Текст книги "Секрет успеха"
Автор книги: Ребекка Форстер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– Au revoir, Флетчер. До свидания. Думаю, скоро увидимся.
– Я надеюсь.
– С'est bien, Флетчер, – дружески сказала Пилар. Он нравился ей, и оба любили женщину, сидевшую между ними.
– Еще раз спасибо, я тронут твоей добротой.
Через сорок минут Флетчер и Чар покинули Париж. Сидя рядом в самолете, они негромко разговаривали, изредка касаясь друг друга, извинялись и винили во всем тесноту в салоне. И когда самолет наконец приземлился и Флетчеру пришлось осторожно разбудить Чар и убрать свое плечо, на котором она уснула, он понял, что и в его и в ее жизни многое изменилось. И когда они вышли из самолета и отправились на поиски Росса, встречавшего Чар, Флетчер не мог не задуматься над тем, сколько времени потребуется ей, чтобы прийти к такому же выводу.
5
– Росс, я не могу дать тебе то, чего ты от меня ждешь.
И Чар собрала всю волю, всю свою смелость, чтобы поднять глаза на Росса и откровенно сказать ему, что их отношения должны измениться. Она поняла это еще неделю назад, когда спускалась с трапа самолета в сопровождении Флетчера, а Росс ждал ее в аэропорту. Она обрадовалась, увидев его, но не испытала ни волнения, ни восторга. Только радость встречи со старым приятелем. Когда двое любят друг друга и строят серьезные планы на будущее, они должны чувствовать нечто совсем другое. И вот после недели, проведенной Чар в напряженных, мучительных раздумьях, они встретились на нейтральной территории, чтобы все обсудить.
– Понимаю. Это Хокинс, не правда ли? Он поймал тебя на крючок, – сказал Росс, откинувшись на спинку жесткого стула с резной спинкой.
Чар, задумчивая и грустная, надеялась, что ее слова не заставят его страдать слишком сильно. Она прищурилась, пытаясь определить, не показалось ли ей, что в его глазах промелькнул насмешливый огонек.
– Росс, это не имеет отношения к Флетчеру и к той статье, над которой он работает, – ответила Чар искренне, уверенная, что говорит правду.
Конечно, она не могла не замечать Флетчера. Он работал у нее в мастерской. Иногда волна чувственного желания накатывалась на нее. Это было как сигнал: Флетчер где-то рядом. К счастью, Чар понимала, что это нормальная, естественная женская реакция на присутствие красивого мужчины. Ее решение расстаться с Россом, однако, никак не было связано с Флетчером. Она была в этом абсолютно уверена.
– Чар, я прекрасно понимаю, что женщина с твоим воображением и фантазией могла увлечься таким человеком. Ковбой, скачущий на коне через прерии, Тарзан, перепрыгивающий с ветки на ветку в непроходимых джунглях, и в дополнение к этому мужественному облику, романтическому идеалу и независимому характеру еще и полные сундуки денег!
– Росс, это нелепо, – возразила Чар, недоумевая и сердясь, что он еще в состоянии иронизировать.
Она всегда восхищалась Россом, но только теперь поняла, что с этого начинались и этим исчерпывались все ее чувства к нему. Его ум, проницательность, его целеустремленность и настойчивость, его внешний облик и манера общаться заслуживали уважения, но этого было недостаточно, чтобы связать с ним свою жизнь. На какое-то мгновение Чар даже стало обидно, что она понимала это так ясно. Многие люди, она это хорошо знала, прекрасно уживаются друг с другом, строят свои семьи именно на таких принципах. Но это мимолетное сожаление тут же прошло. Если Чар и знала что-нибудь, так это то, что больше…
Щелк. Раздался такой знакомый звук. Это фотокамера Флетчера вывела Чар из задумчивости. Она знала, что он где-то совсем близко, но старалась не смотреть на него. Она чувствовала себя неловко: он наблюдал за ней совершенно беспристрастно, без тени улыбки, без теплоты во взгляде. Когда Флетчер держал в руках камеру, то он совершенно преображался. Казалось, словом или взмахом руки он способен управлять всей вселенной, как дирижер – оркестром. Это раздражало Чар. Она и Россу ничем не хотела быть обязанной, и рядом с Флетчером ей не нравилось чувствовать себя безвольной. В такой момент она сомневалась, правильно ли поступила, объяснившись с Россом. Он, по крайней мере, был абсолютно предсказуем.
