Текст книги "Опиумная война"

Автор книги: Ребекка Куанг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Второй была девушка. Она прошла мимо Дракона, Тигра и Льва, потому что они были богами войны, а значит, мужскими богами. «Я женщина, – сказала она, – а женщине нужно другое оружие. Женщине не место в гуще сражения. Женщина сражается путем обмана и обольщения». Она преклонила колени перед богиней-улиткой Нюйвой. Богиню Нюйву порадовали ее слова, и она сделала ее смертоносной, как змея, способной обворожить и загипнотизировать врага, как умеют змеи. Так родилась Гадюка.

Из-под платья Гадюки выползла змея и обвила ее тело до плеч. Публика захлопала мастерству кукольника.

– Третий герой был самым скромным. Слабый и болезненный, он не сумел нагнать двух друзей в мастерстве. Но он был предан и непоколебим в своей вере в богов. Он не стал просить милостей от обитателей Пантеона, потому что знал – он их не заслужил. Он просто опустился на колено перед черепахой, которая их впустила. «Я прошу лишь силу, чтобы защитить моих друзей, и мужество, чтобы защитить страну», – сказал он. «Я дам тебе это и кое-что еще, – ответила черепаха. – Сними с моей шеи связку ключей. С этого дня ты будешь Стражем. Ты сможешь открывать зверинец богов, где обитают все виды зверей, и прекрасные существа, и чудовища, которых когда-то победили герои. Когда понадобится, они в твоем распоряжении».

Силуэт Стража поднялся и медленно потер руки, а за его спиной появились тени разных форм и размеров. Драконы. Демоны. Животные. Они окружили Стража темным облаком.

– Когда они спустились с горы, тренировавшие их монахи поняли, что эти трое превзошли в мастерстве даже старейшего наставника в храме. Молва об этом распространилась, и мастера боевых искусств по всей стране склонились перед божественными умениями трех героев. Их репутация росла. Теперь их имена знали во всех двенадцати провинциях, и три героя пригласили всех наместников на большой пир у подножия горы Тяньшань.

За ширмой появились двенадцать фигур, представляющих разные провинции. Каждая была в шлеме с плюмажем, олицетворяющим провинцию – Петух, Бык, Кролик, Обезьяна и так далее.

– Гордые наместники разъярились, узнав, что приглашены все остальные. Каждый думал, что три героя вызвали лишь его одного. Лучше всего наместники умели плести заговоры, и они тут же начали строить планы, как отомстить героям.

Ширма озарилась зловещим бордовым цветом. Тени наместников склонили головы друг к другу, словно ведут тайные переговоры.

– Но в разгар обеда они обнаружили, что не могут пошевелиться. Гадюка отравила их напитки парализующим ядом, а наместники выпили много кубков соргового вина. Пока они откинулись в креслах без движения, перед ними встал Воин. «Сегодня я провозглашаю себя императором Никана, – объявил он. – Если вы будете мне противиться, я убью вас и заберу ваши земли. Но если поклянетесь мне служить и стать генералами под моими знаменами, я награжу вас властью и должностями. Больше вы никогда не будете сражаться, обороняя свои границы от другого наместника. Никогда не будете драться за власть. Все вы будете равны под моей властью, а я стану величайшим правителем страны со времен Красного императора».

Тень Воина подняла меч к небу. В острие ударила молния, символ благословения с небес.

– Когда наместники снова смогли пошевелиться, все они согласились служить новому Дракону-императору. Вот так, не пролив ни капли крови, герои объединили Никан. Впервые за многие века наместники сражались под одним знаменем, сплоченные тремя героями. Впервые в недавней истории Никан объединенным фронтом выступил против захватчиков из Федерации. А через некоторое время мы их изгнали. И империя снова стала свободной.

Опять появился силуэт гор, только теперь все было усыпано спиральными пагодами, храмами и деревнями. Страна, свободная от захватчиков. Благословленная богами.

– Сегодня мы празднуем объединение двенадцати провинций, – провозгласил кукольник. – И восхваляем трех героев. А также отдаем дань богам, которые наделили их талантами.

