Текст книги "Цикл произведений 'Родина'"

Автор книги: Раян Фарукшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– А куда матросу деваться из подводной лодки? Согласны! – бодро кивнул Сосед.

Мы помогли разведчикам сгруппироваться и закрепиться на обозначенной местности – быстро подготовились к ночной обороне кирпичной двухподъездной пятиэтажки. Заложили камнями и кирпичами окна, завалили барахлом проходы, заминировали подвальные лестницы. Притаились и ждали врага у самодельных бойниц – я с РПК, Сосед с ПКТ. Но никто на нас не напал. Где-то сбоку стреляли, но ближе к нам – тишина. И хорошо, что так.

Стемнело. Дело запахло ужином. Разведчики обещали угостить чем-то вкусненьким, и мы с нетерпением ждали приглашения к столу. Скоро оно последовало:

– Мужики, айда, бросайте свой трактор, пошли кушать.

– Идем-идем, сейчас, – сразу выскочил я.

Мы вошли в одну из квартир на первом этаже, где нас уже ждали пятеро разведчиков. Все устроились на полу, так как мебель отсутствовала полностью, видимо мародеры поработали на славу, вытащив из оставленных квартир все нажитое бежавшими хозяевами имущество.

Подкрепились холодной кашей-сечкой и тушенкой. Попили полупрозрачного чаю с сахаром. Все обыденно, ничего вкусненького. Мы уже встали и, поблагодарив пацанов за радушный прием, собирались отойти на позиции, когда новые хозяева квартиры вспомнили о самом главном.

– Мужики, мне кажется, что что-то грустно мы сидим. Может, дербалызнем по стаканчику? – воровато оглядываясь, спросил один из разведчиков, сам худой и нескладный как Буратино.

– А че, есть? – обрадовался Сосед. – А то я думаю – обещали чего-то необычного, а кормят гречкой.

– Обижаешь, – скривился "Буратино" и слегка постучал указательным пальцем себе под подбородок. – У нас без этого дела – большие дела не делаются. А просидеть здесь целую ночь – это большое дело. Но лишь бы оно не стало последним.

– Я тоже выпью. Устал я от этой жизни. Не знаю, что дальше делать. Одно только остается: напиться и забыться, – прошептал я и добавил погромче, главное лишнего не перепить.

Все дружно засмеялись. Усатый разведчик, из-за своих густых темных усов казавшийся старше остальных, достал две бутылки водки. Не тостуя и не чокаясь, мы живо выжрали его сорокоградусные припасы. Все расслабившись и разговорились. И только я сидел молча. Ворошил охапку чьих-то рваных тряпок, сконфуженно молчал и слушал невеселые рассуждения своих новых братьев по оружию.

– Че молчишь? – подвыпивший усатый толкнул меня в плечо. – Как, говоришь, тебя зовут?

– Усман.

– Усман? Ты че, Усман, мусульманин что-ли? – заулыбался усатый. – Я ведь тоже! Тоже мусульманин!

– Ну и хорошо, – спокойно отозвался я.

– Как это: "хорошо"? – усатый поднялся на ноги.

– Так, хорошо, не плохо же, – ответил я и тоже встал.

– Это не просто "хорошо", это здорово! Братан! Абы! Как дела? Ты откуда? – пьяный разведчик обнял меня и потрепал по плечам. – Брат, братишка, братуха! Мы же братья с тобой, братья! Братья!

– Братья! – подтвердил я. – Мусульмане!

– Слушай, брат, оставайся у нас! – вдруг осенило усатого. – Будешь разведчиком! Вместе будем чеченов мочить! За нас, за Родину, за разведку, за ВДВ!

– Точно, оставайтесь с нами, – подтвердил опьяневший майор. – На вот, Усман, возьми мой офицерский ремень. Я, боевой офицер ВДВ, дарю тебе свой ремень как родному младшему брату, носи на здоровье.

– Спасибо, – пробормотал я неуверенно. Но тут же добавил:

– Спасибо, товарищ майор! Служу Отечеству!

– На вот, я тебе тельник свой дарю! – усатый уже скинул бушлат и, стянув тельняшку, протянул ее мне. – На, одевай.