– Мисс Броуди?
– Да. – Чар кивнула и, окончательно освободившись от воспоминаний о Россе и от раздумий о Флетчере, повернулась к студентке колледжа дизайнеров.
– Готовьтесь, сейчас ваша очередь. Вы будете выступать с кафедры?
– Да, спасибо. Я ею воспользуюсь.
Чар нервно улыбнулась, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.
– По-моему, зря. Как жаль прятать такое платье! Может быть, лучше было бы поставить микрофон так, чтобы вы произносили текст, стоя спиной к зрителям? Спина просто потрясающая! Это платье вы сами смоделировали?
– Конечно. Я рада, что оно вам нравится.
И Чар с плохо скрываемой гордостью провела рукой по расшитому бисером шелку на бедре. От глубокого декольте вниз струился водопад голубых и зеленых бусинок. Впереди платье едва касалось блестящих туфелек Чар, а сзади длинным шлейфом тянулось по полу. Вводя эту деталь, Чар словно переносилась на столетие назад, когда женское вечернее платье было не только необходимой одеждой, но и отражением чувственности его обладательницы. Казалось, тяжелое, расшитое бисером платье не подчинялось закону тяготения: оно держалось на двух тоненьких бретельках. Но неуемная фантазия Чар подсказала ей такое решение фасона, которое делало это платье необыкновенным. Спина оставалась полностью открытой, а от линии талии ниспадала искусно расшитая бисером драпировка. Раскроенная по косой нити ткань прекрасно облегала фигуру. В этом платье Чар можно было принять за русалку, непонятно как оказавшуюся на берегу, в самом центре Беверли-Хил, в отеле «Времена года».
Но Чар не была русалкой, и в Беверли-Хил ее привели дела. Два дня она провела в этом отеле ради предстоящих пяти минут. Она была гвоздем программы ежегодного банкета в честь выпускников колледжа дизайнеров. Ее коллекция будет в центре внимания. Журналисты, освещающие показы моделей, будут щелкать затворами своих фотокамер, делать заметки, пристально вглядываться в каждое платье, прежде чем решить, заслуживают ее усилия похвалы или недостойны даже пары строк в их отчетах. Чар сосредоточилась на предстоящем показе.
– Ну, мисс Броуди, ваш выход.
Чар вздрогнула. Раздавшийся рядом голос вывел ее из задумчивости.
– Все готово? – спросила она, подняв руку.
– Еще пять секунд. Когда мигнет лампочка.
И, не успев дать последние наставления, ведущая мягко, но властно положила руку на плечо Чар и подтолкнула ее к выходу. Оказавшись в световом пятне на подиуме, она услышала вежливые, обязательные аплодисменты. Замешкавшись на мгновение, она прошла по возвышению, длинной лентой проходящему по зрительному залу. Когда публика увидела платье Чар во всем его великолепии, она взорвалась от восторга. Аплодисменты не стихали до тех пор, пока Чар наконец не заняла место на кафедре и не успокоила зрителей, подняв вверх руку.
Сияющая, улыбающаяся, купающаяся в лучах успеха, Чар испытала то, о чем мечтают все модельеры. Сегодня она чувствовала себя на вершине славы. Она даже представить себе не могла, как это прекрасно, когда тебя превозносят не два-три человека, а приветствует целый зал. В какой-то момент она осознала, что показ ее моделей будет длиться не более пяти минут. Такой краткий и такой бесконечно долгий отрезок времени. Опустив голову, Чар просмотрела свои заметки и дала себе клятву, что навсегда запомнит каждую секунду из предстоящих пяти минут. Будет помнить всю жизнь.
Высоко подняв голову, Чар произнесла четко и уверенно:
– Добрый вечер, я, Чар Броуди, представляю свои работы, выполненные в мастерской «Броуди Дизайн».
И в то же мгновение заиграла музыка, сцену и подиум осветили яркие прожекторы и появилась первая манекенщица в удивительно простом платье из желтой органди. Его короткая и очень широкая юбка создавала иллюзию полностью раскрывшегося цветка.