Дети захлопали.

Выходя из шатра, Катай нахмурился.

– Я никогда не осознавал, насколько ужасна эта история, – быстро произнес он. – В детстве я считал трех героев такими умными, но на самом деле это история о яде и насилии. Обычная никанская политика.

– Я ничего не знаю о никанской политике, – сказала Рин.

– А я знаю, – поморщился Катай. – Отец рассказывает обо всем, что происходит во дворце. Всё, как рассказывал кукольник. Наместники вечно грызутся друг с другом, борясь за внимание императрицы. Жалкое зрелище.

– Ты о чем?

– Ты знаешь, что наместники так увлеклись борьбой друг с другом, что позволили Мугену разорять страну во время Опиумных войн? – Катай выглядел обеспокоенным. – Отец считает, что это снова повторяется. Помнишь, что сказал Йим на первом занятии? Он был прав. Муген не собирается тихо отсиживаться на своем острове. Отец считает, что новое нападение – лишь вопрос времени, и его беспокоит, что наместники не принимают угрозу всерьез.

Раздробленность империи, похоже, вызывала тревогу у всех наставников академии. Хотя ополчение находилось под контролем императрицы, его двенадцать дивизий набирали солдат в основном из своих провинций, а командовал каждой наместник. Отношения между провинциями никогда не были гладкими. Пока Рин не прибыла в Синегард, она не осознавала, насколько укоренилось презрение северян к южанам.

Но Рин не хотелось говорить о политике. Впервые за долгое время на каникулах она могла расслабиться и не желала думать о надвигающейся войне, которую все равно не в состоянии предотвратить. Театр теней ее поразил, и ей хотелось, чтобы Катай перестал говорить о серьезном.

– Мне понравилась часть про Пантеон, – сказала она через некоторое время.

– Еще бы. Это же чистая выдумка, в отличие от всего остального.

– Серьезно? Но ведь говорят, что три героя были шаманами.

– Три героя владели боевыми искусствами. Они были политиками. Талантливыми воинами, но шаманизм – это преувеличение, – сказал Катай. – Ты же знаешь, в Никане любят приукрашивать рассказы о войне.

– Но откуда взялись эти рассказы? – напирала Рин. – Способности Триумвирата слишком специфичны, чтобы быть просто детской сказкой. Если их сила – лишь легенда, то почему она всегда одна и та же? В Тикани мы часто слышали о Триумвирате. По всем провинциям эти истории неизменны. Это всегда Страж, Воин и Гадюка.

Катай пожал плечами.

– Выдумка какого-то талантливого поэта. В это не так уж сложно поверить. Гораздо проще, чем в существование шаманов.

– Но ведь раньше существовали шаманы, – сказала Рин. – Еще до того, как Красный император завоевал Никан.

– Убедительных доказательств нет. Лишь байки.

– Летописцы Красного императора хранили сведения об импортных товарах вплоть до связки бананов, – возразила Рин. – Вряд ли они стали бы выдумывать.

Катай скептически посмотрел на нее.

– Конечно, только это не значит, что три героя и впрямь были шаманами. Дракон-император мертв, а после Второй опиумной войны никто не слышал о Страже.

– Может, он просто скрывается. Может, он до сих пор где-то здесь, ждет следующего вторжения. Или… а что, если цыке – шаманы? – Это только что пришло Рин в голову. – Вот почему мы ничего о них не знаем. Может, они и есть единственные оставшиеся шаманы…

– Цыке – просто наемные убийцы, – фыркнул Катай. – Они убивают ножом или ядом. И не могут вызвать богов.

– Насколько тебе известно, – заметила Рин.

– Ты правда повелась на эту идею о шаманах? – спросил Катай. – Это же сказки для детей, Рин.

– Писцы Красного императора вряд ли стали бы хранить детские сказки.

Катай вздохнул.

– Ты поэтому выбрала Наследие? Решила, что станешь шаманом? Думаешь, что сумеешь вызвать богов?