Я скинул свое вонючее белье и натянул подаренную тельняшку, на удивление оказавшуюся почти свежей. Усатый обнял меня и погладил по голове:

– Все, теперь мы точно кровные братья!

– Мы – элита, мы – разведка ВДВ! – вторил ему я.

– Служу России! – ударил кулаком по полу майор.

– Служу России! – растроганный до глубины души, я прослезился. Вслед за мной не стерпели и остальные. Вытирая сопли и слезы, еще минут десять мы обнимали и тискали друг друга. Потом мы уснули.

Не спешите нас хоронить.

Утром на выручку разведчикам пришли свежие силы, а с ними машина ЗИЛ-131, кунг которой был плотно забит грузом-200. Грузом из знакомого самарского полка. Ребят жалко.

Тела погибших разведчиков в переполненный ЗИЛ не влезли, и их загрузили в подъехавшие позже коробочки.

Пока мы собирались, пока разбирались что к чему, к нам подтянулись бойцы из смежного квартала. Пошел с ними знакомиться и... О Боже мой! Люди, я не верю своим глазам! Спецназовцы из "В***"! В полном составе, без потерь!

Сухо и без лишних эмоций, командир спецназовцев объяснил, как добраться до своих. Подумав, он попросился с нами. Я, с плохо скрываемой радостью, согласился. Через полчаса, попрощавшись с разведчиками, мы, загрузив в десантное отделение наш доблестный спецназ, рванули "домой".

Приехали, нашли замначштаба, доложили об успешно выполненном задании. Старлей посопел-посопел, но наш сбивчивый рассказ о приключениях "двух остолопов в Голливуде", слушать не стал. Прервал убийственной фразой:

– А я думал, вы погибли давно.

Никак не ожидав такого поворота событий, мы с Соседом оторопели, но мгновение спустя одновременно выдохнули:

– Что???

– А что? Неделя уже прошла, как вы сгинули. Либо погибли, либо без вести пропали, либо плен, либо СОЧ. Такое здесь каждый день, – старлей, лихорадочно смяв и выкинув пустую сигаретную пачку, нервно закурил. – Вас уже и с довольствия сняли, и документы соответствующие подготовили, и домой письма накатали. А вы как хотели? Неделя же прошла, а о вас ни слуха, ни духа. Так вот, ребята. Сейчас разбираться с вашими проблемами времени нет. Тут у меня такой приказ поступил, хоть вешайся сразу...

Дальше я ничего не слышал, стоял, ловил широко открытым ртом воздух...

– Ну, покойничек, как дела? – на выходе из штаба спросил меня Сосед. Я лишь молча пожал плечами. А он, одним прыжком заскочив на башню родной бэшки, встал в полный рост и, влюбленными глазами глядя в небо, запел:

– Не спешите нас хоронить...

(август 2003)

* 2. РЯДОВОЙ Валера *

"Врагом становится любой,

кто говорит о Вас правду" Э. Хаббард

Если служить, то только в элитных войсках...

В ряды вооруженных сил меня призвали осенью 1994 года. Решил, что если уж служить, то только в элитных войсках, а значит в ВДВ, в десантуре.

После прохождения дополнительного медицинского осмотра в республиканском военкомате, попросился в 7-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию города Новороссийска, которую считали одной из лучших. Офицеры татвоинкомата, посмотрев на мои физические данные, меня туда и направили.

На удивление, чуть ли не четверть всей дивизии оказались призванными из Татарстана или татарами. Даже из моего родного, относительно небольшого Азнакаевского района нас в дивизии служило четверо. Но хотя земляков было полным-полно, это никак не облегчило мою службу. Доставалось по полной программе, как всем.

С самого начала Чеченской кампании наша дивизия была активно задействована в боевых действиях на самых сложных участках: в труднодоступных горных районах и на подступах к Грозному. Замену "дедов" на "молодых" командование проводило раз в три месяца, то есть, если ты попал служить в нашу часть, то наверняка попадешь и в Чечню. Но это не означает, что на войну посылали всех без разбора. На бойню отбирали только сливки, лучших из лучших. По крайней мере, у нас отбор был жестким.

