Текст книги "Экскурсия выпускного класса"

Автор книги: Райнхарт Юнге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

61

– Пора, дорогая, пора…

– Что, уже семь?

– Да. Утренний обход.

Фриц Клозе встал и потянулся за коричневой кожаной курткой. Рывком натянул ее на себя, так что связка ключей, помещавшаяся в правом боковом кармане, со звоном ударилась о стул. Тихо повизгивая, овчарка начала скрестись в кухонную дверь.

– Спокойно, Гаррас!

Клозе стоя допил кофе, вытер рукой губы, потом сунул чашку в мойку.

– Ты читал, Фриц? Все-таки нехорошо, как ополчились газеты на господина Вейена. При чем здесь он? А если кому-то из турков снова взбредет мысль удрать ночью?…

– Нет-нет, Лиза, – возразил Клозе, покачав головой. – Они по-своему правы. Ему даже было лень проверить по-настоящему комнаты. Я всегда знал, что он сядет в лужу. Дерет нос, никогда не поздоровается толком. А вот мальчишку жаль. Был очень неилохой парень…

Он еще раз поцеловал жену в лоб и распахнул кухонную дверь.

– Пошли, Гаррас!

Собака тут же бросилась в кусты, а Клозе еще несколько минут постоял на крыльце пристройки, в которой помещалась его служебная квартира. Здесь, на окраине города, воздух был достаточно свежим. Можно было бы даже почувствовать дыхание находившегося неподалеку леса, если б проклятая домна не сбрасывала на Вельпер копоть своих труб.

Клозе свистнул собаке и двинулся вперед. В обязанности сторожа реальной школы имени Анны Франк входила регулярная проверка состояния окон. Многие классы находились на первом этаже и поистине магически притягивали непрошеных гостей.

Сначала Клозе свернул влево и обследовал восточное крыло здания. Отдельные участки пути пришлось выложить плитами, ведь осенью и зимой луг от дождей раскисал, превращался в болото, стоившее ему уже не одной пары добротных башмаков.

Клозе скользнул внимательным взглядом по длинному ряду окон, выходящих во двор. Затем обогнул спортивный зал, пристроенный к длинному школьному комплексу с северной стороны.

Здесь тоже все было в порядке.

Сторож бодро зашагал вдоль западной стены, приближаясь к выходившему на Марксштрассе актовому залу. Зал находился на одной линии с административной пристройкой и главным входом.

Собака первая почуяла что-то неладное. Она замерла, выжидающе подняв переднюю лапу.

Взглянув на стену школы, Клозе остановился как вкопанный. Красной краской, наспех, неловко и с ошибками там было намалевано: «Еще одной турецкой свиньей меньше!» А рядом ухмылялись две кривые свастики.

Надпись была не единственной. Бросившись за угол, Клозе убедился, что уличный фасад тоже разукрашен.

«Евреев и турков в концлагеря! Германия, проснись!»

Прямо над главным входом кто-то написал три фамилии: Анна Франк, Илмаз Омюр, Стефи Гертнер. Две первые помечены были свастикой, третья подчеркнута красным и отмечена восклицательным знаком.

Мгновение понадобилось Фрицу Клозе, чтоб вернуть самообладание. Он скомандовал собаке:

– Ищи, Гаррас, ищи!

В десять минут девятого подтянулись последние опаздывающие, все разошлись по классам. Коридор опустел. И тут появился Клозе, держа на поводке Гарраса:

– Ищи, ищи!

Пригнувшись к полу, собака пробежала по длинному коридору, описала несколько больших и малых кругов, и, судя по всему, окончательно потеряла след. Как-никак четыреста человек только что прошли здесь – предприятие заведомо безнадежное.

Потеряв след, собака остановилась и укоризненно взглянула на хозяина – так ему, по крайней мере, показалось.

И тут у Клозе мелькнула идея.

Он схватил собаку за ошейник и потащил к себе в каморку. Здесь лежал платок в бело-голубую клетку, найденный Гаррасом с час назад у входа в подвал.

Овчарка снова взяла след. Клозе повел ее теперь по отдельным лестницам и переходам. Здесь количество следов было много меньше, чем в коридоре на первом этаже.

