Текст книги "Опиумная война"

Автор книги: Ребекка Куанг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– У тебя есть друг, – поправил ее Катай. – В единственном числе.

Рин дернула Катая за руку.

– Но Алтан так хорош. Во всем. Все его обожают.

Рабан снова пожал плечами.

– Алтан – что-то вроде бога академии. Это не значит, что он счастлив.

Как только разговор коснулся Алтана, Рин позабыла половину вопросов, которые намеревалась задать про Цзяна. Они с Катаем выспрашивали Рабана об Алтане до конца обеденного перерыва. Вечером она попыталась расспросить Куриль и Арду, но они не рассказали ничего существенного.

– Иногда я встречаю Цзяна в лечебнице, – сказала Арда. – Энро держит для него раскладную койку. Раз в два месяца Цзян остается на пару дней, а потом уходит. Может, он болен. Или просто любит запах дезинфекции, не знаю. Однажды Энро застукал его на попытке нанюхаться снадобий.

– Цзюнь его не любит, – добавила Куриль. – И несложно догадаться почему. Какой еще наставник будет так себя вести? Да еще в Синегарде? – Она возмущенно скривилась. – Он позорит академию. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто так, – сказала Рин. – Из любопытства.

Куриль передернула плечами.

– Поначалу им интересуется каждый курс. Все считают, что в Цзяне есть что-то большее, а Наследие – стоящий изучения предмет. Но ничего подобного. Цзян – просто шутка. Потеря времени.

Но наставник по Наследию был реален. Цзян – член совета академии, даже если шатается по территории и раздражает других преподавателей. Никому другому не сошло бы с рук то, как Цзян постоянно задирает Цзюня. Но если Цзян не утруждает себя преподаванием, то что он делает в академии?

На следующий день Рин немного удивилась, увидев Цзяна у ворот академии. С него бы вполне сталось просто позабыть о ней. Она уже собиралась спросить, куда они идут, но Цзян махнул ей, приказав следовать за ним.

Видимо, придется привыкнуть к тому, что нужно следовать за Цзяном, не получая никаких объяснений.

Не успели они начать спуск, как наткнулись на Цзюня, возвращающегося из города вместе с группой кадетов.

– Ага, полоумный и деревенщина. – Цзюнь остановился. Кадеты смотрели слегка настороженно, словно уже видели подобную перебранку. – И куда же вы направляетесь в такой прекрасный день?

– Не твое дело, Лоран, – огрызнулся Цзян.

Он попытался обогнуть Цзюня, но тот перегородил дорогу.

– Наставник покидает территорию вместе со студенткой. Интересно, что на это скажут, – прищурился Цзюнь.

– Наверное, что наставник такого ранга и статуса может найти дела и поинтересней, чем якшаться со студентками, – бодро ответил Цзян, глядя на кадетов Цзюня.

Куриль это явно возмутило.

Цзюнь нахмурился.

– У нее нет разрешения покидать территорию. Она должна получить письменное разрешение от Цзимы.

Цзян протянул правую руку и задрал рукав до локтя. Поначалу Рин решила, что он ударит Цзюня, но Цзян лишь поднес локоть к губам и издал такой звук, будто пердит.

– Не похоже на письменное разрешение, – бесстрастно произнес Цзюнь.

Рин подозревала, что это представление уже разыгрывалось неоднократно.

– Я наставник по Наследию, – сказал Цзян. – А это означает кое-какие привилегии.

– Например, привилегию ничему не учить?

Цзян вздернул подбородок и важно заявил:

– Я научил ее группу сокрушающему чувству разочарования и преподал даже один еще более важный урок – что они значат гораздо меньше, чем воображают.

– Ты научил и ее группу, и все предыдущие, что Наследие – это шутка, а наставник по Наследию – неуклюжий кретин.

– Так попроси Цзиму меня уволить, – дернул бровями Цзян. – Я знаю, ты уже пробовал.