Через год обучения в Новороссийске я прошел отбор в разведывательную роту и, в составе сводного батальона, в марте 1996 года оказался в Чечне. Расположились мы на станции Ханкала, до которой добрались автоколонной из Новороссийска через Моздок. А уже оттуда, из Ханкалы, для выполнения различных спецопераций, нашу разведроту на вертушках перебрасывали из одной точки республики в другую.

"Alea jasta est." Напрягали не только непосредственно боевые действия, но, даже в большей степени, ожидание этих самых действий. Ведь в Ханкале обстановочка тоже дай бог. Каждая часть сама по себе, сама за себя, никто толком не владеет достоверной информацией о происходящем вне станции. Нам, рядовым солдатам, никто ничего не объяснял. Что происходит, где, как, почему? Рядом война, "молодые" стремятся на боевые, кто-то уже ходит с медалями, а кто-то ворует тушенку, предназначенную для таких же голодных, вернувшихся с заданий солдат. Дедовщина тоже имела место – "деды", уже поучаствовавшие в боях, притесняли "молодых", еще не нюхавших пороху, пацанов. Если надо, могли отобрать сухпай или треснуть пару раз по шее чтобы жизнь медом не казалась, а могли рассказать какую-нибудь захватывающую историю о ратных подвигах или дать несколько полезных советов "на будущее". И меня уму разуму учили и, позже, я сам присматривал за молодежью. Чего скрывать, всякое бывало.

Что мне запомнилось больше всего? Без сомнений, штурм Бамута. Дважды наши генералы пытались овладеть этим укрепрайоном сразу, наскоком, "на халяву" – не вышло. Лишь с третьей попытки, все обдумав и взвесив, операцию подготовили и провели успешно. Как и должно было быть. Об этом потом все газеты писали, мол, чуть ли не единственная грамотно спланированная операция в районах границы Чечни и Ингушетии.

"Allons, enfants de la patrie!" Весь процесс блокирования и уничтожения бандформирований в области Бамута занял не многим более недели времени. Жара, а мы в полном снаряжении протопали в горах более тридцати километров. Полное снаряжение? Полное снаряжение – это автомат Калашникова и 450 патронов в 15 запасных магазинах, подствольный гранатомет с гранатами, гранатомет "Муха", две ручные гранаты РГД-5, бронежилет, РД – рюкзак десантника, плащ-палатка, каска, два сухпайка и булка хлеба. Когда участвуешь в таких походах, пытаешься захватить с собой как можно больше боеприпасов, игнорируя все остальное. Боеприпасы – это жизнь. Если в бою кончатся патроны, никакие продукты тебя не спасут...

Совершив марш-бросок, заняли позицию на вершинах гор вокруг данного населенного пункта, тем самым, окружив его. После крепкой артподготовки, вслед за подразделениями спецназа и бригадами внутренних войск, мы вошли в село. Разгромив банду боевиков, с минимальными по такой обстановке потерями, отрапортовали командованию об успешном завершении операции.

"Morituri te salutant" Нас сразу перебросили в другую горячую точку 28 мая 1996 года в Чечню пожаловал глава государства – Борис Ельцин. Целью его визита являлась, нет, не прекращение боевых действий и не переговоры с лидерами бандформирований, а предвыборная агитация. Да, ему нужен был голос армии и, чтобы остаться президентом РФ еще на один срок, он не щадя громких слов, завалил солдат похвалами и даже назвал нас "победителями мятежного режима". Но дело не в этом. А в том, что я впервые увидел такое скопление вооруженных сил в Чечне. Я даже приблизительно не могу ответить на вопрос, сколько сил и средств было потрачено на охрану Ельцина и его политических приспешников. Знаю только, что много, очень много. Столько самолетов и вертолетов в небе над столицей Чеченской Республики не было задействовано, наверное, ни в одном войсковом мероприятии против боевиков. Охрана Президента, а по совместительству и Верховного Главнокомандующего, обеспечивалась тройным кольцом окружения, которым опутали Грозный верноподданнические штабные генералы. Моя рота десантировалась на один из холмов на окраине города и, с десяти часов вечера до пяти часов утра, охраняла дорогу возможного передвижения президентского кортежа. Каждые десять минут все тридцать бойцов моей роты выстреливали вверх двумя осветительными ракетами. Настоящий салют получался. Маскарад. А Ельцину что? Он приехал, выступил, наобещал и уехал. А война продолжалась, но он-то от войны далеко, ему тепло и сытно. А солдату? Солдату тяжело. Тяжело когда дедовщина, когда нечего есть, когда нет медикаментов, когда кончаются патроны, когда погибают товарищи. Но тяжелее всего – когда некому верить. Не веришь никому, никто не верит тебе, каждый существует в своем закрытом субъективном мире. Каждый – одинок по-своему, а потому – безнадежен. Обречен умирать в одиночку.