Этот маневр он повторил трижды, четырежды. Клозе и сам уже не верил в успех.

Однако в последнем переходе собака вдруг ощетинилась, раздалось сдержанное, но злое рычанье. Почти касаясь носом пола, овчарка рванула с места, пару раз пришлось возвращаться, но потом она снова устремлялась вперед. Перед дверью кабинета физики она остановилась и вопросительно поглядела на Клозе.

Сторож распахнул дверь.

Гаррас вытянул голову, зарычал и бросился к ученику, одиноко сидевшему на последней скамье.

Тот в страхе отпрянул, когда овчарка кинулась к ему, оскалив зубы.

– Не двигайся! – крикнул Клозе. – Иначе укусит! Скорчившись и замерев, парень лежал на полу; Гар-

ас склонился над ним.

– В чем дело, Клозе?

Учитель физики, пожилой, добродушный человек из тех, что мухи не обидит, возмущенно поднялся со стула:

– Что это вы себе позволяете?

И тут Клозе поднял носовой платок. Все узнали его – платки в бело-голубую клетку были только у одного ученика.

Он лежал на полу, бледный как мел, чувствуя дыхание овчарки на лице. Олаф.

62

«В эфире вторая программа западногерманского радио. Пятнадцать часов, ноль минут. Передаем последние известия.

До сих пор не выяснены обстоятельства, при которых пятидесятишестилетний Отто Хольц из района Мёнезее сумел покончить жизнь самоубийством в следственной полицейской тюрьме Зоста. Как уже сообщалось, Хольц арестован был в среду по обвинению в нелегальном хранении оружия и подозрению в помощи уголовно-террористической группе.

Как заявил министр юстиции земли Северный Рейн-Вестфалия, в действиях охранявших Хольца лиц не усматривается каких-либо дисциплинарных нарушений. В соответствии с инструкцией перед препровождением Хольца в камеру у него изъяты были все вещи, с помощью которых арестованный мог бы покушаться на собственную жизнь. Как попала в камеру веревка, на которой повесился Хольц, министру представляется «необъяснимым».

Как стало известно редакции гамбургского журнала «Коррект», в среду поздно вечером – уже после заявления Хольца о готовности дать на следующий день показания – его посетил один из адвокатов. В этой связи редакция отмечает, что по крайней мере один из адвокатов Хольца неоднократно выступал в прошлом защитником правоэкстремистских элементов. Журнал утверждает, что именно это обстоятельство могло бы пролить свет на смерть Хольца.

Однако представитель адвокатской конторы опроверг догадки журнала как «немыслимые и безответственные наветы». Он заявил, что против журнала будет возбуждено уголовное дело по обвинению в клевете».

– Немыслимо!

Рената со звоном грохнула кофейник на стол.

– Они даже ухитрились передать Хольцу веревку, чтобы он успел мирно повеситься в тюрьме. Если он вообще сделал это сам…

– Как это? – спросила Стефания.

– Сразу вспоминается тюрьма в Штаммгейме… Тогда они уверяли, будто Андреас Баадер и Ульрика Майнхоф исхитрились тайком пронести в камеру пистолет, а потом покончили с собой ради того только, чтобы создать трудности следствию. Блажен, кто верует…

Рената поставила на стол две большие голубые чашки с белыми нарисованными облаками. Наполнила обе до краев и пододвинула одну девушке. Потом уселась в старое протертое кожаное кресло и закурила.

– Ну все-таки расскажи!

– Что тут рассказывать?

Сидя на краешке кровати, Стефания долго молча помешивала в чашке, потом продолжила:

– Это просто ужасно. Я проревела весь день…

– Что с родителями Илмаза?

– Они с нами не разговаривают. Отец уже заказал ящики для багажа. Они возвращаются в Турцию.

Наконец она отложила в сторону ложку и сделала пару шумных глотков.

– Сегодня утром я просто не пошла в школу. Уселась на берегу Рура и смотрела на воду. Хорошо бы сейчас каникулы, тогда можно было бы уехать куда-нибудь и ни о чем не думать.