– Платье для летнего дня, – комментировала Чар, – напоминает цветок лютика. Выполнено из органди. Ноги остаются открытыми для загара. Очень широкая юбка создает впечатление легкости, воздушности. Рукава обработаны фестонами. Облегающий лиф из набивного атласа.
Первая манекенщица грациозно двигалась по подиуму. Она кружилась, отчего ее юбка взлетала колоколом, замирала в картинной позе и снова продолжала движение. И в тот момент, когда под шум аплодисментов девушка скрылась за кулисами, ее сменили две женщины в более изысканных туалетах. Гордо вскинув головы, с томной чувственностью в движениях, они прошли на подиум.
– Платья для коктейля. Две вариации на одну и ту же тему…
Голос Чар то взлетал вверх, наполненный энергией, то стихал, подчиняясь ритму музыки и движениям манекенщиц. Они улыбались. Теплая волна доброжелательности, исходившая от восхищенного зала, захлестывала Чар. Она знала, что теперь это чувство – чувство успеха, навсегда станет частью ее жизни. Может быть, сегодняшний вечер многое изменит. Может быть… Может быть…
Звук собственного голоса доносился до Чар словно издали. Ее мысли были далеко, в будущем. И в этих сладостных мечтах она не представляла свою жизнь без Флетчера. Он был здесь, в зале, чтобы запечатлеть ее триумф на бесчисленных фотографиях. И Чар знала, что в эту минуту он чувствовал то же, что и она: уникальность момента, душевный подъем и ощущение полноты жизни.
Наконец Чар произнесла последние слова, показ ее моделей был окончен. Она прищурилась от яркого света. Манекенщицы собрались на подиуме и ждали, чтобы она присоединилась к ним. Всем вместе им предстояло в финале пройти по возвышению, купаясь в лучах славы, выпавшей на долю Чар. Она счастливо улыбалась, принимала аплодисменты, как дань признания ее таланта. Показ был завершен.
Стоя за кулисами, Чар наблюдала, как упаковывали платья, привезенные для шоу, и готовили их к отправке. Кто-то как нельзя более кстати предложил Чар стакан сухого белого вина. Сбросив туфли, Чар устало опустилась на большой чемодан, уговаривая себя, что волнение, вызванное признанием ее таланта, – пустяк по сравнению с огорчением от возможного провала. Неожиданно рядом оказался Флетчер. Его теплая ладонь дружески легла на плечо Чар. Инстинктивно она накрыла его руку своей.
– Когда завершаешь какое-нибудь важное дело, обычно испытываешь страшную пустоту. Я несколько месяцев не мог выйти из депрессии, когда продал свою компанию, – ласково улыбнулся Флетчер.
– Но ты, по крайней мере, сам все бросил и ушел, – грустно сказала Чар, – а у меня было всего пять минут, и я хотела, чтобы они длились вечно.
– У тебя будет гораздо больше времени, чтобы наслаждаться успехом, если только эти аплодисменты выражали настроение публики. – И Флетчер, с явной неохотой убрав руку с плеча Чар, отошел в сторону.
Чар молча проводила его глазами, не в силах вымолвить ни слова от усталости. Флетчер казался таким сильным, он мог бы обнять ее, прижать к себе, заставить вновь затрепетать, как тогда в Париже…
– До этого еще далеко, Флетчер, – тихо сказала Чар. – Когда я стояла там, на подиуме, я чувствовала, будто кто-то смотрел на меня через объектив, чтобы в один прекрасный момент поместить мой портрет на обложке «Ярмарки тщеславия», – засмеялась девушка. – Это смешно, я знаю. Но было так приятно находиться в центре внимания, сознавать, что людям пришлась по душе моя работа.
– В конце концов это обязательно случится. Никто еще не добивался успеха за несколько дней, – сказал Флетчер.
– Ты добивался, – напомнила ему Чар, – или ты меня обманывал, рассказывая о своих компьютерах?
– Нет, не обманывал, – засмеялся Флетчер, – но я никогда не говорил, что успех пришел ко мне в одночасье. Я говорил тебе, что в молодости был удачлив и немало попотел, упорно работая. Но сейчас это не имеет значения, честное слово. Эта часть моей жизни – уже прошлое.
