Текст книги "Великий сон"

Автор книги: Раймонд Чэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

XXVIII

Мне казалось, что рядом женщина, сидящая возле лампы в ореоле света. Другой источник света бил мне в глаза, поэтому я опять прикрыл веки, пытаясь разглядеть ее сквозь ресницы. Волосы женщины были такого платинового цвета, что голова сияла, как серебряная ваза для фруктов. На ней было зеленое трикотажное платье с широким белым отложным воротником. У ног лежала блестящая сумочка с острыми уголками. Она курила, держа под рукой стакан с янтарной жидкостью.

Я осторожно сдвинул голову – стало больно, однако не больше, чем ожидал. Обнаружил, что весь перевязан, как фаршированная индюшка, подготовленная для духовки. Кисти рук схвачены сзади металлическими путами, от которых тянулась к щиколоткам веревка, пропадавшая дальше за краем кушетки, на которой я был растянут. За кушеткой веревка с поля зрения исчезала, но, пошевелив ступней, я убедился, что внизу она закреплена.

Убедившись в надежности своей упаковки, я открыл глаза и произнес:

– Добрый вечер.

Оторвав взгляд от какого-то дальнего горного склона, женщина повернулась лицом ко мне – голубые глаза ее напоминали озера в горах. Дождь по-прежнему стучал по крыше, но так отдаленно, словно доносился с того света.

– Как вы себя чувствуете? – голос был ровный, серебристый, очень шедший к ее волосам, и звонкий, как колокольчик в кукольном домике. Глупые ассоциации в моем положении.

– Восхитительно, – отозвался я. – Кто-то проехался зубодробилкой по моей челюсти.

– А чего вы ждали, мистер Марлоу, – букетов из орхидей?

– Гроб – самый обыкновенный. И не беспокойтесь о бронзовых или серебряных украшениях. Но не вздумайте развеять мой прах над голубым Пацификом. Меня больше устраивают черви. Знаете, черви бисексуальны и могут заниматься любовью с первым попавшимся.

– Пожалуй, вы несколько легкомысленны, – заметила она серьезно.

– Нельзя ли что-нибудь сделать со светом?

Поднявшись, она обошла кушетку – верхний свет погас. Полумрак принес мне блаженство.

– Не думаю, что вы так уж опасны, – сказала она, как бы оправдываясь. Фигура у нее оказалась скорее высокой, чем низкой, но вовсе не дылда – была худощавой, но никак не прошлогодний сухарь. Снова уселась на свое место.

– Значит, вам известно, как меня зовут.

– Вы хорошо поспали. Хватило времени обшарить ваши карманы. Делали с вами все, что хотели, разве что не бальзамировали. Значит, вы детектив.

– Это все, что они имеют против меня?

Промолчала. От сигареты, которой она помахивала, вился легкий дымок. Рука была небольшая, изящная, не похожая на костлявые грабли, которые нынче видишь у женщин.

– Который час? – спросил я.

Покосившись на запястье сквозь спирали дыма, она сказала:

– Семнадцать минут одиннадцатого. У вас свидание?

– Я бы не удивился. Это ведь дом при гараже Арта Хакка?

– Да.

– А где парни – роют могилу?

– Уехали кое-куда.

– Хотите сказать, вас оставили здесь одну.

Она, снова обернувшись ко мне, усмехнулась:

– Вы не представляете опасности.

– А я-то думал, вас здесь держат как узницу.

Похоже, она не удивилась, просто ее это позабавило.

– С чего вы взяли?

– Знаю, кто вы такая.

Большие голубые глаза резко сверкнули, губы сжались, но голос не изменился.

– Кроме того, боюсь, вы оказались в дурной ситуации. А я ненавижу убийства.

– И это говорит жена Эдди Марса! Фу, постыдились бы.

Ей это не пришлось по вкусу – пронзила меня взглядом, а я ответил ослепительной улыбкой.

– Если уж нельзя открыть эти браслеты, а я вам это и не советую, не могли бы уделить мне чуточку той влаги, которой так пренебрегаете.

Взяв стакан, в котором лопались, словно тщетные надежды, пузырьки, она склонилась надо мной. Ее дыхание было нежным, как глаза олененка. Я сделал глоток, и она отняла стакан, наблюдая, как жидкость идет по горлу.