Цзюнь закатил глаза с выражением невыносимого страдания. Рин подозревала, что это единственная разумная часть каждой их стычки.

– Я доложу об этом Цзиме, – предупредил Цзюнь.

– У Цзимы есть и более важные занятия. Если я приведу малышку Рин к обеду, Цзиме будет плевать. Так что прочь с дороги.

Цзян щелкнул пальцами и велел Рин идти за ним. Не открывая рта, она побрела следом.

– Почему он так вас ненавидит? – спросила Рин, когда они спустились с горы в сторону города.

Цзян пожал плечами.

– Говорят, во время Второй опиумной войны я убил половину его людей. Он никак не может этого пережить.

– А это так? – посчитала необходимым спросить Рин.

Он снова пожал плечами.

– Понятия не имею.

Рин не знала, что на это ответить, а Цзян не стал вдаваться в подробности.

– А теперь расскажи о своей группе, – попросил через некоторое время Цзян. – Кучка титулованного отродья?

– Я плохо их знаю, – сказала Рин. – Они все… То есть…

– Умнее? Лучше подготовлены? Более важные персоны?

– Нэчжа – сын наместника провинции Дракон, – буркнула Рин. – Что я могу этому противопоставить? Отец Венки – министр финансов. Отец Катая – министр обороны или что-то в этом духе. Семья Нян – лекари наместника провинции Кролик.

– Вполне типично, – фыркнул Цзян.

– Типично?

– В Синегарде любят коллекционировать отпрысков наместников. Держат их под тщательным присмотром.

– Зачем? – спросила Рин.

– Чтобы иметь на них влияние. Идеологическая обработка. Нынешние наместники слишком сильно ненавидят друг друга, чтобы совместно участвовать в деле национального масштаба, а имперская бюрократия имеет слишком мало власти на местах, чтобы их заставить. Взгляни хотя бы на состояние имперского флота.

– У нас есть флот? – удивилась Рин.

– Вот именно, – фыркнул Цзян. – А раньше был. В общем, Дацзы надеется, что Синегард скует поколение лидеров, которые будут любить друг друга, а главное – подчиняться трону.

– А в моем лице она прямо золотую жилу нашла, – пробормотала Рин.

Цзян с улыбкой покосился на нее.

– А что, ты разве не хочешь стать хорошим солдатом империи?

– Собираюсь, – поспешила ответить Рин. – Но мало кто из однокурсников меня любит. Или вряд ли полюбит.

– Ну, это потому, что ты смуглое крестьянское отродье, которое не умеет произносить букву «р», – весело отозвался Цзян и свернул в узкий проход. – Сюда.

Он повел Рин по кварталу мясников, где стоял тошнотворный запах крови и толпился народ. Рин заткнула нос пальцами. В переулках выстроились мясные лавки, зажатые совсем тесно, почти друг на друге, словно неровные зубы. Через двадцать минут, после множества поворотов, они остановились у сараюшки в конце квартала. Цзян трижды постучал в шаткую деревянную дверь.

– Чего надо? – раздался изнутри визгливый голос.

Рин аж подпрыгнула.

– Это я, – бесстрастно откликнулся Цзян. – Твой самый большой любимец во всем свете.

Внутри послышался лязг металла. Через пару секунд дверь открыла иссохшая крохотная женщина в бордовом халате. Она кивком поприветствовала Цзяна и подозрительно покосилась на Рин.

– Это вдова Маун, – сказал Цзян. – Она кое-что мне продает.

– Наркотики, – прояснила вдова Маун. – Я наркоторговка.

– Она имеет в виду женьшень и всякие корешки, – сказал Цзян. – Чтобы меня подлечить.

Вдова Маун закатила глаза.

Рин завороженно следила за этим обменом репликами.

– У вдовы Маун есть одна проблема, – бодро продолжил Цзян.

Вдова Маун отхаркалась и сплюнула комок мокроты в грязь, под ноги Цзяну.

– Нету у меня никакой проблемы. Это ты создаешь эту проблему по неизвестной мне причине.

