затаил шайтан против рати Господней,
На рыжей звезде[9]9
  На рыжей звезде – этот образ явно исходит из поэмы Э. А. По «Аль-Арааф».


[Закрыть] вольно им везде летать серафимов свободней.
 
 
Веселье земли они обрели, презрев ее норов исконный,
Им радостен труд, оконченный труд, и Божьи простые законы:
Соблазн сатанинский освищет, смеясь, в том воинстве пеший и конный.
 
 
Всевышний нередко спускается к ним, Наставник счастливых ремесел[10]10
  Наставник счастливых ремесел — этот образ взят, возможно, из масонской лексики (см. для сравнения стих. «Когда на последней картине земной», где Бог тоже назван Мастером).


[Закрыть],
Поведать, где новый Он создал Эдем, где на небо звезды забросил:
Стоят перед Господом, и ни один от страха не обезголосел.
 
 
Ни Страсть, ни Страданье, ни Алчность, ни Стыд их не запятнают вовеки,
В сердцах человечьих читают они, пред славой богов – человеки!
К ним брат мой вчера поднялся с одра, едва я закрыл ему веки.
 
 
Бороться с гордыней ему не пришлось: людей не встречалось мне кротче.
Он дольнюю грязь стряхнул, покорясь Твоим велениям, Отче!
Прошел во весь рост, уверен и прост, каким его вылепил Зодчий.
 
 
Из рук исполинских он чашу приял, заглавного места достоин, —
За длинным столом блистает челом еще один Праведник-Воин.
Свой труд завершив, он и Смерти в глаза смотрел, беспредельно спокоен.
 
 
Во внешней, запретной для звезд вышине, в пустыне немого эфира,
Куда и комета не долетит, в пространствах блуждая сиро,
Мой брат восседает средь равных ему и славит Владыку Мира.
 

Перевел Р. Дубровкин

Посвящение Томасу Аткинсу*[11]11
  Томас Атткинс – нарицательное имя британского солдата, придуманное еще герцогом Веллингтоном во время войн против Наполеона. Эти условные имя и фамилия с тех пор так и писались сначала в образце ведомости на получение довольствия, а затем и во всех образцах солдатских бумаг.


[Закрыть]

 
Для тебя все песни эти,
Ты про них один на свете
Можешь мне сказать, где правда, где вранье,
Я читателям поведал
Твои радости и беды,
Том, прими же уважение мое!
 
 
Да настанут времена,
И расплатятся сполна
За твое не слишком легкое житье,
Будь же небом ты храним,
Жив, здоров и невредим.
Том, прими же уважение мое!
 

Перевел В. Бетаки

Денни Дивер*[12]12
  Денни Дивер – написано на мелодию уличной полублатной песни «Жил был матрос Зануда-Билл».


[Закрыть]

 
«Еще заря не занялась, с чего ж рожок ревет?»
«С того, – откликнулся сержант, – что строиться зовет!»
«А ты чего, а ты чего, белее мела стал?»
«Боюсь, что знаю отчего!» – сержант пробормотал.
 
 
Вот поротно и повзводно (слышишь, трубы марш ревут?)
Строят полк лицом к баракам, барабаны громко бьют.
Денни Дивера повесят! Вон с него нашивки рвут!
Денни Дивера повесят на рассвете.
 
 
«А почему так тяжело там дышит задний ряд?»
«Мороз, – откликнулся сержант, – мороз, пойми, солдат!»
«Упал там кто-то впереди, мелькнула чья-то тень?»
«Жара, – откликнулся сержант, – настанет жаркий день».
 
 
Денни Дивера повесят… Вон его уже ведут,
Ставят прямо рядом с гробом, щас его и вздернут тут,
Он как пес в петле запляшет через несколько минут!
Денни Дивера повесят на рассвете
 
 
«На койке справа от меня он тут в казарме спал…»
«А нынче далеко заснет» – сержант пробормотал.
«Мы часто пиво пили с ним, меня он угощал».
«А горькую он пьет один!» – сержант пробормотал.
 