– Я не верю в богов, – сказала Рин. – Но верю в силу энергии. И думаю, у шаманов был источник этой силы, к которому нет доступа у других, но этому можно научиться.

Катай покачал головой.

– Я скажу тебе, кто такие шаманы. Когда-то мастера боевых искусств были и в самом деле могущественны, и чем больше сражений они выигрывали, тем шире распространялась молва. Вероятно, они сами поощряли эти рассказы, рассчитывая напугать врагов. Я бы не удивился, если бы оказалось, что истории про Триумвират выдумала сама императрица. Это помогает ей удерживать власть. А сейчас она, как никогда, нуждается в этих легендах. Наместники что-то замышляют, наверняка через несколько лет устроят переворот. Но если она настоящая Гадюка, то почему просто не вызовет гигантских змей, чтобы подчинить наместников своей воле?

Рин не подумала о таком очевидном контраргументе, и потому промолчала. Спорить с Катаем все равно бесполезно. Он так убежден в собственной логике, в энциклопедических знаниях по большинству предметов, что с трудом замечает пробелы в собственном понимании.

– Я обратила внимание, что кукольник умолчал о том, как мы на самом деле выиграли Вторую опиумную войну, – сказала Рин через некоторое время. – Ну, сам знаешь. Спир. Резня. Тысячи погибших за одну ночь.

– Это ведь все-таки была сказка для детей, – ответил Катай. – А геноцид – это слишком неприятно.

Следующие два дня Рин и Катай просто валяли дурака, наслаждаясь минутами отдыха от академии. Играли в шахматы. Лежали в саду, уставившись на облака, и сплетничали об однокурсниках.

– Нян довольно симпатичная. Как и Венка, – сказал Катай.

– С самого поступления Венка думает только о Нэчже. Даже я это вижу.

Катай поднял брови.

– Я бы сказал, что это ты думаешь только о Нэчже.

– Не будь таким мерзким.

– Точно-точно. Постоянно меня о нем спрашиваешь.

– Потому что мне любопытно, – ответила Рин. – Сунь-цзы сказал, что нужно изучить своего врага.

– К дьяволу Сунь-цзы. Ты просто считаешь его красивым.

Рин запустила в его голову шахматной доской.

По настоянию Катая Лан приготовила острое рагу с перцем, и каким бы оно ни было вкусным, Рин не могла сдержать слез. На следующий день она много времени провела в туалете, с полыхающим задним проходом.

– Думаешь, так чувствовали себя спирцы? – спросил Катай. – А что, если понос и жжение – это цена за посвящение своей жизни Фениксу?

– Феникс – мстительный бог, – промычала Рин.

Они перепробовали все вина из шкафчика отца Катая и напились до приятного одурения.

– Мы с Нэчжой все детство устраивали набеги на этот шкафчик. Попробуй вот это. – Катай передал ей керамическую бутылку. – Это сорговое вино. Пятьдесят градусов.

Рин сделала большой глоток. Жидкость обожгла горло.

– Прямо жидкий огонь, – сказала она. – В этой бутылке живет солнце. Напиток спирцев.

Катай хохотнул.

– Хочешь знать, как его делают? – спросил он. – Секретный ингредиент – это моча.

Рин выплюнула вино.

Катай засмеялся.

– Теперь используют всего-навсего соду. Но легенда гласит, что один рассерженный чиновник помочился в винном погребе Красного императора. Вероятно, одно из лучших случайных открытий времен Красного императора.

Рин перекатилась на живот и покосилась на Катая.

– И почему ты не на горе Юэлу? Ты должен стать ученым. Мудрецом. Ты столько всего знаешь.

Катай мог часами разглагольствовать на одну тему и все же мало интересовался учебой. Он прошел Испытания, потому что из-за идеальной памяти вообще не нуждался в учебе, но сдался Нэчже, как только схватка на турнире приобрела опасный оборот. Катай был умен, но его место было не в Синегарде.

– Я так и хотел, – признался он. – Но я единственный сын. А отец – министр обороны. И какой у меня был выбор?

Рин покрутила бутылку.

– Так ты единственный ребенок?