Чар хотелось многое сказать ему сейчас, но она почувствовала, что от усталости и внезапно навалившейся на нее слабости она не в состоянии ворочать языком.
– Девочка моя, – неожиданно сказал Флетчер, словно обращаясь к ребенку.
На его лице отразилось внимание, забота и даже откровенная жалость. И без слов было ясно: что-то не так. Может быть, она вдруг потеряла свою привлекательность? Или Париж и страсть, охватившая их на вершине Эйфелевой башни, – только сон? Чар уже было собралась рассказать Флетчеру, что Росс больше не стоит у него на пути, и посмотреть, как он отреагирует на эту новость, как Флетчер протянул руку и заставил ее подняться.
– Пойдем. Ты так устала, что не можешь даже сообразить, как переставляют ноги при ходьбе, хотя это гораздо легче, чем размышлять, как и почему к одним успех приходит внезапно, а другим приходится за него бороться. Я не хочу больше слушать никаких возражений. Последние два дня я наблюдал, как ты отдавала распоряжения. Теперь моя очередь. Обувай туфли, мы уходим.
– Но банкет еще не кончился, – запротестовала Чар, – я не хочу уезжать домой.
– А ты и не поедешь домой, ты останешься здесь, в отеле, отдохнешь немного в одном из номеров. Не беспокойся. Я не собираюсь разорять «Броуди Дизайн», все за мой счет. Три сотни за ночь – это пустяк, если друг нуждается в отдыхе.
И Флетчер без дальнейших разговоров взял Чар под руку и, достав из кармана ключ от номера, повел ее к лифту.
– Флетчер, я не нахожу эту мысль удачной, – слабо сопротивлялась Чар, пока они поднимались на седьмой этаж.
И как только она могла подумать, что его интерес к ней ослабел? Пора бы ей уже изучить немного его характер. Флетчер терпеливо ждал своего часа и, дождавшись, добивался того, чего хотел. Точно так же он вел себя тогда на берегу, когда рассердил ее, и под парижскими звездами, когда от страха у нее захватило дух. Чар слышала учащенное биение своего сердца. Она знала, что ей следует сказать, но пока он уверенно вел ее по коридору, никак не могла сосредоточиться.
– Нет. Не говори ничего. Я отказываюсь слушать. Только «да, Флетчер», – и больше ничего. Понятно? – властно спросил он.
– Да, Флетчер, – вздохнула Чар, радуясь, что это согласие далось ей так легко.
Усталость внезапно прошла, и она с нетерпением ждала следующего движения Флетчера. Было бы так приятно, если бы он нежно провел ладонью по обнаженной спине, обнял бы и поцеловал, как тогда в Париже. Снял бы тонкие бретельки, удерживающие платье на плечах. Что, если так и будет?
И что тогда делать ей? Она не хотела допускать, чтобы он завладел ее чувствами, но больше не могла отрицать очевидного: ее страстно влекло к Флетчеру. Особенно когда они были наедине, как сейчас.
– Ну вот. Семь ноль два, – тихо сказал Флетчер, и его голос гулко отозвался в пустом холле.
– Семь ноль два, – повторила Чар, с удовольствием вслушиваясь в эти цифры. Она считала, что они приносили ей удачу.
Вдруг она почувствовала, что Флетчер больше не держит ее за локоть. Он обернулся и положил ключ ей на ладонь.
– С тобой все будет в порядке?
Взгляд его черных глаз с длинными, загнутыми кверху ресницами пронизывал Чар, смелые видения кружили голову. В этот вечер на нем была простая рубашка с расстегнутым воротом и закатанными рукавами. Как легко он мог выскользнуть из джинсов, расстегнуть остальные пуговицы на рубашке…
– Конечно, не сомневайся, – ответила Чар, и ее голос прозвучал так же бесстрастно, как и его. В чем проблема, ведь она взрослая. У нее есть жизненный опыт, так что нет причины чувствовать себя мотыльком, летящим на огонь, нет оснований для трепета и слабости в коленках.
– Хорошо.