– В общем, – продолжил Цзян все с той же идиллической улыбкой, – вдова Маун любезно позволила тебе помочь ей с решением этой проблемы. Не приведете ли животное, госпожа Маун?

Вдова Маун скрылась в подсобке лавки. Цзян жестом велел Рин следовать за ним внутрь. Рин услышала за стеной громкий визг. Чуть погодя вдова Маун вернулась с визжащим животным в руках и поставила его на прилавок.

– Вот поросенок, – сказал Цзян.

– Поросенок, – согласилась Рин.

Поросенок был крохотным, с локоть Рин, с пятнистой черно-розовой шкурой. Вздернутый пятачок создавал впечатление, что поросенок смеется. Он был удивительно симпатичным.

Рин почесала его за ушами, и он благодарно потыкался в ее руку.

– Я назвал его Сунь-цзы, – радостно объявил Цзян.

Вдова Маун зыркнула на него так, словно не может дождаться, когда же он наконец уйдет.

– Вдове Маун приходится каждый день поить Сунь-цзы, – поспешил объяснить Цзян. – Проблема в том, что Сунь-цзы нужна особая вода.

– Сунь-цзы прекрасно мог бы пить и воду из канавы, – прояснила вдова Маун. – Ты специально все усложняешь ради своих упражнений.

– Можно просто сделать все, как мы репетировали? – спросил Цзян. Рин впервые увидела, как кто-то сумел задеть его за живое. – Ты портишь все впечатление.

– Разве не об этом тебе постоянно твердят? – спросила вдова Маун.

Цзян довольно фыркнул и хлопнул Рин по спине.

– Вот в чем дело. Вдове Маун приходится поить Сунь-цзы особенной водой. К счастью, эта кристально чистая вода течет из источника на вершине горы. Задача заключается в том, чтобы отнести туда Сунь-цзы. Вот этим ты и займешься.

– Вы шутите, да? – сказала Рин.

Цзян просиял.

– Каждый день ты будешь спускаться в город и навещать вдову Маун. Будешь относить чудесного поросенка наверх и поить его. Потом приносить обратно и возвращаться в академию. Все понятно?

– Но в гору и обратно два часа пути!

– Это сейчас два часа, – бодро произнес Цзян. – А когда поросенок подрастет, путь будет занимать больше времени.

– Но у меня занятия, – возразила Рин.

– Тогда стоит вставать пораньше. К тому же по утрам у тебя все равно нет занятий по Боевым искусствам. Так ведь? Кое-кого выгнали.

– Но…

– Кое-кто не сильно хочет остаться в Синегарде.

Вдова Маун громко фыркнула.

Рин вспыхнула и взяла поросенка на руки, стараясь не поморщиться от запаха.

– Похоже, мы с тобой будем часто видеться, – пробурчала она.

Сунь-цзы дернулся и уткнулся в сгиб ее локтя.

В следующие четыре месяца Рин каждый день вставала до рассвета, со всех ног мчалась вниз, в вонючий мясной квартал, чтобы забрать Сунь-цзы, привязывала поросенка к спине и бежала обратно в гору. Она выбрала длинный обходной путь, чтобы однокурсники не заметили ее с визжащим поросенком.

Она часто опаздывала на Медицину.

– Где тебя носило? И почему несет как от свиньи? – поморщился Катай, когда Рин села рядом.

– Несла поросенка на вершину горы, – сказала она. – По приказу капризного безумца. В попытке найти выход из ситуации.

Она вела себя отчаянно, но Рин и попала в отчаянное положение. Теперь ее шанс остаться в Синегарде зависел от местного сумасшедшего. Она садилась в задних рядах, чтобы никто не унюхал запах Сунь-цзы, когда она возвращалась из мясной лавки вдовы Маун.

Но, учитывая, что все и так старались держаться от нее подальше, это вряд ли имело значение.

Цзян не только заставлял ее носить поросенка. С поразительным постоянством он каждый день ждал ее в саду к началу урока.