Катай покачал головой.

– Еще есть старшая сестра. Кината. Она сейчас на Юэлу, изучает геомантию или что-то в таком духе.

– Геомантию?

– Искусство размещения зданий и прочих предметов. – Катай помахал руками в воздухе. – Чистая эстетика. Предполагается, что это важно, если твое главное желание – выйти замуж за важного человека.

– А ты прочел об этом хоть одну книгу?

– Я читаю только интересное. – Катай перекатился на живот. – А ты? У тебя есть братья и сестры?

– Нет, – ответила она и нахмурилась. – Вообще-то есть. Не знаю, почему я так сказала. У меня есть брат, точнее, сводный брат. Кесеги. Ему десять. Было. Сейчас уже одиннадцать.

– Ты по нему скучаешь?

Рин прижала колени к груди. Ей не понравилось, как вдруг заныло сердце.

– Нет. То есть… не знаю. Он был так мал, когда я уехала. Прежде я за ним присматривала. Наверное, я рада, что больше мне не приходится этим заниматься.

Катай поднял брови.

– Ты ему пишешь?

– Нет. – Она задумалась. – Не понимаю почему. Видимо, я решила, что Фаны не желают меня знать. Или что ему лучше меня забыть.

Поначалу она хотела написать хотя бы учителю Фейрику, но обстановка в академии была такой кошмарной, что Рин просто не могла рассказать ему об этом. А потом занятия стали настолько изматывающими, что мысли о доме причиняли боль.

– Так ты не любишь свой дом, да? – спросил Катай.

– Не люблю о нем думать, – промямлила Рин.

Ей и впрямь не хотелось думать о Тикани. Хотелось сделать вид, будто она никогда там не жила – нет, что Тикани не существует. Потому что если она просто сотрет прошлое, то нарисует себя такой, как хочет. Студенткой. Ученым. Воином. Все, что угодно, кроме того, кем она была.

Главным событием Летнего фестиваля был парад в центре Синегарда.

Рин прибыла на него вместе с семьей Ченов – отцом Катая и грациозной матерью, двумя дядьями с женами и старшей сестрой. Рин забыла, насколько важный человек отец Катая, пока не увидела весь клан в одежде фамильных цветов – бургундского с золотом.

Катай схватил Рин за локоть.

– Не смотри влево. Делай вид, что говоришь со мной.

– Но я и правда с тобой говорю.

Рин немедленно посмотрела влево.

И увидела Нэчжу среди группы людей в лазурно-серебристой одежде. На спине его рубахи был вышит огромный дракон, символ дома Инь.

– Ах вот оно что. – Рин отвернулась. – Мы можем встать вон там?

– Давай.

Как только они благополучно укрылись за спиной дяди Катая, Рин выглянула, чтобы рассмотреть членов семьи Инь. Она увидела две копии Нэчжи, только постарше – мужскую и женскую. Обоим было хорошо за двадцать, оба невероятно привлекательны. Вообще, вся семья Нэчжи выглядела так, словно сошла с картины, скорее идеализированными версиями человека, чем настоящими людьми.

– Отца Нэчжи здесь нет, – сказал Катай. – Это любопытно.

– Почему?

– Он наместник провинции Дракон, – сказал Катай. – Один из Двенадцати.

– Может, он болен, – предположила Рин. – Или ненавидит парады не меньше, чем я.

– Но я-то здесь, верно? – Катай потеребил рукав. – Нельзя просто так пропустить Летний фестиваль. Это демонстрация единства всех двенадцати провинций. Как-то раз отец сломал ногу за день до фестиваля, и все равно пришел, принимая обезболивающие. Если глава семьи Инь не пришел, это кое-что значит.

– Может, он в смятении, – высказалась Рин. – В ярости, что сын продул турнир. И ему слишком стыдно показываться на глаза людям.

Катай криво улыбнулся.

В прозрачном утреннем воздухе прозвучал рожок, после чего слуга начал выкрикивать всех участников процессии по очереди.