Взяв у нее ключ, Флетчер вставил его в замок и, повернув, открыл дверь и пропустил Чар в номер, поразивший ее своим великолепным убранством. Чар, прошелестев платьем, прошла так близко, что у Флетчера закружилась голова от пленительного аромата ее духов.
– Спокойной ночи. Если буду тебе нужен, я – в семьсот десятом. Ты была сегодня великолепна!
Флетчер Хокинс оставил ее одну! Спать! В одиночестве!
В возмущении Чар сняла с ноги туфлю и, подняв ее над головой, собиралась швырнуть вслед Флетчеру. Хорошо, что вовремя остановилась. Не стоило портить дверь, если удар предназначался для чьей-то головы. Сейчас он, вероятно, растянулся на кровати и посмеивается над ней. Он точно знал, чего ждала от него Чар сегодняшним вечером. Это был тот самый Флетчер, о котором говорил когда-то Росс, – надменный, самоуверенный, сующий свой нос во все дела. И почему он казался ей таким необычным, волнующим, загадочным? Привлекательности в нем было не больше, чем в долговязом студенте-отличнике, увлекшем ее во время учебы в колледже, а потом бросившем из-за какой-то вертлявой красотки.
Ну, Чар ему еще покажет! Она тоже умеет играть в эту игру. Он убедится, как она может быть холодна и неприступна. Сняв вторую туфлю, Чар упала на постель и, включив телевизор, стала обдумывать, как отомстить Флетчеру.
– Мистер Кроун? Вас срочно просят к телефону, пройдите, пожалуйста, в фойе.
Луис Кроун кивнул молодому человеку и обратился к своим соседям по столику.
– Кто-то же должен работать, дорогие мои, не правда ли?
Перед тем как редактора издававшейся на Западном побережье газеты «Дамская одежда» позвали к телефону, элегантно одетые люди, сидевшие рядом с ним за столом, вели непринужденную беседу.
С интересом наблюдавший за происходившим из-за соседнего столика редактор «Калифорнийской моды» тоже извинился перед своими спутниками и вслед за Луисом Кроуном вышел к телефонам, установленным в фойе.
Подняв трубку, Луис обнаружил, что от приятной беседы за уставленным деликатесами банкетным столом его отвлекла Мелинда Пастернак, и расстроился. Хотя он редко встречался с ней, она все время надоедала Луису. Мелинда ухитрялась выглядеть всегда настолько нелепо, что было непонятно, как она могла писать о моде, ведь, чтобы удержаться в этом бизнесе, нужен соответствующий имидж.
– Луис, – сказала она. – Сегодня у меня нет времени болтать, поэтому молчи и слушай, что я тебе расскажу, – отрезала она, поэтому ему ничего не оставалось как сесть и обратиться в слух. Мысленно он послал ее к черту, но не прерывал. Он ждал, что она скажет дальше. – Сегодня в отеле был показ моделей от «Броуди Дизайн»?
– Ты же знаешь, что да. Я писал об этом в еженедельном обзоре.
– Хорошо. Я хочу, чтобы ты нашел этого дизайнера.
– Чар Броуди? – усмехнулся Луис. – Это было милое маленькое шоу, но, я думаю, брать у нее интервью нет смысла. Это не пойдет. «Дамскую одежду» не интересуют модельеры местного значения…
– Найди ее, Луис. Мне нужна рецензия на ее коллекцию для специальной вклейки. В завтрашний выпуск. А сейчас я хочу, чтобы ты нашел ее и…
Луис внимательно слушал, что говорила ему Мелинда. Повесив трубку, он бросился за кулисы. Сообщение Мелинды Пастернак пробудило в нем интерес к Чар Броуди. Тут же, не отходя от телефона, другой человек, редактор «Калифорнийской моды», позвонил своему доверенному лицу в «Дамской одежде» и попросил проверить последние сногсшибательные новости.
Около полуночи измученный Луис оставил надежду отыскать в Лос-Анджелесе Чар Броуди. Вклейка должна будет выйти без материала об этой девушке, так похожей на русалку. Сотрудник «Калифорнийской моды» уже нашел кое-какие сведения из ее биографии, а сама Чар Броуди лежала в номере отеля и смотрела повторный показ старого детективного фильма, не зная, что все самые влиятельные газеты, освещавшие модный бизнес, именно ей прочили место второй Коко Шанель.