Солдат. Да и вообще, кто такой солдат в современном российском обществе? Солдат – это тот, у кого нет денег для получения образования, нет денег для того, чтобы "отмазаться" от призыва, нет работы, но есть перспектива загреметь в места не столь отдаленные и вот чтобы туда не попасть, приходится идти защищать Родину. Конечно, есть и те, кто после завершения вуза добровольно идет в армию "чтобы стать настоящим мужиком", но таких меньшинство. А чтобы с высшим образованием еще и в Чечне служили? Я такого идиота знаю только одного, ну максимум двух. В общем, в Чечне со мной служили пацаны со средним и даже незаконченным средним образованием, в большинстве из деревень или маленьких провинциальных городков, и, в основном, воевать не желавшие. Но воевали они еще как! Простодушные и неказистые с виду, они горой стояли за свое Отечество, искренне верили, что идут на риск за правое дело, надеялись, что их простят, не ждали похвалы, ненавидели врага и презирали смерть. Верили в победу, верили в плечо друга, верили в жизнь. Были, конечно, и исключения: в семье не без урода. Вчерашние уголовники, надев камуфляж и взяв в руки автомат, не изменили свою крысиную натуру. Они мародерничали, не выполняли приказы, обижали слабых и "молодых". Но таких уродов, к счастью, было ничтожное меньшинство. На войне, когда цена человеческой жизни падает до минимума, появляется иллюзия вседозволенности, всесилия "человека с ружьем" по отношению к остальным, но это – палка о двух концах. Такие обычно сами не доживали до дембеля. И таких – никто не жалел. А лучшие воины, чем дольше находились на передовой, тем больше проникались идеями "войны до победного конца", и если бы не правительство со своими бесконечными перемириями и переговорами – войну эти пацаны выиграли бы давно и с гораздо меньшими потерями. Потому, что русский солдат воевать умеет! Видимо, в крови...

После трех месяцев боевых действий в Веденском ущелье и охраны тактической группировки в Ханкале, я, в группе сопровождения автоколонны войсковой маневренной группы, вернулся в Новороссийск. Последние сто дней до дембеля готовился к первенству ВДВ по рукопашному бою, после выступления на котором и был уволен в запас.

Это случилось в окрестностях Бамута.

Наша штурмовая группа, преодолев за тринадцать часов более тридцати километров пешком и в полной снаряге, остановилась у подошвы горы, в самом низу, у реки. Название реки, я, к сожалению, уже не помню. Название горы не помню тоже. Помню, что вода была очень мутной, даже неприятной какой-то, и река несла ее быстро, с остервенением ударяя о камни и переворачивая на скалистых угрюмых порогах. А гора, по словам офицеров, достигала семисот метровой высоты над уровнем моря. Рядом возвышалась вторая гора, практически полностью идентичная первой. Горы-близняшки были сплошь покрыты лесом, по нашему – зеленкой, что благоприятствовало скрытому передвижению боевиков и мешало передвижению нашему. Река разделяла Чечню и Ингушетию, то есть была вроде естественной границы. Мы, сорок десантников, расположились на территории Ингушетии, спиной к горе ингушской, лицом к горе чеченской. Отдохнули минут десять, оценили обстановку. Решили основаться наверху, на опушке, где небольшая поляна делила лес пополам.