Катай повернулся к Рин:

– Не знаю, можешь ли ты…

– Все нормально, – сказала она. Конечно, она не появится на параде вместе с семьей Чен. Рин не член семьи Катая, и ей нечего делать в процессии. Рин избавила его от неловких объяснений. – Я буду смотреть на тебя с рыночной площади.

Протиснувшись сквозь толпу, энергично работая локтями, Рин нашла местечко на крыше лотка с фруктами, откуда открывался хороший вид на парад, и при этом она не рисковала быть раздавленной до смерти ордой синегардцев, наводнивших центр города. А пока не рухнет соломенная крыша, владелец лотка ни о чем и не догадается.

Парад начался с дани уважения Небесному зверинцу, группе легендарных существ, живших во времена Красного императора. По толпе извивались огромные драконы и львы, закрепленные на палках, которыми управляли спрятавшиеся внизу танцоры. В ритм их движениям громовыми раскатами трещали фейерверки. Потом появилась гигантская алая фигура на высоких огненных шестах – Багряный Феникс юга.

Рин с любопытством разглядывала Феникса. Согласно книгам по истории, это самый почитаемый бог спирцев. Вообще-то спирцы никогда не поклонялись обширному пантеону богов, как в Никане. Спирцы поклонялись только Фениксу.

За Фениксом следовало существо, которого Рин прежде не видела. С головой льва, рогами оленя и телом какого-то другого животного, возможно тигра, только с копытами. Зверь двигался тихо, кукольники не били в барабаны, не пели и не звонили в колокольчики, оповещая о его приближении.

Рин гадала, кто это, пока не вспомнила истории, которые когда-то слышала в Тикани. Это был цилинь, благороднейший из земных зверей. Цилини ступали на землю Никана, только когда умирал великий лидер или во времена серьезных испытаний.

Потом начался парад известных семейств, и Рин быстро потеряла интерес. Не считая унылой физиономии Катая, смотреть было не на что – в паланкинах несли важных людей, одетых в фамильные цвета.

Солнце над головой палило. По вискам Рин скатывался пот. Ей хотелось пить. Она прикрыла лицо рукавом, дожидаясь, когда, наконец, парад закончится и она сможет найти Катая.

И тут толпа вокруг разразилась криками, и Рин испуганно осознала, что в паланкине из золотистого шелка прибыла императрица в окружении взвода музыкантов и телохранителей.

У императрицы было много изъянов.

Не вполне симметричное лицо. Изогнутые брови, одна чуть выше другой, придавали ее лицу презрительное выражение. Даже ее губы были неровными – один уголок поднимался выше.

И все же она, несомненно, была самой красивой женщиной, какую Рин когда-либо видела.

Недостаточно просто описать ее волосы, темнее ночи и блестящие, как крылья бабочки. Или кожу – белую и гладкую, мечту любой синегардки. Или кроваво-красные губы, словно она только что съела вишню. Всем этим могла бы обладать обычная женщина. Но в императрице все эти черты соединялись с неизбежностью истины.

Внешность Венки бледнела по сравнению с ней.

Молодость усиливает красоту, подумалось Рин. Это фильтр, он маскирует недостатки и придает очарование даже заурядным чертам. Но красота без молодости опасна. Красота императрицы не требовала пухлых юных губ, румянца юных щек или нежности юной кожи. Ее красота могла порезать, как ограненный кристалл. Бессмертная красота.

Впоследствии Рин не могла описать, как была одета императрица. Она не помнила, говорила ли императрица и махала ли рукой в ее направлении. Рин не помнила, что делала императрица.

Она помнила только ее глаза, глубокие черные омуты, вызывающие удушье, прямо как глаза наставника Цзяна, но если Рин тонула в них, то ей и не нужен был воздух, пока она может смотреть в эти блестящие обсидиановые колодцы.

Она не могла отвернуться. Это казалось немыслимым.

И когда паланкин императрицы скрылся из вида, Рин ощутила странную боль в сердце.

Ради этой женщины она была готова разорвать на части целые королевства. Рин бы последовала за ней в ад. Вот настоящий правитель. Вот кому ей предназначено служить.