– Приходи ко мне, когда захочешь, – сказала Рената. – У меня сейчас много свободного времени.

Она соскользнула с кресла, присела на корточки перед полкой с пластинками. Провела рукой по конвертам, словно отыскивая что-то. Наконец вытащила одну пластинку.

– Никогда не слышала протяжные еврейские песни под гитару? Хочешь, поставлю?

Не дожидаясь ответа, она положила пластинку на диск проигрывателя.

Примерно через час раздался резкий, нетерпеливый звонок.

Рената отворила.

В комнату ворвались Оливер, Ирис, Сабина, Йорг, Андреа, Бруно и грохнули на стол огромную коробку с пирожными. Рената и Стефи отправились на кухню кипятить чай и снова варить кофе. Бруно и Йорг притащили еще стулья. Ирис и Сабина удобно расположились на широкой кровати, Андреа вытянулась в любимом Ренатином кресле, Бруно и Йорг удовольствовались жесткими стульями. Оливер без стеснения копался в книгах, которыми плотно забиты были четыре полки.

– Ну наваливайтесь…

Чай и кофе разлили по чашкам, зазвенели чайные ложечки. Андреа, причмокивая, облизала пальцы и потянулась за вторым куском.

– Это надо было видеть! – рассказывала Сабина с полным ртом. – Распахивается дверь, влетает Клозова собака и прямиком к этому идиоту Олафу. Тот от страха чуть в штаны не напустил.

– Я вот думаю, неужели Олаф сделал это один? – произнесла Рената.

– Сегодня ночью, возможно, – принялась рассуждать вслух Стефи. – А вообще? У нас в городе вечно расклеены плакаты «Боевого фронта». В поселке, что на склоне Розенберга, нацисты швыряют в почтовые ящики коммунистам и социал-демократам письма с угрозами. А в «Замке», там, где собираются обычно иностранцы, в окна то и дело летят камни, бомбы со слезоточивым газом. Это, наверное, целая банда.

– И что же городские власти?

– Городские власти? – отмахнулась Ирис. – А они делают вид, что ничего не замечают. Когда отец Стефи поднял об этом вопрос в муниципалитете, даже Нойнер разыграл театр и заявил, что коммунисты придают слишком большое значение глупым шуткам нескольких мальчишек. Они будто ничего не видят и не слышат!

– Вы знаете про Хольца? – спросил Оливер.

Все кивнули.

– Все-таки удивительно, – задумчиво сказал Йорг. – Мы были в пятнадцати метрах от раскрытия тайны. У меня до сих пор перед глазами тот фургон. Как подумаешь, что там внутри лежал связанный Шойбнер и раненый нацистский главарь…

Стефи кивнула.

– Я тоже все время об этом думаю. И никак не могу вспомнить лица двух типов, что сидели в «форде». Ведь мы тогда смотрели на дурака Олафа, который как истукан уставился на автомобиль.

Все замолчали.

И тут снова раздался звонок.

Рената хотела уже подняться из низкого кресла-корзинки, но Оливер опередил ее.

– Не утруждайте себя, я открою! – крикнул он, разыгрывая кавалера былых времен.

Быстрые шаги простучали по деревянной лестнице, и вот уже Линда на высоких пробковых каблуках влетела в комнату.

– Эй, люди! – крикнула она, обняв сперва Стефи, потом Ренату. – У меня есть фото!

– Какие фото?

– В тот понедельник на Монезее…

Воцарилось неловкое молчание. Стефи отвернулась в сторону, Оливер покрутил пальцем у лба. Линда побледнела.

– Ну и дура же я, – выдавила она наконец.

Но Стефи неестественно твердым голосом произнесла:

– Доставай! Я хочу посмотреть.

Фотографии пошли по рукам, никто не произнес ни слова. Увидев себя рядом с Илмазом, Стефи не удержалась. Сабина обняла ее, принялась утешать.

Вдруг Оливер крикнул:

– Я, кажется, схожу с ума. Фрау Краузе, лупу!

– Что-о?

– Увеличительное стекло!

Рената замешкалась, потом бросилась в другую комнату. Несколько минут копалась она в письменном столе, но наконец вернулась с видавшей виды, поцарапанной лупой.

Оливер буквально выхватил стекло у нее из рук. Долго рассматривал он сквозь него одну фотографию. Потом сказал:

– Линда, ты получишь пятьдесят тысяч марок!

– Что ты сказал?

– Взгляните сюда! Вот дурак Олаф возле красного «транзита». Мы еще смеялись, когда он уставился на него, как баран на новые ворота. А знаете, кто сидит в этой тачке?

Восемь голов склонились над фотографией.

Затем Стефи воскликнула:

– Да это же Фолькер Грау! Брат Олафа!

– Не может быть! – Йорг покачал головой. – Таких совпадений просто не бывает…

– Почему не бывает? И какое же это совпадение? – спросил Оливер. – Олаф путается с нацистами, Фолькер давно уже с ними, и Хольц был нацист. К тому же именно Олаф рекомендовал нам это место. Слишком уж много совпадений.

Всем понадобилось время, чтобы обдумать сказанное.

– Вот свинья! – сказала вдруг Стефи. – Это Фолькер Грау убил Илмаза.

– Пошли, – произнесла Рената и встала. – Мы должны сообщить в полицию.

63

Улица выглядела как обычно в такое время. Обитатели сдвоенных коттеджей на четыре семьи давно уже погасили свет. Горели только уличные фонари, их свет тускло отражали оставленные на обочине автомобили. Время от времени легкий ветерок доносил отдаленный гул металлургического завода Хайнрихса. Потом снова становилось тихо. Все было как обычно.

Точнее, почти все.

В тени разгрузочной платформы супермаркета, в самом начале улицы стоял оранжевый фургон марки «фольксваген», задними окнами он был развернут в сторону улицы.

В грузовом отсеке находились трое мужчин.

Один устроился на высоком удобном стуле, наблюдая через окно за улицей. Другой в наушниках сидел перед передатчиком, установленным рядом с кабиной водителя. Третий просто лежал, расслабившись, готовый в любую минуту кинуться в погоню за человеком, которого они поджидали.

Два других автомобиля перекрыли подходы к этой части улицы. Фургон марки «мерседес» остановился на Тингштрассе, грузовой «фиат» на Марксштрассе. Ничто во внешнем их облике не выдавало, что это машины полиции.

Наблюдатель в оранжевом «фольксвагене», потирая глаза, соскользнул с высокого кресла. Потрепал лежавшего товарища по плечу.

– Подмени-ка пока, я покурю…

Он укрылся в глубине фургона и, прикрыв зажигалку полой куртки, закурил сигарету, пряча ее в ладонях. Потом попробовал поудобнее устроиться на узкой боковой скамье.

– Т-с-с!

От предупредительного сигнала радиста все замерли. Он ухватился за наушники. Потом кивнул и шепнул остальным:

– Идет!

Теперь они вдвоем наблюдали через заднее стекло, из предосторожности держась в глубине автомобиля.

Какое-то время ничего не было видно. В домах напротив тоже ничего не изменилось.

Никакого движения.

– Вот он!

По улице шел человек среднего роста, среднего телосложения, ничем абсолютно не бросавшийся в глаза. Но он несколько раз оглянулся, внимательно огляделся по сторонам. Люди в фургоне невольно затаили дыхание.

Между двумя домами напротив супермаркета человек остановился. Еще раз бросил внимательный взгляд на пустынную улицу и исчез в тени одного из домов. Через несколько секунд показался слабый луч фонарика: должно быть, преследуемый никак не мог вставить ключ в замок.

И снова темнота.

– Альфа 1, Альфа 1, говорит Альфа 4, прием…

Прошло мгновение, радист начальника группы приготовился принять сообщение.

– Говорит Альфа 4. Птица вернулась в гнездо. Повторяю. Птица вернулась в гнездо.

Через несколько минут улица оживилась. Дюжина одетых во все черное молодцов, держась в тени стен, осторожно подкралась к дому. Половина тут же исчезла в заднем дворике, чтобы отрезать дом с тыла. Остальные заняли позицию за углом, оттуда хорошо просматривалась входная дверь и выходившие на улицу окна. Один из них вышел на мгновение из тени и поднял руку.

– Сигнал! Скорее передавай!

– Говорит Альфа 4. Вызываю Альфа 1. Прием. Капкан установлен. Капкан установлен.

– О'кэй, начинайте!

Один из находившихся в фургоне людей поднял карманный фонарь. На мгновение вспыхнул зеленый свет.

Треск входной двери долетел через улицу до фургона. Потом послышался более слабый звук бьющегося стекла – это выломали застекленную дверь внутри.

Несколько автомашин влетели на улицу и остановились наискось от супермаркета. Еще дюжина молодцов спрыгнула на асфальт. Но прежде чем они заняли позицию, из дома вывели светловолосого молодого человека.

Двое полицейских препроводили Грау на заднее сиденье темно-синего «мерседеса», задвинули в середину, сами плюхнулись сбоку. Не успели дверцы захлопнуться, как машина рванулась с места.

64

С удовлетворением кивнув, советник Пуш положил телефонную трубку.

– Они его взяли! – сказал он, поворачиваясь к Локампу, который стоял у окна, глядя на ночной Дортмунд. – Едут сюда!

Он отодвинул в сторону толстую папку, выложил блокнот и несколько ручек, аккуратно разложил на столе ряд больших фотографий. На первом снимке Грау был в красном «форде» – увеличение самой знаменитой любительской фотографии Линды. Но были и другие: Грау с Керном на сборище в Хаттингене, Грау с Пахманом у нацистского стенда в Бохуме, Грау с Тигром на южной трибуне дортмундского стадиона «Вестфалия». Просто поразительно, какие увлекательные вещи покоились до недавнего времени в архивах политической полиции…

Дверь распахнулась. Двое полицейских из группы захвата ввели Грау и усадили на жесткий, неудобный стул, специально поставленный Пушем посреди комнаты.

Блондин, казалось, до сих пор не понял, что произошло. С опущенными плечами сидел он на краешке стула, руки в наручниках дрожали, бегающие глаза выдавали страх. Увидев в руках Локампа дымящуюся сигарету, он с жадностью уставился на нее.

Уже готов, подумал Пуш. Он поднялся, выбрал на письменном столе знаменитое Линдово фото и подошел к Грау.

– Кто сидел за рулем? – тихо спросил он, сунув блондину под нос фотографию.

Грау вздрогнул.

Не веря глазам своим, он уставился на снимок.

– Давай, выкладывай! – прошелестел Пуш. И Грау выложил все.

65

Через час несколько полицейских машин остановились у дома 81б на Лангштрассе в Дортмунде. Двадцать человек проскользнули в ворота, бесшумно пересекли двор и тихо открыли дверь заднего дома. Бесшумно поднявшись на второй этаж, они сгруппировались у давно не крашенной двери в квартиру.

Широкоплечий, почти двухметрового роста полицейский вышел вперед, приготовившись распахнуть дверь пинком. Но ожидаемого деревянного треска не последовало. Дверь оказалась прочнее, чем это выглядело на первый взгляд.

Пахман проснулся от серии следовавших один за другим глухих ударов. Ему потребовалась доля секунды, чтобы сообразить, что взламывают входную дверь. Хорошо, что Кошка укрепил ее стальным листом и дополнительными засовами. Если они ее не взорвут, то провозятся еще минут пять.

Через шестьдесят секунд человек со шрамом был полностью одет. Он перезарядил свой «вальтер» и распахнул окно. Оно выходило на широкую деревянную крышу, откуда с высоты трех метров можно было спрыгнуть на школьный двор. У такого натренированного человека, как он, это должно получиться.

Для надежности он подергал водосток и довольно кивнул. Потом спрятал пистолет, лег на живот, ноги свесил вниз. Он медленно сползал, пока не повис на руках. В этот момент вспыхнули прожекторы.

– Прыгайте вниз! И немедленно поднимите руки вверх, бросьте оружие! – прозвучал в мегафон металлический голос.