Уставшие, голодные, в мокрых и вонючих от пота "камках", мы принялись за окопы. Три рядя окопов, вырытых в круговую по всему периметру вершины горы, устроили командиров и нам, в конце концов, разрешили поспать.

По любым законам природы мое, ломившее от усталости тело должно было погрузится в сон через секунду после команды "отбой!", но оно упорно отказывалось подчиняться приказам мозга и исступленно таращило глаза в черную кавказскую ночь. Нашелся еще один, мучающийся от бессонницы, боец. Он подполз поближе ко мне и, шепнув: "Это я, Малыш", лег рядом. Тишина, темнота, жуть. Лежим и, чтобы не боятся, начинаем разговаривать. Вспоминаем дом, родителей, друзей, делимся впечатлениями о службе. Вдруг, почти одновременно, мы вскрикнули и затихли. Показалось, что кто-то медленно движется по направлению к нашей траншее. Точно, это часовой, испугавшись одиночества, покинул свой пост и подполз к нам. Чуть не избили его с перепугу. Пофыркали, но договорились помочь ему охранять тревожный сон наших собратьев по оружию. Все равно ведь не спится. Легли лицом к лесу. Спать неохота, разговаривать тоже не тянет, и время идет медленно, издеваясь над нами своей тихоходностью.

Примерно через час, метрах в ста от нас, заметили какое-то движение. Я посмотрел в прибор ночного видения – между деревьев явно кто-то ходил. Посоветовавшись, Малыш и часовой поползли вперед, к деревьям. Я, в случае форс-мажорных обстоятельств, вызвался прикрыть их маневр огнем из автомата. Вижу – друзья уже в непосредственной близости от места происшествия. И тут мое сердце екнуло! Правее от них блеснул зеленый огонек прибора ночного видения! Там точно кто-то есть! И если он увидел свет моего "ночника", то понял, что засветился, обнаружил себя. Невидимый враг легко мог убить меня, ведь попасть ночью из стрелкового оружия в световое отражение прибора ночного видения опытному бойцу не составляет труда. До конца вычислить последствия я не успел. Видимо, мои соратники тоже заметили подозрительное мерцание и незамедлительно открыли огонь на поражение. Не выдержав напряжения, я, дернув затвор, нажал на спусковой курок. На шум проснулись с десяток солдат. Они сразу стали стрелять из подствольников и швырять в сторону возможного нахождения противника гранаты. А заодно, чуть нас не угробили. Через несколько минут, не встретив сопротивления, мы прекратили огонь. Как только расцвело, нас троих, как виновников происшествия, отправили в разведку. Посмотреть на последствия ночного обстрела. Трупов, или хотя бы следов крови мы не обнаружили. Зато нашли две гранаты Ф-1, осколки которой разлетаются до двухсот метров от очага взрыва. Гранаты лежали у ближайшего до наших окопов дерева. В ста метрах от места, в котором ночью мы мечтали о скорейшем возвращении домой. К нашему ужасу, мечта могла осуществиться слишком быстро...

Буквально в километре за нашими окопами находился ингушский аул, жители которого отнеслись к нашему появлению с опаской. Короче, мы их не трогали, но чувствовали их негативное влияние. Это негативное влияние подкреплялось еще и активной стрельбой снайпера. Подлец засел между аулом и горой и, с поразительным постоянством, час за часом, обстреливал наши позиции. Как не гостеприимно! Мы здесь всего лишь второй день, да еще и после активной ночи, а нас опять пытаются убить! Однако сначала мы на него особого внимания не обращали, ведь стрелял он неудачно. Но когда наш уважаемый командир, прошедший без единого ранения Афган, получил от этого снайпера "подарок", в виде пули в предплечье, он распорядился "изловить гада".