– А знаешь, основанные на поведении животных боевые искусства не были созданы для сражений, – сказал он. – Изначально они служили для оздоровления и долголетия. «Игры пяти животных», – он протянул свиток Иньмэня, который так долго разыскивала Рин, – это на самом деле система упражнений для улучшения циркуляции крови и предотвращения старческих болезней. Лишь недавно эти фигуры приспособили для боя.

– Тогда почему я их изучаю?

– Потому что Цзюнь полностью игнорирует «Игры». Цзюнь учит упрощенной версии жиденьких боевых искусств, приспособленных под человеческую биомеханику. Но слишком многое упускает. Ради эффективности в бою вычеркнули столетия, за которые оттачивалась техника. Цзюнь может сделать из тебя приличного воина. А я могу дать тебе ключ к мирозданию, – величественно произнес Цзян и тут же стукнулся головой о низко нависшую ветку.

Тренировки с Цзяном не имели ничего общего с занятиями у Цзюня. В уроках Цзюня существовала строгая иерархия, четкий переход от базовых техник к более сложным.

Но Цзян учил Рин непредсказуемо – всему, что взбредет в голову. Он мог повторить какой-нибудь урок, который находил интересным, а в противном случае делал вид, что они никогда этим не занимались. Периодически он ни с того ни с сего разражался длинными тирадами.

– Вселенная состоит из пяти главных элементов… Сотри с лица это выражение, это не так нелепо, как звучит. В прежние времена наставники считали, что все вокруг сделано из огня, воды, воздуха, земли и металла. Современная наука доказала ложность этого утверждения. И все же это полезно помнить для понимания разных типов энергии.

Огонь – это жар в твоей крови в разгар боя, кинетическая энергия, заставляющая сердце биться быстрее. – Цзян похлопал себя по груди. – Вода – это поток силы от мышц к твоей мишени, она поднимается от земли к талии и рукам. Воздух – это дыхание, которое поддерживает в тебе жизнь. Земля – это то, как крепко ты стоишь на ногах. А металл – твое оружие. Хороший боец поддерживает равновесие всех пяти субстанций. Если сумеешь одинаково умело контролировать все пять, то будешь неудержимой.

– А как мне узнать, что я их контролирую?

Цзян почесал за ушами.

– Хороший вопрос. Я точно не знаю.

От Цзяна было раздражающе сложно добиться разъяснений. Его ответы всегда были странно сформулированы и состояли из нелепых фраз. Понять их удавалось не сразу, некоторые и вовсе никогда. Если Рин просила объяснить, он менял тему разговора. Если она пропускала мимо ушей его особенно абсурдное замечание («Твоя Вода не в равновесии»), он настойчиво спрашивал, почему она не задает вопросов.

Говорил он странно, всегда либо слишком быстро, либо слишком медленно, со странными паузами между словами. Смеялся он двумя способами. Один смех – сбивающийся с ритма, нервный, на высоких нотах, явно неестественный, а другой – раскатистый, низкий и громкий. Первый Рин слышала постоянно, а второй редко и всегда вздрагивала при этом. Цзян нечасто встречался с ней взглядом, смотрел обычно куда-то в переносицу.

Двигался Цзян так, словно был не из этого мира. Будто явился из страны, где жили почти что люди, почти никанцы, но не совсем, а вел он себя как заплутавший турист, который бросил попытки скопировать поведение окружающих. Он выглядел чужаком не только в Синегарде, но и на самой земле. Вел себя так, будто законы природы его не касаются.

Может, так оно и было.

Однажды они забрались на самый верхний ярус академии, выше жилищ наставников. Здесь стояла только одна высокая спиральная пагода, девять этажей, элегантно стоящих один на другом. Рин никогда не заглядывала внутрь.