6
Чар нервно кусала ногти. Смешно, что еще час назад она металась по комнате как ненормальная и при каждом звуке, доносившемся извне, выглядывая в коридор, смотрела в сторону семьсот десятого.
Чем больше усилий прикладывала Чар, чтобы взять себя в руки, тем хуже ей становилось. Она понимала, что железная логика не сможет победить досады, раздражения и гнева. Флетчер ушел, оставив ее одну. Как это ни обидно, но Росс оказался прав. Ей было неприятно, что пришлось убедиться в этом. Да, ей многое не нравилось в их отношениях с Россом, но Флетчер! Она злилась, потому что он стал холоден с ней. Он вдруг стал очень деловым, щелкал фотоаппаратом, пока она делала примерки заказчицам, все время задавал вопросы, касавшиеся «Броуди Дизайн», а потом убегал снимать кого-то еще. Он говорил такие нежные слова и таким ласковым голосом. Она же как дурочка поверила в его чувства. Казалось, он только и ждал момента, чтобы пересечь незримую черту, которая отделяла его профессиональный интерес от личного. Конечно, ничего не было стыдного в том, что она влюбилась в него. Ей можно было лишь сожалеть, что она не смогла сохранить чувство собственного достоинства. Он вел себя не по-джентльменски. Но она не из тех женщин, с кем можно проделывать подобные шутки.
Сев на кровать и свесив ноги, Чар подняла с пола правую туфельку. Левая куда-то запропастилась, и, с досадой швырнув правую на постель, она босиком вышла из комнаты. Ее русалочье платье шуршало, скользя по полу, и этот звук напоминал Чар сдавленный, свистящий смех. Ей казалось, что кто-то исподтишка смеется над ней.
– Семьсот десять, семьсот десять, – бормотала она, идя по пустому коридору к двери номера, где расположился Флетчер.
Эта дверь ничем не отличалась от остальных, но за ней скрывался человек, который заставил ее почувствовать себя идиоткой. Набравшись смелости, Чар подняла сжатую в кулак руку и постучала. Так стучит обычно тот, кто ищет предлога, чтобы уйти, до самой последней минуты сомневаясь в правильности принятого решения. Конечно, выяснять отношения лучше при свете дня, Чар это понимала. Лучше ей было уйти в свою комнату и…
Сердце Чар замерло. Дверь открылась. Флетчер стоял в дверном проеме, и на фоне освещенного прямоугольника она видела только его четкий силуэт. Он, очевидно, только что выбрался из постели, и она уловила слабый запах, исходивший от его теплой кожи. Чар чувствовала себя круглой дурой и готова была провалиться от стыда сквозь землю, когда поняла, что он спокойно спал, пока она металась без сна в своем номере. Неожиданно она услышала свой собственный голос.
– Флетчер, нам надо поговорить. Прямо сейчас. – И Чар прошла мимо него в комнату, даже не заметив, что ее ранний визит, казалось, нисколько не обеспокоил и не удивил Флетчера.
– Входи, – сказал он чуть насмешливо и потянулся к выключателю.
– Нет, – остановила его девушка, – не надо света. Я ненадолго.
– Хорошо. Не возражаешь, если я вернусь под одеяло? Я раздет, а здесь довольно прохладно.
– Конечно, нет, – кивнула Чар и отвела глаза, пока он забирался в постель.
– О'кей. Теперь мне хорошо. Продолжай.
Его добродушный тон вызвал у Чар улыбку, но она вспомнила, как металась по номеру в бешенстве, и ринулась в атаку.
– Я хочу, чтобы ты знал: я не из тех, кто любит устраивать сцены, но мне необходимо сказать тебе кое-что о твоем поведении. Я разрешила тебе всегда и везде следовать за мной. Ты мог свободно входить в мою мастерскую и в мой дом. Да, даже в мой дом. И сейчас, когда я освободила для тебя место в моем сердце, ты относишься ко всему, как к игре. Это непрофессионально и, я думаю, не очень красиво с твоей стороны. В основном это все, что я хотела сказать.
