Текст книги "Грезы"
Автор книги: Ребекка Форстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Опустившись на колени, Шон снова накрыл ее одеялом и стал растирать и разминать каждую стопу, медленно, чтобы их согреть и восстановить естественное кровообращение. Он радовался, что она пока не приходит в сознание, ведь тогда ей будет больно, а он не выдержит выражения боли в ее глазах.
То же самое он проделал и с ее руками. Она кричала и пыталась вырваться, все еще погруженная в глубокое беспамятство гипотермии, не сознавая, что он пытается ей помочь. Шон удивленно поднял голову, оторвавшись от работы, и его глаза остановились на ее лице. Как же она красива. Слишком красива. Еще красивей, чем та, которую он любил… когда-то… так давно…
Не в силах помочь себе, Шон остановился. Ее пальцы постепенно согревались, краска возвращалась к ней вместе с кровотоком. Со слезами на глазах, с воспоминаниями, вырвавшимися за те рамки, в которые он их заключил, Шон укрыл ее до подбородка одеялом, не в силах смотреть на такую красоту, не в силах вспоминать о смерти, из страха, что сам бросится ей навстречу.
Шон отвернулся от Сасс, зная, что больше ничего не сможет для нее сделать. И все-таки что-то заставило его вернуться, убедиться, что она вне опасности. Он снова опустился на колени, и на этот раз его длинные, сильные пальцы коснулись ее холодных щек. Губы Сасс были пепельными, но уж больше не синими. Боже, тратить на это такую красоту, такую душу. Если бы только она знала, как это глупо. У него заболело сердце при одной только мысли об этом.
Осознав, что не может дольше смотреть, не потеряв от отчаяния сердце, Шон Коллиер наклонился и нежно прижался щекой к ее щеке, желая передать ей свое тепло и жизненную силу. Когда он исполнился уверенности, что его дар принят, когда первая слеза упала из его глаз на ее кожу, он поднялся и вышел из хижины.
5
К Сасс медленно возвращалось сознание. Она пошевелилась, и Шон тут же оказался рядом. Он пристально вгляделся в нее, отмечая произошедшие в ней перемены.
На ее щеках уже играл нежный, словно заря, румянец. Губы все еще оставались бескровными, и ему безумно захотелось своим поцелуем вернуть им жизнь. Она чуть откинула одеяло, так что обнажилась изящная рука и плечо. Шон, долго на нее смотревший, внезапно понял, что знает ее уже достаточно хорошо, хотя они не сказали друг другу ни слова.
Сасс Брандт оказалась проще и естественной, чем он прежде думал. На ногтях, коротких и ухоженных, никакого лака; видно, что они не являются предметом гордости. Но вот кожа холеная, о ней заботятся люди, получающие за это деньги. Свою работу они делают хорошо. Ее тело было самым ухоженным, какие он видел в своей жизни, а сравнивать ему было с кем, даже помимо той, другой, которую он любил.
Волосы ее спутались, и все-таки, высохнув, не утратили блеска. Краски в них нет, ни единой пряди; цвет, рыжий с золотом, естественный, и Шону это понравилось. Уже настала ночь, комнату освещали лишь свеча да огонь в очаге, и все-таки волосы сияют вокруг ее лица жарким ореолом.
В ушах серьги, но не бриллиантовые, а маленькие золотые колечки, единственное яркое пятно на бледной коже. Скоро она проснется и посмотрит на него. Какого цвета ее глаза? Он не мог вспомнить. Знал только, что глядят они прямо в душу. Сияют словно звезды. В течение нескольких последних часов он был сиделкой, сейчас будет опекуном, а потом она уедет. Резко отодвинув стул, он поднялся, взглянул на нее в последний раз и резко отвернулся. Но его тут же окликнули.
– Куда вы?
Ее голос был слабым, но таким же милым, как и накануне днем, а, может, и более красивым, поскольку он мог себе представить, что она говорит ему другие слова, просит остаться не из страха, а по другой, более приятной причине. Он остановился, и вопрос повис за его спиной. Допустим, он раздражен, но вовсе не грубиян. И Шон Коллиер повернулся к ней лицом.