Еще с первой экскурсии несколько месяцев назад она помнила, что академия Синегарда построена на месте старого монастыря. Пагода на самом высоком ярусе, вероятно, до сих пор была храмом. Перед входом лежали старые каменные подставки под палочки с благовониями. По обе стороны двери на длинных шестах были установлены вращающиеся цилиндры. Присмотревшись, Рин заметила вырезанные по бокам старые никанские буквы.

– А это зачем? – спросила она, медленно закрутив цилиндр.

– Это молитвенные колеса. Но сегодня у нас нет времени в это вдаваться, – сказал Цзян и жестом велел следовать за собой. – Сюда.

Рин ждала, что девять ярусов пагоды связаны лестничными пролетами, но внутри оказалась лишь спиральная лестница, ведущая на самый верх, то есть просто пустой цилиндр, заполненный воздухом. Через квадратное отверстие в потолке пробивался солнечный луч, в воздухе плавала пыль. С лестницы свисали заплесневелые рисунки. Похоже, несколько десятилетий их никто не чистил.

– Раньше здесь стояли статуи Четырех богов, – сказал Цзян, указывая в пустоту.

– А где они сейчас?

Он пожал плечами.

– Взяв Синегард, Красный император забрал большую часть религиозных предметов. В основном их переплавили в драгоценности. Но это не имеет значения.

Он кивнул Рин, чтобы она поднялась за ним по лестнице.

По мере восхождения он продолжил лекцию:

– Боевые искусства в империю принес с юго-восточного континента воин по имени Бодхидхарма. Когда во время своих странствий по миру он обнаружил империю, то пришел в монастырь и захотел войти, но глава монастыря ему отказал. Тогда Бодхидхарма уселся в ближайшей пещере лицом к стене и просидел там девять лет, слушая крики муравьев.

– Что-что слушая?

– Крики муравьев, Рунин. Будь внимательней.

Она выругалась сквозь зубы. Цзян не обратил на это внимания.

– Легенда гласит, что он пробурил взглядом дыру в стене пещеры. Монахов то ли тронул его религиозный пыл, то ли произвело впечатление упрямство, но в конце концов они впустили его в храм. – Цзян остановился перед рисунком с изображением смуглого воина и белокожих монахов в длинных рясах. – Бодхидхарма – в центре.

– У монаха слева хлещет кровь из отрезанной руки, – заметила Рин.

– Ага. По легенде, одного монаха так потрясла настойчивость Бодхидхармы, что он отрезал себе руку.

Рин вспомнила миф о том, как Майриннен Теарца покончила с собой ради объединения Спира с материковой империей. Похоже, история боевых искусств усеяна людьми, готовыми на бесполезные жертвы.

– Ну так вот. Монахи храма хотели услышать, что скажет Бодхидхарма, но из-за малоподвижного образа жизни и плохого питания они совсем ослабли. Были даже более тощими, чем ты. Засыпали во время его выступлений. Бодхидхарму это раздражало, и он придумал три набора упражнений, чтобы оздоровить монахов. К тому же им постоянно угрожали грабители и разбойники, но религия запрещала им носить оружие, так что многие упражнения они изменили, превратив их в систему самообороны без оружия.

Цзян остановился перед другим рисунком. На нем монахи выстроились в ряд у стены в одинаковых позах.

– Это же… – поразилась Рин.

– Первая фигура Сээцзиня. Да, – кивнул Цзян. – Бодхидхарма предупредил монахов, что главная задача боевых искусств – воспитание человека. Если использовать их правильно, можно получить мудрого руководителя, который видит сквозь туман и понимает волю богов. Боевые искусства служат не только военным целям.

Рин попыталась представить, что техники, которым учит Цзюнь, всего лишь оздоровительная гимнастика.

– Видимо, боевые искусства сильно изменились.

– Верно.

Цзян явно ждал от нее определенного вопроса.

Рин подчинилась.

– И когда боевые искусства стали использовать в массовой армии?

Цзян довольно качнул головой.

– Незадолго до Красного императора в империю вторглись всадники из Глухостепи на севере. Во время оккупации они ввели жестокие меры, чтобы контролировать местных жителей, включая запрет на ношение оружия.