Гада нам изловить не удалось. Зато нашли его укрытие и небольшую заначку боеприпасов. Ждали его там около суток, не дождались, пошли искать дальше. А дальше – больше. Нашли землянку, видимо использываемую боевиками как пункт передачи информации. Такой вывод мы сделали, когда пошли по следам связного, которого могли взять, но вспугнули в самый последний момент. Связной залегал в укрытии у дороги, связывающей две республики, и наблюдал за передвижением нашей бронетехники. Количество машин и людей, направление и время выдвижения колонн он тщательно исследовал и заносил в специальную тетрадь. Потом эту информацию анализировал и отсылал дальше по цепочке. Тетрадь мы обнаружили и забрали с собой, а землянку уничтожили. В итоге добились поставленной задачи – снайпер больше не показывался.

Через день появилась новая проблема. Иссякли запасы питьевой воды. Жарища страшная, столбик термометра поднимается до отметки + 30' по Цельсию в тени, а у нас нет воды! Буквально под рукой бурлит река, а мы умираем от жажды! Целых два дня командир не разрешал спуститься к речке, боялся, что на наши разрозненные группы нападут боевики и испортят все планы командования. Боялся не за планы, волновался, что убьют нас. Дело дошло до крайности. Мы открывали тушенку и выпивали жир, а мясо выбрасывали. Просто выкидывали 700 граммов мяса! На жаре кушать не хочется, аппетита нет абсолютно никакого, а оставлять мясо "на потом" нельзя. Портится оно мгновенно и через каких-то полчаса становится совершенно не съедобным. Наконец, когда обстановка стала критической, командир все же пошел на риск. Он определил отделение из семи бойцов, которым отдал приказ "спуститься к реке и во всех подручных средствах принести воды". Я попал в число счастливчиков, которым предстояло выполнить этот приказ, а значит, напиться вдоволь. Обезвоженный организм не терпел никаких нагрузок, поэтому к реке мы подбежали заметно вымотавшимися и, просто без сил, рухнули у самого берега. Вид грязной, перемешанной с песком воды, нисколько нас не отпугнул. Напротив, мы с огромной скоростью черпали походными котелками эту мутную, темно-красную смесь и пили, пили, пили. Не обращая внимания на привкус песка во рту, в горле, и как мне потом показалось, в животе, я сразу выпил шесть котелков и, радостный, развалился на прибрежных камнях. Однако время поджимало. Понежившись в таком санатории лишь пару минут, мы рванули назад. И надо же! Нашли огромную лужу с дождевой водой! И пусть вода в луже стала зеленоватой и как бы заплесневелой, мы, с новыми силами, атаковали ее. Я, не отрываясь, хлебал, наверное, минут пять. Хлюпал огромными глотками, пока не наполнил свое пузо до рта.

Достигнув оборонительных рубежей нашей группировки, мы с удивлением обнаружили, что по дороге выдули почти половину набранной в речке воды. Ребятам на позициях досталось буквально "по капле".

На следующий день проблема воды вновь стала актуальной. Снова отпускать нас к реке командир не рискнул, но, нарушая наш инкогнито, вызвал вертушку. Ми-8 прилетел быстро. При разгрузке вертолета один из бойцов подорвался на мине. (Откуда она там взялась?) Ему передробило кости обеих ног и они, как у игрушки из ваты, сгрудились в непонятную кучу. Мы столпились вокруг него и пытались хоть чем-то помочь: разговаривали с ним, подносили медикаменты, вытирали кровь, плакали. Мы боролись за его жизнь до последнего, но тщетно. Парень умер. Несчастного подняли на борт и, под траурный свист винтов, повезли в последний путь...

С самого начала войны Бамут использовался как большой опорный пункт для бандформирований, или "незаконных вооруженных формирований" – НВФ, в количестве до тысячи человек. Кроме обычного стрелкового оружия в своем арсенале они имели минометы, зенитки и несколько бэтэров. Все необходимые условия для превращения села в крепость у боевиков имелись, ведь в советские времена здесь стоял зенитный ракетный полк со всеми необходимыми причиндалами. Да и за время войны подвалы и первые этажи многих зданий были превращены в долговременные огневые точки. Географическая специфика местности так же способствовала боевикам при отражении первых двух штурмов, как известно, для нас закончившихся неудачно. Ходили слухи, что все подходы к Бамуту заминированы, а в первых рядах боевиков стоит известный своей жестокостью спецназ "Асса", состоявший из прожженных головорезов чеченцев, афганских моджахедов и грузинских наемников. Новый штурм села был запланирован на 19 мая. По замыслу командующего штурмом генерала В. Шаманова, наша группа должна была блокировать путь возможного отступления боевиков на территорию Ингушетии. Разумеется, мы, простые исполнители приказов, всех тонкостей этих тактических игр не знали. А вот боевики были осведомлены намного лучше нас и предприняли попытку психологической атаки, попытавшись очистить пути своего возможного отхода.