Глава 9

– Фан Рунин из Тикани, провинция Петух, – представилась Рин. – Кадет второго курса.

Клерк плюхнул печать академии рядом с ее именем в регистрационном свитке и протянул комплект из трех черных рубах кадета.

– Какая специальность?

– Наследие, – сообщила Рин. – Наставник Цзян Цзыя.

Клерк снова заглянул в свиток.

– Уверена?

– Еще как, – сказала Рин, и ее пульс участился. – Что-то случилось?

– Сейчас вернусь, – сказал клерк и скрылся в задней комнате.

Рин ждала у конторки, и с каждой минутой ей становилось все тревожнее. Неужели Цзян покинул академию? Его уволили? У него был нервный срыв? Его арестовали за хранение опиума на территории академии? Или вне территории?

Она вдруг вспомнила тот день, когда поступила в Синегард и ее заподозрили в обмане на экзамене. Не пожаловалась ли на нее семья Нэчжи за то, что избила его на турнире? Возможно ли подобное?

Наконец, клерк вернулся, на его лице было написано смущение.

– Прошу прощения, – сказал он, – но уже очень давно никто не выбирал Наследие. Мы даже не знаем, какого цвета должна быть твоя нарукавная повязка.

В конце концов из остатков ткани от формы первокурсников соорудили белую повязку.

Занятия начались на следующий день. После выбора Цзяна Рин все равно половину времени проводила с другими наставниками. Поскольку она единственная изучала Наследие, то вместе с кадетами Ирцзаха занималась также Стратегией и Лингвистикой. К своему неудовольствию, она обнаружила, что хотя она и не выбрала Медицину, второкурсникам все равно предстояло помучиться на обязательных занятиях по неотложной медицинской помощи у Энро. Место Истории заняла Дипломатия с наставником Йимом. Цзюнь по-прежнему не допускал ее к тренировкам в своем классе, но Рин изучала боевые искусства с оружием у Соннена.

После окончания утренних занятий Рин полдня проводила с Цзяном. Она взбегала по ступеням к саду Наследия. Время для встречи с наставником. Время получать ответы.

– Опиши, что мы изучаем, – попросил Цзян. – Что такое Наследие?

Рин вытаращила глаза. Она рассчитывала, что это Цзян ей расскажет.

Рин неоднократно пыталась уложить в голове, почему она выбрала Наследие, но не могла произнести ничего, кроме банальностей.

Все это было на уровне интуиции. Истина, которую она знала, но не могла никому объяснить. Рин выбрала Наследие потому, что Цзян обладает каким-то иным источником силы, реальным и загадочным. А Рин сама наткнулась на этот источник в день турнира. Ее пожирал огонь, мир стал красным, она потеряла контроль над собой, и спас ее человек, которого все в академии считали безумцем.

Она заглянула по ту сторону пелены и сойдет с ума, если не удовлетворит свое любопытство, не поймет, что случилось.

Но это не значит, что она имеет хоть малейшее представление о том, чем занимается.

– Странные явления, – ответила она. – Мы изучаем разные странности.

Цзян поднял бровь.

– Как красноречиво.

– Я не знаю, – сказала она. – Я здесь потому, что хотела учиться у вас. Из-за того, что случилось на Испытаниях. Я не знаю, во что ввязалась.

– Нет, знаешь. – Цзян поднял указательный палец и прикоснулся к ее переносице, как когда погасил бушевавшее в ней пламя. – Глубоко внутри, сама этого не осознавая, ты все знаешь.

– Я хотела…

– Ты хотела узнать, что произошло на турнире. – Цзян склонил голову набок. – Вот что случилось: ты призвала бога, и он отозвался.

Рин поморщилась. Снова боги? Все каникулы она надеялась получить ответы, думала, что Цзян все прояснит, когда она вернется, но теперь Рин запуталась еще сильнее.

Прежде чем она успела возразить, Цзян поднял руку.