Цзян снова остановился перед рисунком с ордой степняков на огромных скакунах. На их лицах застыли безумные варварские ухмылки. В руках они держали луки в половину собственного роста. Внизу были нарисованы дрожащие от страха никанские монахи, некоторых из них уже расчленили.

– Когда-то храмы были тихими и мирными прибежищами, а теперь превратились в святилища для повстанцев и центры планирования и подготовки к революции. Воины и сочувствующие должны были надеть монашеские рясы и побрить головы, но в храме их готовили для войны. В таких священных местах, как это, они замышляли изгнать угнетателей.

– И вряд ли бы им помогла оздоровительная гимнастика, – сказала Рин. – Пришлось изменить технику.

Цзян опять кивнул.

– Именно. Для обучения боевым искусствам в монастырях требовалось последовательно овладеть сотнями сложных, запутанных фигур. Это занимало десятилетия. К счастью, предводители восстания понимали, что такой подход неприемлем для быстрого создания войска.

Цзян повернулся и посмотрел на нее. Они добрались до верхушки пагоды.

– Вот так и появились современные боевые искусства, система, основанная, скорее, на биомеханике человека, чем на движениях животных. Огромное разнообразие техник – некоторые из них едва пригодны для бойца – выкристаллизовалось в набор основных фигур, чтобы обучить воина за пять лет, а не за пятьдесят. Этим основам и учат вас в Синегарде. Этим основам обучают в имперском ополчении. Вот чем занимаются твои однокурсники. – Он усмехнулся. – А я покажу тебе, как их превзойти.

Цзян был хорошим, хотя и нестандартным боевым инструктором. Он заставлял Рин держать ногу на весу долгие минуты, пока та не начинала дрожать. Заставлял уклоняться, пока метал в нее оружие из мешка. Заставлял делать это упражнение с завязанными глазами, а позже признался, что ему просто показалось это забавным.

– Какой же вы все-таки мерзавец, – сказала Рин. – Но ведь вы это и сами знаете, да?

Как только Цзян посчитал, что основы она освоила, они перешли к спаррингу. Занимались они этим каждый день по четыре часа. Они дрались голыми руками и с оружием, иногда Рин отбивалась голыми руками, а Цзян брал оружие.

– Состояние ума не менее важно, чем состояние тела, – объяснял Цзян. – В пылу драки твой разум должен быть спокоен и устойчив, как скала. Нужно удерживать равновесие по центру, все видеть и все контролировать. Все пять элементов должны быть сбалансированы. Слишком много огня – и ты будешь наносить удары слишком хаотично. Слишком много воздуха – и будешь драться слишком легковесно, перейдешь в оборону. Слишком много земли – и… Ты меня слушаешь вообще?

Она не слушала. Трудно сосредоточиться, когда Цзян тычет в нее боевой алебардой, вынуждая танцевать вокруг, чтобы ее не проткнули.

Метафоры Цзяна для нее мало значили, но Рин быстро научилась избегать ранений. Возможно, этого он и добивался. У нее развилась мышечная память. Рин обнаружила, что стоит ожидать от оппонента только определенных движений и комбинаций, которые могут оказаться успешными. И научилась реагировать на них автоматически. Научилась за несколько секунд до атаки предугадывать движения Цзяна, читать их по наклону корпуса и блеску в глазах.

Он беспощадно наседал. Когда Рин уставала, Цзян напирал сильнее. А если падала, атаковал, как только она поднималась на ноги. Рин научилась постоянно быть настороже, засекать боковым зрением малейшие движения.

Однажды она прижалась к нему бедром и, навалившись изо всех сил, перекинула его через правое плечо.

Цзян проскользил по каменному полу и брякнулся о стену сада, так что зашатались полки и чуть не свалились горшки с кактусами.

Пару секунд Цзян лежал, приходя в себя. Потом встретился взглядом с Рин и заулыбался.