– Понимаю. – Голос Флетчера звучал почти ласково, почти участливо, почти сердечно, но это «почти» не позволяло Чар поверить ему. – Да, я согласен. Ты была щедра и впустила меня в свою жизнь. Но не могла бы ты поточнее объяснить, в чем заключается мой непрофессионализм, – попросил он и быстро добавил: – Я хочу понять, что сделал не так, чтобы никогда больше не повторять ошибок.
Чар слушала его стоя, скрестив руки на груди.
– Ну, хорошо. Что меня не устраивает, так это твое отношение ко мне.
– В самом деле? – произнес Флетчер, растягивая слова и жестом приглашая ее продолжать.
– Да! – Чар пришла в ярость и, размахивая руками, стремительно подошла к кровати, на которой полулежа устроился ее обидчик. – Ты хорошо знаешь, что делаешь. Ты приехал за мной в Париж, уверял меня, что я для тебя самая желанная женщина на свете. А когда мы вернулись в Штаты и я ради тебя перевернула всю свою жизнь, ты ведешь себя так, словно я… я… вещь. Ты увел меня из зала, вложил мне в руку ключ. Ты снял номер. Я думала, что наконец мы… проведем вместе ночь, что мы станем… и… А потом так повел себя. Вот что я имею в виду!
Чар повернулась к Флетчеру спиной, обхватив себя руками, словно пытаясь унять волнение и трепет оскорбленного, разгневанного сердца. Она совсем забыла о приятном вечере, на котором блистала в прекрасном платье. Расшитая бисером ткань поблескивала в сумеречном свете, кожа в глубоком декольте нежно золотилась загаром. Едва заметная хрупкая линия позвоночника, образовав изящный прогиб на талии, скрывалась под пышной, расшитой бисером драпировкой.
– Почему ты отвернулась? – тихо спросил Флетчер. Поглощенная своей обидой, Чар не слышала, как зашуршали простыни и он выбрался из постели.
– Я попросила всех в мастерской, чтобы тебе создали хорошие условия для работы. Я позволяла тебе фотографировать меня в любое время, даже когда была слишком уставшей, чтобы осознавать все, что происходит. Я очень много работала, нужно было расплачиваться по счетам за ткани, за аренду… Я… Я сказала Россу, чтобы он не надеялся, что между нами никогда не будет ничего серьезного. А ты только торчал рядом со своим аппаратом как истукан. Сначала все эти разговоры, что мы созданы друг для друга, а теперь, когда я готова впустить тебя в свое сердце, холод и равнодушие.
В ее сдавленном голосе Флетчер услышал с трудом сдерживаемые рыдания, от нежности у него защемило сердце.
– Ты не говорила мне о Россе. Как я мог узнать, что желанная цель близка, что путь свободен? Он так смотрел на меня в аэропорту, когда пришел тебя встречать, что я решил: с наступлением ночи он надевает на тебя «пояс верности».
– Тебе следовало бы знать, – судорожно вздохнула Чар и подняла лицо к потолку, чтобы горячие слезы, стоявшие в глазах, не потекли по щекам.
– На самом деле я знал, – сказал Флетчер и, подойдя к девушке сзади совсем близко, положил руки на ее обнаженные плечи. В ответ на его прикосновение ее тело затрепетало. Флетчер улыбнулся. Ему захотелось даже засмеяться от удовольствия и восхищения. Какая женщина! Какая творческая и страстная натура!
– В самом деле? Ты знал? – ее голос звучал так тихо, что он едва расслышал вопрос.
– Знал, – ответил он, нежно коснувшись губами ее уха. Она почувствовала тепло его дыхания на шее.
– Тогда почему ты ушел? Почему оставил меня одну? Почему ты относишься ко мне как к объекту для съемок, а не как к живой женщине?
– Потому, моя прекрасная леди, что у меня не было другого способа узнать, чего хочешь ты. Ты говорила, что связана обязательствами с Россом. Но когда я увидел, что его нет рядом, то подумал, что тебе просто нужна свобода. – И, наклонившись, Флетчер приник губами к волосам Чар. Нежный и пряный аромат ее духов, сохранившийся в волосах со вчерашнего триумфального вечера, всколыхнул в нем волну желания. – Может быть, у меня много недостатков, но я не привык оказывать давление на других. Особенно на тех, кто мне не безразличен.