Снова склонилась. Кровь в жилах у меня забегала, словно будущий квартиросъемщик, осматривающий дом.

– У вас лицо, как у боксера в нокауте, – сообщила она.

– Любуйтесь, пока есть возможность. Скоро и такого не будет.

Вскинув голову, она прислушалась, даже побледнела. Но лишь дождь стучал в стены. Отойдя, она встала ко мне боком, слегка наклонясь, глядя в пол.

– Вам непременно было нужно ехать сюда, совать голову в петлю? – тихо спросила она. – Эдди вам ничего не сделал. Знаете ведь хорошо, если бы я здесь не скрылась, у полиции не осталось бы сомнений, что Расти Рейгана убил Эдди.

– Что он и сделал.

Она не шевельнулась, не изменила позы, только слышно было ее громкое и быстрое дыхание. Я обшарил глазами комнату – две двери в одной стене, первая чуть приоткрыта, ковер с красно-коричневыми квадратами, голубые шторы на окнах, обои с крикливым рисунком из зеленых сосенок. Мебель, похоже, доставлена фирмами, которые рекламируются на автобусных остановках, – разномастная, но крепкая, устойчивая.

– Эдди его не трогал, – сказала она тихо. – Я уже целые месяцы не виделась с Расти Рейганом. Эдди не тот человек.

– Вы ведь покинули его стол и ложе, жили одна. Жильцы дома, где вы снимали квартиру, опознали Рейгана по фотографии.

– Это ложь, – холодно ответила она.

Я силился вспомнить, говорил мне об этом капитан Грегори или нет. Голова работала плохо – уверенности не было.

– И вообще вас это не касается, – добавила она.

– Меня все касается. Наняли, чтобы я это расследовал.

– Эдди не такой.

– Конечно, вы же любите гангстеров.

– Пока люди играют в азартные игры, будут и заведения для этого.

– Это в вас заговорил защитный рефлекс. Стоит человеку в одном обойти закон, он и в остальном пойдет против правил. Вы думаете, что Эдди всего лишь владелец казино. А я считаю, что, помимо этого, он еще промышляет порнографией, шантажирует, перепродает краденые машины, убивает с помощью наемников и подкупает продажных полицейских. Занимается всем, что приносит доход, всем, на чем удается что-то урвать. И не пытайтесь мне расписывать благородных гангстеров. Это не их амплуа.

– Он не убийца, – нахмурилась она.

– Лично – нет. Для этого у него есть Канино. Канино сегодня вечером убил одного человека – маленького, безвредного паренька, пытавшегося помочь кое-кому в беде. Убил его почти на моих глазах.

Она устало и недоверчиво усмехнулась.

– Ладно, – пробормотал я. – Можете не верить. Если Эдди такой отличный парень, с удовольствием поговорил бы с ним без Канино. Знаете же, как обойдется со мной Канино – выбьет зубы, а потом трахнет под дых, чтобы не скулил.

Склонив голову, она не реагировала, словно погруженная в свои мысли.

– Мне казалось, что платиновые волосы уже вышли из моды, – продолжал я просто затем, чтобы в комнате не наступила тишина, заставляя меня прислушиваться.

– Это же парик, глупенький. Пока не отрастут волосы.

Подняв руки, она сняла парик – голова оказалась коротко остриженной, под мальчика. Надела его опять.

– Кто вас так обкорнал?

Она удивилась:

– Сама остриглась. Зачем?

– Да. Зачем?

– Ну, чтобы доказать Эдди, что готова сделать то, чего он от меня хотел, – скрыться. Чтобы он не приказывал стеречь меня. Не бросила бы в беде, ведь я его люблю.

– Боже милостивый, – простонал я. – И тут вместо него я вам свалился на голову.

Подняв руку ладонью вверх, она поглядела на нее, потом быстро вышла и сразу вернулась с кухонным ножом. Склонившись надо мной, стала перерезать веревки.

– Ключ от наручников у Канино, – сказала она. – С ними ничего не могу сделать.

Вздрагивая, прерывисто дыша, она перерезала все узлы.

– Вы забавный чудак – отпускаете шуточки в такой безнадежной ситуации.

– Надеялся, что Эдди не убийца.