 
Денни Дивера повесят, глянь в последний на него,
Ночью, сукин сын, прикончил он соседа своего.
Вот позор его деревне и всему полку его!
Денни Дивера повесят на рассвете.
 
 
«Что там за черное пятно, аж солнца свет пропал?»
«Он хочет жить, он хочет жить» – сержант пробормотал.
«Что там за хрип над головой так жутко прозвучал?»
«Душа отходит в мир иной» – сержант пробормотал.
 
 
Вот и вздернут Денни Дивер. Полк пора и уводить,
Слышишь, смолкли барабаны – больше незачем им бить,
Как трясутся новобранцы, им пивка бы – страх запить!
Вот и вздернут Денни Дивер на рассвете.
 

Перевел В. Бетаки

Томми[13]13
  Томми –  Томас Атткинс (см. примечание к стихотворению «Посвящение Томасу Аткинсу»).


[Закрыть]

 
В пивную как-то заглянул я в воскресенье днем.
А бармен мне и говорит: «Солдатам не подаем!»
Девчонки возле стойки заржали на весь зал,
А я ушел на улицу и сам себе сказал:
 
 
«Ах, Томми такой, да Томми сякой, да убирайся вон!»
Но сразу «Здрассти, мистер Аткинс», когда слыхать литавров звон.
Оркестр заиграл, ребята, пора! Вовсю литавров звон!
И сразу «Здрассти, мистер Аткинс» – когда вовсю литавров звон!
 
 
Зашел я как-то раз в театр (почти что трезвым был!).
Гражданских – вовсе пьяных – швейцар в партер пустил,
Меня же послал на галерку, туда, где все стоят!
Но если, черт возьми, война – так сразу в первый ряд!
Конечно, Томми, такой-сякой, за дверью подождет!
Но поезд готов для Аткинса, когда пора в поход!
Пора в поход! Ребята, пора! Труба зовет в поход!
И поезд подан для Аткинса, когда пора в поход!
 
 
Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
Стоит не больше, чем сам мундир (ни хрена ведь не стоит он!)
Смеяться над манерами подвыпивших солдат —
Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
Да, Томми такой, Томми сякой, да и что он делает тут?
Но сразу «Ура героям!», когда барабаны бьют!
Барабаны бьют, ребята, пора! Вовсю барабаны бьют!
И сразу «Ура героям!», когда барабаны бьют.
 
 
Мы, может, и не герои, но мы ведь и не скоты!
Мы, люди из казармы, ничуть не хуже, чем ты!
И если мы себя порой ведем не лучше всех —
Зачем же святости ждать от солдат, и тем вводить во грех?
«Томми такой, Томми сякой, неважно, подождет…»
Но: «Сэр, пожалуйте на фронт», когда война идет!
Война идет, ребята, пора, война уже идет!
И «Сэр, пожалуйте на фронт», когда война идет!
 
 
Вы все о кормежке твердите, о школах для наших детей —
Поверьте, проживем мы без этих всех затей!
Конечно, кухня – не пустяк, но нам важней стократ
Знать, что солдатский наш мундир – не шутовской наряд!
Томми такой, Томми сякой, бездельник он и плут,
Но он – «Спаситель Родины», как только пушки бьют!
Хоть Томми такой, да Томми сякой, и все в нем не то и не так,
Но Томми знает, что к чему – ведь Томми не дурак.
 

Перевел В. Бетаки

Фуззи-вуззи[14]14
  Фуззи-Вуззи – нарицательное – суданец. От слова fuzzy (англ.), «курчавый». Под контролем британских войск была практически вся долина Нила, но в разных районах Судана часто вспыхивали локальные восстания. Тактика суданцев в сражениях с армией была примитивна, но действенна: они притворялись убитыми, а потом, вскочив, ударяли англичанам в спину. Но вскоре англичане уже перестали попадаться на эту уловку (Прим. перев.).