– Как ты мог не знать, что я хотела, чтобы ты… ну, ты понимаешь. – Они стояли в темноте так близко друг к другу, но тела их не соприкасались. Его руки все еще лежали на плечах Чар, продлевая волнующее ожидание. – После Парижа, где мы так целовались…
– Ты говорила, что Париж – это только волшебный сон…
– Но мы так целовались, – опять прошептала Чар, – как ты мог не догадываться, не почувствовать? – Она медленно повернулась к Флетчеру и, смущенно, нерешительно подняв голову, посмотрела на него. Их глаза встретились. Ее красивые губы едва заметно шевельнулись, и она повторила свой вопрос: – Как?
– Я знал, – пробормотал он, – и я все помню, но сейчас хочу гораздо большего…
Их губы слились в поцелуе. Его руки скользнули вниз по ее плечам, опуская тонкие бретельки вечернего платья, вместе с которыми к ногам Чар упала и вся эта русалочья чешуя из шелка и блесток. Увидев обнаженные тела друг друга, оба почувствовали, что не в силах больше сдерживать своего желания. Все слова были сказаны, их истинный смысл был ясен. Больше в словах необходимости не было.
Повторилось волшебство, которое они познали в Париже, но только без звездного неба, без прекрасного города, простиравшегося внизу. Это было воспоминание о той встрече, открывшее Чар и Флетчеру то, что доступно только влюбленным.
И когда наконец Чар уснула в его объятиях, он, спрятав лицо в шелк ее волос и вдыхая аромат ее духов, еще раз убедился, что жизнь, наполненная свободой и творчеством, удивительна и интересна, но только любовь дарит человеку настоящее счастье.
Флетчера разбудил приглушенный, но настойчивый телефонный звонок. Приподняв голову, он потянулся к трубке, но Чар остановила его.
– Не отвечай, – пробормотала она, ее тонкие пальцы перебирали темные завитки, покрывавшие его грудь. Флетчер принадлежал только ей, и она ни с кем не собиралась его делить. Если надо, она может разбить этот аппарат.
– Ненавижу телефон, – простонал Флетчер, его голова опять оказалась на подушке. Он крепко обнял Чар.
– Это ошибка, – сонно пробормотала она, – никто не знает, что мы здесь.
– И «Времена года» – не то место, где меня могут разыскивать друзья.
Чар приподнялась на кровати, напряженно вслушиваясь в настойчивые звуки. Ее волосы во сне растрепались, кожа поражала своей свежестью. Она выглядела трогательно и очень женственно.
Наконец телефон умолк.
– Видишь, я же тебе говорила, – прошептала Чар, медленно проводя губами по смуглой коже на плече Флетчера, и, оказавшись сверху, погрузила пальцы в его густую шевелюру, словно не могла насладиться прикосновением к этим шелковистым черным волосам.
– Как это у тебя получилось? – блаженно улыбаясь, пробормотал Флетчер. Его рука скользнула вниз вдоль ее нежной спины, от острых трогательных лопаток к гибкой талии.
– Старый трюк. А теперь поцелуй меня, пока я не вспомнила, что произошло вчера вечером, и не убежала отсюда с диким воплем.
– Ваше желание для меня закон, мисс Броуди, – шутливо отозвался Флетчер, и его ладони, исследовавшие восхитительный рельеф ее спины, оказались у нее на затылке.
Он приблизил ее губы к своим и поцеловал так страстно, что Чар в одно мгновение заново пережила всю сладость прошедшей ночи.
Неожиданно вновь зазвонил телефон.
– О Господи! – Чар соскользнула на простыню и, вцепившись в одеяло, натянула его себе на голову.
– Лучше я возьму трубку. Может быть, менеджер хочет вернуть деньги за твой номер, так как ты не использовала свою постель этой ночью, – засмеялся Флетчер и, не обращая внимания на протесты, доносившиеся из-под одеяла, потянулся к аппарату. – Доброе утро, – приветливо сказал он, снимая трубку и забираясь к Чар в ее укрытие, – а, да, она здесь.