Резко отвернувшись, она возвратилась к своему стулу возле лампы и, усевшись, закрыла руками лицо. Сбросив ноги на пол, я встал. Разминаясь, убедился, что ноги одеревенели, а на левой стороне лица бешено дергался нерв. Сделал шаг – ходить могу. И бежать смогу, если потребуется.

– Полагаю, вам хочется, чтобы я уехал.

Она кивнула, не оборачиваясь.

– Вам бы лучше уехать со мной, если хотите остаться в живых.

– Не теряйте времени. Они могут вернуться в любую минуту.

– Раскурите мне сигарету.

Подойдя, я коснулся ее колен, и она сразу вскочила. Глаза наши были почти рядом.

– Так как же, Серебристая Головка? – сказал я с нежностью.

Зайдя за спинку стула, она потянулась за пачкой сигарет на столе. Вытряхнув одну, сунула мне в рот. Рука ее дрожала. Щелкнув маленькой зеленой зажигалкой, поднесла ее к сигарете. Затянувшись, я неотступно смотрел в глаза, голубые, как озера в горах. Пока она стояла ко мне вплотную, заговорил:

– Меня привел к вам маленький птенчик по имени Гарри Джонс. Птенчик, порхавший по барам и вместо крошек подбиравший ставки для скачек на ипподроме. И информацию. Птенчик выклевал кое-что о Канино. Он и его дружки разведали, где вы прячетесь. Пришел ко мне продавать эти сведения, так как знал – откуда, это долгая история, – что я работаю на генерала Стернвуда. Я получил информацию, а Канино заполучил его. Теперь это всего мертвый птенчик с потрепанными перышками, со свернутой головкой и каплями крови на клювике. Канино убил его. Но Эдди Марс этого не сделал бы, правда, Серебристая Головка? Он никогда никого не убивал – просто нанимал для этого других.

– Убирайтесь, – резко бросила она. – Убирайтесь быстро!

В вытянутой руке была зажата зеленая зажигалка, судорожно сжатые пальцы побелели.

– Только Канино не знает, что мне все известно, – продолжал я. – О том птенчике. Он думает, что я лишь пытаюсь что-то разнюхать.

Тут она засмеялась. Смех был, скорее, горький, сотрясавший ее, словно ветер колеблет дерево. Мне показалось, он выдавал смятение – не удивленье, нет. Вроде, к чему-то, что она знала, прибавилась новая мысль, шедшая вразрез. Впрочем, не много ли я выдумываю, когда дамочка просто смеется?

– Очень смешно, – сказала она, задыхаясь. – Очень смешно, потому что, вы знаете, я его все еще люблю. Женщины… – она опять рассмеялась.

Внимательно прислушавшись, я произнес:

– Идемте – быстро!

Она попятилась с окаменевшим лицом:

– Убирайтесь, вы! Убирайтесь! Можете пешком дойти до Рилит. Можете добраться туда за час или два и держать язык за зубами. Уж такую-то малость я заслужила.

– Идемте, – повторил я. – Есть у вас револьвер, Серебристая Головка?

– Знаете же, что не пойду. Хорошо знаете. Умоляю вас, уходите, пожалуйста.

Я встал вплотную, почти прижавшись к ней:

– Хотите, отпустив меня, остаться здесь? Ждать, когда вернется убийца, чтобы сказать ему, что сожалеете? Ему, для которого убить человека – то же самое, что прихлопнуть муху. Если вы отпустите меня, как долго, по-вашему, проживете вы?

– Канино мне не страшен. Я пока еще жена его босса.

– Эдди по горло завяз в дерьме, – грубо сказал я. – Канино устранит его одной левой, сожрет, как кошка канарейку. Он тоже в дерьме. Девушка вроде вас держится за мерзавца только тогда, если сама по горло в дерьме.

– Убирайтесь! – она почти визжала.

– Ладно.

Повернувшись, я через приоткрытую дверь вышел в темную прихожую. Бросившись за мной, она пробежала вперед, чтобы открыть входную дверь. Выглянула в сырую тьму, прислушалась, потом подтолкнула меня вперед.

– Прощайте, – шепнула она. – Желаю удачи во всем, кроме одного. Эдди не убивал Расти Рейгана. Найдете его живым и здоровым, если он захочет, чтоб его нашли.