Последний день Рин с Сунь-цзы оказался самым тяжелым.

Сунь-цзы больше не был милым поросенком, став на редкость жирным и вонючим чудовищем. Ничего привлекательного. Если Рин и нравились его преданные карие глаза, всю ее привязанность сводили на нет необъятные размеры Сунь-цзы.

Нести его в гору было пыткой. Сунь-цзы больше не помещался в корзину. Рин приходилось нести его на спине, ухватив за передние ноги.

Она уже не могла идти с той же скоростью, как когда носила Сунь-цзы на руках, но приходилось поторапливаться, иначе она рисковала остаться без завтрака, а что еще хуже – пропустить занятия. Она раньше вставала. Бежала быстрее. Ковыляла в гору, при каждом шаге хватая ртом воздух. Сунь-цзы лежал на ее спине, положив рыло ей на плечо и купаясь в утреннем солнце, пока мускулы Рин скрипели от натуги. Добравшись до водопоя, она опустила свинью на землю и рухнула.

– Пей, обжора, – проворчала она, пока Сунь-цзы резвился в ручье. – Жду не дождусь того дня, когда тебя зарежут и съедят.

На пути вниз солнце шпарило вовсю, и, несмотря на зимний холод, Рин обливалась потом. Она проковыляла через мясной квартал к домишке вдовы Маун и без всякой элегантности скинула Сунь-цзы на пол.

Он перекатился на ноги, громко завизжал и стал носиться по кругу за собственным хвостом.

Появилась вдова Маун с ведром бурды для свиньи.

– До завтра, – выдохнула Рин.

Вдова Маун покачала головой.

– Никакого завтра не будет. По крайней мере, для него. – Она почесала Сунь-цзы по рылу. – Сегодня вечером он отправится к мяснику.

– Что? Уже? – вытаращилась на нее Рин.

– Сунь-цзы уже набрал максимальный вес. – Вдова Маун похлопала Сунь-цзы по бокам. – Только посмотри на этого жирдяя. Мои свиньи никогда не вырастали такими здоровенными. Может, твой безумный учитель был прав насчет горной воды. Может, мне стоит носить туда всех свиней.

Рин понадеялась, что этого не произойдет. Легкие до сих пор горели. Она низко поклонилась вдове.

– Благодарю за то, что позволили носить вашу свинью.

Вдова Маун хмыкнула.

– Вот ведь психи из академии, – пробормотала она сквозь зубы и стала толкать Сунь-цзы к загону. – Пошел, пошел. Подготовим тебя для мясника.

Хрю!

Сунь-цзы с мольбой посмотрел на Рин.

– Не смотри на меня, – сказала Рин. – Это конец твоего пути.

Но все же она ощутила укол вины, и чем дольше она смотрела на Сунь-цзы, тем больше вспоминала былого поросенка. Она отвела глаза от его глуповатого наивного взгляда и пошла обратно в гору.

– Уже? – удивился Цзян, когда Рин сообщила ему о судьбе Сунь-цзы. Цзян сидел на дальней стене сада, болтая ногами, как ребенок-непоседа. – А я-то возлагал на эту свинью большие надежды. Но, в конце концов, свинья есть свинья. И как ты себя чувствуешь?

– Опустошенной, – призналась Рин. – Мы с Сунь-цзы наконец-то начали понимать друг друга.

– Нет, я про твое тело. Руки. Спину. Ноги. Как они?

Рин нахмурилась и развела руками.

– Болят.

Цзян спрыгнул со стены и подошел к Рин.

– Сейчас я тебя ударю.

– Что?!

Она крепче встала на пятки и едва успела выставить локти, прежде чем Цзян врезал ей кулаком в лицо.

Удар был сильнейшим, гораздо сильнее, чем все прежние. Рин знала, что отражать такой удар следует под углом, чтобы рассеять ци в воздухе. Но все произошло слишком внезапно, и она успела лишь поставить блок. В последний миг Рин вспомнила, что нужно присесть, чтобы ци удара прошла через ее тело в землю, не нанеся вреда.