Пахман неподвижно висел. Заломило пальцы. Тогда он разжал их.

Прыжок был хорошо рассчитан. Спружинив колени, Пахман ослабил силу удара. Его отчетливо выделяющаяся тень повторяла все движения на стене.

– Стой! Руки вверх! Не двигаться!

Он все-таки попытался.

Выпрямляясь, он сделал полуоборот и в тот же миг выхватил пистолет. Прищурив до миллиметровой щели глаза, он выстрелил прямо туда, откуда шел слепящий луч света. Может, ему повезет и он с ходу попадет в прожектор.

Но так много удачи не бывает.

66

«В эфире вторая программа западногерманского радио. Девять часов, ноль минут. Вы слушаете последние известия.

Вчера, в субботу, федеральная прокуратура сообщила, что так называемое «дело Хольца» можно считать законченным. Его связь с какой-либо организацией доказать не удалось. Единственный достоверно выявленный контакт между Хольцем и убитым вчера ночью в перестрелке предполагаемым террористом Пахманом носил, по мнению федеральной прокуратуры, скорее случайный характер.

Это подтверждают также показания некоего двадцатидвухлетнего жителя Хаттингена, который по неудачному стечению обстоятельств и против своей воли оказался замешанным в этом деле. Молодой человек заявил, что заблудился, спасаясь от полиции, и собирался спросить у Хольца дорогу. После этого он случайно обнаружил неподалеку контролировавшийся Хольцем лодочный сарай и, поскольку вид у него был явно необитаемым, наудачу укрылся там.

Сам Хольц, по мнению федеральной прокуратуры, был скорее всего – цитируем дословно – «полусумасшедшим и сбитым с толку коллекционером оружия», его следовало бы рассматривать, в том случае, разумеется, если вина его вообще юридически была бы доказана, как правонарушителя, действовавшего в одиночку…»

КАНЦЕЛЯРИЯ РЕГИРУНГСПРЕЗИДЕНТА

Ахен, 11.6.1984

Касательно дисциплинарного взыскания

Настоящим предписываю преподавателя реальной школы Траугота Амадеуса Вейена за пренебрежение обязанностью контроля за учащимися во время экскурсионной поездки выпускного класса 7 мая 1984 года в должности не повышать в течение двух лет.

Служебная печать

Верно

ГЕРМАНСКОЕ РОЖДЕСТВО ПОД ЧУЖИМ НЕБОМ

«Бог – наш незыблемый оплот!» – торжественно, строго и проникновенно звучал этот старый немецкий хорал в освещенном пламенем свечей колонном зале респектабельного отеля «Виктория» в Асунсьоне. Немецкая община Парагвая собралась на традиционный рождественский вечер. Торжество проходило под высоким покровительством – это стало уже доброй и обязывающей традицией – президента Альфредо Стресснера, проявляющего поистине отеческую заботу об общине и почтившего вместе с шостьюстами другими приглашенными торжество личным своим присутствием.

Почетное место предоставлено было нашему соратнику Манфреду Керну, фюреру «Боевого фронта национал-социалистов». Как известно, несколько месяцев назад он вынужден был покинуть родину, поскольку оказался жертвой ожесточенной травли со стороны прессы. Его, борца за возрождение Германии, бесстыдные писаки приравняли к обычным террористам. Камрад Керн заявил: «Недалек тот день, когда я вновь вступлю на немецкую землю и продолжу борьбу».

ЛА ПЛАТА ЭХО. Немецкая газета Южной Америки. 31.12.1984.

ПОДКРЕПЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ ХАТТИНГЕНА

В начале марта два опытных полицейских чиновника приступили к службе в Хаттингене: полицеймейстер Густав Лузебринк (39) и гауптвахмистр Карл-Хайнц Хаггеней (27). Будучи хорошо сработавшимся экипажем патрульной машины, они до настоящего времени совершали патрульные выезды в Камене и немало способствовали поддержанию там порядка и спокойствия.

Бургомистр Пауль Ламм приветствовал приступивших к службе новых полицейских Хаттингена и от всей души пожелал им удачи.

Рур-боте, Хаттингенская газета. 3. 1.1985