– Ты пока еще не знаешь, что все это значит. Не знаешь, можешь ли повторить случившееся на ринге. Но ты понимаешь, что если немедленно не получишь ответов, твой мозг взорвется. Ты заглянула по ту сторону и не успокоишься, пока не заполнишь пробелы. Так?

– Да.

– Случившееся с тобой было обычным делом до Красного императора, когда шаманы Никана не понимали, что делают. Если бы это продолжилось, ты сошла бы с ума. Но я позабочусь о том, чтобы этого не произошло. Я позабочусь о твоем здоровье.

Рин позабавило, что это с серьезным видом говорит человек, который разгуливает по территории академии голым.

Интересно, а как ее саму характеризует то, что она ему доверилась?

Как всегда с Цзяном, понимание приходило раздражающе мелкими порциями. Как Рин поняла еще до Испытаний, излюбленным методом обучения у Цзяна был принцип «сначала дела, а объяснения потом», если объяснения вообще следовали. Она уже знала, что если задаст неправильный вопрос, то не получит желаемого ответа. «Раз ты об этом спрашиваешь, – сказал бы Цзян, – значит, еще не готова узнать».

Она научилась просто молча ему подчиняться.

Цзян тщательно выстраивал для нее фундамент, хотя поначалу его требования казались бессмысленными и утомительными. Он велел Рин перевести учебник по истории на старониканский и обратно. Заставил провести холодное осеннее утро у ручья, где она ловила мелкую рыбешку голыми руками. Потребовал, чтобы Рин выполняла задания для всех дисциплин левой рукой, и ей приходилось тратить вдвое больше времени на сочинения, но все равно они выглядели детскими каракулями. Цзян заставил ее целый месяц жить так, будто в сутках двадцать пять часов. На целых две недели Рин перешла на ночной образ жизни и видела лишь ночное небо и призрачно тихий Синегард, а Цзян разозлился, когда она пожаловалась на то, что пропускает другие занятия. Он проверил, как долго Рин может обходиться без сна. И сколько времени может спать не просыпаясь.

Рин проглотила свой скептицизм, доверилась Цзяну и решила следовать его указаниям в надежде, что где-то ее ждет просветление. Но все же она действовала не вслепую, ведь она знала, что найдет на той стороне. И видела возможность этого просветления собственными глазами.

Потому что Цзян делал то, на что не способен ни один человек.

Однажды он, не пошевелив ни единым мускулом, закрутил листья под своими ногами.

Рин решила, что это проделки ветра.

Но Цзян повторил трюк, а потом и еще раз, только чтобы доказать, насколько все под его контролем.

– Вот это да, – сказала она и повторила: – Вот это да. Но как? Как?

– С легкостью, – ответил он.

Рин вытаращилась на него.

– Это… это же не боевые искусства, это…

– Что? – спросил Цзян.

– Нечто сверхъестественное.

Он самодовольно улыбнулся.

– Сверхъестественное – это слово для всего того, что не укладывается в твое понимание мира. Ты должна покончить с неверием. Просто смирись с тем, что подобное возможно.

– И я должна поверить в то, что вы бог?

– Не глупи. Я не бог. Я смертный, который пробудился, и в пробуждении заключена сила.

Он приказывал ветру завывать. Одним движением руки велел деревьям шелестеть листьями. Пускал рябь по воде, не прикасаясь к ней, и, прошептав одно слово, искривлял тени.

Рин понимала – Цзян демонстрирует ей это, потому что она не поверила бы ему, если бы он просто объявил это возможным. Цзян создавал для нее фундамент, паутину новых идей. Как объяснить ребенку концепцию гравитации, пока он не знает, что такое падение?

Какие-то истины можно усвоить, просто запоминая, как, например, историю или грамматику. Какие-то следует переваривать медленно, они должны стать истинами как неотъемлемая часть картины мира.

Однажды Катай сказал ей, что власть имущие диктуют, что считать приемлемым. Относится ли это к миру природы?

Цзян переформатировал для Рин ощущение реальности. Демонстрируя невозможное, он изменил ее подход к материальному миру.