Получили приказ "занять боевые позиции". Лежим. Боимся. Нервничаем. Напряжение колоссальное. Тишина. И вдруг, откуда не возьмись, прямо на наши позиции, из зеленки, со стороны Чечни выезжает огромный американский джип. Красавец джип. Останавливается. Видим – в джипе трое. Дверь открывается, вываливается мужчина. Метра два ростом, здоровый бородатый "дух". Одет, как на парад. В берцах, в новом, иностранного производства камуфляже, в разгрузке. На шее сверкает цепочка. На голове повязка с надписью на арабском языке. На пальце правой руки большой перстень из драгоценного металла. Наличие перстня говорило о том, что перед нами не простой "борец за независимость Ичкерии", а полевой командир. По его комплекции не трудно было догадаться, что это за командир. Широкая улыбка демонстрировала два ряда ровных, блестящих зубов, половина которых – тоже из драгметалла.

Мужчина, подойдя к нам вплотную, остановился. Пальцы рук не спеша перебирают мусульманские четки, губы шепчут неизвестную нам молитву, глаза сверкают от ярости. Черт побери, наверное, и сотни лет назад его предки, атакуя казаков генерала Ермолова, выглядели так же устрашающе. И так же размеренно перебирали эти четки. Я, забыв обо всем на свете, как завороженный, пялился на четки. Лишь через несколько секунд заметил какого-либо оружия на боевике нет. А он спокойно стоит и не боится нас! Нас, вооруженных до зубов десантников! Десантников, которых боятся все "чехи"! Смотрю на него из-под съехавшей на лоб каски, и ничего не понимаю. Громко дышу. Не поворачивая головы, пробегаю глазами по сослуживцам – все просто обалдели от такой наглости, лежат, не шевелятся. "Дух" освоился, окинул нас уничтожающим взглядом, сделал для себя какие-то выводы, и сказал: "Эй, салаги, вы что тут делаете? Воевать хотите? Со мной воевать хотите? С нами воевать хотите? Смотрите, что я вам говорить буду! Сюда слушайте! Эта война не для вас! Это не ваша война! Это наша война! Вы, дети, лучше убирайтесь отсюда, пока живые. Домой, к мамке, валите, на хрен! Мы здесь завтра пойдем, всех, на хрен, вас замочим! Вы нам не нужны, салаги. Идите домой! У вас, свиньи, еще один день, один шанс есть! Пусть остаются офицеры и контрактники, если им деньги нужны, будут им деньги, пусть сдохнут здесь, неверные! А вы, салажата, валите домой! Если не уйдете, сами знаете, что будет. Не первый день эта война воюете! Убьем, кого не убьем, плен брать будем, в рабство отдадим, замучаем. Казнить будем, как скотину зарежем! Лучше, бегите, бегите, пока я вам разрешаю!"

Его слушали, затаив дыхание, в полной тишине. И когда он завершил свой монолог, тишина стала жужжать в ушах, давить на сознание, пугать до смерти. Стало по настоящему страшно, жутко страшно. Под его громоподобное "Аллах акбар!" я не мог остановить дрожь в коленях. Некоторых трясло, они почти перестали контролировать свои действия, еле дыша от ужаса.