[Закрыть]
(Суданские экспедиционные части)

 
Знавали мы врага на всякий вкус:
Кто похрабрей, кто хлипок, как на грех,
Но был не трус афганец и зулус,
А Фуззи-Вуззи – этот стоил всех!
Он не желал сдаваться, хоть убей,
Он часовых косил без передышки,
Засев в чащобе, портил лошадей,
И с армией играл, как в кошки-мышки.
 
 
За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,
Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою!
И тебе билет солдатский мы уж выправим путем,
А захочешь поразмяться, так распишемся на нем!
 
 
Вгонял нас в пот Хайберский перевал,
Нас дуриком, за милю, шлепал бур,
Мороз под солнцем Бирмы пробирал,
Лихой зулус ощипывал, как кур,
Но Фуззи был по всем статьям мастак,
И сколько ни долдонили в газетах
«Бойцы не отступают ни на шаг!» —
Он колошматил нас и так, и этак.
 
 
За твое здоровье, Фуззи, за супругу и ребят!
Был приказ с тобой покончить, мы успели в аккурат.
Ну, винтовку против лука честной не назвать игрой,
Но все козыри побил ты и прорвал британский строй!
 
 
Газеты не видал он никогда,
Медалями побед не отмечал,
Но честно скажем, до чего удал
Удар его двуручного меча!
Он нà головы из кустов кувырк
А щит навроде крышки гробовой —
Всего денек веселый этот цирк,
И год бедняга Томми сам не свой.
 
 
За твое здоровье, Фуззи, в память тех, с кем ты дружил,
Мы б оплакали их вместе, да своих не счесть могил.
В том, что равен счет – клянемся мы, хоть Библию раскрой:
Потерял побольше нас ты, но прорвал британский строй!
 
 
Ударим залпом, и пошел бедлам:
Он в дым ныряет, с тылу мельтешит.
Это ж, прям, порох с перцем пополам!
Притворщик, вроде мертвый он лежит,
Ягненочек, он – мирный голубок,
Прыгунчик, соскочивший со шнурка, —
И плевать ему, куда теперь пролег
Путь Британского Пехотного Полка!
 
 
За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,
Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою!
За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной:
Чертов черный голодранец, ты прорвал британский строй!
 

Перевел С. Тхоржевский

«Солдат, солдат»

 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой что ли, там остался?»
– Да ведь было нас битком, я не знаю ни о ком,
Заведи-ка ты себе другого!
Снова! Другого!
Другого поищи.
Раз уж мертвому не встать, так чего ж тут горевать,
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой-то был с тобою?»
– Королеве он служил, с честью свой мундир носил…
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой-то что там делал?»
– Я видал, как дрался он, враг палил со всех сторон, —
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой-то как там дрался?»
– Дым глаза мне разъедал, я и боя не видал, —
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой-то где там помер??»
– Лег в истоптанной траве, с вражьей пулей в голове, —
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мне бы к нему в могилу!»
– В яме вместе с ним лежат двадцать человек солдат, —
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой-то что послал мне?»
– Ничего я не привез, только прядь твоих волос, —
Заведи-ка ты себе другого.
 
 
«Солдат, солдат, воротился ты —
А мой никогда не вернется…»
– Говорю тебе опять – мало проку горевать,
Может, мы с тобой и сговоримся?
 
 
Снова! Другого!
Раз уж мертвому не встать,
Так чего уж горевать, —
Надо завести себе другого!
 

Перевела Г. Усова

Горная артиллерия[15]15
  Горная артиллерия –  в оригинале – «Screw-Guns» (легкие в перевозке по горам свинтные пушки).


[Закрыть]

 
Куря обгоревшую трубку, вдыхая и ветер, и дым,
Шагаю в коричневых крагах за коричневым мулом моим;
За мной шестьдесят канониров, и Томми ничуть не соврет,
Коль скажет, что к пушкам приставлен
Лишь самый отборный народ.
Тсс! Тсс![16]16
  Тсс, тсс – окрик, которым погоняют мулов.