Это оказалось просто, потому что ей хотелось верить. Рин без особого труда мысленно примирилась с вызовом, который эти действия бросали ее представлениям о реальности. Все травматические события уже случились. Ее пожирало пламя. Она понимала, что может сгореть. Это не выдумка. Так все и было.

Рин научилась не отрицать то, что делает Цзян, лишь потому, что это не соответствует ее прежним представлениям о порядке вещей. Научилась не удивляться.

Произошедшее на турнире проделало огромную зазубренную дыру в ее понимании мира, и Рин хотелось, чтобы Цзян поскорее эту дыру заполнил.

Иногда, если она задавала правильный вопрос, Цзян посылал ее в библиотеку для самостоятельного поиска ответов.

Когда она спросила его, где раньше занимались подобными практиками, Цзян отправил ее бесплодно копаться в странных и зашифрованных текстах. Заставил читать о древних лунатиках южных островов и их методах исцеления с помощью души растений. Приказал написать подробный отчет о деревенских шаманах Глухостепи на севере, о том, как они впадают в транс и путешествуют, воплощаясь в орлов. Велел изучить свидетельства о крестьянах юга Никана, объявивших себя ясновидящими.

– Как бы ты назвала всех этих людей? – спросил он.

– Необычными. Людьми со способностями или людьми, делающими вид, что имеют способности. – Рин не видела другой связи между этими людьми. – А как бы назвали их вы?

– Я бы назвал их шаманами, – сказал он. – Теми, кто общается с богами.

Когда она спросила, что он подразумевает под богами, Цзян заставил ее изучать религию. Не просто религию Никана, а все религии в мире, каждую религию, которая когда-то существовала от зари человечества.

– А что человек подразумевает под богами? – спросил он. – Почему у нас есть боги? Какой цели они служат в обществе? Займись этим. Найди ответы.

Через неделю Рин составила, по ее мнению, блестящий отчет о разнице между никанской и гесперианской религиозными традициями. Она гордо поведала свои выводы Цзяну в саду Наследия.

В Гесперии была только одна церковь. Гесперианцы верили в Творца, стоящего выше всех смертных и имеющего облик человека. Рин утверждала, что этот бог-Творец – способ, с помощью которого правительство Гесперии поддерживает порядок. Священники ордена Творца не получали политических постов, но обладали даже большим культурным влиянием, чем правительство. Поскольку Гесперия – крупная страна без наместников, имеющих абсолютную власть в своих провинциях, исполнение законов поддерживалось пропагандой мифологического морального кодекса.

Империю же Рин, наоборот, назвала страной суеверных атеистов. Конечно, в Никане хватало богов. Но, как и Фаны, большинство никанцев были религиозны только когда это удобно. Странствующие монахи составляли малую часть населения, они были скорее хранителями прошлого, чем частью института с реальной властью.

В Никане боги были героями мифов, культурными символами, их почитали во время важных событий вроде свадьбы, рождения или смерти. Боги отражали эмоции никанцев. Но никто не верил, что, если не зажечь благовония в честь Лазоревого дракона, это принесет неудачу на весь год. Никто не думал, что можно уберечь родных от беды, если молиться Великой черепахе.

Никанцы практиковали эти ритуалы, потому что им это было удобно, как способ выразить свою тревогу по поводу приливов и отливов удачи.

– То есть религия и на востоке и на западе – это просто общественная конструкция, – сделала вывод Рин. – Разница заключается в применении.

Цзян внимательно слушал ее доклад. Когда она закончила, он по-детски раздул щеки и выдохнул, а потом потер виски.

– Так ты считаешь никанскую религию простым суеверием?

– Никанская религия слишком бессистемна, чтобы быть хоть капельку правдивой, – ответила Рин. – У нас четыре главных бога – Дракон, Тигр, Черепаха и Феникс. А еще целый пантеон местных богов, покровителей деревень, богов животных, богов рек, богов гор… – Она загибала пальцы. – Как все они могут существовать в одном месте? Что это за мир, где весь сонм этих богов будет бороться за господство? Самое логичное объяснение в том, что когда мы говорим «бог», то подразумеваем сказку. Ничего больше.