– На кухню. Вам нужно поесть что-нибудь горячее и питательное. К примеру, суп. Я уже поставил его разогреваться.
– Спасибо. – Она попыталась улыбнуться. Это оказалось делом нелегким. Шон не стал ее поощрять к этому, остался стоиком, понимая, как она опасна для него. Да, он поможет ей, раз уж она попала в передрягу, но не даст этой львице устроиться слишком удобно в своем доме. Он не может позволить себе с ней сблизиться.
– С моей стороны это не гостеприимство, не заблуждайтесь. Когда я вас нашел, вы уже были при смерти. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы устроили этот спектакль где-нибудь в другом месте. Но раз уж вы выбрали мой дом, я вынужден вас приводить в порядок.
И тут Сасс смогла улыбнуться; улыбка получилась слабая, но тем не менее прекрасная. Вцепившись в одеяло, она попыталась сесть, но Шон уже стоял над ней.
– Что вы делаете? Вы сошли с ума, – произнес он более мягко, чем намеревался.
Его ладони, сильные и настойчивые, легли на ее обнаженные плечи. Пальцы излучали силу, их давление было приятным, и она поняла, что у нее нет сил им противиться.
– Я уйду. Не желаю быть нежеланной гостьей.
– Не говорите глупости. Вы не можете уйти. Глядите! – Он указал ей на окно. Снег все еще падал, и даже в темноте Сасс могла различить высокие сугробы там, где недавно виднелись камни и островки льда. – Раз уж у вас хватило глупости едва не замерзнуть насмерть, воспользуйтесь мозгами, еще оставшимися у вас, и не повторяйте своей ошибки. Я дам вам теплую одежду. А потом мы посмотрим, как вы себя чувствуете, и решим, стоит ли вам подниматься с постели.
Сасс кивнула, понимая, что он прав. Голова ее кружилась, а в теле засела слабость. Он ушел, прежде чем она успела что-то ему возразить. Вернувшись, Шон принес тот же самый поднос, что и накануне. На этот раз на нем стоял суп и какой-то чудесный напиток, пахнущий горячими яблоками и корицей.
Не говоря ни слова, поглощенный делом, он положил ей на грудь полотенце, а под голову еще одну подушку. Сам сел рядом на диван, зачерпнул горячую жидкость и поднес к ее губам. Сасс отпрянула назад.
– Горячо, – прошептала она, и он стал дуть на ложку, пока ее содержимое не остыло. Так прошло минут десять, он зачерпывал, она сосредоточенно ела. Не было слышно ни звука, кроме звяканья ложки о белую тарелку и его бормотания, когда он убеждал ее сделать еще один глоток супа или чая. И с каждой ложкой, каждым глотком Сасс ощущала, что к ней возвращаются силы. Вдруг она вздрогнула и произнесла:
– Я чуть не умерла.
Шон кивнул. Ее слова в подтверждении не нуждались. Она поговорит об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас не время, да у него и нет желания становиться ее исповедником. Чем меньше он знает о ней, тем лучше, поскольку ею слишком легко увлечься, а этого как раз ему и не нужно. И Шон Коллиер в полном молчании возобновил свои манипуляции с ложкой. Наконец Сасс отвернулась, не в силах больше есть.
– Лучше? – спросил он, не поднимая глаз от тарелки, словно суп требовал его пристального внимания. Теперь он уже знал цвет ее глаз, золотых, словно первые весенние цветы в горах. Они его смущали. Слишком ясные. Слишком яркие. Глаза никогда не страдавшего человека. Страдание превратило его глаза в угли, и он не мог смотреться в зеркало из страха, что они каждый день будут напоминать ему о его муках.
Он поднял глаза лишь настолько, чтобы увидеть, как она кивнула и попыталась улыбнуться, Однако усталость давала о себе знать, и ее уже опять клонило в сон. Он постоял, глядя на спящую женщину, а потом направился на кухню, неслышно и легко для такого высокого мужчины, вымыл там посуду, стараясь прогнать от себя нахлынувшие чувства. Такая волна эмоций, грозившая смыть его безразличие и даже враждебность к миру, пугала его. Сасс Брандт ничто, и все-таки он смотрит на нее так, как будто она единственная на свете достойна заботы.