Под ее ногами раздался треск, похожий на раскаты грома.

Рин ошеломленно отпрыгнула. Камень под ее ногами раскололся от мощи рассеянной энергии. От ног к краю камня пролегла длинная трещина.

Они оба уставились на трещину. Та побежала дальше, до самого края сада, и остановилась у подножия ивы.

Цзян запрокинул голову и расхохотался.

Безумно и на высоких нотах. Он смеялся так, словно вместо легких у него кузнечные мехи. В этом смехе не было ничего человеческого. Цзян раскинул руки и, размахивая ими, закружился в безумном танце.

– Милое дитя, – сказал он, кружась в ее сторону. – Гениальное дитя.

Рин расцвела улыбкой.

Да пошло оно все, решила она и бросилась его обнимать.

Цзян подхватил ее и закружил в воздухе, снова и снова, в калейдоскопе пестрых грибов.

Они вместе сели под ивой, безмятежно рассматривая маки. Ветер был слабым. На сад мягко сыпал снег, но уже появились первые намеки на весну. Уже не дули жестокие зимние ветра, воздух застыл. Такое спокойствие.

– Сегодня больше никаких тренировок, – объявил Цзян. – Отдыхай. Иногда нужно ослабить тетиву, чтобы послать стрелу в полет.

Рин закатила глаза.

– Ты должна выбрать Наследие, – радостно продолжил Цзян. – Никто так быстро не схватывал, даже Алтан.

Рин стало неловко. Как сказать ему, что она занималась боевыми искусствами только по одной причине – чтобы пройти через Испытания и учиться у Ирцзаха?

Цзян ненавидел вранье. Рин решила, что стоит откровенно ему признаться.

– Я подумываю выбрать Стратегию, – нерешительно произнесла она. – Ирцзах сказал, что предложит мне.

Цзян помахал рукой.

– Ирцзах не научит тебя ничему, чего ты не можешь познать самостоятельно. Стратегия – предмет ограниченный. Проведешь достаточно времени в постели с «Искусством войны» Сунь-цзы, и узнаешь все, что необходимо для победы.

– Но…

– Кто такие боги? Где они жили? Почему поступали так, а не иначе? Вот основные вопросы Наследия. Я могу научить тебя чему-то большему, чем просто контроль ци. Могу показать дорогу к богам. Могу сделать из тебя шамана.

Боги и шаманы? Часто было трудно разобраться, шутит Цзян или нет, но, похоже, он и в самом деле был убежден, что может говорить с обитателями небес.

– Наставник… – промямлила она.

– Это важно, – напирал Цзян. – Прошу тебя, Рин. Это умирающее искусство. Красному императору почти удалось его уничтожить. Если ты это не познаешь, не познает никто, и Наследие навсегда исчезнет.

Из-за отчаяния в его голосе Рин почувствовала себя неловко.

Она покрутила пальцами травинку. Конечно, Наследие ей интересно, но она не собиралась выбрасывать на ветер возможность четыре года учиться у Ирцзаха ради предмета, на котором остальные наставники давно поставили крест. Она приехала в Синегард не для того, чтобы выслушивать бессвязные истории, в особенности те, которые презирают все жители столицы.

Мифы и легенды ее завораживали, а в изложении Цзяна они выглядели почти реальными. Но Рин хотелось пройти через Испытания. А занятия у Ирцзаха открывали двери в ополчение. Гарантированная офицерская должность и подразделение на выбор. Ирцзах поддерживал отношения со всеми двенадцатью наместниками, и его протеже всегда получали достойные места.

Уже через год после выпуска она командовала бы собственным подразделением. Через пять лет стала бы известным на все страну военачальником. Нельзя отказаться от такого из прихоти.

– Наставник, я лишь хочу стать хорошим военным, – сказала она.

Лицо Цзяна вытянулось.

– Как и все остальные в этой школе, – сказал он.