Я склонился над ней, прижав к стене, приблизив губы к самому ее лицу, и медленно, спокойно произнес:

– Не стоит так торопиться. Вся эта история была подготовлена заранее, продумана до мельчайшей мелочи, рассчитана до последней секунды. Как передачи на радио. Нам вовсе незачем торопиться. Поцелуйте меня, Серебристая Головка.

Ее лицо под моими губами было холодное, словно лед. Обхватив мою голову руками, она крепко поцеловала меня. Губы ее были холодны.

Я вышел, дверь тихо затворилась, и на веранду обрушился дождь, не настолько, однако, холодный, как ее губы.

XXIX

Гараж был темный. Я прошел через посыпанную щебнем автомобильную дорожку и через мокрый газон. По дорожке бежали ручейки, где. – то впереди с бульканьем сливаясь вместе. Шляпы у меня не было – наверное, осталась в гараже. Канино не потрудился ее захватить: вряд ли, по его мнению, она мне понадобится. Я представил, как он беззаботно возвращается в машине – один. Худого, мрачного Арта и седан – конечно, краденый, – он доставил в безопасное местечко. Она любила Эдди Марса и скрывалась, чтобы защитить его. Поэтому, вернувшись, он найдет ее спокойно сидящую у лампы с нетронутым напитком и меня, привязанного к кушетке. Отнесет ее вещи в машину, осмотрит дом, чтобы не оставить улик. Велит ей идти в машину и ждать. Выстрела не будет слышно: свинцовый боксер, прижатый вплотную, нокаутирует бесшумно. Потом скажет ей, что оставил меня связанного и через какое-то время я выпутаюсь сам. Рассчитывает, что настолько глупа. Симпатичный мистер Канино.

Дождевик мой был распахнут, но в наручниках мне его не возможно застегнуть. Полы плаща путались в ногах, словно крылья большой усталой птицы. Я вышел к шоссе. Машины бороздили воду, освещаемую фарами, и свист покрышек быстро исчезал вдали. Мой кабриолет стоял на том же месте, где я его оставил, обе шины были исправны и надеты, так что машина готова к использованию. Все продумано. Стоя спиной, я открыл дверь, боком подсунулся под руль, открыл тайник. Вытащив второй пистолет, сунул под плащ и побрел обратно к дому. Мир сузился, замкнулся, почернел – мир Канино и мой.

Примерно на полпути я заметил фары, свернувшие с шоссе. Спустившись в придорожную канаву, зашлепал по воде. Машина, не сбавляя скорости, пророкотала мимо. Вытянув голову, я услышал, как заскрипели шины, сойдя с асфальта на посыпанную щебнем автомобильную дорожку. Мотор замолк, погасли фары, стукнула дверца. Звука входной двери не послышалось, но сквозь деревья проступило светлое пятно, вроде отдернули шторы на окнах или зажгли в прихожей свет.

Я пошел к дому по вымокшему газону. Между мной и домом стояла машина. Пистолет лежал в боковом кармане, так что я мог к нему дотянуться и не вывихнуть при этом плечо. Машина была темной, пустой и теплой. Заглянув в боковое окно, увидел ключи, висевшие в приборной доске – самоуверенности Канино не откажешь. Обойдя машину, по дорожке, посыпанной шебнем, приблизился к окну и прислушался – ни голосов, ни шороха, только быстрый стук дождевых капель по жестяной водосточной трубе.

Я продолжал слушать: никаких громких звуков, всюду тихо и спокойно. Он пустит в дело свой низкий, тягучий голос, она ему скажет, что помогла мне и я обещал, что позволю им отсюда смыться. Он моему обещанию не поверит, так же как и я ему не поверил бы. Поэтому долго там они не останутся. Уедет и заберет ее с собой. Достаточно подождать.

Но ждать я не мог. Придвинув пистолет к левой руке, изогнулся и, захватив горсть щебня, неуклюже, боком, швырнул в окно. Слабая попытка – очень мало щебня попало сквозь сетку в стекло, но даже несколько камешков произвели впечатление рухнувшей преграды.

Отбежав к машине, я скорчился за ней у подножки. В доме тем временем погас свет – и все. Уставившись на ступеньку, я ждал. Никакого движения. Канино был чересчур осторожен.