[Закрыть]
 
 
Вы все обожаете пушки, они в вас души не чают!
Подумайте, как бы нас встретить: вас пушки салютом встречают!
Пришлите Вождя и сдавайтесь – другого вам нет пути,
Разбегайтесь в горах или прячьтесь в кустах,
Но от пушек вам не уйти!
 
 
Нас гонят туда, где дороги, но чаще туда, где их нет,
Хоть на крыши могли б мы взобраться, но нам утомляться не след.
Мы Нага смирили и Лушай, Афридиям[17]17
  Лушаи – народ группы банту в Южной Африке. Нага – горские племена северной Индии. Афридии – воинственное племя в Афганистане (из пуштунских племен).


[Закрыть] дали сполна,
Нас, думаете – две тыщи? А нас-то всего – два звена!
Тсс! Тсс!
 
 
Вы все обожаете пушки…
 
 
Как? Не хочет работать он? Ладно… Забудет у нас баловство!
Он не любит походного марша? Прибьем и зароем его!
Не треплитесь без толку, братцы, пожалуйста, без болтовни!
В полевой артиллерии трудно? Попотей-ка у нас и сравни!
Тсс! Тсс!
 
 
Вы все обожаете пушки…
 
 
Орлы раскричались над нами, реки замирающий рев.
Мы выше тропинок и сосен, – на скалах, где снежный покров,
И ветер, стегающий плетью, доносит до самых степей
Бряцание сбруи и топот, и звяканье звонких цепей.
 
 
Тсс! Тсс… Вы все обожаете пушки…
 
 
Колесо на Созвездие утра, от другого до Бездны – вершок,
Провал в неизвестность под нами —
Прямей, чем солдатский плевок,
Пот застилает глаза нам, а снег и солнце слепят.
И держит орудье над бездной чуть ли не весь отряд.
 
 
Тсс! Тсс! Вы все обожаете пушки…
 
 
Куря обгоревшую трубку, вдыхая прохладу и дым,
Я лезу в коричневых крагах за коричневым мулом моим.
Знаком обезьяне маршрут наш, и знает коза, где мы шли.
Стой, стой, длинноухие!
К пушкам!
Прочь цепи! Шрапнелью – пли!
 
 
Тсс! Тсс…
Вы все обожаете пушки, они в вас души не чают:
Подумайте, как бы нас встретить, вас пушки салютом встречают!
Пришлите Вождя и сдавайтесь – другого вам нету пути,
Прячьтесь в ямы и рвы, там и сдохнете вы,
Но от пушек вам не уйти.
 

Перевел М. Гутнер

Под арестом

 
Язык мой во рту – как пуговица; голова, как гармошка, звенит,
И кажется – рот мой картошкой набит, до чего же меня тошнит.
Но я позабавился над патрулем, я пьяный был в дым в тот раз
И здесь очутился за то, что напился и капралу подкрасил глаз.
Шинель под головой лежит,
Во двор прекрасный вид, —
Сюда я заперт на замок на двухнедельный срок.
Я спуску не дал патрулю!
Сопротивлялся патрулю!
За то, что дрался во хмелю,
Я заперт на замок на двухнедельный срок —
Ведь я сопротивлялся патрулю.
 
 
Я кружкой портера начал и кружкой пива кончал,
Но джин появился, приятель мой смылся, и джин меня укачал.
Патруль пихнул меня носом в грязь, но прежде, чем в грязь упасть,
Я рванул у капрала его ружье и рубашки фасадную часть.
 
 
Я шапку и плащ потерял в кабаке, ремень – у этих лачуг,
А где мой сапог – это знает Бог, а я и знать не хочу.
Они мне денег моих не дадут и нашивки мои сдерут,
Зато у капрала лицо в синяках, и надеюсь – не скоро сойдут!
 