Накануне он выбросил ее в темноту, а теперь в его сердце стучало желание ее защитить. Наконец, прогнав из души слабость, Шон ушел из кухни и погасил за собой свет. Сасс, как он и ожидал, спала. Она отвернулась, и он больше не мог видеть ее лицо, но, открывшееся его глазам зрелище было великолепным даже и без прекрасных черт ее лица. Волосы струились по обнаженным плечам, падали на голую спину. От тревожного сна одеяло сползло, обнажило гладкую кожу, подчеркнуло нежный изгиб бедра. Будь он великим живописцем, он бы немедленно бросился к мольберту, будь он поэтом, у него родились бы стихи, но он всего лишь обычный человек, и вид ее пробудил в нем мысли и желания, о которых он целую вечность не позволял себе даже думать.
Он не решался приблизиться к ней, из опасения, что если дотронется до нее или даже поправит одеяло, то уже не сможет владеть собой. И он обошел диван стороной и подвинул поближе к огню свое замечательное старое кресло. Там он накрылся старым одеялом и, вытянув перед собой ноги, стал глядеть на пламя, стараясь не думать о крепко спавшей за его спиной женщине. Скоро его старания увенчались успехом.
Шон Коллиер спал без всяких снов впервые за много лет.
Проснулся он внезапно и протянул руку, а за чем – и сам не знал. Но в комнате сгустилась опасность, и ему требовалось себя защитить. Впрочем, щита от этой опасности не существовало, он это понял в тот же миг, когда с глаз слетел сон.
Это была только она, казавшаяся видением, одетая в его старый халат, который он почти не носил. Халат укутал ее от подбородка до пяток, воротник был поднят из-за холода в комнате, поскольку огонь в камине еле горел.
Она взглянула на него. Ее рука с зажатым в ней гребнем застыла возле головы. Он не сразу понял, отчего волосы казались более темными. Они были влажные, а ее лицо сияло. Шон приподнялся в кресле и сделал глубокий вдох, чтобы прояснить голову. Но она снова закружилась от запаха мыла и Сасс.
– Извините, – прошептала она. – Я не хотела вас будить. Просто мне нужно просушить волосы. Мне так холодно после… – Сасс улыбнулась, явно смущенная. – Надеюсь, вы не возражаете. Я приняла душ. Устроилась как дома. – Пожав плечами, она провела гребнем по длинным волосам, отбросила их за плечи, подтянула колени и обхватила их руками. Она смотрела на него, смотрела в упор, без смущения и стыда. Какая странная женщина. Типичная американка, и все-таки мягче, возможно, добрей, чем те, с кем ему доводилось сталкиваться. Они казались жесткими и практичными, не такими, как женщины у него дома… в том месте, которое он привык называть домом, поправил он себя.
Шон откинул в сторону стеганое одеяло.
– Нет, не возражаю. Пожалуй, вам это на пользу.
Сасс вслушалась. Вот он, опять, этот замечательный ритм в его голосе, отзвук далекой страны, страны туманов и озер. Ирландия. Она и не подозревала, что звучание голоса способно вызвать в ней такие видения. Вот, снова, хотя, возможно, дело не в голосе. В нем самом: высоком, темноволосом и бородатом, с бледной кожей и черными-пречерными глазами. Ему пошел бы килт. Хотя, впрочем, это шотландцы носят юбки. Сасс улыбнулась ему, когда он встал. Такой высокий, с такой осанкой, словно был рожден сильным и уверенным в себе, и ему не пришлось учиться этому в течение своей жизни.
Как ей хотелось узнать о нем побольше. То немногое, что ей известно, слишком противоречиво. Талантливый писатель, лауреат престижной премии, внезапно исчезнувший и живущий теперь вдалеке от мира. Она подняла голову и хотела заговорить об этом, но он уже замкнулся в себе, словно старался держаться от нее как можно дальше.
Он свернул одеяло и повесил на спинку кресла. Затем проделал то же самое и с ее одеялом. Перенес ее одежду, опасливо, словно боялся обжечься. Смутился, когда шелковая полоска – ее лифчик – упала к его ногам, и ее пришлось поднять. Он направился к телефону, и тогда Сасс решила, что ей лучше самой начать разговор, пока он не заработал себе сердечный приступ, изыскивая способы не общаться с ней.