Выпрямившись, я спиной вперед втиснулся в машину, нащупал ключ зажигания и повернул его. Стал шарить ногой, но стартер был, вероятно, в приборной доске. В конце концов я его отыскал, и нагретый мотор мгновенно заработал – мягко, спокойно заурчал. Выбравшись из машины, я скорчился возле задних колес.

Хотя меня трясло в ознобе, я понимал, что этот последний мой финт выманит Канино: ведь без машины он пропал. Затемненное окно стало сантиметр за сантиметром открываться. Потом оттуда полыхнуло пламя и прогремели три выстрела. В машине со звоном разлетелись стекла. Я выдал болезненный вопль, перешедший в дрожащие стоны, затем изобразил бульканье, захлестываемое кровью, и закончил отвратительным глухим хрипеньем. Исполнено было отлично – самому понравилось. Канино тоже пришлось по душе: я услышал, как он смеется – торжествующе, нагло, открыто.

С минуту было тихо – по-прежнему шелестел дождь и ровно урчал мотор. Потом дверь тихонько открылась, и оттуда скользнула фигура с чем-то белым вокруг шеи: ее воротник. Она шагнула по веранде страшно скованно, словно деревянная кукла. За ее спиной, напряженно скорчившись, прятался Канино. Картина страшная и одновременно смешная.

Спустилась по ступенькам – я уже видел белое застывшее лицо. Направилась к машине – его охранный щит на случай, если я окажусь в силах плюнуть ему в глаза. В шорохе дождя зазвучал ее голос – тихий, бесцветный:

– Ничего не вижу, Лаш, стекла запотели.

Он что-то проворчал, и она резко дернулась всем телом, словно от толчка пистолетом в спину. Зашагала дальше к темной машине. Я уже видел его за нею – шляпу, часть лица, широкие плечи. Девушка вдруг остановилась и закричала. Это был высокий, прекрасный, пронзительный выкрик, сразивший меня, как хороший хук слева:

– Я его вижу! В окно – он за рулем, Лаш!

Канино схватил наживку. Отшвырнув ее в сторону, прыгнул вперед, выбросив руку. Темноту прорезали новые три вспышки пламени, опять зазвенело стекло. Одна пуля отлетела рикошетом, врезавшись в дерево за мною. А мотор мерно продолжал работать.

Пригнувшись, я смотрел на серое пятно его лица, судорожно подсчитывая. Если у него револьвер, то барабан мог уже опустеть. Однако – не обязательно. Сделал шесть выстрелов, но в доме после трех мог перезарядить его. Надеюсь, перезарядил – мне не хотелось накрыть его с пустым оружием. Только это мог оказаться и пистолет-автомат.

Я подал голос:

– Ну как, готово?

Он повернулся ко мне. Может, было бы прилично позволить ему стрельнуть разок или дважды, просто как джентльмену старой школы. Только в руках у него по-прежнему было оружие, и я не мог больше ждать. Во всяком случае не столько, чтобы прослыть джентльменом старой школы. Я сделал четыре выстрела, прижав кольт к ребрам. Схватившись обеими руками за живот, он упал, уткнувшись лицом в мокрый щебень. И больше не издал ни звука.

И Серебристая Головка не издала ни звука – застыла под хлещущими струями дождя. Обойдя Канино, я отшвырнул ногой его пистолет, потом подошел к нему и, согнувшись набок, присев, поднял. Так и подошел к Серебристой Головке. Она, как заведенная, повторяла:

– Боялась, боялась, что вы вернетесь.

– У нас ведь было назначено свидание. Я же сказал вам, что все было подстроено заранее.

И тут я захохотал, как спятивший идиот. Склонившись над ним, она прикоснулась к телу. Потом выпрямилась, держа в руке ключик на тонкой цепочке.

– Вам непременно нужно было убить его? – сурово произнесла она.

Смех мой утих так же внезапно, как начался. Зайдя мне за спину, она открыла наручники.

– Да, – сказала мягко. – Думаю, что нужно было.

XXX

Снова был день, и опять светило солнце.

Капитан Грегори из Отдела без вести пропавших задумчиво посмотрел из окна своего кабинета на верхний зарешеченный этаж Дворца юстиции, чистого и белого после дождя. Потом грузно повернулся вместе со своим крутящимся креслом, примял табак в трубке пальцем, пятнистым от ожогов, и хмуро взглянул на меня:

– Значит, вы опять заварили кашу.