 
Жена моя плачет у этих ворот, сынок мой под окнами ждет,
Участь моя не смущает меня, а вот это мне сердце жжет!
Жене поклянусь, что я пить воздержусь, я так ей всегда говорю,
Но, как только окажется джин под рукой, я опять чудеса натворю.
Шинель под головой лежит,
Во двор прекрасный вид, —
Сюда я заперт на замок на двухнедельный срок.
Я спуску не дал патрулю,
Сопротивлялся патрулю!
 
 
За то, что дрался во хмелю,
Я заперт на замок на двухнедельный срок —
Ведь я сопротивлялся патрулю.
 

Перевел С. Тхоржевский

Ганга Дин

 
Радость в джине, да в чаю —
Тыловому холую,
Соблюдающему штатские порядки,
Но едва дойдет до стычки —
Что-то все хотят водички
И лизать готовы водоносу пятки.
А индийская жара
Пропекает до нутра,
Повоюй-ка тут, любезный господин!
Я как раз повоевал,
И – превыше всех похвал
Полковой поилка был, наш Ганга Дин.
 
 
Всюду крик: Дин! Дин! Дин!
Колченогий дурень Ганга Дин!
Ты скорей-скорей сюда!
Где-ка там вода-вода!
Нос крючком, зараза, Ганга Дин!
 
 
Он – везде и на виду:
Глянь – тряпица на заду.
А как спереди – так вовсе догола.
Неизменно босиком
Он таскался с бурдюком
Из дубленой кожи старого козла.
Нашагаешься с лихвой —
Хоть молчи, хоть волком вой,
Да еще – в коросте пота голова;
Наконец, глядишь, привал;
 
 
Он ко всем не поспевал —
Мы дубасили его не раз, не два.
И снова: Дин! Дин! Дин!
Поворачивайся, старый сукин сын!
Все орут на бедолагу:
Ну-ка, быстро лей во флягу,
А иначе – врежу в рожу, Ганга Дин!
 
 
Он хромает день за днем,
И всегда бурдюк при нем,
Не присядет он, пока не сляжет зной;
В стычках – Боже, помоги,
Чтоб не вышибли мозги! —
Ну а он стоит почти что за спиной.
Если мы пошли в штыки —
Он за нами, напрямки,
И всегда манером действует умелым.
Если ранят – из-под пуль
Вытащит тебя, как куль:
Грязнорожий, был в душе он чисто-белым.
 
 
Опять же: Дин! Дин! Дин!
Так и слышишь, заряжая карабин,
Да еще по многу раз!
Подавай боеприпас,
Подыхаем, где там чертов Ганга Дин!
Помню, как в ночном бою
В отступающем строю
Я лежать остался, раненый, один
Мне б хоть каплю, хоть глоток —
Все ж пустились наутек,
Но никак не старина, не Ганга Дин.
Вот он, спорый, как всегда;
Вот – зеленая вода
С головастиками, – слаще лучших вин
Оказалась для меня!
Между тем из-под огня
Оттащил меня все тот же Ганга Дин!
 
 
А рядом: Дин! Дин! Дин!
Что ж орешь ты, подыхающий кретин?
Ясно, пуля в селезенке,
Но взывает голос тонкий:
Ради Бога, ради Бога, Ганга Дин!
 
 
Он меня к носилкам нес.
Грянул выстрел – водонос
Умер с подлинным достоинством мужчин,
Лишь сказал тихонько мне:
«Я надеюсь, ты вполне
Был водой доволен», – славный Ганга Дин.
Ведь и я к чертям пойду:
Знаю, встретимся в аду,
Где без разницы – кто раб, кто господин;
Но поилка наш горазд:
Он и там глотнуть мне даст,
Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин!
 
 
Да уж – Дин! Дин! Дин!
Посиневший от натуги Ганга Дин,
Пред тобой винюсь во многом,
И готов поклясться Богом:
Ты честней меня и лучше, Ганга Дин.
 

Перевел Е. Витковский

Верблюды
(Товарные поезда Северной Индии)

 
Когда сердца солдат сильней забиться бы могли?
От слов команды: «Заряжай!» – а после: «Ляг!» и «Пли!»?
Нет: вот когда у тесных троп все с нетерпеньем ждут,
Чтоб интендантский груз привез снабженческий верблюд.
Ох, верблюд! Ох, верблюд! С важным видом идиота
Он раскачивает шеей, как корзиной злобных змей.
Не ворчит он, не кричит, делает свою работу.
Нагрузите-ка побольше, приторочьте поплотней!
 
 
Что заставляет нас, солдат, все в мире проклинать?
И что солдат-туземцев так заставит задрожать?
То, что патаны[18]18
  Патаны – один из горских народов Афганистана.


[Закрыть] в эту ночь нам разнесут палатки?
Да нет, похуже: вдруг верблюд над ней раздует складки!
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Волосатый и косматый,
За оттяжки от палаток спотыкается в пыли.
Мы шестом его бьем, мы орем ему: «Куда ты?»,
Ну а он еще кусает руки, что его спасли.
 
 
Известно: лошадь-то чутка, а вол совсем дурак,
Слон – джентльмен, а местный мул упрямей, чем ишак.
Но вот снабженческий верблюд, как схлынет суета, —
И дьявол он, и страус он, и мальчик-сирота.
Ох, верблюд! Ох верблюд! Ох, кошмар, забытый богом,
Где приляжет – вьется птичка и мелодию свистит.
Загородит нам проходы – и лежит перед порогом,
А как на ноги поднимем – так, скотина, убежит!
 
 
Хромает, весь в царапинах, воняет – просто страх!
Отстанет – потеряется и пропадет в песках.
Он может целый день пастись, но в ночь – поднимет вой,
А грязь найдет – так уж нырнет аж чуть не с головой!
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Шлеп и хлоп – в грязи забавы,
Только выпрямил колени – и во взгляде торжество.
Племя дикое налево, племя дикое направо,
Но для Томми нет заторов, раз верблюд везет его!
 
 
Но вот закончен трудный марш, и лагерь впереди.
И где-то выстрелы гремят, и крики позади,
Тут расседлаем мы его – испил он скорбь до дна,
И так мечтает он за все нам отомстить сполна,
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Как горбы в пустыне плыли!
У источника приляжет, где фонтанчиком вода,
А когда к нему подходим так не ближе, чем на милю:
В бочку морду он засунет – пропадем ведь мы тогда!
 

Перевела Г. Усова

Мародеры

 
Если яйца ты фазаньи хоть однажды воровал,
Иль белье с веревки мокрое упер,
Иль гуся чужого лихо в вещмешок к себе совал —
Раскумекаешь и этот разговор.
Но армейские порядки неприятны и несладки,
Здесь не Англия, подохнешь ни за грош.
(Рожок: Не врешь!)
Словом, не морочься вздором, раз уж стал ты мародером,
Так что —
(Хор) Все – в дрожь! Все – в дрожь! Даешь!
Даешь! Гра-беж!
Гра-беж! Гра-беж!
Ох, грабеж!
Глядь, грабеж!
Невтерпеж прибарахлиться, невтерпеж!
Кто силен, а кто хитер,
Здесь любой – заправский вор,
Все на свете не сопрешь! Хорош! Гра-беж!
Хапай загребущей лапой! Все – в дрожь! Даешь!
Гра-беж! Гра-беж! Гра-беж!
Чернорожего пристукнешь – так его не хорони,
Для чего совался он в твои дела?
Благодарен будь фортуне – да и краги помяни,
Коль в нутро твое железка не вошла.
 
 
Пусть его зароют Томми – уж они всегда на стреме,
Знают – если уж ограбим, так убьем.
И на черта добродетель, если будет жив свидетель?
Поучитесь-ка поставить на своем!
(Хор) Все – в дрожь!.. – и т. д.
Если в Бирму перебросят – веселись да в ус не дуй,
Там у идолов – глаза из бирюзы.
Ну, а битый чернорожий сам проводит до статуй,
Так что помни мародерские азы!
Доведут тебя до точки – тут полезно врезать в почки.
Что ни скажет – все вранье: добавь пинка!
(Рожок: Слегка!) Ежели блюдешь обычай – помни, быть тебе с добычей
А в обычай – лупцевать проводника.
(Хор) Все – в дрожь!., и т. д.
Если прешься в дом богатый, баба – лучший провожатый,
Но – добычею делиться надо с ней.
Сколько ты не строй мужчину, но прикрыть-то надо спину,
Женский глаз в подобный час – всего верней.
Ремесло не смей порочить: прежде чем начнешь курочить,
На кладовки не разменивай труда:
(Рожок: Да! Да!) Глянь под крышу! Очень редко хоть ружье, хоть статуэтка
Там отыщется, – поверьте, господа.
(Хор) Все – в дрожь!., и т. д.
 
 
И сержант и квартирмейстер, ясно, долю слупят с вас —
Отломите им положенную мзду.
Но – не вздумайте трепаться про сегодняшний рассказ,
Я-то сразу трачу все, что украду.
Ну, прощаемся, ребята: что-то в глотке суховато,
Разболтаешься – невольно устаешь.
(Рожок: Не врешь!)
Не видать бы вам позора, эх, нахлебнички Виндзора
А видать бы только пьянку да дележ!
(Хор) Да, грабеж!
Глядь, грабеж!
Торопись прибарахлиться, молодежь!
Кто силен, а кто хитер,
Здесь любой – матерый вор.
Жаль, всего на свете не сопрешь! Хо-рош! Гра-беж!
Гра-беж!
Служишь – хапай! Всей лапой! Все – в дрожь!
Все – в дрожь! Гра-беж! Гра-беж!
Гра-беж!
 

Перевел Е. Витковский

Вдова из Виндзора[19]19
  Вдова – солдатское и слегка пренебрежительное прозвище королевы Виктории Первой (1819–1901, царствовала с 1837 по 1901 г.). Ее долгое царствование называется викторианской эпохой (не только в истории Соединенного Королевства, но и в британской культуре этого периода). Говорят о викторианском стиле в искусстве (помпезный и официальный неоклассицизм с примесью тяжелого барокко; по сути дела – это архитектурная и живописная эклектика, а не стиль), говорят также о викторианском образе мышления (предельно упорядоченный, очень здравомысленный, «приличный» и консервативный взгляд на вещи) и т. д. Киплинг очень не любил викторианство.
  Виндзорский замок – летняя резиденция английских королей.


[Закрыть]

 
Кто не знает Вдовы из Виндзора,
Коронованной старой Вдовы?
Флот у ней на волне, миллионы в казне,
Грош из них получаете вы
(Сброд мой милый! Наемные львы!)
На крупах коней Вдовьи клейма,
Вдовий герб на аптечке любой.
Строгий Вдовий указ, словно вихрь гонит нас
На парад, на ученья и в бой
(Сброд мой милый! На бойню – нее бой!)
Так выпьем за Вдовье здоровье,
За пушки и боезапас,
За людей и коней, сколько есть их у ней,
У Вдовы, опекающей нас
(Сброд мой милый! Скликающей нас!)
 
 
Просторно Вдове из Виндзора,
Полмира числят за ней.
И весь мир целиком добывая штыком,
Мы мостим ей ковер из костей
(Сброд мой милый! Из наших костей!)
Не зарься на Вдовьи лабазы,
И перечить Вдове не берись.
По углам, по щелям впору лезть королям,
Если только Вдова скажет: «Брысь!»
(Сброд мой милый! Нас шлют с этим «брысь!»)
Мы истинно Дети Вдовицы[20]20
  Дети Вдовицы – Киплинг в юмористическом ключе намекает на термин «дети Вдовы» (символическое название масонства).