– Он не работает. Я пробовала. Я знала, что вам захочется избавиться от меня как можно скорей. Но там даже гудка нет. Мне очень жаль.
– Ничего. Мы можем и подождать. Запас продуктов большой, – пробормотал он.
– Дров и всего остального тоже достаточно, – улыбнулась Сасс. – По-моему, вы тут предусмотрели все.
– Какого черта вам понадобилось умирать у моего порога? – вспышка раздражения оказалась такой неожиданной и сильной, что Сасс невольно туже обхватила колени и пригнула голову, словно пытаясь спрятаться от его гнева. Он резко повернулся к ней, и даже через комнату она увидела глубоко в его глазах вспышку огня, почувствовала, как напряглось его тело, и тут же угадала, что это не гнев, а страх. – Я просто не могу поверить, что вы настолько глупы – приехали сюда и не отправились тут же назад, когда увидели, что начинается непогода!
– Но это произошло так быстро, – возразила Сасс, поднимая голову и отказываясь признать себя виновной. Небо свидетель, она и сама была сильно напугана. – Снег пошел внезапно, а уже через минуту ничего не было видно. Уверяю вас, мистер Коллиер, если бы я знала, что все так случится, я бы близко не подошла к вашему дому. Когда я ехала сюда, опасность угрожала только моему достоинству, но не жизни.
– Не думаю, мадам, что вашему достоинству угрожала серьезная опасность. Клянусь всеми святыми, у вас его просто нет. Ваши понятия о приличиях весьма расплывчаты. Вы позволяете себе являться туда, где вас не ждут, вы продолжаете добиваться вещей, в которых вам отказано, и вообще, ведете себя очень назойливо. – Губы Сасс задрожали, по ним пробежала тень улыбки. Он бушевал просто восхитительно. Однако, заметив это, Шон Коллиер разозлился еще сильней. Он просто утратил дар речи, что было ему несвойственно. – Святые мощи, вам даже не стыдно, мисс! Даже на это у вас не хватает приличия!..
Он подскочил к двери, сорвал с гвоздя шубу и уже схватился за дверную ручку, когда Сасс воскликнула:
– Я уже выглядывала на улицу. Даже такой привычный человек, как вы, там не продержится. Метет до самой крыши, мистер Коллиер. Телефона у нас нет, и сейчас середина ночи, хоть я и понимаю, что здесь трудно определить время суток. Мне жаль, что вы тут застряли со мной… при моем извращенном понятии о приличиях.
Сасс с трудом удерживалась от смеха. Как ужасно, должно быть, ему видеть непрошеную гостью возле своего камина, в своем халате, надетом на голое тело, с вымытыми волосами, кожей, пахнущей мылом. По его глазам ясно видно, что он видит в ней привлекательную женщину.
– Прошу вас, мистер Коллиер, посидите со мной. Давайте проговорим до утра. Тогда дороги расчистят, и я уеду. А пока что, прошу вас, пожалуйста, давайте поговорим. Я так боюсь.
Оглянувшись через плечо, Шон увидел сидящего у камина ангела. Сасс поджала ноги, старый халат преобразился в одеяние Венеры. Одной рукой она по-прежнему обхватила колени, а другую протянула к нему жестом мира. Как он ни старался, но поделать ничего не мог. Он улыбнулся. Улыбнулся, вздохнул и снова повесил шубу на гвоздь.
– От вас не отвяжешься, мисс Брандт, это уж точно. Пойду посмотрю, что осталось в кладовой. Пожалуй, после этого случая мне придется держать под рукой вещи, которые могут понадобиться леди.
Он начал говорить о книге в четыре часа утра. Сасс знала, что дело не только в выпитом ими вине и не в уютном потрескивании дров в очаге. Дело было в вещах, сказанных ими друг другу, или, скорее, в вещах, сказанных ею. Как просто оказалось с ним говорить. Этот темноволосый, темнобородый мужчина слушал ее всем сердцем и душой. Его мозг не метался в тысяче направлений, переводя слова в доллары и центы. Он просто слушал. И после каждого спокойного и откровенного ее признания вырастали уважение и интерес к ней Шона Коллиера. И вот он, наконец, созрел и заговорил сам. Он первый открыл дверь, упомянув про книгу. И Сасс вошла в нее, не зная, какой ад откроется ей по другую сторону этой двери.