– А, вы уже слышали.

– Приятель, я тут целыми днями просиживаю зад и делаю вид, что не в состоянии сосчитать до трех. Но вы будете удивлены, что мне приходится здесь слышать. То, что вы застрелили Канино, – здесь, по-моему, все в порядке, но не думаю, что наши парни за это вам навесят медаль.

– Вокруг слишком много убивали, – сообщил я. – Вот и мне захотелось приложить руку.

Он терпеливо улыбнулся.

– Кто вам сказал, что эта женщина там наверху – жена Эдди Марса?

Я рассказал. Он слушал внимательно, позевывая, похлопывая широкой, как лопата, ладонью по челюсти, усаженной золотом.

– Вы, наверное, думаете, что у меня была возможность ее отыскать?

– Правильный вывод.

– Может, я знал об этом. Может, я думал: если Эдди и его дамочка желают разыграть свой маленький спектакль, сделаю умный шаг – по крайней мере настолько умный, насколько в моих возможностях: позволю им заблуждаться, что спектакль удался. Или вы думаете, что я оставил Эдди в покое по личным причинам? – вытянув руку, он потер большой палец о два других.

– Нет. Этого я и в самом деле не думал. Даже, когда обнаружил, что Эдди знает все, о чем мы с вами здесь недавно говорили.

Он с видимым усилием стал хмурить брови – трюк, в котором уже утратил сноровку. Все лицо прорезали морщины, потом, когда лицо разгладилось, на нем остались белые полосы, постепенно обретающие краску на моих глазах.

– Я полицейский – всего лишь обыкновенный полицейский. Честный – в разумных пределах. Настолько честный, сколько можно ожидать от человека, живущего в мире, где честность вышла из моды. Именно поэтому я вызвал вас сегодня. Буду рад, если вы мне поверите. Как полицейский, я радуюсь, когда побеждает закон. С удовольствием посмотрел бы, как эти знатные, шикарно разодетые мерзавцы, вроде Эдди Марса, губят маникюр в каменоломнях Фолсома рядом с теми неудачниками из низов, которых полиция хватает при первой же попытке нарушить закон и которым потом уже не выбраться. Действительно, с радостью бы посмотрел. Но мы с вами уже достаточно живем на свете, чтобы понимать, что вряд ли нам доведется увидеть такую картину. Во всяком случае, ни в этом городе, ни в каком другом, даже наполовину меньшем, – нигде в этих необъятных, процветающих и распрекрасных Соединенных Штатах. Просто так заведено в нашей стране.

Я молчал. А он, откинувшись на спинку кресла, выпустил клуб дыма и, проверив состояние трубки, продолжал.

– Однако это не значит, что я считаю, будто Эдди Марс убил Рейгана или имел для этого какой-то мотив. Просто я думал, может, он что-либо знает, и рано или поздно что-нибудь да обнаружится. Прятать женщину возле Рилит было ребячеством, только это ребячество хитрейшей обезьяны, которая уверена, что одурачит любого. Он был у меня вчера вечером, после допроса у прокурора. Признался во всем. Сказал, что знает Канино как надежного телохранителя и для этого нанял его. Ничего не знал о его махинациях и не хотел знать. Не знал Гарри Джонса. Не знаком с Джо Броди. Гейджера, разумеется, знал, но заявил, что даже не догадывался о его нечистых делишках. Вы об этом, полагаю, уже слышали.

– Да.

– Там, в Рилит, вы действовали отлично, приятель, даже не пытаясь маскироваться. Сегодня мы проводим специальное исследование неидентифицированных пуль. Возможно, еще разок используете ту пушку. Но уж потом вам и святая вода не поможет.

– Действовал отлично, – подтвердил я, покосившись на него.

Он выбил трубку, задумчиво уставился на нее.

– А что стало с той женщиной? – спросил он, не поднимая глаз.

– Понятия не имею. Ее не арестовали. Составили с нами протокол в трех экземплярах – для Уайлда, канцелярии шерифа, для Отдела по расследованию убийств. Ее отпустили, и больше я с ней не встречался. И не думаю, что когда-нибудь встречусь.