"Дух" трижды, как заклинания, повторил свои слова. Закрыв глаза, помолился и, еще раз посмотрев на наши лица, лица грязных, полуголодных девятнадцатилетних пацанов, победоносно улыбнувшись, развернулся и зашагал по направлению к машине. Шел уверенно, шел хозяином мимо дрожащего стада овец. Мы не двигались, боялись обратить на себя внимание. Я, практически вернулся к здравому смыслу, но ждал конца спектакля пассивно, не вмешиваясь в происходящее. "Дух" уже почти дошел до джипа, как тишину разрезал чей-то крик: "Уйдут! Уйдут ведь, товарищ майор!" После небольшого замешательства командир тихо, но отчетливо выговорил: "Огонь!" Развязка наступила мгновенно – мы открыли огонь. "Духи", явно не ожидавшие от нас такой прыти, сначала просто сидели в машине, а потом бросились бежать в разные стороны. Видимо, большинство ребят все еще находилось в шоковом состоянии, поэтому стреляли неровно, нервно. Сам я палил неистово, с азартом, с аппетитом проголодавшегося дикого зверя. Пять магазинов "ушло в горизонт" за считанные секунды. Лишь расстреляв практически весь боекомплект, я заметил, что иномарка полностью изменила свою внешность – машина была превращена в решето. Рядом с этой дымящей грудой железа, в луже собственной крови валялся "оратор". Только что грозивший нам смертью "дух" сам был на последнем издыхании. Оказалось, что и чеченские полевые командиры тоже люди. Люди, которые тоже могут умирать. Люди, которых тоже можно убить, убить точно так же, как они убивают наших солдат. Убить навсегда, безвозвратно. "Оратор" имел несколько огнестрельных ранений, хрипел, но еще дышал. Дышал, но недолго. Мои, очумевшие от нервотрепки пацаны, продолжали долбить своего обидчика в упор.

Подбежал майор, остановив бесполезную пальбу, стал успокаивать подчиненных, отдавать приказы. Мы, разделившись на три группы, принялись за работу. Одни, на случай повторного появления непрошеных гостей, заняли прошлую позицию. Другие, выкопав яму, избавлялись от трупа и остатков джипа. Третьи, самые опытные бойцы, отправились на поиски двух бежавших от нашей мести боевиков. Бежавших именно от мести. Мы горели желанием отомстить за унижение чувства нашего собственного достоинства. Доказать, в основном, самим себе, что мы ничего не боимся. А, откровенно говоря, мы все же испугались, а значит "духи" практически добились своего. Конечно, мы бы не оставили своих позиций, но, однозначно, находились бы в подавленном, нерабочем состоянии. А так, не смотря на появление в наших рядах двух раненых бойцов, (которых мы же и ранили) настроение у подавляющего большинства ребят заметно улучшилось. Мы усердно выполняли приказы офицеров. Носились, как псы, которых долго держали на цепи, а теперь вдруг отпустили восвояси. И пусть обнаружить беглецов не удалось, но это уже не имело никакого значения, боевой дух победителя приходил в норму...

(23.02.01)

* 3. СТАРШИЙ СЕРЖАНТ Мистер *

Я никогда об этом не говорил и не писал. Я не хотел, чтобы об этом знали. Но чем больше проходит времени, тем глубже и отчетливей отпечаток в памяти. Я начинаю понимать, что скрывать это нельзя, об этом надо говорить, об этом надо писать, это надо помнить. Это тонкая линия между жизнью и смертью. Это – война.

У меня два младших брата и я хочу, чтобы они, идя служить в армию, были готовы ко всему. Готовы к худшему – к страданиям, к смерти, к войне.

Школа жизни

*** июля 1996 года мы прибыли в Моздок прямым рейсом из Нижнего Новгорода. Через день, я, в составе четырех батальонов части No3671, был уже в столице Чеченской Республики – в городе Грозный.

"15 военный городок" – так называлось место нашей дислокации. Вперед, до центра города, и назад, до станции Ханкала, отсюда – рукой подать, 30 минут езды. Внутри каких-то полуразрушенных бетонных боксов стояли палатки, где нас и разместили. В этих огромных каменных лабиринтах нас было человек пятьсот. Условия, тем не менее, были хорошие, вплоть до волейбольной площадки и бани. Кормили отменно, как шутили офицеры – "на убой". Тушенки, сгущенки и масла ели вдоволь, грех жаловаться. После нервотрепки с прибытием и ожиданием войны "как по телевизору" такие условия расслабляли, и мы снимали напряжение игрой в волейбол.