[Закрыть]!
От тропиков до полюсов
Нашей ложи[21]21
  Ложа (имеется в виду масонская ложа) – так поэт иронически называет тут всю Британскую империю.


[Закрыть] размах! На штыках и клинках
Ритуал отбряцаем на зов
(Сброд мой милый! Ответ-то каков?)!
 
 
Не суйся к Вдове из Виндзора,
Исчезни, покуда ты цел!
Мы, охрана ее, по команде «В ружье!»
Разом словим тебя на прицел.
(Сброд мой милый! А кто из вас цел?)
Возьмись, как Давид-псалмопевец[22]22
  Давид-Псалмопевец – царь Израиля и древнейший из его поэтов, автор значительной части псалмов.


[Закрыть]
За крылья зари[23]23
  Возьмись за крылья зари – слегка измененная строка из псалма 138.


[Закрыть] – и всех благ!
Всюду встретят тебя ее горны, трубя,
И ее трижды латаный флаг
(Сброд мой милый! Равненье на флаг!)
Так выпьем за Вдовьих сироток,
Что в строй по сигналу встают,
За их красный наряд, за их скорый возврат
В край родной и в домашний уют
(Сброд мой милый! Вас прежде убъют!)
 

Перевел А. Щербаков

Бляхи

 
Мы подрались на Силвер-стрит[24]24
  Силвер-стрит – улица в Дублине, на которой находится множество пивных и ресторанов. Драки и столкновения ирландских солдат с английскими, расквартированными в столице Ирландии, были тут частым явлением.


[Закрыть]: сошлись среди бульвара
С ирландскими гвардейцами английские гусары.
У Гаррисона началось, потом пошли на реку.
Там портупеи сняли мы и выдали им крепко.
Звон блях, блях, блях – грязные скоты!
Звон блях, блях, блях – получай и ты!
Звон блях!
Тррах! Тррах!
Удар! Удар! Удар!
Пускай ремни свистят на весь бульвар!
 
 
Мы подрались на Силвер-стрит: схватились два полка.
Такого, верно, в Дублине не видели пока.
«Индусские ублюдки!» – ирландцы нам кричали.
«Эй, тыловые крысы!» – кричали англичане.
Мы подрались на Силвер-стрит, и я был в этом деле.
Там на бульваре вечером – зззых! – ремни свистели.
Не помню, чем все началось, но помню, что к рассвету
Я был заместо формы одет в одни газеты.
 
 
Мы подрались на Силвер-стрит – и нас патруль застукал.
Мы чересчур перепились, и заедала скука.
Ирландцев морды постные нам что-то не понравились:
Одних мы в реку сбросили, с другими так расправились.
 
 
Мы подрались на Силвер-стрит… Дрались бы и сейчас,
Да вот револьвер на беду схватил один из нас.
(Я знаю, это Хуган был). Мы смотрим: лужа крови…
Хотели поразмяться – и парня вот угробили.
 
 
Мы подрались на Силвер-стрит, и выстрел кончил драку,
И каждый чувствовал себя побитою собакой.
Беднягу унесли; мы все клялись: «не я стрелял»,
И как нам было жаль его, он так и не узнал.
 
 
Мы подрались на Силвер-стрит – еще не кончен бал!
В кутузке многие сейчас, пойдут под трибунал.
И я вот тоже на губе сижу с опухшей рожей.
Мы подрались на Силвер-стрит – но черт! Из-за чего же?
 
 
Звон блях, блях, блях – грязные скоты!
Звон блях, блях, блях – получай и ты!
Звон блях!
Тррах! Тррах!
Удар! Удар! Удар!
Пускай ремни свистят на весь бульвар!
 

Перевел Г. Бен