– Довольно интересная дамочка, как я слышал. Не похоже, чтобы участвовала в грязной игре.

– Ага, интересная дамочка, – согласился я.

Капитан Грегори, вздохнув, запустил пальцы в свою мышиного цвета шевелюру.

– И еще… – начал он почти ласково. – Выглядите вы человеком хорошим, но играете круто. Если действительно хотите помочь Стернвудам – оставьте их в покое.

– Полагаю, вы правы, капитан.

– Как себя чувствуете?

– Сказочно! Почти всю ночь ставили на ковер в разных кабинетах, и я позволял на себя орать. А до того промок до нитки и получил кое-какие синяки и шишки. Что ж, я в прекрасной форме.

– А чего вы ждали, черт побери?

– Ничего другого.

Поднявшись и посмотрев на него с усмешкой, я направился к двери. Когда уже собирался выйти, капитан вдруг откашлялся и сухо произнес:

– Значит, я напрасно драл глотку? Вы все еще надеетесь найти Рейгана?

Обернувшись, я посмотрел ему в глаза:

– Нет, не думаю, что найду Рейгана. И пробовать не стану. Довольны?

Он медленно кивнул, затем пожал плечами:

– Понятия не имею, какого черта я, собственно, об этом заговорил. Желаю счастья, Марлоу. Как-нибудь заходите.

– Благодарю, капитан.

Выйдя из управления, я забрал со стоянки машину и поехал домой – к Хобарт Армс. Сняв пиджак, лег на постель, глядя в потолок, слушая шум, доносившийся с улицы, и наблюдая за солнечными зайчиками на потолке. Попытался заснуть – ничего не вышло. Поднялся, налил виски, хотя в это время обычно не пью, лег снова. Сна ни в одном глазу. Мозг мой безостановочно тикал, как часы. Усевшись на край постели, я набил трубку и произнес вслух:

– Этому старому лису что-то известно.

Трубка была горькой, как желчь, и, отложив ее, я улегся снова. Мысль продиралась сквозь волны воспоминаний, в которых я без конца проделывал одно и то же, возвращался в то самое место, встречался с людьми, говорил одни и те же слова, опять и опять, и все это каждый раз выглядело настоящим, словно разыгрывалось именно сейчас и впервые. Снова я мчался в дождь по автостраде с Серебристой Головкой, забившейся в угол сиденья, не вымолвившей ни слова, так что, добравшись до Лос-Анджелеса, мы ощущали себя опять совершенно чужими. Снова я выходил из машины у аптеки, открытой всю ночь, и сообщал по телефону Берни Олсу, что убил человека недалеко от Рилит и как раз еду к Уайлду вместе с женой Эдди Марса, на глазах которой все произошло. Снова гнал машину через Лафайет-Парк по тихим, умытым дождем улицам, а потом поднимался на холм, к подъезду огромного особняка Уайлда, где на веранде горел свет, так как Олс предупредил о моем приезде. Снова оказывался в кабинете Уайлда, где он в цветастом халате сидел за столом с напряженным, суровым лицом, вертя в пальцах пеструю сигару или поднося ее ко рту, в уголках которого застыла горькая усмешка. Там же был Олс и худощавый седой тип из канцелярии шерифа, похожий на ученого и изъяснявшийся, скорее, как профессор-экономист, чем полицейский. Я рассказывал, что произошло, и они тихо слушали, а Серебристая Головка сидела в тени, сложив руки на коленях, не обращая ни на кого внимания. Потом начались телефонные звонки. Явились двое из Отдела по расследованию убийств и пялились на меня, как на диковинного зверя. Снова я ехал к Фалуайд-Палас, и один из этой парочки сидел рядом со мной. Потом мы оказывались в комнате, где Гарри Джонс по-прежнему сидел за столом с застывшей гримасой на мертвом лице и в воздухе еще висел кисловато-сладкий запах. Был там коронер, очень юный и энергичный, с рыжей щетиной на шее, и еще один перепуганный тип, снимавший отпечатки пальцев, которому я напомнил, чтоб не забыл про крючок на фрамуге над дверью. (Нашел там отпечаток пальца Канино, единственную улику, которую мерзавец в коричневом оставил для подтверждения моей исповеди.)