– Я весьма сожалею, Сасс, – произнес Шон, длинными пальцами поворачивая стакан, заменивший бокал для вина. Он устроился перед камином, подвернул под себя одну ногу и вытянул другую, прислонившись спиной к дивану и глядя на огонь. – Я весьма сожалею, что не могу отдать вам права на эту книгу. Вы тонкая женщина, и у меня нет сомнений, что фильм получился бы у вас замечательный…
– Но в чем дело? – осторожно спросила Сасс.
– Вы можете получить любую другую книгу, какую хотите, но только не «Женщину в конце тропы». Ее я вам дать не могу. Даже не просите.
– Но, Шон, я вас все-таки прошу, – настойчиво сказала Сасс, чувствуя, что наступил подходящий момент для наступления. – И я не перестану просить до тех пор, пока вы не выбросите меня отсюда. Я чувствую всей душой, что эта книга как-то переменит мою жизнь. Она даже может переменить и вашу, Шон, если вы позволите. Конечно, вы никогда не признаетесь, что вам нужны перемены, но тем не менее. Вы не должны вот так уходить от жизни. При вашем поразительном таланте.
Сасс прикоснулась пальцами к его руке и сжала бы ее, если бы не почувствовала, как он окаменел от ее прикосновения. Какую боль носит он в себе, если она могла его так напугать? И Сасс оставила пальцы там, где они были, и продолжала говорить, тихо и настойчиво, надеясь, что ее слова прозвучат убедительно.
– Шон, обещаю вам, что не допущу никаких искажений этой книги. Я буду неукоснительно придерживаться текста и ее духа. Фильму не грозит и коммерциализация. Я обещаю вам это, и вы можете мне поверить. Я не из тех, кто способен сколотить себе состояние на работе вашего отца. Я богата. Я знаменита. Мне нет нужды портить книгу. И вообще, многие считают, что я просто сошла с ума от желания сделать этот фильм. Но я знаю, что это не так. Сюжет слишком захватывающий, а персонажи слишком реальные. Пожалуйста, Шон. Прошу, поверьте мне. Я могу оживить ее на экране.
Эти слова слетели с ее губ и унеслись прочь. Шона не тронула ее мольба. Он осторожно высвободил свою руку, отставил стакан в сторону. Вино было почти выпито, но оно ему не помогало. В бутылке не было облегчения, одно лишь безрассудство. Она не помогала ему в те былые дни, когда не так-то просто было отставить ее в сторону. И тогда он сбежал в другое полушарие, спасаясь от проклятого зеленого змия и от боли.
И теперь эта женщина настаивала, чтобы он рассказал обо всем, что случилось, что привело его сюда, в это место. Она вскроет нарыв, терзающий его сердце, хотя он заранее боится боли. И вот, отставив в сторону вино, Шон Коллиер замер, собираясь с духом, закрыл глаза, будто в молитве. В отблесках пламени его волосы мерцали иссиня-черным, падая красивыми волнами от широкого лба до затылка. Сасс захотелось обхватить его голову ладонями и прижать к себе. Но рана в его сердце казалась слишком глубокой, чтобы она могла ее исцелить. История, которую ему предстояло поведать, не походит ни на одну другую, и рассказывать ее было крайне мучительно.
– Мой отец, – начал он, – был гением. Как вам известно, кое-что от него перепало и мне. С самого детства, гоняя с мальчишками по деревне, я ждал Тайлера Макдональда, зная, что мои таланты и моя жизнь связаны с ним. Я ждал, чтобы он заметил меня, даже не полюбил, обратите внимание, просто заметил. Моя мать давным-давно перестала любить этого человека. Она требовала от него лишь одного – чтобы он писал свои истории и приносил нам какие-то деньги, уходившие на уплату налогов и на покупку новой одежды. Больше она от него ничего и не ждала. А вот я ждал. Господи, как я ждал…
Шон чуть покачал головой, его губы дрожали. Но он был мужественным мужчиной, как когда-то мужественным мальчиком, и Сасс понимала, что ему не требуется ее помощь, только внимание.
– Итак, Тайлер Макдональд то появлялся в моей юной жизни, то пропадал. Деревенские языки болтали о нем, но сплетни меня совершенно не беспокоили, ведь он был мой отец, и я знал, что он блестящий талант. Впрочем, даже мальчишкой я знал, как он страдает. И став взрослым, я пытался подражать ему, думая, что это даст ему возможность гордиться мной. И тогда понял, что мучаю, преследую его…
– Шон, не нужно. Не продолжайте…
В мольбе Сасс послышался ужас, когда она поняла, что ей приходится выслушивать. Она увидела, что его лицо застыло от горя. Он взглянул на нее, сердясь, что она пытается его остановить, теперь, когда он делает как раз то, о чем она просила.
– Не говорите глупости. Вы хотите получить то, что у меня есть. Раз уж я не отдаю вам это, почему бы вам не послушать, какие у меня на это причины? Так что сидите и слушайте. Я уверен, что вам, с вашим творческим складом, рассказ понравится. Возможно, вы используете этот сюжет – незаконнорожденное дитя от «Женщины в конце тропы» – в своих драгоценных фильмах. Я даю вам часть того, зачем вы сюда пришли. Так что радуйтесь.
– Простите меня, – пробормотала Сасс, готовая провалиться сквозь землю.
Шон встал перед очагом, широко расставив ноги и засунув большие пальцы за пояс джинсов. Он задумчиво посмотрел на огонь и подложил еще одно полено, отблески пламени жутковато заплясали на лице Шона. Он отвернулся от огня и света и прошел в холодный, неуютный угол комнаты. Оттуда он продолжил свой рассказ.
– Я начал писать, когда мне было двадцать лет. Мои первые усилия принесли большой успех. Шумиха, деньги. Я был очень молод и горд. Господи, как я был горд! Гордость меня и сгубила.
Шон заходил по комнате и, успокоившись, прислонился к грубо обтесанной стене у маленького стола, дотронулся пальцем до ручки, словно она могла ему помочь вспомнить то время. Вздохнув, тихо продолжал, говоря скорее для себя, чем для Сасс.
– В своей гордости я думал, что наконец Тайлер Макдональд обнимет меня, своего единственного сына. Как мог я быть таким слепцом? Великий Тайлер Макдональд встретил ровню, и это оказался его собственный сын, угрожавший потеснить его. Бедняга даже не понял, что я никогда и не думал о соперничестве. Мне ничего не нужно было от него, я обожал его и боготворил. Я был благодарен ему, что могу делить с Ним его ремесло. И мне вовсе не приходило в голову, что именно этого ему и не нужно.
Шон снова заходил по комнате, закрыв ладонями лицо и прижав локти, словно хотел воспрепятствовать душе вылететь из тела. Сасс показалось, что у нее разорвется сердце при виде такой боли. Но она молча сидела, пытаясь только слушать, но не судить.
– Я никогда не мог понять, отчего такой великий человек постоянно старался обидеть мою мать, меня, да и других. Видите ли, Сасс, у меня нет этой его черты. Подлости. Я не мог испытывать ярость, только любовь. Не мог испытывать страх перед жизнью, а только восторг от возможности писать о ней. Мы поделили пополам сердце и душу. Не более того. Как я ни пытался, но не мог постичь его темную половину.
Шон заколебался. Он поднял пальцы, будто благословляющий паству священник.
– Нет. Нет. Это не так. Позже я ее постиг. Гораздо позже. Но я так и не понимаю, как он мог писать и жить с такой ненавистью, разочарованием, опасениями. Как будто, избивая меня, он мог все прогнать от себя, и, пожалуй, даже стать счастливым. Я был его мучителем. Для Тайлера Макдональда я был самим дьяволом, явившимся у его порога. Такая вот грустная история, дорогая Сасс.
Шон снова уронил на грудь голову, в его голосе послышалась усмешка, окрашенная горечью. Сасс сидела неподвижно. Он продолжил свою исповедь, желая договорить ее до конца, раз уж начал.
– Отец ненавидел меня, потому что я обладал тем, что ему отчаянно хотелось иметь. Не талантом, конечно. Он и до меня владел этой скважиной, да побогаче моей. Чем я обладал, так это удачей, мисс Сасс Брандт, и Тайлер Макдональд не мог этого вынести. Мое благополучие разъедало его душу, сердце его наливалось злобой, в конце концов весь этот гений, все его творчество обрушилось на меня, мальчика, мужчину, любившего его. Да, я был уже мужчина. Он не мог меня больше отдубасить, но он нашел другой способ, более ужасный, чем удар кулака.
– Шон… – прошептала Сасс, не желая, чтобы он продолжал. Но он не слышал ее. Ее больше не было в этой комнате, по которой он метался, как по клетке зверь, дотрагиваясь до предметов, поднимая их и вновь ставя на место, перебарывая гнев и ярость.
– Я был женат, Сасс, на прекрасной женщине. Мойре было восемнадцать лет, когда мы поклялись в верности перед алтарем, и более красивой девушки не видел мир. Ее волосы были золотисто-рыжими. – Он замолчал и задумчиво посмотрел на Сасс. – Похожие на ваши, но короче и кудрявее. Ее лицо было одновременно лицом ангела и сирены. Мойра была полнотелой, как и подобает ирландской девушке, но ходила легко и будто восторгалась каждым глотком воздуха. Я любил эту женщину больше всего на свете. Я делил с ней ложе с восторгом, любовью, страстью и прежде всего с нежностью. Я думал о ней, и о себе, и о нас обоих, как это нечасто бывает у мужчин. Благодаря ей я был полон жизни. Брак наш был необычайно гармоничный, полный такого блаженства, что мне порой бывало жаль, что нас видит только наша маленькая деревня. Мне хотелось, чтобы на нас смотрел весь мир и учился умению любить.
Короткий и жесткий смешок сорвался с его губ, но Шон прогнал его прежде, чем Сасс смогла узнать, рыдание это или возглас.
– Боже, как я любил эту женщину. И как я ликовал, когда отец танцевал на моей свадьбе, хлопал меня по спине и целовал мою невесту, хотя в это время распадался его собственный, третий брак. Он был уже стар и временами сварлив. И все-таки, когда я женился, когда привел Мойру в свою семью, мой отец, Тайлер Макдональд, снова ожил. Он начал работать, чего не делал уже много лет. Сомнений нет, я дал ему кое-что, но только не удовольствие и не душевный покой. Дал я ему нечто более ценное. Нечто…
Шон тряхнул головой и небрежно взмахнул рукой. Он устремил на Сасс сумрачный взгляд, и его черные глаза сверкали огнем. Он пребывал в возбуждении, но она его не боялась. Она была заворожена.
– Теперь я отхожу от прямого хода сюжета. Куда годится повесть, если в ней отсутствует лихо закрученный сюжет? Я вношу редакторскую правку. Я возвращаюсь назад, Сасс, туда, с чего должен был начать.
Так вот, после моей свадьбы он сел и начал работать. По утрам я уходил на службу, поскольку мои литературные труды не давали достаточно денег, чтобы содержать семью, а когда возвращался, то слышал, как смеется Мойра и смеется мой отец. Я входил в дом и присоеднялся к ним, радуясь, что старик мой работает и радуется жизни, чего с ним прежде не бывало.
Внезапно он опустился на деревянный стул возле стола, положил голову на руку, а другой рукой взял фотографию в рамке. Теперь он говорил медленно, печально, исчезли все следы душевного смятения, сменившись меланхолией.
– Я оказался глупым мальчишкой, Сасс. Я не понял, что звучало в его смехе. А в нем звучал триумф. Это был смех победителя, и прошло много времени, прежде чем я это понял. Да и в смехе Мойры слышалось что-то необычное. Но я этого не замечал. Я не видел на ее лице то, что должен был видеть, не чувствовал то, что должен был чувствовать в ее прикосновении. Я не догадывался, что затеял Тайлер Макдональд, пока он не закончил книгу. – Голос его задрожал. Сасс почудилось в нем скрытое рыдание, но на самом деле это был крик гнева, подавленный до того, как вырвался из глотки. Тогда он пробормотал: – Эту проклятую книгу.
Когда он заговорил вновь, его голос зазвучал чуть громче, но странно монотонно, словно из него ушли все силы. Сасс поняла, что история подходит к концу. Не этого она ожидала. Но выбора нет, придется дослушать.
– Я находился дома в тот день, когда прибыли свежие экземпляры его книги. Она называлась «Женщина в конце тропы». Удачное название, подумал я. В то время я работал над собственной книгой. Мои первые три книги были сразу же опубликованы. Я начинал получать достаточно денег от своих писательских трудов, а одна повесть была выдвинута на Нобелевскую премию. Я был вне себя от радости. Отец работает, я обретаю имя как автор, я женат на Мойре, не утратившей своей ослепительной красоты. И вот прекрасный день, когда Ирландия лежала омытая сверкающим туманом, в день, когда в открытое окно ко мне доносился запах цветущего вереска, я увидел, как вниз по тропе идет отец. И тут у меня появилось странное ощущение. На мгновение мне показалось, что я умер и похоронен, и кто-то пляшет на моей могиле.
Шон уронил рамку на стол. Он спрятал голову в ладони, так что Сасс пришлось теперь напрягать слух, чтобы его расслышать.
– Тайлер Макдональд вошел в мой дом. Он ухмыльнулся мне безобразной ухмылкой. Он выпятил вперед грудь, как будто снова стал молодым и сильным. Походка его тоже изменилась. Я улыбнулся ему, пригласил в дом, как делал обычно в те свои счастливые дни.
«Парень, – сказал он, – я рад тебя видеть в этот замечательный день».
Но он не подошел ко мне ближе, а улыбка его показалась мне странной и неискренней. – Теперь руки Шона лежали на столе, а голос зазвучал мягче. – Взгляд немного напоминал тот, каким он смотрел на меня, ребенка, перед тем как ударить кулаком по лицу. И все-таки я предпочел это не замечать. Я улыбнулся ему. Господи, я улыбался ему, даже когда он крикнул моей жене: «Мойра, милая моя, выходи, покажись».
И она вышла. Да, она вышла, и в мыслях я до сих пор ее вижу. Она одарила отца сияющей улыбкой, как никогда не улыбалась мне. Но разве я понял это? Разве понял? – Шон резко вскинул голову и глотнул воздух, словно не мог без этого продолжать. На этот раз Сасс увидела у него на лице слезы. Она по-прежнему молчала, не в силах обрести голос, чтобы ответить, когда он снова спросил: – Видел ли я взгляд, которым она его одарила? Нет, я видел, что она вся залита утренним солнцем, пробившимся сквозь туман и озарившим наш маленький дом. Я увидел ее платье, зеленое, словно весенняя трава, пробивающаяся из земли. В Ирландии столько оттенков зеленого цвета, но ее платье в тот день было цвета весенней зелени, моего любимого. Она надела мое любимое платье. Интересно, что бы она надела, если бы меня в тот день не было дома?
Он выпрямил спину, поднял голову, его глаза смотрели не мигая.
– Я видел только эти вещи, и мое сердце переполняла любовь ко всему: к этим людям, этому месту, моему дому, работе. Я ощущал свою молодость и силу. Я не знал, что именно за эти вещи Тайлер Макдональд ненавидел меня так, как никого на свете. И в этот момент отец решил сделать то, что он сделал. И он заговорил, стоя между мной и Мойрой.
«Я принес тебе первый экземпляр моей книги, парень. Хочу, чтобы ты ее прочел. Она короткая. Я написал ее на одном дыхании».
– И я поблагодарил его, мою грудь распирала гордость, что мне подарен первый экземпляр. Книга с красивой обложкой, позолоченным обрезом. Он заставил меня сесть у камина в моем собственном доме и прочесть. Я и прочел, в своей невинности и суетности, а после этого мне стало плохо. История оказалась простая. Молодая женщина выходит замуж за любимого человека, и все-таки отдает себя более старшему, более знающему жизнь мужчине, и любит его каждую минуту их плотской связи. Внезапно оказавшаяся бесстыдной, женщина разрывается между грехом и правильной жизнью. Эту женщину я знал, мужчину тоже. Я дочитал до конца.