И опять я вижу себя в доме Уайлда – подписываю протокол, который тут же, в соседней комнате, отстучала на машинке его секретарша. Потом открылась дверь, и вошел Эдди Марс, увидев Серебристую Головку, сказал, улыбаясь: – «Привет, милочка», – а она на него и не взглянула, и не ответила. Эдди Марс – свежий, веселый, в темном будничном костюме, с белым шарфом под твидовым пальто. Потом все разошлись, остались мы вдвоем с Уайлдом, и он сказал недовольно:

– Последний раз, Марлоу. В будущем, если опять что-нибудь натворите, брошу вас на съедение львам, нравится вам или нет.

Я переживал все эти сцены снова и снова, валяясь на постели и наблюдая за солнечными зайчиками. И тут зазвонил телефон – говорил Норрис, дворецкий Стернвуда, в своей вежливо-бесстрастной манере:

– Мистер Марлоу? Я звонил вам в офис, но не застал, поэтому позволил себе побеспокоить вас дома.

– Меня всю ночь не было, и в конторе тоже.

– Да, сэр. Господин генерал будет рад встретиться с вами сегодня до полудня, если вас устроит.

– Буду через полчаса. Как он себя чувствует?

– Не встает, но ему не хуже.

– Подождите, пока увидит меня, – пообещал я и положил трубку.

Побрившись и переодевшись, я направился было к двери, но вернулся и, достав маленький браунинг Кармен с инкрустированной рукоятью, сунул его в карман. День был солнечный. Я добрался до особняка Стернвудов за двадцать минут и затормозил под окном у бокового входа. Четверть двенадцатого. Птицы на деревьях распелись после дождя как одержимые, трава на террасах была зеленой, словно ирландский флаг, и вся усадьба выглядела так, будто ее поставили минут десять назад. Я позвонил. Прошло всего пять дней с тех пор, как я звонил здесь первый раз. Показались они мне длиной с год.

Дверь открыла горничная, провела из бокового холла в главный и, сообщив, что мистер Норрис спуститься через минуту, оставила меня одного. Главный холл выглядел по-прежнему. Портрет над камином сохранил те же черные, жгучие глаза, а рыцарь с витража все еще не отвязал обнаженную даму от дерева.

Через минуту появился Норрис – он тоже не изменился. Глаза из голубого пламени были глубоко посажены, как всегда; серовато-розовое лицо выглядело здоровым и отдохнувшим, и двигался так же легко, словно был лет на двадцать моложе. Это я ощущал на себе бремя лет.

Поднявшись по выложенной плитками лестнице, мы свернули в сторону, противоположную покоям Вивиан. С каждым шагом дом вроде бы становился больше и тише. Подошли к массивным, старым дверям, как будто перенесенным из монастыря. Норрис, тихо открыв створку, заглянул внутрь. Потом пропустил меня, и я пошел за ним по ковру, чуть ли не с полмили длиной, к постели под балдахином, напоминающей ложе, на котором скончался Генрих VIII.

Генерал Стернвуд лежал, опираясь на подушки, сложив бескровные руки на покрывале – на его фоне они казались пепельными. В черных глазах все еще тлела готовность сразиться, но лицом он напоминал покойника.

– Садитесь, мистер Марлоу, – голос звучал устало и чуть напряженно.

Придвинув стул, я подсел к постели. Все окна плотно закрыты, в такую погоду в комнату не проникал ни один луч солнца, шторы не пропускали даже простого дневного света. В воздухе ощущался едва заметный сладковатый запах старости.

С минуту он смотрел на меня молча. Приподнял руку, словно желая убедиться, что способен шевелить ею, и опять положил на другую. Бесстрастно произнес:

– Я не просил вас, мистер Марлоу, разыскивать моего зятя.

– Но хотели этого.

– Вас я об этом не просил. У вас слишком развито воображение. Если мне чего-то хочется, я обычно говорю об этом.

Я промолчал.

– Вам заплатили, – холодно продолжал старик. – Но дело не в деньгах. У меня сложилось впечатление, что вы не оправдали моего доверия, хотя, не сомневаюсь, сделали это не намеренно.

Он закрыл глаза.

– Вы меня пригласили только из-за этого? – спросил я.

Генерал снова открыл глаза – медленно, осторожно, словно веки налились свинцом.

– Вижу, мое замечание вас рассердило.

Я покачал головой: